22. Карл поворачивает на Украину

22. Карл поворачивает на Украину

С легкой руки «романтических» историков XIX в. по литературе пошла гулять версия, будто очаровательная княгиня Дольская вскружила голову Мазепе, и роковая любовь довела его до измены. Вот уж нет. Мы видели, что изменником он был давним, со стажем. Да и в пылкой любви можно крепко усомниться. В данном отношении княгиня и гетман друг друга стоили. Оба были падкими до плотских забав, оба в солидном возрасте. Что ж, Мазепа был не против поразвлечься с изысканной аристократкой. Хотя в это же самое время он нашел пассию куда моложе и привлекательнее. Закрутил роман с юной Матреной, дочкой своего помощника, генерального судьи Василия Кочубея.

Поначалу они были близкими друзьями, даже породнились, старшая дочь Кочубея вышла за племянника Мазепы Обидовского. Но потом 60-летний гетман принялся ухлестывать за младшей дочкой и посватался к ней. Кочубей с женой в ужасе отказали — пожилой жених приходился Матрене крестным отцом, такой брак считался кровосмесительным. Но Мазепа не отступил, продолжал обхаживать ее. Девчонке, видимо, льстило, что у ее ног оказался первый человек на Украине! Да еще такой ласковый, обходительный, готовый завалить подарками. Она настолько потеряла голову, что сбежала к гетману. Родители остались опозоренными, отец взывал к совести Мазепы, но тот делал вид, будто не понимает. Как утряслось дело, трудно сказать. Переписка показывает, что Матрена со временем охладела к любовнику. Ее отец продолжал служить под началом обидчика. Известно, что он пытался выдать оскандалившуюся дочку замуж.

А тем временем гетман исподволь готовил предательство. Надо сказать, что сигналы о его измене поступали в Москву уже давно, с 1690 г. Появлялись анонимные подметные письма, челобитные. Но Мазепа в таких случаях разводил руками — конечно, у него есть враги, стараются подкопать его клеветой. Исследователи предполагают, что гетман додумался самому периодически конструировать доносы на себя. Такие, чтобы ложь была очевидной, и легко было отмести ее. Царь привыкал — жалобы на Мазепу не более чем злопыхательство.

В 1707 г. разыгралась очередная такая комедия. Один из сторонников Лещинского, пан Тарло, не знал, что Мазепа уже связан с поляками, решил проявить инициативу. Прислал ему письмо, уговаривая перекинуться на сторону противника. Но гетману абсолютно не требовался Тарло и его посредничество. Мазепа переслал письмо в Москву канцлеру Головкину. Спрашивал, как ему поступить и как лучше ответить. Дошло до царя. Петр настолько доверял Мазепе, что оставил ответ на его усмотрение. Тот составил высокопарное послание — дескать, раньше звезды упадут на землю, а небо будет вспахано сохой, чем он отлучится «от любви пресветлейшего всемилостивейшего государя». Разумеется, копии были отправлены Головкину и царю.

Не лучшие отношения сложились у Мазепы только с Меншиковым. В 1706 г., когда русская армия от Гродно отступила на Украину, Александр Данилович командовал всей конницей, и гетманские казачьи полки тоже вошли в его подчинение. Царь поручил Меншикову оборонительные работы, через него шли приказы об укреплении Киева. Мазепе это страшно не понравилось. Он возмущался, почему он, высокопоставленный и заслуженный вельможа, должен подчиняться безродному выскочке? Конечно, он не давал воли чувствам. Наоборот, обращался к Меншикову подчеркнуто льстиво. Но Александр Данилович, видимо, почувствовал неискренность. Мазепу он тоже недолюбливал. Хотя в служебных отношениях это еще не сказывалось.

