17. Покорение Эстляндии
17. Покорение Эстляндии
Нелегкая и затяжная война потребовала преобразований всего хозяйства России. Для армии и флота нужны были оружие, припасы, амуниция. Прежних производственных мощностей не хватало. Старейшие металлургические и оружейные заводы в Туле расширялись и реорганизовывались. Разворачивались новые, на Урале. Там удалось найти месторождение высокосортной железной руды — гору Магнитную.
Еще один новый промышленный центр Петр создал под Москвой. Восточнее столицы лежали личные государевы владения, в здешних лесах его отец Алексей Михайлович тешился соколиной охотой, располагались села покойной матери. Здесь, на реке Воре, начал работать оружейный завод Избранта. Рядом, в селе Обухово, возник крупнейший пороховой завод. Лицензию на его строительство подсуетился получить англичанин Стелс. А на Клязьме Петр основал казенную Лосиную мануфактуру (ныне г. Лосино-Петровск). Она изготовляла для кавалерии кожаные штаны-лосины. Потом расширила ассортимент, стала выпускать разнообразную кожаную амуницию: седла, ремни, кобуры и пр. Система формирования армии постепенно менялась. Изначально полки комплектовались добровольными «охотниками» и дополнялись набором рекрутов. Со временем войска целиком перешли на рекрутскую систему.
Однако Петру приходилось вникать не только в военные проблемы. Например, почти одновременно с катастрофой под Нарвой скончался патриарх Адриан. Местоблюстителем патриаршего престола Петр поставил своего доверенного иерарха — Стефана Яворского. Но Поместный Собор для выборов и официального поставления патриарха созывать не стал. «Прибыльщик» Курбатов сразу же представил царю проект — вообще ликвидировать патриархию. Решил ли царь последовать его совету? По-видимому, нет. Сперва Петр всего лишь отложил решение.
Скорее всего, он прочил в патриархи Яворского. Однако пришлый епископ, выходец с Украины, вызывал сильную неприязнь среди консервативного русского духовенства. Его обвиняли в приверженности католицизму. Вспоминали и его вероотступничество. В любом случае, против его кандидатуры сформировалась бы сильная оппозиция. Это было чревато новыми расколами в церкви. Во время войны, после жестокого поражения! Отложить избрание до лучших времен выглядело оптимальным вариантом.
Но Яворский во главе церковных структур показал себя с лучшей стороны. По осени, возвращаясь в Москву после походов, Петр обычно занимался гражданскими делами, а за церковные брался вместе со Стефаном. Они пытались исправлять то, что запустил покойный Адриан. Возродили и реорганизовали развалившуюся Славяно-греко-латинскую академию. Ректору и преподавателям были установлены высокие оклады от казны, неимущим студентам назначалась стипендия. Воздвигались новые храмы. Один из них, храм св. Петра и Павла на Малой Ордынке, был построен по собственноручному эскизу царя.
После долгого перерыва Русская церковь обратила внимание и на прославление отечественных святых. Уже 550 лет в народе чтили святым фактического основателя и устроителя Северной Руси, благоверного великого князя Андрея Боголюбского. Но в свое время св. Андрей крепко конфликтовал с византийским императором, и его прославление спустили на тормозах. Только Петр с его решительностью перешагнул и отбросил препоны. В 1702 г. Андрей Боголюбский был наконец-то официально канонизирован в лике святых.
Но из общения с иностранными друзьями и из путешествий по Европе царь перенял некоторые протестантские взгляды на церковь — чисто прагматические. Патриарший приказ он упразднил. Вместо него появился Монастырский приказ, вполне светский, и задачи ему ставились чисто мирские — собирать подати с церковных владений. Царь озаботился и тем, что в церковную собственность уходят значительные земельные владения — их дарили монастырям, передавали по завещаниям, в то время как многие дворяне оставались малоземельными. А пострижение в монахи в молодом возрасте Петр расценил как лазейку для желающих откосить от работы, податей, воинской службы.
Он запретил монастырям покупать или принимать в дар новые деревни и земли. Повелел сократить число монастырских и церковных слуг, оставить «самое малое число». При монастырях Петр предписал организовывать госпитали, богадельни, мастерские. А пострижение запретил до 50-летнего возраста. Но исключение составляли увечные и отставные воины. Их было велено постригать без всяких ограничений и без вкладов. Такая политика вызвала совсем не однозначную реакцию. Хотя дальновидные и честные деятели церкви поддерживали государя, считали его действия оправданными.
