Глава VII Рождение Российской империи

Глава VII

Рождение Российской империи

Ошибка Карла XII. Восстановление Русской армии. Первые победы русских войск. Основание Санкт-Петербурга и Кронштадта. Успешные действия Шереметева в Ливонии. Польско-шведская война. Станислав Лещинский. Русско-польский союзнический договор. Двойная игра короля Августа. Поход Карла XII на восток. Взятие Гродно. Россия перед нашествием. Головчино, Доброе, сражение при деревне Лесной. Внутреннее положение на Украине. Измена Мазепы. Уничтожение Батурина и Запорожской Сечи. Полтава. Значение полтавской победы. Взятие Варшавы, Риги, Выборга. Интриги Карла XII в Турции. Прутский поход Петра и его поражение. Действия русских войск в Померании и Голштинии. Завоевание Финляндии. Победа при Гангуте. Возвращение Карла XII. Мирные переговоры. Торговые и военные санкции против Швеции. Договоры Швеции с Англией, Ганновером, Данией, Пруссией, Саксонией. Ништадтский мир. Петр Великий — император всероссийский. Хивинский поход Бековича-Черкасского. Персия. Погром в Шемахе. Каспийский поход Петра Великого. Взятие Дербента, Решта, Баку. Договор с Персией от 12 сентября 1723 года. Раздел персидских провинций между Россией и Турцией. Судьва христиан в мусульманских странах Закавказья

Нарвская битва сделала Карла XII героем Европы, а Петра I — ее посмешищем. Оды королю-победителю чередовались ерническими пасквилями в адрес поверженного царя, памятные медали — карикатурными изображениями. Перед новым европейским завоевателем легкой добычей лежала практически беззащитная, морально и психологически уничтоженная Россия, потерявшая под Нарвой более десяти тысяч человек, всю полевую и осадную артиллерию. Казалось бы, плод созрел и нужно только протянуть руку, чтобы сорвать его.

Но успех и победы часто портят людей. После капитуляции датского короля и победы под Нарвой Карл XII возомнил себя великим полководцем. Теперь он думал только о войне и только о воинской славе, не считаясь ни с обстоятельствами, ни с мнением своих генералов. Карл посчитал Россию слишком легкой добычей для себя. Противник, на его взгляд, был настолько ничтожным, что его всегда можно поставить на колени, поэтому незачем тратить силы и время для того, чтобы подтвердить свое превосходство над уже поверженным врагом, если есть более достойные соперники, победа над которыми принесет больше славы. И он отказался от похода на Москву в пользу более престижного противника — курфюрста Саксонского и короля польского Фридриха-Августа. Обосновавшись в замке Лаис, в пятидесяти верстах от Дерпта, он стал поджидать подкрепления из Швеции, чтобы весной 1701 года выступить против Августа.

А что же Петр? Современники утверждают, что поражение не повергло его ни в панику, ни в уныние. Оно лишь раззадорило царя, и он с утроенной энергией принялся за укрепление Новгорода, Пскова, Псковско-Печерского монастыря и за создание новой армии. В то время как князь Аникита Репнин приводил в порядок войска, вышедшие из-под Нарвы (23 тысячи человек), князь Борис Голицын занимался формированием новых драгунских полков, набираемых за счет вольных людей и даточных поместных крестьян. Всего же к весне 1701 года будет подготовлено 10 полков иностранного строя.

Андрею Винниусу предстояло восстановить артиллерийский парк, для чего с русских церквей по указу Петра были сняты почти все колокола. Мера, явно не продуманная, ибо колокольная медь не могла быть использована непосредственно для изготовления пушек: для этого нужны были еще специальные присадки, закупаемые в те времена только за границей. И хотя к летней кампании 1701 года Винниусу все-таки удалось отлить 300 новых пушек, что более чем в два раза превышало нарвские потери, 90 процентов колокольной меди еще долгое время оставались неиспользованными.

В феврале 1701 года состоялась вторая встреча Петра с Августом и польскими вельможами, однако и на этот раз царю не удалось убедить поляков вступить в войну со Швецией. Панам радным было мало того, что царь обещал им оказать помощь в овладении Лифляндией и Эстляндией, — они хотели территориальных уступок со стороны самой России в Левобережной Украине. В первую очередь их интересовал город Киев с окрестностями.

Петр, естественно, на уступки не пошел, поэтому шведам в предстоящих битвах на польской территории должны были противостоять лишь саксонская армия Августа и 20-тысячный вспомогательный русский корпус под руководством князя Репнина. И даже при таком положении дел царь только за то, что Август будет вести активные действия против Карла и тем отвлекать на себя часть шведского войска, обещал ежегодно выплачивать ему по 100 тысяч рублей. Кроме того, двадцать тысяч рублей ему были выделены единовременно на подкуп польских сановников, которые согласятся лоббировать участие в войне Речи Посполитой.

В июне русский корпус поступил в распоряжение саксонского фельдмаршала Штейнау. Однако этот профессиональный военачальник через две недели наглядно показал, что и он сам, и его хваленые солдаты мало чего стоят перед шведским львом. Неподалеку от Риги Карл, переправившись в виду неприятеля через Двину, напал на Штейнау и нанес ему сокрушительное поражение. В результате саксонцы потеряли всю артиллерию, весь обоз и две тысячи человек убитыми.