Но рядом с гетманом находился Кочубей. Он многое замечал. В Батурине появлялись тайком подозрительные люди. Иногда Мазепа в нетрезвом виде позволял себе крайне неосторожные высказывания. Кочубей посвятил в свои наблюдения свояка, полтавского полковника Ивана Искру (они были женаты на сестрах). В августе 1707 г. они отправили в Москву монаха Никанора с жалобой на гетмана. Монах подал ее в Монастырский приказ, оттуда был доставлен в Преображенский приказ, занимавшийся политическим сыском. А пока монах путешествовал, Кочубей с Искрой решили на всякий случай действовать другими путями. Отправили в Москву второго курьера, Петра Яценко. Он передал челобитную царевичу Алексею, а тот переслал отцу. Кроме того, они рассказали о происходящем ахтырскому полковнику Осипову — у слободских казаков было другое подчинение, Осипов доложил своему начальнику, губернатору Дмитрию Голицыну.

Однако у Мазепы в различных инстанциях имелись «свои» люди. Кто-то предупредил его об опасности. Он сразу же засуетился организовать противодействие. Состряпал обширное послание к царю. О том, как он изнемогает в трудах и болезнях, но клеветники не оставляют его в покое, готовы очернить даже память о нем, если он умрет. Как водится, выставлял себя верным из верных. А ради этой верности просил выдать доносителей ему. Обосновывал свою просьбу — если тайные и явные враги увидят наказание клеветников, то прекратят пакостить…

Но царь и сам пребывал в уверенности, что на Мазепу катят очередной поклеп. Он пообещал гетману, что не даст в обиду. А по закону за клевету полагалось такое же наказание, под какое хотели подвести оклеветанного. В данном случае, такое же, как за измену — смертная казнь. Царь поручил провести расследование канцлеру Головкину и вице-канцлеру Шафирову. Причем оба они были заранее убеждены, что Кочубей и Искра оболгали гетмана. Очень вероятно, что Мазепа еще и подогрел их убеждения взятками. Во всяком случае, известно, что Шафиров греб денежки очень охотно, а гетман после следствия горячо благодарил именно его.

В апреле 1708 г. Кочубея и Искру вызвали в Витебск, в расположение царских войск, арестовали. Свидетелей не привлекали, не заслушивали. Самих же доносителей уличили, что в их показаниях были некоторые разногласия, постановили пытать. Искру били кнутом, и он смалодушничал. Закричал, что «никакой измены за гетманом не знает». Ну а Кочубея даже истязать не пришлось. Ему только показали орудия пытки, и он скис, заюлил. Отказался от всех обвинений и «принес повинную», что никакими данными про измену не располагает. Объяснял жалобу, что хотел лишь отомстить за соблазненную дочь.

В общем, сами же противники Мазепы перечеркнули попытку вывести изменника на чистую воду. Дело выглядело совершенно очевидным. Царь в это время находился в Петербурге, ему доложили — «воры» сознались, и он успокоил Мазепу. Дескать, вскрылось «воровство и сплетенная ложь на тебя, верного нашего подданного». Но гетман дико боялся, что правда все-таки всплывет. Повторно просил выдать жертвы ему. Снова и снова настаивал, что у клеветников много подручных. Если же их казнить на Украине, у всех недоброжелателей заткнутся рты. Царь согласился. Кочубея и Искру привезли к гетману. 14 июля в местечке Борщаговке под Белой Церковью им отрубили головы…

Причины для опасений у гетмана имелись! И еще какие весомые! В прошлой главе отмечалось, что его посланцы появлялись в ставке Карла XII. А с Лещинским уже был заключен договор, за переход под власть Польши Мазепе были обещаны Витебское и Полоцкое воеводства. При этом он сохранял владения на Украине, становился самым могущественным и богатым из польских панов! Но о должности казачьего гетмана с договоре умалчивалось. Впрочем, удивляться этому не приходилось, ведь само казачество в Польше предстояло ликвидировать. Однако Мазепа и его помощники в накладе не оставались.

Конечно, казакам не сообщали таких любопытных подробностей. Гетман осторожно, по одному, вербовал сторонников — генерального писаря Орлика, доверенных полковников. Среди запорожцев агенты Мазепы стали распускать слухи, что царь хочет их всех истребить, а Украину отдать Меншикову. Без упоминания гетмана, через мелких подручных, туда привозили манифесты Карла XII, призывавшего местных жителей под свое покровительство. От запорожцев такие письма попали и к Булавину. Но он не ответил и никак не отреагировал. Возможно, воспротивилась казачья старшина или раскольники — ведь они призывали побивать не только «бояр да прибыльщиков», но и «немцев». А шведы для них были такими же «немцами».