Одного из них мы уже называли — св. Митрофана Воронежского. Он продолжал отдавать на армию и флот все средства, которые удавалось сэкономить в его епархии — в 1700 г. пожертвовал 4 тыс. руб, в следующем году 3 тыс. Хотя св. Митрофан одобрял далеко не все новшества. В Воронеже для государя был построен дворец. Однажды святителя пригласили к Петру, но он увидел: возле дворцовых дверей поставили статуи «венер» и «аполлонов». Он молча развернулся и ушел. Государь рассердился, послал догнать и вернуть епископа, однако тот твердо заявил, мимо идолов ходить не будет. И Петр… согласился. Распорядился убрать статуи.
В беседах с царем св. Митрофан наставлял, что далеко не все заимствования с запада приемлемы и допустимы. Он и в свое завещание включил слова патриарха Иоакима против слепого копирования европейских обычаев. Умирал епископ нищим. Шутил, что в келье нет ни копейки, не на что даже помянуть. А Петр, невзирая на некоторые разногласия, глубоко почитал св. Митрофана. Узнав о его кончине, приказал задержать похороны. Примчался в Воронеж и сам нес гроб святого. Забегая несколько вперед, можно отметить, что Митрофан Воронежский был не единственным святым, с кем близко и дружески сходился царь. Именно Петр заметил, высоко оценил и выдвигал на высокие церковные посты св. Дмитрия Ростовского, св. Иоанна Тобольского, св. Иннокентия Иркутского.
Но среди духовенства были и совсем другие настроения. Хватало обиженных, озлобленных. Появлялись подметные письма с «пророчествами», где Петра отождествляли с антихристом, призывали народ к восстанию. Кто писал их? Кто распространял? Иногда фанатики, цепляющиеся за формальные признаки «старины» и накрутившие сами себя гордыней и осуждением. Иногда церковные собственники, возмущенные ущемлением их прав. Скорее всего, имели место и прямые идеологические диверсии — шведов, иезуитов. Во всяком случае, манифесты Карла XII к русским людям отчетливо перекликались с этими же подметными письмами. Поэтому Петр так и не вернулся к вопросу о выборах патриарха. Оставлял его открытым.
А между тем боевые действия продолжались. Отбив Ингерманландию, Петр планировал наступление на соседнюю прибалтийскую область — Эстляндию. На 1704 г. он наметил удары по двум основным городам, прикрывавшим ее, — Нарве и Дерпту (Тарту). Но принеслись тревожные известия о низложении Августа, и царь начал корректировать планы. Написал Шереметеву, что надо готовить поход не на Эстляндию, а в Польшу, поддержать союзника. Но приходили новые сведения, что формальное низложение вовсе не стало для Августа катастрофичным, и Петр снова вносил поправки. Наметил летнюю кампанию в Курляндии. Наступать вдоль Двины, отрезать Прибалтику от основных сил Карла. При этом наши войска будут находиться поблизости от польских границ, смогут повернуть туда. Наконец, стало ясно, что Август еще держится. А значит, русские могут пользоваться относительной передышкой. Государь вернулся к прежним замыслам.
По весне к Дерпту выступила армия Шереметева. Предшествовала осаде операция на реке. У шведов на Чудском озере действовала флотилия из 13 кораблей, на зимовку она уходила к Дерпту по широкой реке Эмайыги. Отряд генерала Вердена с 18 пушками переправился через Чудское озеро на стругах и устроил засаду в устье этой реки. Когда шведы отчалили из Дерпта и намеревались выйти в озеро, они попали в ловушку, все корабли были уничтожены или захвачены, трофеями стали 86 орудий.
А к Дерпту уже двигалась вся армия. С северной стороны городские стены и бастионы были довольно слабыми. Но их прикрывала река Эмайыги, берег после паводка превратился в болото. Шереметев начал строить батареи и траншеи с южной стороны. Хотя здесь укрепления были мощными. Их удавалось разрушать только постепенно, сосредоточив по одной цели огонь нескольких батарей.