Более удачно действовали русские войска, но на своем участке фронта. В конце декабря 1701 года при мызе Эрестфер в Ливонии Борис Шереметев, пользуясь численным превосходством, разбил отряд Шлиппенбаха. Русские в этой битве потеряли тысячу своих воинов, шведы — три тысячи убитыми и 350 пленными. Эта первая победа над шведами была расценена Петром Алексеевичем как достойный реванш за поражение при Нарве и торжественно отмечена в Москве. Шереметев за эту викторию удостоился производства в генерал-фельдмаршалы и вручения ордена Андрея Первозванного. За победой при Эрестфере последовал опустошительный рейд московских войск и украинских казаков по Дерптскому уезду. Весь чухонский полон, с молчаливого согласия Шереметева, достался казакам.

Через полгода Шереметев предпринял новое наступление на Шлиппенбаха. Сражение состоялось 18 июля при Гуммельсгофе. Силы и на этот раз были неравными. Тридцати тысячам русских противостояла всего лишь 8-тысячная шведская армия. Естественно, что и на этот раз победа досталась Шереметеву. Потеряв 800 человек убитыми и ранеными, русские положили на поле боя более пяти тысяч шведов и захватили всю их артиллерию, после чего Ливония вновь была подвергнута опустошительному набегу со стороны многонациональной российской армии. Через месяц генерал-фельдмаршал докладывал: «…все разорили и запустошили без остатку… осталось целого места Пернов и Колывань (Ревель), и меж ими сколько осталось около моря, и от Колывани к Риге около моря же, да Рига: а то все запустошено и разорено вконец…Прибыло мне печали: где мне деть взятый полон? Тюрьмы полны, и по начальным людям везде…от тесноты не почали бы мереть? также и денег на корм много исходит…»

А в это время другой царский воевода, окольничий Петр Апраксин, вытеснив шведов из Тосно, приближался к Неве. Петр I, прибывший на Ладогу из Архангельска, чтобы самому руководить дальнейшим завоеванием Ингерманландии и получения свободного выхода к Балтийскому морю, вызвал из Пскова Шереметева, мотивируя это тем, что «зело время благополучно, не надобно упустить; а без вас не так у нас будет, как надобно». По прибытии фельдмаршала Петр двинул десятитысячный корпус к Нотебургу, расположенному на Ореховом острове у истоков Невы. Его защищал гарнизон из 450 человек во главе со старшим братом дважды битого генерала Шлиппенбаха. После двенадцатичасового обстрела и начавшегося штурма старому вояке ничего другого не оставалось делать, как подписать договор о капитуляции при условии, что его офицерам и солдатам будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть крепость с личным оружием.

Это произошло 11 октября 1702 года, а в апреле 1703 года Шереметев от Нотебурга, переименованного к тому времени в Шлиссельбург (Ключ-город), прошел лесами по правому берегу Невы и при впадении в нее реки Охты обнаружил земляной укрепленный городок Ниеншанц, стороживший устье Невы, и посад домов на четыреста. Петр Алексеевич, прибывший к войскам, 30 апреля приказал начать бомбардировку крепости, которая на следующий же день, 1 мая, сдалась. Шведы попытались было прикрыть выход в Финский залив своими судами, но «бомбардирский капитан Петр Михайлов» и поручик Меншиков посадили на лодки два гвардейских полка, скрытно подкрались к ним ночью и перебили практически весь их экипаж, состоявший из 80 человек. Не бог весть какая победа и ее не стоило бы, наверное, и вспоминать, если бы она не была первой победой над шведскими кораблями и если бы за столь незначительный воинский подвиг и Петр, и Меншиков не стали бы кавалерами ордена Андрея Первозванного.

А еще через несколько дней, 16 мая, в устье Невы, на Заячьем острове, застучали топоры и забухали дубовые кувалды, вбивающие первые сваи набережного крепления Петропавловской крепости, от которой берет свое начало северная столица России Санкт-Петербург. К осени крепость уже была готова выполнять предназначавшуюся ей роль.

Так Россия разорвала многовековую блокаду. Она получила окно в Европу, о чем мечтали все предыдущие цари и великие князья, ради чего так много потрудились Иван Грозный и Алексей Михайлович. Но, оказывается, ходить через окно не очень-то удобно. Швеция, как и подавляющее большинство западно-европейских государств, не хотела допускать русских ни в качестве нового игрока на европейской политической арене, ни в качестве конкурента на рынке сбыта товаров, где все места давно уже были поделены. Поэтому в устье Невы все лето простояла шведская эскадра адмирала Нуммерса, которой русским еще нечего было противопоставить. Царю нужно было думать о защите вновь приобретенных земель, а также о том, как «окно» превратить если не в «ворота», то хотя бы в «дверь». Для этого следовало создавать собственный флот, что Петр и делал, основав верфь в Лодейном Поле на реке Свири, и строить укрепления на ближних и дальних подступах к устью Невы.

Нашлось и решение. Как только Нуммерс ушел зимовать к своим берегам, русские в неимоверно трудных условиях к маю 1704 года смогли построить на острове Котлин, что в 27 километрах от Петербурга, крепость Кроншлот, будущий Кронштадт, и оснастить ее батарею 60 пушками. К югу от новой крепости, на расстоянии пушечного выстрела, на берегу залива, у мызы Санкт-Яна, была оборудована еще одна 28 пушечная батарея. И вовремя, потому что уже летом того же года этим пушкам и создаваемому морскому флоту пришлось вступить в дело. Шведы попытались было вытеснить русских с невских берегов, но их наступление на Петербург и на Кроншлот потерпело неудачу.