Ну а для реализации планов Мазепы требовалась победа Карла. Пока же шведская армия остановилась в Могилеве и снова застряла на целый месяц. Сказывалась тактика «оголожения», которую применили царские войска. Запасы, сделанные перед началом похода, иссякли. А новые взять было негде! Русская конница и казаки рыскали вокруг неприятельского расположения. Угоняли скот, вывозили хлеб, овес, сено. Или поджигали. Шведские солдаты стали голодать. Кони падали от нехватки корма. Очевидец писал: «Голод в армии растет с каждым днем, о хлебе больше уже не имеют понятия, войска кормятся только кашей…» — разыскав где-нибудь зерно, шведы варили его, стараясь хоть как-нибудь набить живот.

Надежды возлагались на корпус Левенгаупта. Он заготовил огромное количество грузов, но затянул подготовку к походу — требовалось набрать слишком много телег, лошадей. 15 июля обоз начал выползать из Риги, он насчитывал 8 тыс. возов. Их сопровождали 16 тыс. солдат. Узнав, что Левенгаупт выступил на соединение с королем, Петр привел в действие корпус Боура, стоявший у Дерпта и Нарвы. Велел ему выступать к главным силам армии, а попутно присматривать за обозом.

Но вскоре Левенгаупта «потеряли». Примерно рассчитывали, где он должен быть — и не находили. Стали гадать, что он все-таки проскочил к королю. Приказ Боуру изменили, велели ему напрямую идти к своим. На самом же деле Левенгаупт значительно отстал от всех возможных графиков. Причиной стали размеры обоза. Многочисленные телеги ломались, их надо было чинить. Для этого делали остановки. Ждали и подтягивали отставшие возы. Возле переправ через каждую речку тоже надолго тормозились.

Но дело в том, что и Карл «потерял» свой обоз! Время шло, а никаких вестей не было. Из гонцов, отправленных Левенгауптом, до короля не дошел ни один — дороги вокруг вражеской армии контролировали русские разъезды. А стоять в Могилеве было уже нельзя, там нечего было есть. Казаки беспокоили, переплывали по ночам Днепр, угоняли лошадей. Выкрали даже королевского генерал-адъютанта Канифера, утащили к царю. В результате Карл решил покинуть город, повел армию к Пропойску.

29 августа шведы остановились возле села Доброго. Но и русские сразу пришли в движение. Их авангарды приблизились и расположились неподалеку. От неприятеля их отделяли болотистые речки Белая Наппа и Черная Наппа. Между тем, шведский правофланговый отряд генерала Рооса, четыре пехотных и один кавалерийский полк, оторвался от основных сил и допустил те же самые ошибки, как Репнин под Головчином. После утомительного марша шведы сгрудились на клочке сухой земли. Рухнули отдыхать, не окопавшись. Не организовали разведку. А среди ночи восемь батальонов пехоты и драгуны Михаила Голицына «по груди в воде» перебрались через речку, на рассвете обрушились на врага.

Карл XII ночевал в нескольких верстах от поля боя, но при нем было лишь сорок драбантов. Он стал поднимать на помощь Роосу всю армию. Однако русские ее не стали дожидаться. Разметали три неприятельских полка, положили 2 тыс. шведов, другие бежали. Было захвачено шесть знамен. А когда увидели, что приближаются многочисленные вражеские колонны, батальоны Голицына в полном порядке отошли назад. Их потери составили 375 убитых и около тысячи раненных. Королевская пропаганда опять попыталась преподнести случившееся как победу. Русских прогнали! Но торжествовали-то русские. Петр радостно писал, что «сей танец в очах горячего Карлуса изрядно станцевали».

