Злато слово Святослава
Злато слово Святослава
«… И РЕЧЕ: О МОЯ СЫНОВЧЯ ИГОРЮ И ВСЕВОЛОДЕ!»
Ссылаясь на русские летописи, которые были несколько раз переписаны и изобилуют многочисленными вставками и являются, по сути, позднейшими компиляциями (апокрифами), т. к. подлинные летописи в силу ряда обстоятельств были утрачены или сознательно уничтожены, некоторые историки утверждают, что Игорь и Всеволод – это двоюродные братья Святослава. Другие ученые говорят, что они его племянники, хотя из общего контекста произведения ясно, что Святослав – это родной отец обоих князей. Причём Игорь – старший, и он главный претендент на киевский престол, а Всеволод – младший и по «Лествичному праву» не может занимать этот трон при живом Игоре или родном дяде, хотя такие амбиции у Всеволода явно имеются. Вероятно, ранее «Лествичное право» уже не раз нарушалось, и подобные прецеденты в истории престолонаследования имели место и невольно подогревали заветную мечту Всеволода.
«РАНО ЕСТА НАЧАЛА ПОЛОВЕЦКУЮ ЗЕМЛЮ МЕЧИ ЦВЕЛИТИ, А СЕБЕ СЛАВЫ ИСКАТИ. НЪ НЕЧЕСТНО ОДОЛЕСТЕ: НЕЧЕСТНО БО КРОВЬ ПОГАНУЮ ПРОЛIЯСТЕ».
В чём же упрекает Святослав своих сыновей? «Рано еста начала…» – говорит он. Что за упрёк такой? Князь сидит на столе (престоле) и соответственно ест с него, как в прямом, так и в переносном смысле. В переносном значении он собирает дань, т. е. налоги, которые идут в его казну. Это необходимое условие существования любого государства и основной показатель того, что та или другая территория этому государству принадлежит. Но почему рано? Что, если бы пошли позднее, переждали бы солнечное затмение, то всё прошло бы как по маслу? Нет, дело не в этом. Далее следует новый упрёк: «но нечестно одолеете: нечестно бо кровь поганую (языческую) прольете». Святослав здесь имеет в виду, что сыновья не разобрались до конца с половецкими князьями, хотя и не законными, но на тот момент реальными хозяевами Тмутараканского удела, т. к. именно в их казну идут собираемые с города налоги. Игорь силой взял дань с этого города, тем самым отяготил себя добычей, вызвал зависть своего брата, при этом наверняка пролил невинную языческую кровь, что с точки зрения добродетельного христианина, каким является Святослав, не совсем хорошо.
Подведём итог отцовских упреков. Только после полного уничтожения врага необходимо собирать причитающуюся дань (налоги), посадив при этом во главу удела своего ставленника, – вот о чём говорит Святослав. При этом понапрасну лить человеческую кровь нельзя, даже если это кровь иноверцев (католиков, латинян) или неверных язычников. Затем он говорит, что, попав даже в такую сложную ситуацию, сыновья должны с честью выйти из неё и своими действиями и поступками не посрамить отцовских серебряных седин.
«А УЖЕ НЕ ВИЖДУ ВЛАСТИ СИЛЬНАГО, И БОГАТАГО И МНОГОВОИ БРАТА МОЕГО ЯРОСЛАВА …, И СЪ ТОПЧАКЫ, И СЪ РЕВУГЫ, И СЪ ОЛЬБЕРЫ».
Этот отрывок – одно из тёмных мест в «Слове». Фраза «не вижду» многими переводится как «не вижу», предполагается, что Ярослав якобы утратил свою власть в Чернигове и по этой причине не может помочь брату. Я же перевожу это слово как «не жду», т. е. Святослав понимает, что, в случае гибели в плену Игоря и смерти от старости его самого Ярослав, как старший рода, становится Великим князем Киевским (по «Лествичному праву» он первый, а главное, законный кандидат). А пока в этой непростой ситуации Ярослав играет роль стороннего наблюдателя, который намеренно бережёт свои силы для намечающейся в будущем решающей схватки за престол с другими претендентами. Проблемы же, связанные с половецким набегом, он рассчитывает решить, когда реально станет во главе государства, полагаясь на своё многоратное войско. Между тем, пока половцы дойдут до Чернигова, сколько они своих воинов потеряют? Поэтому помощи от него в этом деле ждать не приходится, а напрямую Святослав приказать Ярославу не может, т. к. они друг другу ровня.
Затем в тексте идёт перечисление каких-то тюркских народов или черниговских бояр, как считают большинство исследователей. В этом случае я делаю другое предположение и перевожу данный отрывок так: «…с черниговскими богатырями могучими, татранами (тараны – стенобитные машины) с шельбиры (вид катапульты или большого арбалета)», и только затем идёт перечисление народностей или разновидность войска: топчаки (возможно пехота – от слова «топтать»?), ревуги (?) и ольберы. Ольберы (от латинского слова «альба» – белый, светловолосый) – это норманнские наёмники, варяги (веринг – vaeringi, от скандинавского var – ответ), дававшие клятву верности конунгу (кагану) и состоящие на службе у русских князей, т. е. профессиональные военные, которые служат тому, кто больше платит. Благодаря своему богатому боевому опыту они состояли при князьях военными советниками, причём в их распоряжении имелась своя небольшая дружина, состоящая только из варяжских соплеменников. Например, Эрик Юлий Биорнер (1696–1750) – секретарь коллегии древностей, по заказу Татищева делал из шведских рукописей выписки; он считал, что такого народа, как варяги, в Швеции никогда не было. И он доказывал, что варяги – это «оберегатели границ», служившие у шведских и других скандинавских королей. Родоначальником этой сторожевой службы он считал Тригва, который жил, по расчётам Биорнера, в VI веке н. э.[94] Возможно, что в этом отрывке имеет место своеобразное противопоставление, а именно: черниговские богатыри идут в бой с таранами, катапультами и шельбирами, а ольберы (варяги) без щитов, с одними ножами засапожными[95] воинственным криком вражьи полки побеждают. Потому что уже их грозный и свирепый вид, то бесстрашие, с которым они идут в бой, и то, как самоотверженно они принимают смерть, внушает врагам панический ужас. Варяги (викинги) больше всего на свете ценили славу, полагая, что только похвальное слово скальда остаётся бессмертным, перенося из уст в уста имя героя, вкованное в нерушимую цепь стиха.
