О РАЗБОЙНИКАХ

О РАЗБОЙНИКАХ

О истреблении разбойников многое възыскание чинитца из давных лет и многое сыщики жестокие посылаеми бывали, якоже Артемей Угибалов, Евстигней Неелов и прочил подобны тем. Обаче тем ничтоже успеша, но всегда их множество и, кроме поморских и заонежских стран, во всех сторонах многие разбои чинят, многие деревни и села великия розбивают и людей до смерти запытывают. И никогда тыим разбойникам конца не будет, аще нынешняго судейскаго правления не изменить, я отчего они родятца, естли не пресечь.

Во всех государствах христианских и босурманских разбоев нет таких, каковы у нас в Руси, а все оттого, что там потачки им ни малыя нет, в тюрмах долго не держат, когда кого поймают, тогда ему и указ учинят и того ради там не смеют и воровать много.

А у нас, поймав вора или разбойника, не могут с ним ростатца, посадят в тюрму, да кормят ево бутто добраво человека и держат в тюрме лет десять дватцать. И в таком долгом сиденье много их и уходит, а ушед, уже пуще старово воровать станут, и такова ради порядка надежно и воруют.

И сыщикам, колико бы их не было, не истребит, их, аще не изменит о них регула. Мое же мнение о истреблении все-конечном воров и разбойников лежит сице.

Буде великий наш государь повелит во всю свою державу послать указы, написав сицевым подобием.

Еже бы во всех городех и во всех слободах дворянских и у приказных людей и в салдатских и посадских и в ямских и во иноземских слободах и в селех и в деревнях великих и малых, государевых и архиерейских и монастырских и помещичьих и прочиих, всякаго звания людей яко у самих их, тако н у людей их и у крестьян учинить сотских и пятидесятских и десятских, и чтобы тын десятские за своими десятками смотрили накрепко, чтобы никто и из высоких персон без ведома своих соцких или пятидесятских никуды не отъежжапи. И куды кому случитца ехать, то бы у сотских или у пяти десятских своих брали за их печатьми отпускные ппсма и в тех нисмах описывали бы имянно, куды кто поехал и за ким делом и на колико время доехал и людей с собою колико взял и кого имяны.

Такожде и у бояр во всех домех учинить десятских и пятидесятских и сотских над людми из людей боярских, а над господами из господ же. И не то, что десятские, но и сами бы все господа и люди между собою друг за другом смотрили бы накрепко, чтобы отнюд без ведома своих пятидесятских никуды никто не ездил и ночною порою из домов своих но исходили бы. И аще и с ведома куды пойдут, или и с отпуском куды поедут, то тыи сотские, пятидесятские и рядовые крепко бы за ними смотрили, туды ли они поехали, куды пропились. И буде поехали не туды, то надлежит их вернуть назад и отослать к суду, потому что, аще кто явитца на каком воровстве иль на разбое и какая казнь будет вору, такая ж казнь будет и соседям, кои ведали, да молчали. А буде из болшаго дому боярскаго кто сворует что, то того дому всем дворовым людям будет ведомцам, кои ведали, да молчали, такая ж казнь, а иой и не ведали, а того ж дому, и тех кнутом бить, колико указано будет.

А буде кой сотской или пятидесятою, уведав за кем воровство, да умолчит, то горши вора принмет муку и казнь лютейшую. А буде десятчаня, какова звания ни буди, сотским и пятидесятсгаш и десятским будут непослушны, и на таковых подавать им вышшим судьям известие, что чинятся им силны, ходят и ездят по прежнему самоволие без их ведома. И судьям по таковых ослушников посылать салдат и, нривед, допрашивать накрепко, чево ради они силны чинятца. И буде по свидетельству ослушание их явитца н не ради какова воровства, обаче за ослушание государева указа чинить им наказание, как о том уложено будет, чтобы впредь так не делали.

А буде в другой ряд такожде учинятся ослушны, то уже разыскивать и в застенке. И с розыску аще явитца, что они то учинили не ради какова воровства, по от застарелаго свого своеволства или от гордости своея, ничтожа тех своих смотрителей, а за ту вину прежняго наказания чинить сугубо и для явнаго их свидетельства по персту отсечь на руке пли вместо отсеченья перстнаго наложить на руке знак, чтоб значил сугубою. их вину.