Одновременно с освоением невских берегов шли наступательные действия и в Ливонии. В мае — июне 1703 года усилиями Шереметева российской короне была возвращена крепость Копорье, а за ней и Ямбург. В начале лета следующего года Шереметев с 20-тысячным войском подошел к Дерпту (Тарту) и целый месяц посредством бомбометания и артобстрела безуспешно пытался понудить его гарнизон к сдаче. Второго июля туда прибыл Петр. Внеся изменения в расположение батарей осадной артиллерии и направление действий взрывных работ, он назначил генеральное наступление в ночь на 13 июля. В разыгравшейся битве русские оказались многочисленнее, решительнее и в конечном итоге сильнее. Крепость пала.

Та же участь ждала и печально знаменитую Нарву, которую к тому времени осаждали русские войска под началом австрийского фельдмаршала Огильви, состоявшего на русской службе. Разделавшись с Дерптом, Петр поспешил туда. Штурм был назначен на 9 августа. Преодолев отчаянное сопротивление шведского гарнизона, русские ворвались в крепость и устроили в ней страшную резню. По преданию, сам Петр вынужден был усмирять мародеров. А через неделю перед русскими войсками отворил свои ворота Ивангород.

Этот год для России был счастливым, и закончился он для нее триумфально. Она выполнила свою программу-максимум — вышла к Балтийскому морю, обескровив чуть ли не всю Ливонию и прихватив такие стратегические объекты, как Дерпт и Нарва. Теперь она могла спокойно вести переговоры с Карлом XII, потому что захватила так много, что от кое-чего из захваченного могла и отказаться. Хочешь Дерпт? Пожалуйста. Хочешь Нарву? Скрепя сердце отдадим и Нарву. Но оставь нам Неву, оставь Петербург, не мешай свободному выходу в Балтийское море. А чтобы король был сговорчивее, нужно было сделать так, чтобы в Польше он чувствовал себя менее комфортно, менее уютно. Следовательно, Польше нужно помочь, Польшу нужно поддержать, если не победить Карла, то хотя бы понадежнее увязить его в польских делах.

Здесь нам не обойтись без некоего экскурса в Польско-шведскую войну. Мы уже говорили, что после нарвской победы над русскими Карл XII решил повергнуть Августа — курфюрста Саксонского и короля польского. Это его желание было продиктовано не только честолюбием молодого короля, но и тем, что в самой Речи Посполитой у него были могущественные союзники. В Литве это был Сапега, ведущий непримиримую войну с другим вельможей, Огинским, а в коронной Польше — кардинал-примас королевства Михаил Радзеевский, беспринципный и бесчестный служитель католической церкви.

Цели Карла XII и внутрипольской оппозиции совпадали: все они хотели свержения с королевского престола Августа, имевшего лишь одного союзника в лице русского царя. Свои действия против ненавистного ему Августа Карл начал с вторжения в Литву для поддержания своего союзника Сапеги. Затем последовало уже упоминавшееся нами избиение саксонско-русского войска неподалеку от Риги, которое сильно подорвало авторитет Августа. Польские вельможи стали склоняться к заключению мирного договора со шведами, но Карл видел только один путь решения — разгром саксонской армии и свержение Августа с польского престола.

Военную кампанию 1702 года шведский король начал с похода на Варшаву, которую Август со всем своим двором заблаговременно покинул. Шведы в сопровождении сапежинцев 11 мая 1702 года беспрепятственно вступили в Варшаву, а через два месяца нанесли поражение войскам Августа под местечком Клишово. В результате Карлу достался богатый Краков, который он отдал солдатам на «поток и разграбление». С ним цивилизованные шведы поступили как самые настоящие варвары, вплоть до разорения костелов и поругания католических святынь.

Неудачи Польши на театре военных действий сопровождались и ее внутренними неурядицами. Восстали западно-украинские казаки, недовольные политикой польских властей. Втайне поддерживаемые гетманом Мазепой и в открытую — запорожцами, они захватили города Немиров, Бердичев и Белую Церковь. Все это сопровождалось безжалостным истреблением представителей польских властей и их союзников в угнетении украинского населения, евреев-арендаторов.

В этой крайне критической обстановке Август, стремясь консолидировать польское общество на борьбу с неприятелем, созвал в Люблине чрезвычайный сейм. Все его участники принесли клятву на верность Польше и своему королю, что не помешало Михаилу Радзеевскому и познанскому воеводе Станиславу Лещинскому сразу же после этого объявить о создании конфедерации против своего короля. Их активно поддержал Карл XII, который к тому времени беспрепятственно вступил в Познань.

Вскоре шведам после пятимесячной осады удалось принудить к сдаче и гарнизон крепости Торн. Воодушевленный успехом Карл в декабре 1703 года обращается к Польской республике с предложением возвести на трон Якоба Собеского, однако Август, устраняя соперника, успевает арестовать и кандидата на трон, и брата его Константина.

Противостояние продолжало нарастать. В начале 1704 года в Варшаве и Сандомире проходят два взаимоисключающих друг друга сейма. На первом сторонники шведского короля постановляют «отказать Августу в верности и послушании», а на втором Радзеевский, Лещинский и вся шведская партия объявляются «врагами Отечества».

Карл же, продолжая гнуть свою линию, не оставляет надежд возвести на польский престол своего ставленника. Выслушав отказ третьего Собеского, Александра, от такого опасного «подарка», Карл заявил: «Ничего, мы состряпаем другого короля полякам» — и выставил кандидатуру уже известного нам познанского воеводы Станислава Лещинского. А вот это была уже ошибка, потому что Лещинский не пользовался необходимой поддержкой ни со стороны светских, ни со стороны церковных вельмож. Тем не менее его избрание, происходившее в Варшаве под прицелом шведских мушкетов, состоялось.