«НЕ РЕКОСТЕ МУЖА ИМЕСЯ САМИ, ПРЕДНЮЮ СЛАВУ САМИ ПОХИТИМЪ, А ЗАДНЮЮ СЯ САМИ ПОДЕЛИМЪ»
Не скажут эти мужи о себе: «Переднюю (предстоящую) славу сами похитим (украдём), а заднюю (прошлую) славу между собой поделим». Таким образом, Святослав имеет в виду, что прошлыми заслугами они не кичатся и напраслину на себя возводить не станут, т. е. воины они немногословные, говорят, как правило, только по делу и при этом отважно и бесстрашно воюют. Говоря такой комплимент в их адрес, Святослав – старый лис – рассчитывает переманить варягов от своего брата на свою сторону, увеличив им при этом жалование, зная, что они падки до денег и наверняка соблазнятся таким его предложением.
«А ЧИ ДИВО СЯ БРАТIЕ СТАРУ ПОМОЛОДИТИ? …НЕ ДАСТЪ ГНЕЗДА СВОЕГО ВЪ ОБИДУ. НЪ СЕ ЗЛО КНЯЖЕ МИ НЕ ПОСОБIЕ»
Я считаю, что этот отрывок надо переводить исходя из общего контекста «золотого слова» и его логической компоновки. Если от Ярослава помощи не дождаться, то Святославу придётся рассчитывать только на свои силы, а в его возрасте это не так-то легко. В данной притче Святослав сравнивает себя со старым соколом «вмытях». «Ведь не случится чудо, братья, и старик никогда не сможет стать молодым» – говорит князь. Далее слово «мытех» в следующем предположении почему-то принято считать линькой у молодых соколов, хотя многие исследователи «Слова» с этим не согласны. Слово «мытех» можно перевести как «мыт» – болезнь, и оно имеет прямое отношение к старому Святославу. Его можно трактовать как «сокол, находящийся далеко не в лучшей форме и не в юном возрасте, но сохранивший ясный ум и достаточно сил, чтобы защитить в случае опасности своё гнездо (Киев) и своё потомство (Игоря)». Так же и Святослав в дальний поход пойти уже не сможет, возраст не тот, но защитить столицу и золотой престол и выручить попавших в беду князей он ещё в силах. Для этого у него есть жизненный опыт, авторитет мудрого политика, твёрдость духа для принятия судьбоносных решений. Незадолго до вторжения половцев на Русь он ещё в силах провести переговоры со своими давними и верными союзниками и с их помощью поставить мощный заслон на пути врага. Также он ещё в силах грозно «одёрнуть» и наказать тех зарвавшихся князей, которые, козыряя «славою предков», захотят незаконно сесть на киевский престол, вероломно воспользовавшись внезапно возникшей неопределённостью в вопросе престолонаследования. Далее в своей речи Святослав подчёркивает, что «если князьям и Игорю мы (все вместе) не поможем, то значит, вся его жизнь была прожита впустую: «на ниче ся годины обратиша», т. е. его княжение уйдёт в небытие и своим бездействием он перед потомками обесчестит себя и своё правление». А полное забвение – это самая страшная кара для любого царя. «Это ли не зло?» – вопрошает Святослав.
«СЕ УРИМ КРИЧАТЪ ПОДЪ САБЛЯМИ ПОЛОВЕЦКИМИ, А ВЛАДИМИРЪ ПОДЪ РАНАМИ. ТУГА И ТОСКА СЫНУ ГЛЕБОВУ»
В этой строчке мы снова сталкиваемся с топонимикой Северной Италии – город Рим. Этот город находится на берегу Адриатики, и его современное название – Римини. Вероятно, у этого города и происходило избиение остатков русских полков, которые, прорываясь к морю, с трудом вырвались из каяловской мясорубки, а затем там, «у Рима», они были окончательно разбиты и частично пленены. Большинство же учёных под понятием «се у Рим» понимают город Римов (совр. Ромны, Украина). Но это маловероятно и объясняется лишь тем, что этот географический объект им надо где-то локализовать в соответствии с традиционным пониманием театра военных действий на южнорусской равнине недалеко от Киева. За «сына Глебова» исследователи принимают Владимира Глебовича, брата жены Буй-Тур Всеволода, Ольги Глебовны, т. е. это Владимир Глебович Переяславский, который скончался от ран 18 апреля 1187 года, полученных в битве на Каяле. Я считаю его главным претендентом на авторство песни «Слово о полку Игореве». Именно в этой строчке он косвенно отметил в поэме своё авторство.
Таким человеком не мог быть какой-нибудь придворный поэт типа Бояна, исполнявший дифирамбы великим князьям, а только князь, получивший великолепное образование при дворе Великого князя и впитавший в себя богатейшее культурное наследие своих предшественников. Он был одним из дальних родственников Игоря, а также непосредственно участвовал в этом злосчастном походе. Он до конца испил чашу поражения, видел смерть боевых товарищей, познал горечь предательства и испытал все лишения плена. Впоследствии он в числе других великородных пленников был выкуплен своими родственниками. Всё это и дало ему право открыто, честно и нелицеприятно говорить своим высокопоставленным братьям про их просчёты и ошибки, которые и привели дружину к гибели и поставили страну под удар иноземных захватчиков. Возможные репрессии со стороны великих князей за написание этой песни Автор, вероятно, игнорирует по одной простой причине – он понимает, что ему остаётся жить недолго, и рассудить их сможет только Всевышний на небесах.
