ЗАГОВОР ПОЛОНСКОГО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЗАГОВОР ПОЛОНСКОГО

По Волину, в занимаемых махновцами районах «Немедленно провозглашалась полная свобода слова, печати, собраний и объединений – для всех» (имелись в виду левые партии). Вместе с тем, Махно предупредил социалистов, и александровский ревком персонально, что за создание органов власти будет расстреливать . То же указал командир 13-го полка Лашкевич членам ревкома Екатеринослава . В рамках этих позиций и сложился крупнейший в истории махновщины «заговор Полонского». Следствие по заговору вела военно-полевая контрразведка. Однако заговорщиков арестовали и расстреливали Лепетченко и Василевский, – представители личной контрразведки Махно, курировавшие ее гражданские карательные действия. Наконец, с этим заговором связан наиболее громкий скандал вокруг контрразведки, в результате приведший к передаче ее карательных функций Комиссии антимахновских дел. Поэтому считаю вполне логичным рассматривать «заговор Полонского» в контексте гражданской деятельности контрразведки.

После разгрома Повстармией деникинского тыла, одной из главных опасностей для махновщины стало большевистское полу-подполье. Хотя большевистские организации наравне с другими левыми партиями были разрешены в районе действия РПАУ(м), кроме официальной деятельности они продолжали подпольную работу. Как заметил В. Голованов, «Махно не избавился от подполья: оно точило его армию денно и нощно, готовя ее раскол и переход наиболее боеспособных частей к красным» . Еще в Александровске, когда только готовился 4-й повстанческий съезд, прошло заседание полулегального комитета КП(б)У. В нем участвовал и, прибывший на съезд, командир 3-го Крымского полка (бывший полк РККА, на момент раскрытия заговора, – Стальной кавалерийский полк) М. Полонский, впоследствии глава заговора, часть которого должна была стать ударной силой переворота.

Полонский частично снабдил заговорщиков деньгами. Мало того, на финансовое обеспечение заговора члены губкома Гришута и Миркин должны были взять заем у александровской буржуазии . На заседании было решено подпольно мобилизовать рабочие отряды, которые должны были идти на соединение с полком Полонского. Стальной полк входил в состав 2-го Азовского корпуса и базировался в Никополе. Именно этот город планировалось сделать центром мятежа и захватить его до подхода красных войск. Адъютант Полонского Семенченко даже посылался для установления связи в Москву с сообщением о готовящемся мятеже и предложением координации действий. Согласно докладу Полонского на этом заседании, подполье активно продвигало членов КП(б)У на командные должности в махновской армии.

Так на александровском съезде губкому удалось ввести в состав ВРСовета своего члена П. Новицкого, который, правда, был вынужден «тщательно умалчивать о своих убеждениях» . К 18 октября 1919 г. вокруг Полонского уже сплотилась группа заговорщиков, занимавших ответственные посты в Повстармии. Сразу после занятия махновцами Екатеринослава, большевики организовали подпольный ревком во главе с Павловым, руководивший агитацией в городе и разложением его махновского гарнизона – 13-го Крымского полка Лашкевича. Вербовка шла в основном среди бывших красноармейских подразделений, примкнувших к Повстармии, у которых махновским штармом была оставлена внутренняя организация и комсостав. Так были завербованы полковая пулеметная команда и английская батарея.

Также шла работа по созданию подпольных ячеек для переворота и в других, чисто махновских частях. Для этого в частности губком мобилизовал коммунистов, освобожденных махновцами из екатеринославской тюрьмы. В итоге комячейки расплодились почти по всем частям, кроме пулеметного полка Кожина и кавполков Щуся, а так же контрразведки. По инструкции губкома, каждая ячейка должна была быть в курсе всех административных, оперативных и хозяйственных распоряжений, чтобы в нужный момент принять руководство своей частью . По данным губкома, в 26 махновских полках преобладало стремление присоединиться к РККА и даже симпатии к большевистской власти . Что, вероятно, сильно преувеличено. Но все же угроза была велика. По Мирошевскому, «был создан нелегальный армейский комитет, на¬строенный весьма агрессивно по отношению к «батьке» и неоднократно добивавшийся у губкомпарта разрешения произвести военный переворот».