Однако русский царь был верен своему слову. Надеясь, что Польша в конце концов объявит Швеции войну, он продолжал оказывать помощь Августу и деньгами, и своими вспомогательными войсками. И вот наконец 19 августа 1704 года антишведский российско-польский союз был заключен. Это была самая настоящая коммерческая сделка. Только за то, что поляки поднимутся против шведов, оккупировавших их (!) Отечество, Петр I взял на себя обязательство уступить польской короне все города и крепости, взятые им в Ливонии; понудить запорожских казаков возвратить Польше все города, захваченные ими за последние два-три года; передать в распоряжение Августа 12-тысячное русское войско, отряд малороссийских казаков и до окончания войны ежегодно выплачивать ему по 200 тысяч рублей на содержание польской армии.

Результат не заставил себя долго ждать. В конце лета Август с помощью русских войск освобождает Варшаву от шведов и намеревается овладеть резиденцией Станислава Лещинского. Однако Паткуль, назначенный главнокомандующим русско-польско-саксонскими войсками, взять Познань не смог и через месяц снял осаду.

Нужно сказать, что действия коалиционных сил могли бы быть более эффективными, если бы не разногласия между Паткулем, являвшимся личным представителем Петра I в Польше, и русскими генералами. Высокомерный и безапелляционный Паткуль считал русских солдат и украинских казаков «пушечным мясом», а их командиров — бессловесными исполнителями своих распоряжений. Поэтому храбро сражавшиеся русские войска терпели всякую нужду, а казаки, не привыкшие к такому обращению да к тому же лишенные возможности «добывать зипуны», самовольно покидали расположение войск и возвращались к себе на родину.

Летнюю кампанию 1705 года вряд ли можно считать успешной для Русской армии. Имея численное преимущество, Шереметев умудрился проиграть одно сражение генералу Левенгаупту при Мурмызе, отрицательный резонанс которого удалось уравновесить только победой самого Петра Алексеевича, взявшего после семнадцатидневной осады столицу Курляндии Митаву.

Но беда не приходит одна. В Астрахани вспыхнул очередной мятеж, на подавление которого царь вынужден был отправить с частью своих войск проверенного победами и поражениями фельдмаршала Шереметева. Петр возвратился в Москву, оставив русский экспедиционный корпус на зимних квартирах в Гродно под началом прибывшего туда польского короля Августа.

Тем временем шведский король, посвятивший все лето и осень 1705 года коронации Лещинского, накануне нового года решил-таки наверстать упущенное за счет зимней кампании. В середине января 1706 года он был уже под стенами Гродно, однако русские, исполняя категорический запрет царя вступать в генеральное сражение, решили до поры до времени отсидеться в осаде. Но и Карл, не имевший достаточных сил и средств для ведения активных военных действий, в ожидании подкрепления вынужден был разбить свой лагерь в 70 километрах от города и разослать по окрестностям сильные воинские команды, чтобы пресечь возможность подвоза русским продовольствия и боеприпасов.

Петр тоже не сидел сложа руки. К Минску двигались русские полки и казаки Мазепы, от Смоленска до Пскова, на случай шведского похода в глубь России создавалась средневековая трехсотметровая засечная полоса. Не на высоте оказался один лишь Август, покинувший Гродно во главе четырех русских полков под предлогом личного участия в мобилизации своей армии. Надежды на него оказались тщетными, так как 20-тысячное саксонско-русское войско под началом Шуленбурга в феврале 1706 года было разбито при Фрауштадте шведским генералом Реншельдом, имевшим в своем распоряжении значительно меньшее количество войск. При этом большая часть русского вспомогательного отряда шведами была физически уничтожена.

В конце марта русское войско, размещавшееся в Гродно, по настоянию Петра, воспользовавшись половодьем, переправилось через Неман и двинулось к Бресту, разрушая за собой мосты и тем лишая шведов возможности нанести им удар с тыла. Этот маневр, больше напоминавший паническое бегство, воспринимался русскими как большой успех.

Из-за отсутствия в войсках Шереметева, направленного Петром на усмирение астраханского бунта, практическое руководство русским экспедиционным корпусом на Украине перешло в руки Александра Даниловича Меншикова. Фельдмаршалу Огильви, официальному главнокомандующему, оставалось лишь исполнять декоративную роль, что вызывало у него жгучее раздражение. Все лето и государь, и его любимец Меншиков занимались обустройством крепостей на пути возможного наступления Карла XII, комплектованием и обучением войск. В октябре и тот и другой одновременно предприняли наступление на шведов: Петр пошел на Выборг, а Меншиков — в Польшу. Но если осада Выборга не задалась и Петр ни с чем возвратился в Петербург, то «Алексашка», соединившись в Люблине с королем Августом, 18 октября при Калише нанес серьезнейшее поражение шведскому генералу Мардефельду. Противник, имевший в своем распоряжении 8 тысяч шведских солдат и до 20 тысяч поляков Лещинского, оставил на поле боя около шести тысяч человек и отступил. Это была двойная победа: победа над шведами и победа над устоявшимся мнением, что русские без иностранных генералов и фельдмаршалов ни на что не способны.

К сожалению, плодами этой виктории русским воспользоваться не удалось. Дело в том, что король Август к тому времени уже вел двойную игру. Накануне этой битвы его представители тайно подписали договор со шведами, беспрепятственно захватившими унаследованную им Саксонию. Согласно договору Август отказывался от польской короны, признавал королем польским Станислава Лещинского, разрывал союз с русским царем, выдавал шведам Паткуля и русских солдат, находившихся в Саксонии, и брал на себя обязательства по содержанию шведского войска, остающегося на зиму в его владениях. Только через месяц это стало известно русскому резиденту при его дворе, однако даже в такой, явно неприглядной ситуации он пытался убедить русского царя в своей верности их союзу, обещая объявить войну Швеции, как только они покинут пределы Саксонии.