7 сентября последовала новая стычка. Отряд царских войск генерала Микуша отбросил встреченных шведов. А 9 сентября возле села Раевки сам Карл XII заметил маячивших казаков. Послал драгун прогнать их. Но удирающие казаки навели их на строй регулярной конницы из корпуса Боура. Шведы неожиданно напоролись на нее и были побиты. Доложили Карлу, он разъярился, взял эскадрон Остготского полка и сам поскакал в атаку. Но и к русским подошли подкрепления. Они навалились на королевский отряд. Карлу, без сомнения, пришел бы конец, но наши кавалеристы не опознали короля, перепачканного пылью и в тучах порохового дыма. К тому же, шведы прикрывали его.

Эскадрон полег полностью, и король уже отбивался саблей от наседавших русских. Его спас другой подоспевший эскадрон, тоже вырубленный почти целиком. На выручку королю подтягивались свежие части. Потери они понесли очень серьезные. Погибли два генерала, Хорд и Розеншерна, около тысячи солдат и офицеров. Через два часа сеча выдохлась. Те и другие были измучены, переводили дыхание по берегам разделявшей их речки. Боур докладывал: «И король стоял по той стороне переправы с полчаса, а я по сей стороне. И строил король своих, а я своих людей. И друг на друга войско смотрело, и стояли столь близко, что можно было друг по друге палить из пистолета. А стрельбы не было…»

Эти схватки изматывали шведов. А положение с продовольствием ничуть не налаживалось, только ухудшалось. Солдаты голодали по-настоящему, болели. Один из купцов стал свидетелем сцены, как рядовые солдаты «подступали» к королю, требовали «промыслить им хлеба». Раньше в шведских войсках подобное было немыслимо! От Левенгаупта по-прежнему не было известий. Но Карл с запозданием понимал, что даже встреча с Левенгауптом не спасет его. Потому что сам план идти на Москву через Смоленск и Можайск — нереальный. Русские будут по-прежнему вывозить и уничтожать запасы. Если он углубится на территорию противника, его армию попросту выморят голодом!

Но ведь существовал другой вариант! Идти на Украину. Там ждал Мазепа, заготовил все необходимое. Там присоединится 40-тысячное казачье войско. Там можно будет перезимовать со всеми удобствами. Туда сможет подойти польская армия. А по весне, опираясь на богатые украинские ресурсы, можно ударить на Москву с юга. Село Стариши стало самым северным пунктом, до которого докатилась вражеская армия. 11–13 сентября здесь состоялись совещания командного состава. Карл указывал: «Неприятель безостановочно убегает и всюду на 7–8 миль все сжигает». Признал, что при дальнейшем движении на Смоленск шведы «должны были бы погибнуть». Но это вовсе не значило отказа от сокрушения России. Король провозгласил: «Мы должны дерзать, пока нам улыбается счастье!» — а планы изменили. 14 сентября армия повернула на юг, на Украину…

17 сентября донесения об этом дошли до царя. К 20 сентября все сомнения рассеялись. Петр послал новую директиву Мазепе. Требовал выслать казачьи полки, которые тот до сих пор придерживал. Нацелить их на «сопровождение» противника, не давать шведам покоя. Кавалерийский корпус Инфланта был выслан обогнать противника. Следовать впереди и вместе с казаками разорять местность. Но к этому времени русские снова обнаружили корпус Левенгаупта. Он приближался. Поэтому главные силы царь разделил. Армию Шереметева повернул за Карлом. А сам сформировал «корволант» — летучий отряд из отборных частей. Численность противника наше командование недооценило. Считало, что у Левенгаупта 8 тыс. штыков и сабель. Петр и Меншиков повели ему навстречу 10 тыс.

Правда, операция чуть не сорвалась. Левенгаупт был матерым воякой, хитрил. Он возле Шклова переправил обоз на левый берег Днепра. Местных жителей задерживали или убивали, чтобы сохранить в тайне свое движение. Зато одному еврею щедро заплатили, заслали к русским с дезинформацией — будто Левенгаупт находится еще на правом берегу и повернул на север, к Орше. Петр со своим корволантом азартно кинулся за Днепр — и разминулся с обозом. Через какое-то время разобрались, что были обмануты. Еврея повесили и повернули в обратную сторону. Теперь шли не навстречу Левенгаупту, а вдогонку.