А буде же кто явитца в таковой же вине в третие, то уже по тре[гу]бом наказании казнить его рукосечением или и вящиш, как о том уложено будет.

А буде же ослушание чье явитца радя какова воровства, то и в первой вине казнить ево смертью или какое жесточайшее наказание чинить с запятнанном па лице и на руках, дабы на то смотря все въпред были великаго государя указу страшны.

А буде сотскаго пли пятидесятскаго идя и десятскаго своего чем объругает рукодерзием или и словесным руганием непри[сто]йным, то в десять мор безчестие им да заплатят увечье в дватцать мер.

И таковые указы с нарочными посыльщики разослать во все городы, указов ста но два-три или мешни, смотря по количеству сел и деревень, чтобы всякому сотскому и пятидеоятскому указ был дан печатной и чтобы те посылные люди в городах воеводам или кому надлежит отдать те указы имянно с росписками.

А городовым правителем те присланые указы розослать немедленно, во весь того города уезд, чтобы те посылные люди все дела н деревня объехали подлинно. И, прпехав в село или л деревню, исчислили бы мужеск пол по головам и изо всятсаго бы десятка мужеска пола выбрали б по десятскому, а ис пяти десятков по пятидесятскому, а з десяти десятков по сотско[му].

И выбирали бы тех сотских и пятидесятских и десятских не но дворовому числу, но по исчислению голов мужеска пола. Аще и в одном дворе будет мужеска пола десять человек, то выбрать из них одного десятскаго, а буде в коем дворе будет мужеска пола дватцать человек, то выбрать в том дворе десятских два человека, а. в коем дворе останетца за дееятками человек иль два иль и болши, то причислять их к другим десяткам. И, набрав десять - десятских, выбрать из них, кон по просужее, дву человек в пятидесятские, а одного из них же записать в сотские. И, выбрав тех сотских и пятидесятских и десятских и записав их имяна в книгу, наказать им накрепко, чтобы по тем великаго [государя] указам чинили неизменно и неоплошно, не опасаясь никого. И тот великаго государя указ, созвав всю сотню, и всей им прочесть въслух дважды или и трижды, дабы всем он был ведом и памятен и никто бы неведением не отъимался. И при всех людях те печатные указы отдать сотскаго сотскому, а пятидесятские пятидесатским обеим по указу.

И, отдав указы, у старост тех жителей взять сказка с великим подкреплением, что нет ли в их старощенье каких ворон или разбойников или коневодов иль татей или беглых каких людей. А буде и небеглые, да пришлецы зарубежские или волные какие люди, а нестаринные тутошные жители, и аще и из давных лет живут, то всех бы тех объявляли и ни единаго бы не таили, потому за ложную скаску великое и жестокое наказание со штрафом учинено будет. Такожде и во иных старощеньях, не ведают ли таковых людей или не держит ли кто у себя на дворе разбойнича стана, о всем бы имян-но объявляли без утайки. А буде кто, ведая о разбойниках, да утаит, тому будет смертная казнь.

И того ради сказывали бы, не опасаясь их, воров или помещиков их, а буде кто кого прикроет, а последа уведомитпа чрез выбраных сотских и дятидесятских л десятских, что они ведали про их воровство, а не сказали, то те их люди сами постражут и казнь будет такая жь, какова ворам. А буде сотские с това[ры]щл своими, тех прежних воров ведая, не объявят, а объявит кто посторонней человек, и нововыбордым сотским и пятядесятским я десятским тож будет, что и старостам за утайку.

И о дат с великим притужалием спрашивать лх, чтобы паче отля боялись таковых прикрывать, каковых указ требует. Буде и за помещиком своим или за прикащиком ведают какое воровство или кто потаено держит у себя пришлых каких людей, то и о таковых отнюд бы не таили и их бы не опасались, потому что им уже конец будет, свободы по прежнему уже не будет им, но что подал, то и пропал. И буде кто и потаит, и тому конец невозвратной же будет, и аще и свой брат скажет будет пожалован, а кто потаил, тому неотложная смерть.

А буде кой староста или и из рядовых крестьян скажет про себя, что был с помещиком своим или с прикащиком на разбое или на ином каком воровстве, то он в вине той прощон будет, токмо на лице его пятно положить, чтобы он въпредь был знатен, а помещика иль прикащика казнить смертию.