Однако отречение Августа от польского престола еще не означало, что и вся Польша добровольно подпала под Карла и Станислава Лещинского, слишком сильно Польша зависела от России. На Львовской раде сенаторами и членами сейма было принято решение сохранить союзнические отношения с Россией с прежней мотивацией: возвращение украинских городов и финансирование польской армии. Были высказаны и другие условия, в частности освобождение от обязанности давать провиант Русской армии, вывод из Польши излишне озоровавших донских казаков и калмыков, а также выплата компенсации пострадавшим от солдатского самоуправства. Эти дополнительные предложения были отвергнуты русской стороной, поскольку первое из них было предусмотрено ранее подписанным договором, а второе и третье — могли быть положительно разрешены другими способами. Последнюю точку в договоренности поставили 20 тысяч рублей, переданные сейму, и 5 тысяч, потраченные на взятки.

Речь Посполитая фактически разделилась на Польшу Лещинского и Польшу конфедеративную, ориентированную на русских. Для управления последней нужен был король, и Петр Алексеевич занялся его поиском. К сожалению, все его кандидаты оказались «непроходными» по разным причинам, несмотря на то что среди них были такие колоритные фигуры, как Якуб Собеский, седмиградский князь Рагоци и принц Евгений Савойский.

Одновременно с этим царь вел активную дипломатическую работу по поиску возможных союзников в войне против Карла XII или посредников для ведения с ним мирных переговоров. Но Европа была слишком напугана возрастающим могуществом России, а потому всем хотелось вновь загнать ее вглубь материка и лишить свободного выхода в море. Петр был готов отдать все свои приобретения в Прибалтике, передать «в аренду» несколько десятков тысяч своих солдат, заплатить денег, лишь бы ему помогли оставить за собой Петербург. Он обращался к Папе Римскому, австрийскому императору, французскому, английскому, прусскому, голландскому, датскому монархам, но никто и пальцем не пошевелил. Кто-то уходил от прямого ответа, кто-то отделывался обещаниями, а Франция вместо помощи стала натравливать на Россию турецкого султана.

Так Москва оказалась один на один с Карлом XII, которого боялись практически все монархи Европы. В конце декабря 1707 года шведский король снял свою слегка обленившуюся армию с комфортных зимних квартир в богатой и благополучной Саксонии и направился на восток. Первой на его пути оказалась Литва, встретившая непрошеных гостей морозами, глубокими снегами и «лесными братьями», чуть было не подстрелившими самого короля. Через месяц Карл во главе конного отряда в 800 сабель с ходу опрокинул бригадира Мюленфельдта, под началом которого находилось 2000 русских солдат, охранявших мост через Неман, и захватил Гродно, в котором только за два часа до этого находился русский царь. По ряду причин Карл не стал развивать этот успех и до лета 1708 года остановился в Радошковичах.

Россия насторожилась в ожидании шведского нашествия. Петр занялся укреплением Петербурга, Меншиков организовывал оборону Киева, а Москва была отдана на попечение Михаила Черкасского и царевича Алексея. На оборонные работы каждые три дыма (семья, ведущая самостоятельное хозяйство) выделяли по одному работнику. Укреплялись Псков, Новгород, Тверь, Серпухов, Можайск. Из городов, предполагаемых к сдаче неприятелю, эвакуировалось население, а из уездов вывозился хлеб и фураж. Отступающим русским войскам предписывалось по возможности забирать с собой провиант, фураж, лошадей, скотину, овец, а что невозможно забрать — уничтожать. Все делалось для того, чтобы Карл, привыкший содержать свою армию за счет населения завоеванных стран, вступив на Русскую землю, обнаружил там пустыню. Как после Нарвы снимались церковные купола, так и сейчас из Казенной палаты, патриархии и монастырей собиралось серебро для чеканки монет на военные нужды. Не остались без пристального внимания и жители Немецкой слободы: опасались враждебных действий со стороны иностранцев. Было предписано каждому из них запастись поручительством от имени своих авторитетных соплеменников. Те же, кто такой «поруки» не имел, высылались в Архангельск для отправки на родину, а мастеровые — в Казань.

В июне 30-тысячное шведское войско, ведомое своим королем, выступило из Радошковичей на восток, переправилось через Березину и 3 июля у местечка Головчино вступило в бой с русскими войсками, при которых находились Шереметев, Меншиков, Репнин, Голицын и иностранные генералы, состоявшие на русской службе — Гольц, Алларт, Флюк. Русские войска применили оборонительную тактику, но действовали вяло и нерешительно. В отличие от них, шведы были более организованными. Они умело маневрировали, применяли артиллерию и вообще были настроены на победу. В итоге русские отступили, но говорить о чьей-либо победе при Головчине было бы неправильно. Шведы не победили. Просто не имевшие разрешения на генеральное сражение русские, нанеся неприятелю существенный урон, организованно отошли на новые позиции на левом берегу Днепра, оставив Карлу не приспособленный к обороне Могилев. Там король, страдая от нехватки боеприпасов и продовольствия, решил дождаться 16-тысячный корпус Левенгаупта и сопровождаемый им обоз в 5 тысяч телег.