Под Нарвой боевые действия тоже начались на реке. Отряды Апраксина перекрыли устье Наровы. Отразили попытку шведской эскадры из 10 кораблей прорваться в крепость, доставить подкрепления и продовольствие. Но гарнизон и без того увеличился втрое по сравнению с первой осадой. Командовал им тот же самый генерал Горн, в его распоряжении было 4,5 тыс. солдат, примерно столько же городских ополченцев, 432 орудия. Предусматривалась и помощь извне, от корпуса Шлиппенбаха. Защитники и жители пребывали в уверенности — Нарва в безопасности. Русские не осмелятся сунуться во второй раз. Если же сунутся, тем хуже для них. Повторится прежний сценарий. Крепость обескровит и измотает их, а с тыла ударит Шлиппенбах…
Однако самоуверенность их подвела. Петр переодел четыре полка в синюю форму, как у шведов. Они изобразили, будто прибыли на выручку. Пушечными выстрелами подали сигнал осажденным, холостыми зарядами разыграли бой с русскими. В Нарве поверили. Загорелись наподдать царским войскам с другой стороны. Открылись ворота, выпустили большой отряд. Высыпала даже толпа гражданских жителей, грабить обозы. Но тут на них навалились с разных сторон. Триста человек перебили, несколько десятков взяли в плен. Масштабы победы оказались небольшими, но она была необычной, развлекла осаждающих.
А от пленных узнали — Шлиппенбах с 12-тысячным корпусом действительно собирался прийти на помощь Нарве. Царь отправил навстречу ему корпус генерала Ренне. При этом выяснилась ошибка, у Шлиппенбаха оказалось не 12, а всего 4 тыс. солдат. Конница Ренне с ходу опрокинула их. Четвертую часть перерубила, а остальные добежали до Ревеля (Таллина), спрятались за его стенами.
Командовать армией, обложившей Нарву, Петр снова пригласил иностранного специалиста — австрийского фельдмаршала Огильви. Он был старым, считался весьма заслуженным, и ему определили огромное жалованье 12 тыс. талеров в год. Огильви по дороге в Россию задержался и к началу операции опоздал. В осадный лагерь он приехал 20 июня. Осмотрел Нарву и авторитетно заявил, что она неприступна. Рассчитал, что для взятия нужно не менее 70 тыс. солдат. Поэтому Огильви предложил сперва брать слабенькую крепость Ивангород. Но от таких рекомендаций Петр отмахнулся. Резонно указал — если падет Нарва, Ивангород сдастся, отвлекаться на него вообще не стоит. Пока Огильви не было, царь уже и сам наметил цели для бомбардировки: бастионы «Глория» и «Гонор». Подтвердил команду, крушить их огнем.
В осаду Дерпта царь тоже вмешался лично. Счел, что она слишком затягивается, и поехал туда. Изучив обстановку, раскритиковал Шереметева. Впрочем, если уж разобраться, командующий был не слишком виноват в допущенных ошибок. Он начинал осаду в мае, а Петр приехал в июле. За это время подсох берег Эмайыги, и открылась возможность переиграть планы. Царь как раз и указал, атаковать надо оттуда, от реки. Через Эмайыги построили мост, полки и артиллерию перебазировали на северную сторону. Укрепления там давно не ремонтировались, стояли в аварийном состоянии. 6 июля артиллерия возобновила обстрел. Стены стали обваливаться целыми кусками. 13 июля наши солдаты бросились на приступ и ворвались на бастионы. Захватили стоявшие там шведские пушки, развернули их, простреливая город.
Комендант Дерпта Шютте понял, что это конец, подал сигнал о капитуляции. Он попросил, чтобы гарнизону позволили уйти с оружием, музыкой, знаменами и шестью пушками. Петр поправил его, что такие условия могли быть уместны до штурма, а не сейчас, когда русские «в воротах обретаются». Тем не менее, царь повел себя гуманно. Уличных боев и лишних жертв он не хотел, продиктовал мягкие требования. Разрешил защитникам уйти с семьями, забрать свое имущество — только без пушек и без музыки. В городе было взято 132 орудия, потери шведов составили 2 тыс. человек (у русских 900 убитых и 2,5 тыс. раненных).
Осадную артиллерию из-под Дерпта на судах отправили к Нарве. Количество орудий на батареях увеличивалось, шквал бомбардировки нарастал. Царь послал в Нарву и дерптского коменданта Шютте, надеялся убедить Горна — дальнейшее сопротивление не имеет смысла. Однако Горн не пожелал даже встретиться с бывшим сослуживцем. Тогда ему отправили предупреждение — если он не примет почетных условий капитуляции и дело дойдет до штурма, говорить о снисхождении будет поздно. Горн ответил отказом, причем с «хульными словами», издевательски напоминал о прошлой осаде Нарвы.
Но интенсивная канонада давала свои плоды. Какими бы мощными ни были бастионы, стены «Глории» и «Гонора» поползли трещинами, в них появились бреши. В ночь на 9 августа в крепостные рвы послали солдат-штрафников со штурмовыми лестницами. Залп мортир послужил сигналом к общему штурму. Шведы отчаянно сопротивлялись. Мало того, когда русские захватили часть стены, они взорвали мину. Погибло много и наших солдат, и защитников, и жителей. Остановить или даже задержать наших воинов это не смогло. Оборону раздавили всего за 45 минут.