В заговоре состояли такие кадры, как бывшие инспектор РККА и председатель ревтрибунала. Сам Полонский в ноябре был назначен начальником боевого участка 2-й линии фронта Никопольского направления, а коммунист Н. Бродский – начальником Никопольского гарнизона . Но в конце месяца за большевистскую пропаганду они были отстранены и уехали в Екатеринослав под предлогом болезни. После сдачи Александровска, большая часть заговорщиков ушла вслед за Махно в Екатеринослав . Заговорщики действовали по всем правилам конспирации и понимали, что столь масштабные приготовления нельзя скрыть совсем. Поэтому контрразведке была подсунута легенда, что их целью было лишь предотвращение столкновения РПАУ(м) с РККА, для чего и создавались комячейки в частях. Они якобы должны пропагандировали идею примирения махновцев с красноармейцами.

Любопытно также, что среди александровской части заговорщиков был некто А. Орлов, после расстрелянный в Харькове, как белогвардейский провокатор. Этот факт не исключает предположения, что к разжиганию заговора могла иметь отношение и деникинская контрразведка. Косвенно это подтверждают и данные Волковинского, что деникинцы знали о поддержке коммунистов частью Повстармии, которая только ждет момента, чтобы перейти в РККА . И в этом контексте может показаться не столь уж нелепым заявление Махно на заседании штарма, что Полонский был уличен в связи с белыми . По словам же Коневца, Махно после раскрытия заговора обвинил Полонского в прямой измене, – выдаче пропуска слащевским частям.

Несмотря на всю конспирацию, подробности большевистского заговора сразу становились известны штарму махновцев. Завербованный заговорщиками помощник командира Стального полка Огарков тут же пошел с повинной в штарм и полтора месяца был его глазами в самом сердце заговора. По свидетельству Огаркова целью приезда Полонского в Екатеринослав было отравление самого Махно, а так же подкуп врачей, которые должны были потравить больных махновских командиров. В конце ноября – начале декабря 1919 г. в Повстармии бушевала сильнейшая эпидемия тифа, скосившая около 35 тыс. повстанцев. Поэтому, когда идет речь о больных командирах, надо понимать, что речь шла о массовом отравлении махновского комсостава. Примечательно, что в это же время «махновский собес» оказывал материальную помощь семьям бойцов РККА , бившимся на севере с Деникиным. Чисто большевистская благодарность.

Штарм сначала даже не поверил в возможность переворота и назначил расследование. Его невероятность Белаш иллюстрирует процентным составом Повстармии, в которой насчитывалось лишь 10% бывших красноармейцев и только 1% коммунистов-большевиков . Возможным объяснением неведения штарма может служить то, что центр заговора Никополь был одновременно и центром тифозной эпидемии. Огромное количество махновцев тяжело болело, по улицам валялись трупы, а груды тел на кладбище не успевали хоронить. Естественно и бдительность базировавшейся тут контрразведки 2-го корпуса во главе с Голиком и повстанческий дух здесь были сильно подорваны, что способствовало развитию мятежа. Более бдительным оказался командир 13-го полка бывший коммунист Лашкевич, который требовал удаления комячеек из своей части. Однако ВРСовет это запретил, вероятно, во избежание обвинений в ущемлении объявленных политических свобод.

Когда же информация подтвердилась, в среду заговорщиков был внедрен агент контрразведки. На 2 декабря 1919 г. в Екатеринославе было назначено большое армейское совещание махновских командиров, на котором должен был присутствовать и Полонский. В тот же день перед совещанием прошло заседание заговорщиков губкома, но которое явился некий представитель ЦК КП(б)У Захаров. Он был якобы направлен ЦК для руководства вооруженными отрядами в деникинском тылу, в доказательство чего предъявил «чрезвычайно большие мандаты на холсте» . Захаров был введен губкомом в курс всех дел. Белаш сообщает, что этому агенту давал задание лично Голик. Представляется, что такой прямой характер поручения был связан не только с важностью вопроса, но и с опасением утечки информации.