А буде на кого в дву или в трех деревнях скажут согласно, что разбой он держал, и, выехав ис тех деревень, приехав во иные деревни, такожде сперва спросить у старосты, нет ли каких причинных людей. И, окончав его допрос о его недамстве, такожде спросить, не ведает ли кого и во иных старощеньях. и буде скажет про кого или и ни про кого не скажет, обаче спросить про того имянно, котораго прежде его облиховали, и хотя чуть призначнт, что слух де есть про такова человека, а подлинно не знает, и то так и записать.

И приехав в город, те сказки объявить воеводе и воеводам по облихованых людей посылать посылка болшая. И, приехав, посылъщику у облихованых людей в домсх обыскать накрепко, нет ли какова излишняго ружья или платья, кое им неприлично. Такожде и иной всякой борошенъ пересмотреть и нет ли какова потаеннаго места и пет ли там какой похоронки. И буде у кого сыщетца какое приличие, то и без розыску будет од явен. что он таковской. Обаче в канцелярию привед, распросить ево с великим истезанием и, буде не запретца, то по вине смотря, и решение учинить немедленно .

А буде станет запиратца, то пытать ево жестоко и спрашивать про товарищей ево и, воруя, где он приставал и где стан имели и кто про воровство его ведает, сказал бы имянно. Такожде и о иных артелях спрашивать их и, буде ведают, то сказали бы, где их сыскать. И распрося, хотя кой во убийстве себя и не оговорит и разбойные вины на себя не скажет, а околние соседы с подкреплением скажут, что он винен, то казнить их по изложению, чего будут достойны.

А буде кто и самой ведомой и знатной разбойник, да видя жестокой и твердый указ, своею волею явит себя и принесет повинную, то аще и человекоубийца был и разбой-ничи станы у себя держал или и атаманом был, а обещается въпредь того не делать и товарищей своих всех скажет и укажет, то такова человека не пытать и от наказания учинить свободна. А товарищей ево всех казнить по изложению, а у него толко на щеке и на руке положить знаки, чтобы всяк мог ево знать, еже был он самой явной вор и покаялся, и пустит ево свободна.

А буде станет он и въпредь великому государю радеть и воров проведывать и ево радением ante будут сысканы какие разбойники и иных артелей, то надлежит ему дать и жалованье.

А буде же тот вор по покаянии своем да паки на тот же свой воровской промысл обратится, то уже ему жесточайшая казнь учинить колесовальная или реброповешание.

И приказать всем сотским и пятидесятским и десятским и соседям, чтобы все смотрили, аще к кому приедут начевать или и обедать, а возов с ними торговых нет, то, сошедшися, спрашивали бы у них, кто они таковы и откуду и куды их путь. И буде скажут, откуды их путь и куды, то спросить у них отпуску от их сотских и пятидееятских, и буде отпуск безспорно покажут и с словами их отпуск будет сходен, то по та и дело их.

А буде отпуск их с словами их будет не сходен или признают, что он не правой, а наипаче, аще станут в словах мятца или будут гордо говорить, то, взяв их и связав, отвозили к суду. А буде не станут даватца, то и за боем их имать, и аще на той поимке и до смерти кого убьют, и за то поимщикам никаковы беды не будет.

А буде гораздо их людно и призначатся, что они люди причинные, то повестить околним деревням, чтобы пришли и помогли их перехватать. А буде коя деревня по повестке на поимку не пойдут, и старосту того или сотскаго, кой на поимку не пошол, казнить по указу, а рядовых всех бить кнутом.

А буде староста и сотские и десятские наряжали, а рядовые не послушали их и на поимку не пошли, то староста с товарищи свободны, а рядовых за ослушание их всех казнить неотложно, как о том уложено будет.

А буде кои люди и добрые и отпуск у них есть правой за печатью сотскаго или пятидесятскаго. а ради своея гордости отпуску своего не покажут и сошедшимся крестьянам будут противитися. и таковых людей имать их к суду. И перед •судьею будо во упорстве своем повинятца и скажут, что, ничтожа крестьян, отпуску своего не явили, и за то, скинув рубахи, высечь их батоги да на них же доправить штрафу, по чему уложено будет.