Но солдаты теряли товарищей, а от взрыва совсем рассвирепели. Кололи и крушили всех, кто попадался под руку. Шведские барабанщики пытались бить «шамад», сигнал капитуляции, их без разбора тоже убивали. Петр с генералами и офицерами лично усмирял солдат и останавливал бойню, заколол шпагой двоих обезумевших мародеров. Обычно царь относился к пленным благородно, но Горну он сгоряча отвесил пощечину. Поставил в вину, что он довел до такого кровопролития. Кстати, выяснилось, что Горн держал в тюрьме комендантов двух сдавшихся крепостей — Нотебурга и Ниеншанца. Один сидел больше года, другой — полтора. Теперь Петр определил Горна в ту же камеру.
Хотя гордость нарвского коменданта после сдачи сразу сломалась. Он послушно отдал приказ о сдаче своим подчиненным, в том числе крепости Ивангород. Правда, комендант Ивангорода подполковник Стирнсталь пробовал поартачиться, покрасоваться в облике героя. Ответил, что Горн в плену и лишился права командовать, а он считает стыдным по первому требованию сдать крепость, врученную ему королем. Но у него было всего 200 человек при 95 пушках. Офицеров не прельщала мысль героически погибать, они заставили Стирнсталя вступить в переговоры. Сошлись на том, что царь позволил гарнизону уйти восвояси.
Установка Петра, не отвлекаться на мелкие крепости, оправдалась не только в Ивангороде. Отряды Шереметева после взятия Дерпта разошлись по Эстляндии, и замки сдавались им один за другим. Или шведские гарнизоны бросали их, уходили в Ригу и Ревель. Таким образом были взяты Везенберг (Раквере), Вайсенштейн (Пайде), Феллин (Вильянди), Оберпаллен, Руин. Царь в эти городки не ездил. Он занялся операциями иного рода, дипломатическими. Под Нарвой он принял делегацию Польши.
Три года назад он так и не смог убедить панов вступить в войну. Но сейчас ситуация стала иной. С одной стороны, ему «подыграл» Карл, разорявший Польшу и навязавший ей марионеточного короля. С другой, после взятия Нарвы переговоры получались куда более весомыми, чем после разгрома. Царь подтвердил верность прежним договорам, еще раз заверил, что Россия претендует только на Ингерманландию и Карелию. Он издал манифест «О принятии под защиту жителей Лифляндии». В нем разъяснялось, что Лифляндия, в том числе Дерпт и Нарва, заняты русскими временно. Они должны будут отойти к Польше. Впрочем, оговаривалось — произойдет это только тогда, когда «корона польская» будет сама в состоянии оборонять эту провинцию. А до того Лифляндия будет оставаться под русской защитой.
Ну а с панами была достигнута договоренность, что царь пришлет Августу не менее 12 тыс. штыков и сабель, будет выделять ежегодно 200 тыс. руб. Бремя было очень тяжелым. Для выплаты такой суммы на следующий, 1705 г., вводился дополнительный налог. Но деньги передавались лишь в том случае, если и Польша будет вести активные боевые действия, выставит собственную армию не менее 48 тыс. пехоты и конницы и будет поддерживать эту численность.
Что ж, относительно боеспособности польского войска Петр не обманывался. Он видел, что строить серьезные надежды на панов проблематично. Но представлялось крайне важным хотя бы задержать шведов подольше, измотать их посильнее. Выше уже говорилось — из Киева к Августу было направлено 11 полков, подкрепить столь ненадежного союзника. На Правобережье вступили казаки Мазепы. А после взятия Нарвы Петр отрядил на подмогу полякам корпус Репнина. Но царь дал ему и тайные инструкции. Не рисковать, не зарываться. Если Август вздумает ввязаться в генеральное сражение со шведами — не вступать.
Да и углубляться в польские владения Петр Репнину не позволил. Предписал остановиться на зимние квартиры в Полоцке. Туда же Петр повернул корпус Шереметева. Ему было велено зимовать в Витебске. Войска, вроде бы, перешли границу, должны были ободрить сторонников Августа, повлиять на колеблющихся. А для шведов и Лещинского служили предостережением. Но при этом армия оставалась поблизости от России. Ее легко было снабжать, при необходимости — отвести на свою территорию.