Но корволант двигался налегке и 26 сентября настиг вражеский обоз. Тут-то и выяснилось, что в численности неприятеля ошиблись вдвое, шведов не 8, а 16 тыс. К Петру должен был подойти еще генерал Боур с 4 тыс. драгун. На военном совете постановили ждать его два дня. Если не успеет, все-таки атаковать «с помощию Божией». Но уже на следующий день возле деревни Долгие Мхи начался бой. Шведы заметили русскую конницу, открыли огонь из пушек. В ответ загремели русские орудия. Первое столкновение было коротким, противник разрушил за собой мосты через речку и под покровом темноты ушел.

Хотя масса телег ползла медленно. Наши войска заново навели мосты, ринулись следом и настигли шведов у деревни Лесной. Левенгаупт остановил обоз и войска на поляне, со всех сторон окруженной лесом. Для русских это оказалось удобным. Под прикрытием зарослей они могли маневрировать, выбирать участки для атак. В полдень загремела битва. Царские полки наседали, шведы стойко оборонялись. Сходились в рукопашных, отбрасывали наших солдат. Был момент, когда обе стороны обессилели так, «что невозможно бится было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на своем боевом месте сели и довольное время отдыхали…» Через два часа схватка закипела снова. В разгар драки подоспели драгуны Боура, под натиском свежих сил шведы покатились прочь, их оборона надломилась.

Наступала темнота, прекратив бой. Но Левенгаупт, оценив состояние своих частей, ужаснулся, он потерял половину корпуса. Решил спасать то, что осталось. Приказал жечь телеги — изобразить, будто лагерь остается на месте, и горят костры. Шведы в это время бежали. Пробовали увезти хотя бы артиллерию и часть обоза — не получилось. На переправе через реку Сож пушки и возы вязли в грязи. Их сталкивали в воду. Потом сожгли и последние грузы.

Утром 29 сентября русские обнаружили, что противника нет. Обоз разгромлен, уничтожен или брошен. На поле боя насчитали 8 тыс. вражеских трупов, переловили тысячу пленных. Победа была полной и впечатляющей. Наши потери составили 1100 убитых и 2800 раненых. Петр отправил в преследование казаков и калмыков, а сам с частями своего корволанта торжественно вступил в Смоленск. Звонили колокола, в храмах славили Господа. В сражении заслужил прощение разжалованный Репнин. За доблесть и умелое командование Петр возвратил ему генеральский чин. О раненых царь позаботился особо. Лично проверял, чтобы героев разместили со всеми удобствами, хорошо кормили, «и давали б им вино и пиво» — заслужили.

Впоследствии битву под Лесной назвали «матерью Полтавской победы», она случилась за 9 месяцев до генеральной баталии. Но пока еще никто не мог этого предвидеть. Пока радовались тому, чего достигли! Бежавшие отряды Левенгаупта выбирались и блуждали по лесным дебрям, сбивались с дорог. Белорусы с ними не церемонились. Если перехватывали небольшие группы, истребляли. 1 октября один солдат добрался до ставки короля. Рассказал о разгроме. Ему не поверили. Корпус-то был сильным, а Левенгаупт — прекрасным военачальником.

Но 12 октября к Карлу явился сам Левенгаупт. Без ожидавшегося обоза, без артиллерии. Привел он не 16 тыс., а 6700 оборванных и ошалелых солдат. Вот тут-то пора было понять — война поворачивается совсем не так, как замышлялось. Нет! Карл находился в плену тех иллюзий, которые сам же создавал! Он по-прежнему был «Александром Македонским»! Значит, «варвары» в принципе не могли одолеть его.

Он даже Левенгаупту поначалу послал поздравление со «счастливым делом». А по Швеции и западным державам начали распространять официальные бюллетени, где расписывалось, как 40 тыс. русских напали на 11 тыс. шведов. Королевские войска дали им отпор, половину перебили, остальных прогнали. О потерянном обозе вообще не упоминалось. Правда, в окружении короля отдавали отчет, что утрата боеприпасов, артиллерии и продовольствия очень досадна и болезненна. Но трагедией это все-таки не считали. Впереди ждал Мазепа!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.