И ради таковых упорных людей указ сказать сотским, чтобы из околных мест сотские понеделно присылали из своих сотен человека, по три иль по четыре в те деревни, кои стоят на болших проежжих дорогах. И ради озорников ж в малых деревнях, кои на болших дорогах, держать из разных сотен человек по десятку, а в болших человек и по дватцати иль и болши, смотря но проезда, чтобы свидетелми были на силных озорников п на упорных люден, а на разбойников ради поимки.

И протцво вышеявленнаго предложения, аще тако состроица, то, я маю, разбои одним годом потухнут, а другим, чаю, что и слуху про них не будут. Токмо надобно судьям положение то хранить, чтоб ничего из него не изрошит, а аще не нарушитца тот указ, то, чаю, что во веки разбоев у нас в Руси не будет.

Воров и разбойников и ныне не велми бы много было, аще бы им от судей потачки не было. Тли бо егда уведают, что пойман вор или разбойник, то и спросят, чей он крестьянин? И егда услышат, что оп сидняго лица или и несилняго, да ябетоватого или свойственна себе или хлебосолца, то, догожая помещикам тем, отпускают и безо мзды на волю. И тии крестьяня или дворовые люды, надеючись на тех своих помещиков, смело воруют.

А у коих разбойников денег доводно, то те денги откупаютца.

В прошлом 719-м году, был я в приказе прав инцыалнаго суда ври сиденье Ивана Мяки[нин]а, (приведен был некто дворянин Скрыдлев и собою он человечен, а на шее у него цепь, а на пагах железа. И л, видя ево, спросил: «В каком деле сидит?» И сказали про него: «Дело де до него великое, и живу де ему не чаем быть». Ажио и ничего ему не доспелось, молитва денежная помогла ему, господин судья зделал ево правда и здрава. И, едучи я к себе на завод, на Держкове волоку спросил про того Скрьшлева, и тамошние жители сказали про него, что великой де озорник и губитель, человек де пять-шесть пошло от его рук, однако, судьи милостивые помиловали ево.

И лицевые ради причины, мнитца, быть таке, еже бы паче воров и разбойников дать страх судьям и подьячим. Егда бо и подьячие не станут ворам потакать и беречь их не будут, то и судье трудно.) будет содеет[ь] без подьяческого писма, достойнаго смерти на волю свободить. Мне мнитца, лучши ради всеконечнаго разбойнича истреблении древние указы мютоштодные вое отставить и учинить указ новой краткостной.

Прошлаго 719 года в юстиц-каллегея указ о истреблении разбойников, аще и с новою поправок) сочинен и печатные листы напечатаны с великим подкреплением и по городам розосланы, обаче несть в нем ни малыя ползы, ибо но старому везде разбои чинятца, деревни разбивают и сожигают и крестьян жгут, понеже в том указе все древние указы собраны, а не весь он новой сочинен. А [к] древних указех уставлено было, что, поймав разбойника, пытать трижды, а на очных ставках с товарищи паки пытать. И бывает иным ворам застенков по десяти и но дватцати и в таковых многих пытках держали их многие годы; ж, сидя в тюрме, тюрме пакости одни от них чипятца.

А аще бы, поймав вора или разбойника, привед в приказ, роспросить его дробпенко и умненко, то он и в роспросе означится, прямой ли он вор или непрямой. И аще будет мятца и чисто правды не скажет, то мочно и страх ему задать, чтобы он допрос свой очистил прямо. И егда повинитца, то, не торопясь, надлежит ево спросить, давно ли он ворует, и где воровал и где приставал и куды краденой живот девал, или на збереж к кому положил и до воровства чем кормился и чево ради настоящей свой промысл покинул и помещик ево иль прикащик или соседи ведались про то ево воровство, и староста и сотской с товарыщи своими ведал ли кто из них? II буде в дробных допросех будет запиратца, а прямо очищать не будет, то аще и поздо, а то до утра отнюд бы не откладывать, но того жь часу и пытать ево, чтобы он ни с кем с прежними ворами не виделся. И аще старых сиделцов в тюрме и не будет, единаче пытки до утра не отлагать, чтобы он не надумался. И аще и с пытки ясно не скажет, то на иное утро паки пытать и огнем жечь. И буде и с огня ясно про воровство свое не скажет, а довод на него будет явной, то, не отлагая въдаль, вершить ево, как о том изложение будет поволевати.