«Анонимность целой плеяды древнерусских авторов нельзя назвать простой случайностью. Этим свойством подчёркиваются такие черты характера, как высокая духовность и образованность. В постоянном удерживании своего имени в неизвестности видно убеждение, своего рода начало, ставившее мысль, раскрытую в произведении, несравненно выше личности автора. Поэтому не только авторы, но и сами переписчики не считали нужным называть себя по имени» (М. И. Сухомлинов).
«ВЕЛИКЫЙ КНЯЖЕ ВСЕВОЛОДЕ! НЕ МЫСЛИЮ ТИ ПРИЛЕТЕТИ ИЗДАЛЕЧА ОТНЯ ЗЛАТА СТАЛА ПОБЛЮСТИ… ТЫ БО МОЖЕШИ ПОСУХУ ЖИВЫМИ ШЕРЕШИРЫ УДАЛЫМИ СЫНЫ ГЛЕБОВЫ!»
Прежде чем комментировать этот отрывок, следует пояснить один немаловажный момент. Большинство исследователей под Всеволодом подразумевают Всеволода III «Большое гнездо» (1154–1176 – 1212), Владимиро-Суздальского князя, приходившегося Игорю четвероюродным братом, то есть, по сути, он был «седьмой водой на киселе», и ввязаться в династический спор за киевский престол с такой родословной он никак не мог. Выдвигая Всеволода III в качестве претендента на престол, первые переводчики, а за ними и остальные исследователи исходят из того, что младший брат Игоря Всеволод тоже находился на тот момент в плену, только содержался у другого «хана», якобы в другом стойбище. Вот поэтому данному персонажу из «злата слова» и нашли вполне подходящую замену из великих князей Владимиро-Суздальского княжества того времени. Ведь он стремится прилететь издалека, из Владимира! И у традиционных комментаторов получается странная картина – на протяжении всей поэмы рассказывается про сложные взаимоотношения двух братьев во время похода, про их разлад, и вдруг ни с того ни с сего появляется Всеволод III и также внезапно выпадает из повествования. Дескать, в «Золотом слове» много разных князей перечисляется, вот и Всеволод III – один из них. Это явная нестыковка и попытка традиционных комментаторов выдать желаемое за действительное. В моём рассуждении будут уместны два сравнения из разных частей «Слова». В начале плача русских жён говорится: «О, далеко залетел сокол птиц бья, к морю», а в этом отрывке подтверждается: «Не мыслию ти прилетети издалеча». От Владимира до Киева разве далеко? Сначала далеко улетел к морю (именно далеко), а затем прилететь он думает издалеча – от моря (Адриатического) в Киев. Вот это действительно далеко!
Скорее всего, после ссоры с братом Всеволод принял прагматичное решение покинуть поле битвы, т. к. в случае победы крупных преференций при разделе Тмутараканского княжества он всё равно бы не получил. Игорь ему популярно объяснил: «это моё, и это моё же». Тогда Всеволод решил сохранить свою дружину для борьбы за верховную власть. Оба князя виноваты в поражении, потому что в переломный момент не пришли к обоюдному согласию. И Игорю в изменившейся обстановке пришлось свои поредевшие полки по сути использовать в качестве арьергарда, а Всеволод с остатком своей дружины вернулся домой, в Курск. Образно говоря, братья не смогли договориться на берегу и посредине реки начали раскачивать лодку, которая, в конце концов, перевернулась. К счастью для страны они оба выплыли (остались живы), но на разные берега. Вот как их амбиции разделила быстрая речка Каяла.
Если бы это был не сын Святослава, а какой-то другой великий князь, то Автор непременно бы указал его отчество и место княжения, как в случае с Голицынским Осмомыслом или с Ярославом Черниговским. Немаловажное значение имеет и то, что обращение к этому князю начинается с упрёка, к своему сыну это позволительно, а вот к любому другому князю Святослав вряд ли посмел бы так обратиться. К тому же престол, который хочет поблюсти Всеволод, назван «отчий» (отцовский). В этом абзаце Автор словами Святослава уже второй раз обращается к его младшему сыну Всеволоду, который, видимо, уже не скрывает своих притязаний на отцовский престол. Тем более, ему ли не знать, в каком тяжёлом положении находится в это время Игорь – главный претендент на киевский престол. В этом обращении к Всеволоду читатель сталкивается с тремя противоречивыми сравнениями, которые никогда не сбудутся. Точно так же, как никогда не смогут сбыться мечты Всеволода сесть раньше положенного срока на киевский престол, и это несмотря на то, что за ним стоит военная сила, готовая выполнить любой его приказ. Первое противоречие связано со вторым логическим несоответствием: «Ты бо можеши Волгу веслами раскопить (расплескать), а Дон шлемами выльяти (вычерпать)», т. е. Святослав делает своеобразный «комплимент» младшему сыну, имея в виду примерно следующее: «рать твоя настолько многочисленна, что с ней тебе любая задача по плечу, даже такая, как самовольный захват отчего престола». Своим вторым противоречием Святослав как бы говорит, что если бы этот захват произошёл, «то была бы чага (нарост на березе) по нагате (по рублю), а кощей (пленник, раб) по резане (по копейке)». И, как мы понимаем, это никогда не может случиться, даже если все невольничьи рынки Киевской Руси будут переполнены пленными половцами (хотя откуда им взяться в такой ситуации), они всё равно будут стоить дороже чаги, которая и гроша ломаного не стоит в стране, где не счесть берёзовых рощ. Третье противоречие: «Ты думаешь, что можешь посуху живыми шереширами стрелять, удалыми сыны Глебовы». Под «шереширами» в этом отрывке, скорее всего, надо понимать тяжёлый по весу зажигательный снаряд, выпускаемый с крупногабаритной метательной баллисты (камнемёт), установленной на корабле, снаряд, который в полете издаёт свистяще-шелестящий звук «шер-шер» (от персидского tir-i-carx, буквально «вертящаяся стрела»). Эта громоздкая катапульта предназначена для штурма или осады морских крепостей, и транспортировка её по суше не эффективна в силу её больших размеров. Итак, в третьем противоречии ставится под сомнение, что, во-первых, «посуху», а не по воде Всеволод смог бы эту баллисту перевозить и стрелять из неё. Это в принципе возможно, но маловероятно. Зачем? Во-вторых, в качестве снарядов-стрел использовались бы «удалые сыны Глебовы», те самые, что «у Рима кричат». Таким образом, третьим противоречивым сравнением Святослав хочет предупредить Всеволода о том, что если он задумал применить недозволенные методы и вероломные приемы в ходе борьбы за власть, то они ему не помогут, и каждым словом в обращении к Всеволоду Святослав призывает усмирить его династическую похоть.