Но прибытие подкрепления затягивалось, в то время как положение голодной армии становилось с каждым днем все хуже и хуже. Тогда король-воин решился на отчаянный шаг: он начал искать противника в открытом поле, маневрируя то в юго-восточном, то в северном направлении. И вот наконец 29 августа эта встреча состоялась у местечка Доброго. Русской армией командовал сам Петр Алексеевич. Воспользовавшись ошибками в расположении неприятельских войск, царь поставил задачу генералам Голицыну и Флюку атаковать правый фланг неприятеля. В двухчасовом бою русские солдаты одержали убедительную победу. Шведы потеряли 3000 человек убитыми, знамена, артиллерию. Но, когда к месту боя подошел шведский король, Петр, верный своей тактике — не ввязываться в бой, если не уверен в победе, — приказал трубить отход.

Видя невозможность наличными силами победить русского царя, уходящего от генерального сражения, Карл, ввиду наступающей осенней распутицы и последующих холодов, принял весьма опрометчивое решение идти на Украину. Дело в том, что он уже длительное время находился в переписке с гетманом Мазепой, который уверял его, что верные ему казаки, недовольные московским правлением, при первом же появлении короля на Украине перейдут на его сторону и тогда победа над ускользающим царем будет обеспечена. Кроме того, нахождение на Украине существенно облегчило бы его сношения с крымским ханом, которого Карл хотел также вовлечь в войну с Москвой. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что именно на Украине король рассчитывал получить так необходимые его войску продовольствие и фураж.

Опрометчивость этого королевского решения заключалось в том, что свой поход на Украину шведская армия начала до подхода Левенгаупта, которому еще только предстояло преодолеть расстояние, контролируемое царскими войсками. Начало рейда Левенгаупта было удачным: дезориентировав русских в истинных своих намерениях, он в районе Шклова форсировал Днепр и стал удаляться на юг, однако вскоре обман вскрылся и Петр Алексеевич во главе 14-тысячного отряда бросился его догонять. У деревни Лесной, неподалеку от Пропойска, 28 сентября состоялся кровавый бой, в котором русские впервые за многие годы смогли одержать победу над превосходящими силами противника. Шведы потеряли 8 тысяч убитыми, 42 знамени, 16 пушек и обоз с двумя тысячами телег продовольствия. За русскими осталось и поле боя. Шведы отступили. У Пропойска их догнал генерал Флюк, который отбил оставшиеся у них три тысячи телег обоза, попутно положив на месте не менее полутысячи убитыми и пленив 45 офицеров и около 700 солдат.

Битва при Лесной показала, что шведы не такие уж и непобедимые. Это поняли как сами шведы, так и русские. Первые потеряли прежнюю самоуверенность и потому стали более уязвимыми, а вторые поймали кураж, который в конечном итоге приведет их к победе над Карлом XII в Полтавской битве.

Удивительно, но именно в это, казалось бы, благоприятное для царя время гетман Мазепа решился изменить ему. Что скрывать, пятьдесят лет пребывания под царской короной не принесли украинскому народу достатка и спокойствия, но фикцией оказалось и широко декларируемое демократическое казацкое государственное устройство. Ненавистных панов и арендаторов заменили гетман, войсковая старшина, полковники и казаки. Гетман стремился к наследственной власти, не зависимой от неуправляемой черной рады, войсковая старшина — к получению богатых поместий и доходных промыслов, ну а полковники спали и видели, как бы им стать полновластными хозяевами городов и уездов, находящихся под юрисдикцией их полков. И все они, вместе взятые, хотели одного — как можно больше взять добра с земледельческого населения и ни перед кем за это не отчитываться. Иными словами, их вполне устроило бы положение владетельных князей, бояр, вотчинников или помещиков. Простые казаки тоже хотели бы жить в достатке и довольстве за счет крестьян, и в этом они были солидарны с «начальными людьми» с той лишь разницей, что они горой стояли за свое право свергать и избирать. А всем им вместе, по большому счету, было безразлично, под чьим покровительством они получат все это. История показала, что они с легкостью могли переметнуться от поляков к русским, от русских к туркам, татарам, шведам, немцам. Один лишь земледельческий класс, так и не получивший желаемого освобождения от поборов и грабежей, стоял за утверждение твердой власти православного царя без корыстолюбивых посредников в лице казацкой старшины.

Что же касается Мазепы, то этот чрезвычайно обласканный московской властью приспособленец, доверенное лицо Петра Алексеевича, один из первых кавалеров ордена Андрея Первозванного был, по меткому выражению С. М. Соловьева, типичным представителем «испорченного поколения шатающихся черкас». Служил он у польского короля, у турецкоподданного Дорошенко, у гетмана Левобережной Украины Самойловича. Став гетманом, он служил князю Василию Голицыну, а потом — царю Петру, но служил не за совесть, а по расчету. Когда же Мазепа увидел, что у него появилась призрачная возможность стать во главе хоть и патронируемого, но самостоятельного государства, он почти в 70-летнем возрасте переметнулся на сторону шведского короля, изменив не только царю, но и своему народу, о правах которого он так горячо распинался в своих универсалах.^{14}

Переход на сторону врага не был спонтанным поступком чем-то обиженного гетмана: к этому поступку он готовился давно и сознательно, имея поддержку среди небольшого круга казацкой старшины. Сыграла свою роль и польская княгиня Дольская, подтолкнувшая Мазепу к последнему роковому шагу. Простое казачество в своем большинстве его не поддерживало.

Когда предательство состоялось, только две тысячи запорожских казаков последовали за ним. Хотя, нужно сказать, это были не все его единомышленники. В Батурине, где размещалась штаб-квартира украинского гетмана, оставался еще верный ему гарнизон во главе с полковником Чечелом и генеральным есаулом Кенигсеком. Весьма вероятно, что мазепинских приверженцев было немало и в других городах. Поэтому нужно было что-то делать, чтобы предотвратить возможные последствия гетманской измены.