По данным Захарова, заседание постановило ликвидировать Махно и высших командиров Повстармии. Для этого их планировалось пригласить тем же вечером, после совещания в квартиру Полонского на именины его жены Татьяны и угостить отравленным коньяком . Лично травить батьку должна была именинница, по профессии актриса. По окончании совещания уже заполночь, Полонский пригласил Махно, часть командиров и членов ВРСовета на именины и ушел готовиться к приему гостей. Однако вместо них на квартиру нагрянула группа контрразведчиков во главе с Каретниковым. Ими были арестованы Полонский с женой и еще трое заговорщиков. Позже в засаду на квартире попали еще четверо, а возле дома был арестован десяток коммунистов группы поддержки.

У второй группы заговорщиков были изъяты бумаги губкома, обличавшие заговор. Посланные на анализ вино и коньяк обнаружили следы сильного яда. По версии же Волковинского, Махно с командирами все же пришли к Полонскому. Блюда на его столе были отравлены стрехнином и первым попробовал еду Чубенко. Почуяв неладное он дал сигнал Махно и командирам. Об этом докладывал Зиньковский 3 декабря на заседании ВРСовета . Контрразведка быстро провела следствие и вынесла смертный приговор четверым лидерам заговора. Приговор был утвержден командирами 1-го Донецкого и 3-го Екатеринославского корпусов. Протокол контрразведки датирован 4 часами дня того же 2 декабря. В то же время, по Белашу, все четверо были казнены Лепетченко, Василевским и Каретниковым по дороге в контрразведку на берегу Днепра.

У Белаша трудно понять, производилось ли следствие прямо на квартире Полонского, и там же был вынесен приговор или заговорщиков в порыве гнева казнили по пути конвоирования в контрразведку, а своим протоколом эта служба лишь заметала следы. Склоняюсь ко второму варианту, так как и следствие и экспертиза спиртного вряд ли могли происходить все в квартире заговорщиков. По Коневцу же, Полонский был убит один и уже в час ночи, то есть сразу же после захвата. Его специально вывели на расстрел и убили на набережной . А по Мирошевскому все вообще были расстреляны только 5 декабря. Однако мемуарам коммунистов трудно доверять из-за огромного количества идеологически выдержанного «фактажа». Например, что заговорщиков расстрелял некто «Мишка Левчик», – профессиональный налетчик, начальник махновской контрразведки.

Оставшиеся на свободе члены губкома опасались налета контрразведки и на свою штаб-квартиру, поэтому наутро перешли на нелегальное положение . Армейские же коммунисты потребовали открытого суда над заговорщиками. Их поддержали набатовцы Аршинов, Волин, Алый, Чубенко. Однако гуляйпольская часть штарма настаивала на том, что заговорщиками занимается военное командование и требовала немедленного расстрела. Махно же был вызван на отчет перед ВРСоветом за несанкционированный расстрел. Но батька ответил, что всякий заговорщик сейчас работает на Деникина и пригрозил членам Совета маузером. В ответ председатель ВРСовета Волин обозвал его «Бонапартом и пьяницей» . Реакцией ВРСовета было создание следственной комиссии в составе Волина, Уралова и Белаша. А по словам Четолина, губком в отместку подготовил протесты рабочих, но ему помешали белые, выбив Махно из города.

Казнь заговорщиков привела к ухудшению отношений Махно не только с армейскими коммунистами, но и с анархистами. По разграничению полномочий батька не имел права расстреливать коммунистов без санкции Гуляйпольского союза анархистов. Именно это ему ставил в вину ВРСовет, а не естественную для военного времени казнь заговорщиков. Для меня же главным выводом из скандала с заговором является характерная для махновской политической системы терпимость к инакомыслию. Ни губком, ни тем более рядовые коммунисты не преследовались по подозрениям в заговоре, а их газета «Звезда» продолжала легально выходить. Для большевиков в аналогичной ситуации это было бы просто немыслимо. Для махновцев же принципы свободы слова и организации были важнее эмоций относительно заговора.