А буде кои вор в первом роспросе без пытки повинитца во всем своем воровстве ясно и о всем своем бытии противо вышеписаннаго скажет, то, мне мнитца, таковаго не для чего и пытать, но готовить ево к вершеныо.

А буде про воровство ево помещик ево или прикащик или и иной какой камандир ведал, то по розыску чинить и им то же что и вору или еще и жесточайшую казнь чинить, дабы, на то смотря, иние наказались и никто бы въпредь воров, ведая, не прикрывал; такожде и соседи ево будет ведали за ним такое воровство, а не объявляли, то и им указ чинить по изложению.

А буде у кого в дому воры приставали и, из его дому ездя, розбивали и с ним делились, то тот становщнк с ними же да осужден будет, без всякаго отлагательства казнен по указу. А дом ево весь до основания разорить, и неколико лет тому [месту] лежать пусту, дабы всем людям было явно и памятно, что в том дому был ворам стан и по такой признаке и малыя робята будут памятовать.

Аще кой вор с розыску или и без розыску скажет про своих товарыщей, кои с ним воровали, и домы их объявит, то, аще в близости домы их, послать по них, не медля, дон-неже тот вор не свершен. А буде верстах во сте шги далее,то ево вершить, а по них послать после, дабы в далных откладах дело не медлилосъ.

Слух есть про иноземцев, что они воров долго не держат, что лише сыщут вину ево, то тотчас и казнят. И не токмо за разбой великой и душегубной, но и за кражу вешают и того ради и воровать по смеют.

А у пас древние указы на воров велми учинены милостивы ворам, а кого ограбят, тем уже веема не милостивы, не то что за малую кражу повесить, но и за тысячу рублев не повесят, ж того ради и доимки по веема боягца.

А естьли бы и у нас на Руси воров и разбойников въскоре вершили и по иноземски ж за малые вины смерти предавали бе[з] спуску и без отлагательства, то велми бы страшно было воровать.

Ныне так дьявол их умножил, ante кой крестьянин хотя десятков пять-шесть наживет, а воры ближние, то уведав, пряятел на двор да и совсем его разорят и, допытывался денег. многих и до смерти замучивают. А соседи все слышат и видят, и к соседу своему пойдут и ворам дают волю.

И ради охранения от таковые гибели всем крестьянам надлежит великаго государя указ сказать новастный. Буде с ныняншяго времяни на двор х кому какяе воровские люди придут, то не токмо тое деревня жители, но и из околиях сел и деревень, и дворян из своих усадьб, аще услышат шум ми повестку, а да поимку воров не пойдут, то всех соседей бить кнутом, далних полехче, а ближних по более, да на них же всех додравит того грабленаго крестьянина убыток, колико те воры взяли, сугубо, и отдать грабленному.

И сие новое о всеконечном воров и разбойников и беглых людей изложение трудно токмо сдерва будет, что без писменнаго отпуску из дому своего далее десяти верст отнюд не ездить, а в ночи и в другую слободу отнюд не исходить же. И аще сяе установление год место и помнетя, а егда обыкнут, тогда и легко будет. А лиогешшми отпусками веема разбои остановятца, потому что разбойники не из воды выходят, но из тех же сел и деревень и соседу про соседа ни коими деды не ведать не мочно, чем кто промышляет и куды кто ездит.

А и скопляютца они не па воздухе, но в тех же деревнях и ни коими делы невозможно им от соседей своих веема утаитися, того то ради и соседям тая ж казнь чинить, что и вору, понеже они все ведают, кто ворует иль кто торгует, а не извещают.

А аще соседи, видя за соседом своим худой промысл, но молчали, то не так бы деревенским мужикам на разбой ходить, а и дворянам трудно у крестьян своих утаитца и за сицевым уставом никоими делы разбойниками плодитися будет нельзя. Иегда лет десяток место в таковой крепости побудут, то уже и без писем ходить и ездить будет мочно, толко судьи в делах своих были бы крепки, и его и. в. новаго изложения не нарушили, понеже всякое дело крепко постоянством.

Нам нечего дивитца иноземъцам, что у них воровства мало, се бо у нас в Руси и само безхлебные места поморские и Заонежье, и у тамошних жителей ни разбоев, ни татей пет. Буде кто в лес дойдет и буде станет ему тепло, то он шубу иль кафтан верхней, сняв с себя, повесит на дерево, а назад идучи и возмет, паки лошадей молодых спустят в лес весною, а сыскивают уж после Покрова по заморозью. Чево ж ради так там деетца? Яве есть, что потачки ворам нет, буде кто в воровстве явитца, то въместо тюрмы посадят ево в воду, и того ради и крепко у них никто чужово и на лесу лежащего взять не смеет.