Осеннее межсезонье, зиму и весну, царь провел как обычно. Праздновал победы триумфальным шествием в Москве. Заезжал в свой полюбившийся «Парадиз» — строящийся Санкт-Петербург. Побывал в Воронеже, спуская на воду новые корабли. А Карл все-таки начал реагировать на поражения в Прибалтике. Он сместил битых командиров, Шлиппенбаха и Крониорта. Назначил в Лифляндию одного из лучших генералов — Левенгаупта. В его распоряжение передавались значительные резервы, команды новобранцев из Швеции.
Царь получил об этом донесения и оценил, что корпус Левенгаупта может стать опасной помехой. Если русские двинутся в Литву и Польшу, он будет угрожать тылам. Государь поручил Шереметеву еще зимой совершить поход по Двине и разбить Левенгаупта, пока он не слишком усилился. Но для войск не сумели вовремя подвезти нужное количество продовольствия, фуража, боеприпасов, зимний рейд не состоялся.
В июне 1705 г. к армии прибыл сам царь. Он издал еще один манифест, успокаивая поляков — русские вступили в их владения только в качестве союзников. Войска разделились надвое. Основная часть продвигалась на Вильно. А Шереметеву поручалось прикрыть этот марш, выступать на Левенгаупта. Наши авангарды ворвались в Курляндию, уничтожили неприятельское охранение возле Митавы. Но 15 июля возле Мур-мызы они натолкнулись на основные силы Левенгаупта. Шведы занимали сильные позиции, укрепились батареями. Шереметев созвал военный совет, и было решено схитрить. Демонстрировать атаку, а потом изобразить отступление. Таким образом выманить противника и накрыть кавалерией с фланга, из засады.
Но и Левенгаупт, в свою очередь, замышлял обман. Он рассчитывал подманить русских, чтобы кинулись на штурм батарей. Шведы стали всячески показывать, будто они снимают лагерь, хотят отступить. Это подействовало как нельзя лучше. Командир драгунского полка Кропотов обнаружил их передвижения и всполошился: враг уходит! Победа ускользает! Послал донесение Шереметеву, а сам настолько возбудился, что не стал дожидаться распоряжений командующего. Поднял свой полк и ринулся вперед. За ним поскакали другие драгунские полки — без пехоты, без артиллерии.
Шереметев оказался поставленным перед фактом. Конница сама по себе ввязалась в бой, и он начал перебрасывать подмогу. Планы смешались. Русские лезли на вражеские позиции в лоб, их косила картечь. Невзирая на это, оборону они все-таки прорвали, враг побежал. Победа была совсем близка, но… драгуны чуть-чуть не дотянули. Вместо того чтобы добивать неприятеля, повернули грабить обоз. А Левенгаупт остановил свое воинство, быстро привел в порядок, кинул в контратаку. Увлекшихся кавалеристов побили и погнали. Заодно были отброшены и русские части, выдвигавшиеся на поддержку. Сражающихся развела темнота, те и другие засели в своих лагерях. Только утром шведы обнаружили, что поле боя осталось «ничьим». Вышли и подобрали 13 брошенных пушек и 10 знамен.
Наши потери достигали 2 тыс. человек. Между прочим, это было единственное поражение Шереметева за все время его службы. Однако царь в данном случае не винил фельдмаршала. Он пришел к совершенно справедливому выводу, что причина случившегося — плохая выучка драгун. Утешал, чтобы военачальник сам ободрился и ободрил подчиненных. Петр поучал, что неудачи иногда бывают полезными, а «всегдашняя удача многих людей ввела в пагубу». Хотя на самом-то деле неудача оказалась отнюдь не такой серьезной, как виделось по первому впечатлению! Мало того, она открыла путь к очередным успехам!
Вскоре стало выясняться, что шведы понесли потери гораздо большие, чем русские. В Митаве они праздновали победу — а город был забит умирающими от ран, их не успевали отпевать. Подсчитав, что у него осталось, Левенгаупт предпочел увести свой корпус в Ригу. А в Митаве даже не смог оставить достаточный гарнизон. Когда Шереметев, оправившись от боя, подошел к городу, он сдался без всякой осады и бомбардировки. Русским достались огромнейшие арсеналы, более 300 орудий, в том числе новейшие мортиры неизвестной доселе конструкции. Следом сдалась еще одна сильная крепость — Бауск. В ней тоже оказалось слишком мало защитников. На неприступную Ригу Шереметев не пошел. Левенгаупта и без того отогнали. Теперь основная русская армия под командованием Огильви могла не опасаться за свои тылы. Петр наметил ей продвигаться в Литву и Белоруссию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.