«…ТО БЫЛА БЫ ЧАГА ПО НОГАТЕ, А КОЩЕЙ ПО РЕЗАНЕ…»
Но всё же для начала надо оговориться и сказать, как это сравнение переводят большинство исследователей в своих комментариях к «Слову». Под «чагой» у них принято понимать девушку-невольницу – пленную половчанку с лицом «черной головешки», предполагая при этом, что у неё должна быть монголоидная внешность, которая ярко выражена у степных народов, и темноватый оттенок цвета лица. Ведь они считают – раз половцы пришли из Азии, значит, они относятся к тюркским народам. «Ногата» же и «резань», по их мнению, – это мелкие разменные монеты. Так ли это? Для того, чтобы разобраться с денежными номиналами того времени, обратимся к нумизматике. Спор о древнерусской куне, ногате и резане в русской науке в середине XIX века стал принципиальным. В нём столкнулись сторонники восточной и западной древнерусской денежно-весовой системы. Последние исходили из теории норманнизма, которая основные достижения древнерусской государственности объясняла деятельностью на Руси варягов. Перед нумизматической наукой века встала задача определить денежно-весовую систему и весовые нормы Древней Руси. Решить эту задачу можно было, идя только по двум путям: первый – изучая письменные источники, в которых говорится о различных единицах и их соотношениях, и второй – исследуя клады монет и сами монеты. В точке пересечения этих двух путей и лежало решение загадки древнерусской денежно-весовой системы. С этой нелёгкой задачей с честью справились русские, а затем уже советские учёные. После тысяч взвешиваний и систематизации сотен найденных кладов В. Л. Яниным были реконструированы весовые единицы Древней Руси IX–X веков. Согласно его исследованиям получается, что гривна весила 68,22 гр., куна – 2,73 гр., ногата – 3,41 гр., резана – 1,36 гр.[96]
Окончательный же древнерусский счёт получался таким:
Для XI века 1 гривна = 20 ногатам = 25 кунам = 50 резанам = 150 веверицам.
Для XII–XIII вв. 1 гривна = 20 ногатам = 50 кунам или резанам[97]. На Руси во второй трети X века была осуществлена сортировка дирхемов по нормам куны и новой единицы ногаты. «Ногата» переводится с арабского «нагд» как полноценная, отборная монета, в отличие от монет меньшей стоимости. Также оно сходно с арабским словом «накада» – сортировать деньги, отбирать хорошие экземпляры. Это было связано с необходимостью выделить дирхемы более позднего чекана, равные 3.4 грамма и отличавшиеся большей массой от старых (2.5 гр.), но ещё находящихся в торговом обороте монет. В «Русской правде» 20 ногат приравнены к 25 кунам. 50 кун составляли киевскую гривну (170 гр. серебра), а 50 ногат – новгородскую гривну (204 гр.). Это реальная серебряная монета высокой пробы. Отсюда следует, что ногата – это не какая-то мелкая разменная монета, а всеми признанное надёжное, полновесное платежное средство того времени. В системе гривны круглые вырезки из дирхемов составили 1/50 часть гривны и стали называться «резанами» (от слова «резать»). Вот это действительно мелочь, которая использовалась при торговых расчётах в качестве мелких довесков. На севере Руси это наименование перешло затем в наиболее распространенный вид – динарий, имевший норму около одного грамма. Таким образом, старинные обозначения «ногата» и «резань» по смыслу вполне соответствуют современным денежным единицам. Ногату с определенной натяжкой образно можно считать полновесным (советским) рублём, а резань – копейкой (современной российской копейкой, которая ничего не стоит) и фразу трактовать так: «то была бы чага[98] по рублю, а пленный половец по копейке».
Прежде чем создать военную коалицию против половцев, которые с запада чёрной тучей надвигаются на Русь, Святослав, как искушённый политик и человек, умудрённый богатым жизненным опытом, постоянно помнит о потенциальной опасности княжеской распри и возможной попытке покушения на него (мутный сон-то был в руку). Он понимает, что вероятные претенденты на киевский престол ради призрачного успеха могут пойти на сговор с врагом. Святослав, таким образом, предупреждает «внуков Всеславовых», что, пока он жив, общепризнанные законы престолонаследования («Лествичное право») нарушены не будут и все их потуги бесполезны. Он прекрасно понимает, к чему всё это может привести и как трудно любому государству и народу выходить из таких передряг.
«ТЫ БУЙ РЮРИЧЕ И ДАВЫДЕ, …НЕ ВАЮ ЛИ ХРАБРАЯ ДРУЖИНА РЫКАЮТЪ АКЫ ТУРИ[99], РАНЕНЫ САБЛЯМИ КАЛЕНЫМИ, НА ПОЛЕ НЕЗНАЕМЕ?»
Не случайно обращение к этим русским князьям Автор ставит после обращения к Всеволоду. Рюрик и Давид – это ещё одни реальные претенденты на киевский княжеский престол. Это предположение следует из заключительной части «златого слова», когда Автор говорит: «сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзья Давыдовы не розы носят им, боевыми вымпелами (хоботами) машут (пашут), копия поют». Обращаясь к этим двум князьям, Автор устами Святослава призывает их бороться с внешним врагом – с половцами, а не начинать братоубийственной войны между собой. Затем в своём «золотом слове» Святослав призывает своих давних союзников, государей других княжеств, которые на тот момент только номинально признают главенствующую власть киевского князя, выступить в военный поход, встать на защиту Руси и попранной чести Игоря Святославича.