Первый шаг предпринял Петр Алексеевич. 28 октября он издал Манифест, которым объявил об измене Мазепы и назначил выборы нового гетмана. Чтобы как-то расположить к себе простой народ и черную раду, царь отменил все налоги, введенные на Украине без его согласия. Здесь следует отметить, что от налогов, собираемых в Малороссии, царская казна в то время не получала ни копейки. Наоборот, из царской казны шли регулярные выплаты и запорожским казакам, и казацкой старшине, и на содержание московских полков, расквартированных на Украине по просьбе того же гетмана.

Второй шаг был за Меншиковым. Нужно было преподать урок сторонникам Мазепы, оставшимся на Украине. В ночь на 1 ноября после двухчасовой артиллерийской подготовки он штурмом овладел Батурином, взял в плен всех мазепинцев, захватил всю артиллерию и гетманскую казну, после чего сжег бывшую гетманскую столицу. Это был страшный превентивный удар для Мазепы и всех его потенциальных сторонников, заставивший их изменить свои прежние планы. Царь недвусмысленно показал свою волю и решительность.

6 ноября на раде в городе Глухове был избран новый гетман, им стал стародубский полковник Скоропадский. В тот же день Мазепа был предан анафеме, а на следующий день состоялась казнь его приверженцев, захваченных в Батурине.

Положение в Малороссии день ото дня становилось все стабильнее и надежнее, реестровые городские казаки против царя не поднимались, чего нельзя сказать о запорожцах, все еще державших сторону изменника. Они оскорбили и обесчестили посланных к ним представителей царя и нового гетмана, привезших им деньги на содержание низового войска. Запорожцы запросили для себя еще больше продовольствия, тканей, боеприпасов, серебра. Кроме того, они настаивали на разрушении Каменного Затона и других царских крепостей, построенных неподалеку от Сечи, которые, как они утверждали, угрожают их вольнице.

И все-таки было решено действовать убеждением. Петр, рассчитывая на мирное разрешение ситуации, требовал послать в Каменный Затон командира, «кто поумнее, ибо там не все шпагою, но и ртом действовать надлежит». Но агитация Мазепы, к сожалению, оказалась более эффективной. Запорожцы решили «быть на Мазепиной стороне» и начали активно действовать против русских войск. И хотя ничего существенного они сделать не смогли, оставлять безнаказанно такой символический очаг сопротивления Петр не посчитал возможным.

На его подавление из Киева выступили полки под начальством полковника Яковлева. В пути у них было три столкновения с запорожскими казаками, в ходе которых были потери как с той, так и с другой стороны. 11 мая Яковлев подошел к Сечи. Узнав, что кошевой Сорочинский уехал за татарской подмогой, он, не добившись капитуляции в ходе мирных переговоров, через три дня решился на штурм. Задача была не из легких. Взять с налета крепость, расположенную на острове, не удалось. Потеряв около 300 человек убитыми, Яковлеву пришлось отступить. Но тут вдали показалось какое-то войско. Запорожцы, приняв его за Крымскую Орду, идущую к ним на выручку, решились на вылазку. Это была их роковая ошибка. То были драгуны генерала Волконского и полковника Галагана, которые, воспользовавшись замешательством запорожцев, вместе с осаждавшими яковлевцами ворвались в Сечь и овладели ею.

Не многим защитникам удалось спастись бегством, подавляющее большинство их полегло в бою, а 300 человек попало в плен. «Знатнейших воров, — доносил Меншиков, — велел я удержать, а прочих казнить и над Сечею прежний указ исполнить, также все их места разорить, дабы оное изменническое гнездо весьма выкоренить». Гарнизону же Каменного Затона от Петра Алексеевича поступило распоряжение, «дабы того смотрели, чтоб опять то место от таких же не населилось, також которые в степь ушли, паки не возвратились или где инде не почали собираться…» Бесславная кончина, нечего сказать.

А тем временем уже звучала прелюдия Полтавской битвы. В начале мая шведы несколько раз подступали под стены Полтавы, но с уроном для себя были отбиты. Не добившись быстрого успеха, они начали вести планомерную осадную работу. Город оказался отрезанным от основного русского войска, так что передача информации туда и обратно осуществлялась посредством пустых бомб, выстреливаемых из пушек. Но и русские, располагавшиеся на другой стороне реки Ворсклы, не сидели без дела. Меншиков постоянно организовывал, как он говорил, всякие диверсии против шведов, правда, не без потерь со своей стороны. Петр спешил из Азова к месту будущего исторического сражения, но это вовсе не говорит о том, что он не доверял своим военачальникам. Инициатива снизу, тем более если она приносила положительный результат, царем поощрялась всемерно. Поэтому мы все чаще видим в его переписке, в его указах, относящихся к тому времени, призывы действовать самостоятельно, сообразуясь с быстро меняющейся обстановкой.

4 мая Петр Алексеевич прибыл в расположение своей армии. Оценив силы противника и свои собственные, он наконец-то решился на генеральное сражение. Уверенность ему придавало то, что против его сытой, 40-тысячной, по-европейски обученной армии, предводительствуемой талантливыми генералами, уже имевшими опыт побед над некогда непобедимыми шведами, против его 72 орудий (по другим сведениям, 112) Карл XII мог выставить лишь около 30 тысяч истощенных, уставших и разуверившихся солдат и не имеющую боеприпасов артиллерию. Поднявшись вверх по течению Ворсклы, Русская армия 20 июня переправилась на другой берег реки. Последующие четыре дня царем были употреблены на проверку готовности полков к ведению боевых действий, а к концу дня 25 июня русские практически вплотную подошли к шведским позициям. Эта ночь была ознаменована, с одной стороны, ударным трудом русских солдат по оборудованию редутов и ретраншементов (окопов), а с другой — легкомысленной вылазкой шведского короля на передний план, в результате чего он получил огнестрельное ранение в ногу. И еще один день противники были заняты подготовкой к генеральному сражению.