О ОТПУСКНЫХ ПИСМАХ

Сотским и пятидесятским надлежит отпуски давать сицо.

Буде кому ехать на иной город на долгое время, то давать им отпуски на целых листах или на полулистах и в тех отпусках писать имянно, куды он поехал и за каким делом, И к тем отпускам, буде сотскоя отпуск дал один, то и печать ево бы была, а буде. пятидесятыми отпустил то и печать бы была пятидесятскаго, а буде оба въместе отпустили, то и дечати б обоих были, которые будут присланы им от воеводы. А прикладывать те печати въместо руки у венкаго отпуску при конце писма въместо закрепы.

И всякому сотскому зделать книга записная и пятидесятскому такожде своя ж и те отпуски записывать им в те книги имянно, куды он отпущон. И егда с тем отпуском приедет во уреченпое место, то того ж часа явитца ему гутошному сотскому или пятидесятскому и тот бы сотской приезд ево записал в книгу я на отпуске подписать коего числа он явился .

А егда тот проежжей человек дело свое управит, то на той же ево отпуске подписать тутоппшму сотскому имянно, колико дней или недель прожил и откуды, куды он поехал, и к той подписке приложил бы свою печать, а колико вр[ем]яни он тут был имянно, записал бы бытие ево у себя в книгу. И куды он с тем пошпортом ни приедет и колико дней где пробудет, все бы те сотские иль пятидесятские бытие ево подписывали, хотя где и один день пробудет, все бы по вышепясанному чинили, а без записки отнюд бы не отпускали.

А которые люди поедут или пойдут на малое время, толко побывать зачем в другую волость, то отпуски писать на четвертинке листа или и на осмушке и, написав, такожде по конец писма печать прикладывать. И те малые отпуски, кто пойдет или поедет дни на три или на четыре, записывать в записную книгу не для чего, А буде кто поедет на неделю или на две то таких отпусков нелзя в книгу не записать, потому что в долгое время не явился б в какой причине. А буде где кто явитца без такова отпуску, то тех людей ловить * и отсылать к суду. Такожде, аще кто и отпуск явит, да печать не того сотскаго, огкуды он отпущон, или иная какая посторонняя печать, то такожде и тех имать и к суду отсылать. А приехав домой, те пошпорты отдавать сотским назад, а домо их не держать.

И аще сперва новидится сие дело и трудновато, а егда обыкнут, то и тягости никакой не будет.

А за таким укреплением, я не нем, как бы разбойникам собиратися и станы иметь по деревням и на разбой по прежнему ездить.

И аще и в лесу соберутда, да в деревне нигде явитца им без таковых отпускных писем не можно.

А беглых салдатам и крестьянам велми будет трудно приходить к одною голового, а з женами и з детми, и с места своего тропутца будет некак, все шути их будут заперты.

Токмо надлежит указ жестокой сотским и пятидесятским и десятским предложить, чтоб они ни рядовые крестьяпя ни по коему образу никакова человека, ни белца, ни черица без такова отпуску на двор не токмо начевать, но и погретца бы отнюд не пускали, а кто понахалитца, то тех бы хватали и к суду отсылали. Такожде буде какия люди будут около деревни: обходить или по проселочным дорогам прониматца, то такожде хватать и к суду отсылать, не нотчав.

И ради печатанья тех отпускных писем всякой воевода исчислил бы, колико в уезде ево сотских и пятидесятских и колико в коем урочище их будет, велел бы добрым мастерам на всякаго сотскаго и пятидесятскаго по печати, чтобы всякая печать значила, коего уезду и коего урочища и чтоб печать с печатью сходна не была. И те печати разослать ко всем сотским и пятидесятским.

И егда кой сотской напишет отпуск, то и печать бы свою, коя ому дана, в конце того писма припечатал, а буде пятидесятской отпуск напишет, то оп бы свою и печать приложил. И егда признаютца, то все будут знать те печати и обманом никто пройти не может, потому что хотя сотские негодно будут и переменятся, а печати всегда одни будут.