«ГАЛИЧКЫ ОСМОМЫСЛЕ ЯРОСЛАВЕ …ГРОЗЫ ТВОЯ ПО ЗЕМЛЯМ ТЕКУТ; ОТТВОРЯЕШИ КiЕВУ ВРАТА; …»
Во всех русских летописях хорошо описаны районы, куда ходили половцы, но ни разу не указано, откуда они приходили. К Киеву и на Поросье они подходили двумя путями – вдоль Днепра и по Забужью, где в лес вдавался широкий степной «язык». Этот так называемый «Забужский степной коридор» заканчивался Галицинским княжеством. В этом месте «Слова» имеется в виду обще стратегический взгляд на расстановку противоборствующих сторон в юго-западном регионе страны. То есть если на Киевскую Русь идет угроза с запада, тогда галицынский Осмомысл на дальних подступах первым встретит врага, т. к. в то время ему была подконтрольна ровная, как стол венгерская степь (Пуста), находящаяся между Высокими Татрами Словакии и Восточными Карпатами Румынии. Эта степь является удобным проходом (коридором) между горами, а Восточный склон Карпат и Подольская возвышенность – идеальным трамплином для молниеносного броска на Киев. Но Осмомысл может и не выставить заслон, промолчать, тогда враги транзитом пройдут через его владения с условием, что не будут разорять его земли и лавиной сойдут на оперативный простор южной Руси. Вот таким образом Осмомысл «открывает» или «закрывает» ворота на Киев. Кстати часть Игоревой дружины по этим же полям соколиной стаей летела к граду Тмутараканю: «Не буря соколов занесла через поля широкая Галици – стады бежать к Дону Великому». И Святослав в такой тяжёлый для государства момент стремится заручиться поддержкой со стороны могущественного галицинского князя. Говоря Осмомыслу витиеватые комплименты, он призывает его выступить против Кончака, т. е. закрыть ворота на Киев. Фраза «заступивъ Королеви путь, затвори въ Дунаю ворота» ещё раз показывает, насколько важные земли для защиты Киевской Руси занимает галицинский Осмомысл. Судя по всему, он же контролирует «ворота на Дунае», возможно, это и есть «Железные ворота» (клисуры). Под словом же «Королеви», вероятно, подразумеваются германские короли – потомки гуннов и готов, которые отвоевали себе земли у чехов, поляков, лужичан в верховьях Дуная, Эльбы (Лабы) и Одера (Одры) и были всегда не прочь расширить свои владения за счёт славянских, галльских и кельтских соседей, при этом насильственно ассимилировав их. Особенно резким было сокращение этнической территории и численности сорбов (лужичан), проживающих в восточных районах ГДР, в частности в верховьях реки Шпрее (славянская – Спрова). К примеру, многие топонимы Германии (не только в бывшей ГДР, но и в восточной части ФРГ) имеют славянское происхождение: Шверин (славянское Зверин), Дрезден (по славянскому племени дреджан от «дрязга» – лес), Лейпциг (из Липск), Росток (из «розтока» – место разделения реки на два рукава), Баутцен (из славянского «Будышин»), Любек (по славянскому племени любичей). Эти и многие другие названия городов и рек составляют славянский «подслой» (по-научному «субстрат») в немецкой топонимике.
«…СТРЕЛЯЕШИ СЪ ОТНЯ ЗЛАТА СТОЛА САЛТАНИ ЗА ЗЕМЛЯМИ. СТРЕЛЯЙ ГОСПОДИНЕ КОНЧАКА, ПОГАНОГО КОЩЕЯ…»
В данном случае Осмомысл сидит на Салтанском троне, и к турецким султанам он не имеет никакого отношения, скорее всего Автор делает недвусмысленный намек на то, что Осмомысл сидит на троне легендарного «царя царей» Соломона, при этом он обладает такой же мудростью. И еще, если обратиться к русскому фольклору и вспомнить «Сказку о царе Салтане» в литературной обработке А. С. Пушкина, то станет ясно, что оба этих Салтана – славянские цари, которых в те далекие времена гордо величали каганами или великими князьями.
«А ТЫ БУЙ РОМАНЕ И МСТИСЛАВЕ!..»
Этот отрывок из «золотого слова» Святослава требует особой расшифровки. Мусин-пушкинские переводчики снова неправильно поняли смысл нескольких ключевых фраз в этом отрывке, и не потому, что ума не хватило, а оттого что приняли на веру восточное направление похода. Все учёные и лингвисты, работавшие над первым переводом, были «западниками» по своей сущности, по своему образованию, по своему мировоззрению. «Суть бо у ваю железныи папорзи подъ шеломы латинскими. Теми тресну земля и многи страны Хинова». По мнению первых переводчиков и последующих комментаторов на войнах удалого Романа шлемы были латинские, а значит, по их мнению, более крепкие и надёжные, что якобы способствовало завоеванию других земель. Это в корне неверно. Фраза должна читаться так: «Латинская ими была покорёна (тресну) земля и многие страны…», земля именно треснула. То есть итальянский сапог в результате вторжения славянских племен раскололся пополам, и на долгие века граница размежевания между Севером и Югом прошла посередине полуострова. И далее идёт перечисление завоёванных в раннем средневековье славянами других стран, причём слово «Хинова» в этом контексте следует перевести не как «ханская», а как «гунновья» – страна, где живут гунны (Паннония – Венгрия), которых воины Романа тоже покорили. В этом месте «Слова» мы вновь встречаемся с перечислением покорённых народов по кругу. Перечисление побеждённых славянами народов идёт по часовой стрелке, а дружественные русским людям греки, венеды, немцы и морава перечислены против часовой стрелки. И в этом был определённый сакральный смысл, который в то время был понятен великокняжеским слушателям (рис. 13).
Таким образом, в данном отрывке «Слова» шлемы Романа и Мстислава нельзя считать латинскими, потому что у славян были свои аварские шлемы на головах, и латинские шлемы они сроду не надевали. Потому что русский солдат никогда не наденет на голову немецкую каску.