Дислокация русских войск выглядела следующим образом: в центре находился фельдмаршал Шереметев, правым крылом командовал генерал-лейтенант Ренне, а левым — Александр Меншиков, над артиллерией начальствовал генерал Брюс.

Перед рассветом 27 июня шведы предприняли массированное наступление на фланг генерала Ренне. Удар был настолько мощным, что шведам удалось захватить два не совсем подготовленных редута и вступить в непосредственное соприкосновение с русской конницей. Под их натиском русские стали отступать. Но отступали они заманивающе. Одна часть шведов (во главе с генералами Шлиппенбахом и Розеном) была отрезана от основных сил и вынужденно укрылась в лесу, а вторая, продолжавшая преследовать противника, — вытянулась вдоль правого фланга русских войск и стала легкой добычей пушечного и ружейного огня. Чтобы выйти из-под обстрела и спасти своих солдат, шведским генералам пришлось прекратить преследование и отойти.

В это время Меншиков и генерал Ренцель пятью полками конницы и пятью батальонами пехоты успешно добивали группировку Шлиппенбаха — Розена. Оба генерала оказались в плену. Первая часть битвы осталась за русскими.

Но впереди была решающая часть сражения. И опять шведы начали первыми, но русские генералы уже знали, как их встречать. Полтавская битва наглядно показала, что богом войны действительно, является артиллерия, и Петр воспользовался своим преимуществом. Даже Карл XII испытал на себе силу огня русских батарей. Одно из ядер угодило в его коляску, и он оказался на земле. И еще один сюрприз ожидал шведов — русские блестяще освоили стрельбу плутонгами. Если раньше при стрельбе вперед выходила одна шеренга мушкетеров, которая после произведенного выстрела отходила назад, то теперь одна шеренга ложилась на землю, другая становилась на колено, а третья продолжала стоять во весь рост. Одновременный огонь сразу тремя шеренгами был настолько плотным, что волны наступающего противника как будто натыкались на невидимую стенку и откатывались назад, оставляя лежать на земле сотни тел. И еще одно новшество подглядел Петр у французов — багинет. Это такой штык, который после выстрела вставлялся в ствол мушкета, превращая его в смертоносное копье.

Все вместе — и сила русских, и слабость шведов — стали слагаемыми первого и такого судьбоносного поражения Карла XII. Два часа длилось генеральное сражение, шведы продолжали упорно наступать, несмотря на огромные потери, и только под угрозой полного уничтожения своей армии Карл вынужден был смириться с поражением и отдаться стихии беспорядочного отступления. Счастье шведов, что Петр, находясь в восторге от одержанной победы, начал их преследование только по прошествии нескольких часов. В погоню за королем был отправлен Михаил Голицын с гвардией и генерал Боур с драгунами. Утром следующего дня в погоню отправился и Меншиков с девятью тысячами кавалерии. Они настигли шведов 1 июля у маленького городка Переволочны, расположенного в месте впадения Ворсклы в Днепр. Карл XII, Мазепа и около двух тысяч солдат успели перебраться на другой берег Днепра, тогда как большая часть войска с генералами Левенгауптом и Крейцем остались на левом берегу. Это была уже не армия, а скопище деморализованных и смертельно уставших солдат, когда-то наводивших страх и ужас на всю Европу. Кто-то из них находился в беспамятном сне, а те, кто бодрствовал, думали только об одном — как бы перебраться на другой берег реки. Видя плачевное состояние своего войска, Левенгаупт вынужден был согласиться с предложением Меншикова сложить оружие и сдаться в плен.

Мы помним, какими силами противники начинали сражение, а теперь подведем его итоги. Русские заплатили за победу 1345 убитыми и 3290 ранеными. Шведы понесли несоизмеримо большие потери. Только на месте Полтавского сражения они оставили 9234 трупа, не считая умерших впоследствии от ран, утонувших в Днепре и погибших в более мелких стычках. В плену оказались первый королевский министр граф Пипер, фельдмаршал Реншельд и 58 других верховных штаб-офицеров, 1102 обер-офицера и 16 947 рядовых и унтер-офицеров.

На военачальников Русской армии посыпались награды и жалования. Праздновал повышение в звании и Петр Алексеевич: по просьбе генералитета, офицеров и солдат он «изволил принять» чин генерал-лейтенанта.

Поражение Карла XII в корне изменило военно-политическую обстановку на севере Европы. Если Польша и Дания, недавно пострадавшие от шведской экспансии, в предвкушении восстановления своих позиций воодушевились и вновь объявили войну Швеции, причем не с целью ее конечного разорения, а для «приведения в должные границы и доставления безопасности ее соседям», то Англия и Голландия, упорно держа сторону Карла, стремились разрушить антишведскую коалицию.

А тем временем, пока царь разъезжал по Европе, принимая поздравления и заключая договоры, фельдмаршал Шереметев со всей пехотой и частью кавалерии отправился осаждать Ригу, другой же, новоиспеченный, фельдмаршал Меншиков во главе конной армии ускоренным маршем направился в Польшу против Станислава Лещинского и шведского генерала Крассова. Вскоре Польша была очищена от войск неприятеля, и Август Саксонский вновь водворился в Варшаве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.