Рис. 13. Название городов и местностей, идущих по кругу
Примечание:
Ятвяги – древнее литовское племя, обитавшее в междуречье Среднего Немана и Нарева. В XIII веке вошло в состав Великого княжества Литовского.
Деремела – финно-угорское племя, возможно древляне.
Паннония – римская провинция, образованная в VIII веке н. э., расположенная между реками Дравой и Дунаем. Своё название получила от населявших её иллирийских племён – паннонцев; занимала часть территории современной Венгрии, Югославии, Австрии. В настоящее время составляет западную часть Венгрии вокруг озера Балатон (от слав. Блатьно, т. е. болотное). Гунны, как народ с явно выраженными национальными чертами, конечно не сохранились. Они растворились в общей массе народов Европы, но, безусловно, гунны оставили о себе память в западноевропейской литературе. Приведу выдержку из стихотворения средневекового поэта-монаха Эккехарта Хв. «Воспоминания о могуществе союзов племён под предводительством Атиллы»:
Третья часть мира Европою, братья, зовётся.
Народы разные в ней обитают:
Из них отличается каждый образом жизни
И верой, по имени, речи и нравом.
Племя одно превозносят из них, что в Паннонии жило.
Гуннами чаще, однако, его называть мы привыкли.
Сильный был это народ и прославленный доблестью бранной.
Власти своей подчинил он не только окрестные страны,
Но и достиг Океана союзы даруя и мира покорно просящим,
Он в прах повергал непокорных.
Много веков, говорят, так он властвовал сильно и крепко.
Гуннов корону носил в это время Атилла, который,
Вовсе покоя не зная, искал себе новых триумфов.
В конце списка перечисленных народов значатся половцы, которые «вместе с другими головы свои склонили под твоими, князь, мечами харалужными» (см. рис. 3). Итак, точку в этом предложении я ставлю после слова «шеломы», и новое предложение начнётся со слов: «Латинскими теми тресну земля и многие страны… Суть бо у ваю железные папорзи под шеломы!». Главная мысль этого предложения состоит не в том, что у наших бойцов есть какие-то хитроумно выполненные застежки и непробиваемая железная защита, находящаяся под шлемами, благодаря которой и покорены эти страны. Нет, у них в груди непреклонные железные сердца с неумолимой волей к победе, которая и помогает выстоять воинам в жестоком бою: «Железные папорзи под шлемами». Именно от этих славных побед треснула латинская земля. Она надолго разломилась пополам. Граница прошла посередине Апеннинского полуострова.
«…И ПОЛОВЦЫ СУЛИЦЫ СВОИ ПОВРЪГОША, А ГЛАВЫ СВОЯ ПОКЛОНИША ПОДЪ ТЫИ МЕЧИ ХАРАЛУЖНЫИ»
В этом отрывке речь идёт об оружии ближнего боя, где под словом «сулицы» следует понимать короткие обоюдоострые мечи, которыми удобно сражаться в плотном строю, а не дротик, которым толком ничего не сделаешь в рукопашной схватке. Слово «харалужный» следует разделить на две части: «кара» – «чёрный, воронёной стали» и «лужный» – лужёный. В верхней трети клинка на широкой его стороне были впаяны буквы из железной проволоки, а в более поздний период – из благородных металлов. Для их написания в разогретой полосе штамповались канавки, в них укладывалась кусочками проволока (в среднем до 25 мм), которая затем проковывалась и сваривалась с железной и стальной основой при температуре 1300 оC. При последующей полировке и проставке начертания выделялись на зеркале металла. Как правило, это был оберег или боевой девиз (род пиктограмм), клеймо мастера или короткая цитата из Святого писания. Археологи в основном находят такие мечи в курганах, на «дорогах войны», на полях былых сражений, речных переправах. А вот как объяснил слово «харалуг» Л. Н. Гумилев: «Оно происходит от тюркского слова «каралык» – чернота (чёрная, воронёная сталь). Следовательно, каралужный означает «сделанный из стали особого рода закалки, при которой сталь приобретает синеватый налёт», по метонимии означает «стальной», «булатный». «Монголизация тюркских слов даёт право усмотреть здесь слово «каралук» с заменой к (тюрк.) на х (монг.) т. е. «воронёная сталь»[100].
Известно, что любая победа в средние века начиналась в кузнице, летела на быстрых подкованных конях, звенела лёгкой кольчугой и завершалась на поле боя мощным ударом меча, под которым трещали вражьи доспехи. Вопрос о наличии местного сырья для получения железа почему-то всегда решался историками русского хозяйства отрицательно. Железо добывали из рудных месторождений лимонита, магнетита и гематита, которые в достаточном количестве имелись в горах Западной Европы. Исходя из современных сырьевых баз металлургической промышленности, в большинстве своём ставших известными в недавнее время, отрицалось наличие железных руд в распоряжении восточнославянских металлургов, и все железные изделия объявлялись привозными. При этом упускалось из виду, что древние славянские домники работали на особом виде сырья – болотной руде, которая вплоть до XVIII века сохраняла своё промышленное значение. Болотная (озёрная, дерновая, луговая) руда – бурый железняк органического происхождения (железистые отложения на корневищах болотных растений). Структура её различна, она бывает то плотная, то орховидная, то пористо-туфовидная и содержит от 20 до 60 % окиси железа. Формула её – 2Fe2O5 ? 3H2O. По своим техническим качествам болотная руда являлась наиболее подходящим сырьём для примитивной металлургии, т. к. она принадлежит к легко возобновляемым породам. Восстановление железа из болотной руды начинается при температуре всего в 400 оC, а при температуре 700–800 оC получается тестообразное железо. Процесс варки проходил в сыродутных печах (рис. 14).
Рис. 14. Схема сыродутного процесса в печи[101]
«Сыродутным» этот способ назывался из-за того, что в горн подавали («дули») холодный («сырой») атмосферный воздух. Печи представляли собой ямы, вырытые на склонах, чтобы можно было иметь естественную тягу. Сначала разжигали древесный уголь, насыпанный на дно горна или печи, затем сверху загружали попеременно слои болотной руды и того же угля. В результате горения угля выделялся газ – окись углерода, которая, проходя через толщу руды, восстанавливала окислы железа. Сыродутный процесс не обеспечивал достижения температуры плавления железа (1537 оC), а максимально доходил до 1200 оC (это была своего рода «варка» железа). Восстановленное железо концентрировалось в тестообразном виде на самом дне печи, образуя так называемую горновую крицу – железную губчатую массу с включениями несгоревшего древесного угля и с многочисленными примесями шлака (при этом в более совершенных вариантах сыродутных печей жидкий шлак выпускали из горна по жёлобу). Из крицы, которую в раскалённом виде извлекали из печи, можно было изготавливать изделия только после предварительного деления этой шлаковой примеси и устранения губчатости. Поэтому непосредственным продолжением сыродутного процесса были холодная и, главное, горячая ковка, состоявшая в периодическом прокаливании кричной массы и её проковывании. В результате создавались крицы-заготовки.
Современных геологов болотная руда почти совсем не интересует, поэтому на современных картах эти месторождения искать бесполезно. Но в Белоруссии, на Украине и в граничащих с ними областях России течёт немало речек, и много населённых пунктов носят имена Рудня, Руда, Рудка, Рудница, Рудежник, а также есть урочища и заброшенные деревни с названиями Крицы, Криця – в старину так называли железо (пористый, тестообразный, пропитанный шлаком металл).
«Южная граница распространения её совпадает с южной границей лесостепи. Таким образом, все восточнославянские племена, все позднейшие русские княжества лежали в зоне этих рудных месторождений; русские кузнецы почти повсеместно были обеспечены сырьём. В древнерусском языке слово «руда» означало одновременно и руду и кровь, а прилагательное «руды» было синонимом красного, рыжего. Чаще всего руда залегает на дне болот и озёр, а добывали её на плотах или лодках черпаками с длинной рукоятью. Добыча и плавка железной руды обычно производилась осенью или зимой»[102]. Также сильно распространены на этой территории фамилии людей с корнем Руд (Рудаков, Рудин, Руднев, и т. д.), а фамилия «Кузнецов» в нашей стране по статистике занимает второе место после фамилии «Иванов». Как, впрочем, и фамилия «Ковалёв» (производная от польского слова «коваль»).
Общая технология изготовления мечей была примерно одинакова на протяжении нескольких столетий, совершенствовалась и передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. «Меч ковали из малоуглеродистой стали. После проковки лезвие меча подвергалось цементации, благодаря чему лезвие становилось твёрдым, а сердцевина сохраняла вязкость. В дальнейшем мечи стали изготавливаться уже из процементированных заготовок. Такая заготовка ковалась, сгибалась, сваривалась и снова проковывалась. В результате многократного повторения такой операции меч приобретал полосчатую структуру: перлитовые (стальные) полосы чередовались с ферритовыми (железистыми). Первые давали твёрдость, а вторые – вязкость. Такой способ изготовления мечей и сабель долго сохранялся и в Средневековой Европе. Чтобы получить высокоуглеродистую сталь, железные заготовки клали в глиняные горшки вместе с углём, обломками костей животных и кожей. Затем горшок наглухо закрывался и ставился в большое пламя. Благодаря присутствию костей процесс науглероживания протекал более активно, и по прошествии необходимого срока горшок разбивали и железные заготовки поступали в окончательную обработку на обычный кузнечный горн»[103]. Немаловажное значение при закалке меча имел цвет побежалости, появляющейся на стали после нагрева. О качестве готового изделия свидетельствовало мерцание крупных зёрен металла на грани закалённой и незакалённой зон, а неровная волна, идущая по лезвию вдоль клинка в виде протуберанцев, свидетельствовала о качестве ковки и кристаллизации металла. Следующее четверостишие: «Не уже, княже, Игорю утрепе солнцю свет, а дерево не бологом листвие срони…», мною переведено так:
«Неужели, Княже, Игорь не увидит больше солнца свет?
(Неужели, Князь, Игорь не увидит больше свободы)
А дерево не по добру листву сронит (уронит)?
По Рси и по Сули (половцы) города поделят?»
Автор задает три риторических вопроса Роману и Мстиславу, в ответ на которые князья должны были бы выступить в поход против половцев и их союзников литовцев. Во втором вопросе Автор отождествляет дерево из живой природы с княжеским династическим древом, родоначальником которого является «вещий» Олег. И одна из его ветвей он – Святослав, а один из листочков на ней – его сын Игорь, от которого в будущем и пойдут новые зелёные побеги, будет крепнуть и хорошеть ствол их княжеского рода. Если же князья не помогут, то это династическое древо не по своей воле листву уронит и засохнет, а свершится это по злому умыслу врагов и от расчётливого бездействия «союзников». Вся эта аллегория напрямую связана с «Лествичным правом», с теми законами о престолонаследии, которым и руководствовались великие киевские князья, и порядок княжеского владения держался на очереди старшинства вплоть до начала XV века. Их упразднил в годы своего правления Иван III «Грозный» (1440–1462 – 1505), введя при этом новые династические и судебные своды законов.
«ПО РСIИ, ПО СУЛИ ГРАДИ ПОДЕЛИША»
И в третьем риторическом вопросе Автор заявляет, что если князья не помогут, то исконно русские земли, испокон веков принадлежавшие столичному Киевскому княжеству, враги между собой поделят. А границами для них в этой делёжке будут служить наши реки Рось да Сула, на живописных берегах которых издревле стоят города русские, и с которых эти нечестивые половцы станут собирать себе дань. Да неужели это случится? Ведь Игоревы храбрые полки уже не воскресить. Кто поможет? Кто встанет на защиту страны? С надеждой на вас, Роман и Мстислав, смотрят города русские.
«ОЛЕГОВИЧИ, ХРАБРЫИ КНЯЗИ, ДОСПЕЛИ НА БРАНЬ»
На первый взгляд кажется, что это предложение явно выпало из общего контекста повествования. Очень странная фраза. В первом издании, читая классический перевод, непонятно, кого Автор называет Олеговичами – Романа и Мстислава или Ингваря и Всеволода. При этом мусин-пушкинские переводчики довольно просто разрешили этот сложный вопрос. Они перевели эту фразу так: «Храбрые князи Олеговичи на брань поспешили». Не очень понятно. Затем у них речь пошла об Ингваре и Всеволоде, отчество Олеговичи соответственно стало относиться к Роману и Мстиславу. И, самое удивительное, при таком прочтении получается, что сам Автор в дальнейшем повествовании не развивает данной темы. Если некие Олеговичи доспели-таки на брань и соответственно выступили в поход, то почему сражение на Каяле закончилось столь плачевно? Может быть, их помощь подошла туда слишком поздно, или они вовремя не смогли поставить заслон на пути врага. Но, исходя из дальнейшего повествования, становится ясно, что только один Изяслав Васильков вступил с коварным и многочисленным врагом в неравный бой. Я считаю, что в данном месте «Слова» имело место неправильная трактовка этой фразы и некорректный перевод слова «доспели»; окончание этого слова, скорее всего, следует читать как просьбу: «доспейте на брань», потому что всё «злато слово» пронизано этим призывом. Автор в лице Святослава просит князей Олеговичей «доспеть на брань», выставить заслон. Следующий абзац в «Слове» вызывает ещё большее недоумение: «Ингварь и Всеволодъ, и все три…».
«ИНЪГВАРЬ И ВСЕВОЛОДЪ, И ВСИ ТРИ МСТИСЛАВИЧИ, НЕ ХУДА ГНЕЗДА ШЕСТОКРИЛЦИ, НЕПОБЕДНЫМИ ЖРЕБIИ СОБЕ ВЛАСТИ РАСХЫТИСТЕ?»
Во-первых, в начале этой фразы к этим князьям в мусин-пушкинском переводе нет уважительного обращения, т. е. они не яр-туры, не буй-туры, не храбрые, не сильные, никакие: просто какой-то Ингварь и какой-то Всеволод, да плюс к ним ещё какие-то три Мстиславича. Таким образом, у первоиздателей получается, что Великий князь Святослав просит у целой кучи влиятельных державных особ военного содействия, а обращается при этом к ним как к безусым мальчишкам, ничего из себя не представляющим. Может ли быть такое? Конечно, нет. Тем более в предыдущем обращении Роман и Мстислав были буями, т. е. удалыми. Уважительное обращение к тому или иному князю имеет в «Слове» первостепенное значение.
Отсюда следует очень важный вывод: Ингварь и Всеволод – это Олеговичи, а значит и дополнительно ещё к трём Мстиславичам, имена которых не названы, обращён этот призыв. Следовательно, абзац начинается с пафосного обращения «Олеговичи храбрые князья», за которым следует просьба, призыв о помощи, незамедлительно выступить в поход: «доспейте на брань!». В связи с этим напрашивается закономерный вопрос. Где же правят эти всеми уважаемые князья? В каких землях?
Всех перечисленных князей можно мысленно разделить на три группы. Первые – подунайцы, чьи уделы расположены по берегам реки Дунай и её притоков в нижнем течении. В числе многочисленных «Русий», известных источникам X–XIII вв., едва ли не более всего данных как раз о Руси Дунайской. В литературе отмечалось, что, скажем, французские источники чаще упоминают Русь, нежели Германию (Алеманию)[104]. Но Русь эта обычно соседствует с Германией, располагаясь либо на побережье моря, либо в Подунавье. Иными словами, французские источники XII века свидетельствуют о Руси Прибалтийской и Подунайской (хотя Киевскую Русь они тоже знают). Дунайская Русь привлекла внимание советских ученых лишь в самое последнее время. Между тем, не уяснив её значения, невозможно разобраться в сути международных контактов Киевской Руси[105]. Именно по Дунаю с юго-запада, по этой речной дороге приплывут половцы к киевским землям на своих стругах с «ответным визитом». Ко второй группе князей относится галицинский Осмомысл со своими вассалами, они, находясь по центру, в Галиции прикрывают Киев с запада. И третья группа князей владеет уделами напротив Литовского княжества (Прибалтийская Русь) с городами Минск, Волынь, Полоцк, Гродно, они защищают стольный град Киев с северо-западной стороны.
Затем Автор проводит завуалированное сравнение, двояко понятое многими исследователями «Слова», в следующей фразе: «не худа гнезда шестокрылицы, непобедными жребiи себе власти разхытисте», где под словом «шестокрылицы» ими понимается сокол с шестью крыльями. На самом же деле речь здесь, скорее всего, идёт о хищном, паразитирующем насекомом, типа жужелицы, с тремя парами крылышек. В данном случае Автор хотел сказать, что все эти князья вышли не из какого-то захудалого, затрапезного рода этой самой шестокрылицы (жужелицы), вотчины, в которой власть передаётся при помощи жребия, и окончательный результат выбора можно легко подделать и подтасовать (за примерами фальсификации выборов даже в наше время далеко ходить не надо, а в то время тем более). А все они вышли из славных боевых княжеских родов, верховная власть в которых первоначально доставалась им в результате трудных и опасных поединков над сильным, смелым и ловким соперником. Это был своего рода «естественный отбор».
Во-вторых, если обращение к Олеговичам считать отдельным отрывком, то прослеживается очень интересная связь в дальнейшем повествовании. На риторический вопрос Автора: «Не уж то по Рсi и по Сули (половцы) города поделят»? Он уже в начале следующего абзаца с прискорбием сообщает своим слушателям, что река Сула уже не течёт больше серебряными струями к граду Переяславлю, скорее всего в ходе набега половцы разрушили и сожгли этот город, который занимал стратегическое положение в защите Киева и охранял Зарубинский брод (переправа через Днепр).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.