НАШЕ ВОЕННОЕ ПРИСУТСТВИЕ В АФГАНИСТАНЕ ОБОШЛОСЬ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫХ ДОКУМЕНТОВ

НАШЕ ВОЕННОЕ ПРИСУТСТВИЕ В АФГАНИСТАНЕ ОБОШЛОСЬ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫХ ДОКУМЕНТОВ

Одной из особенностей нашего нахождения в Афганистане являлось отсутствие государственно-правовых документов, регламентирующих наше военное пребывание в этой стране. Да и в последующем все вопросы по ДРА доводились до министра обороны СССР в устной форме. Последний в таком же порядке передавал их командующему 40-й Армией или аппарату Главного военного советника, невзирая на политическую и военную остроту отдельных из них.

Так, министр обороны СССР Д.Ф. Устинов в беседе с советником начальника Генерального штаба Вооруженных сил ДРА настаивал, чтобы с весны 1982 г. афганские войска перешли к самостоятельным боевым действиям. Однако письменного подтверждения по этому поводу не поступало, и указания нашего министра повисли в воздухе.

Полагаю, что не составляют секрета факты эпизодических бомбардировок советскими летчиками выявленных лагерей подготовки боевиков, складов с оружием и боеприпасами, расположенных в приграничных районах Пакистана. Как-то в 6 часов 40 минут, перед завтраком (наша столовая находилась непосредственно в штабе армии), я, как поступал довольно часто, зашел в кабинет командующего генерал-майора В.П. Дубынина. Тот был явно чем-то озабочен. На мой вопрос Дубынин ответил, что снова поступило устное распоряжение лететь в Пакистан. На его просьбу подтвердить эту команду письменно Москва ответила отказом. На карте, хранившейся в его сейфе в кабинете, была соответствующая информация за подписями командующих армией и ВВС. Я его успокоил и посоветовал:

– Приказы надо выполнять, а карту эту лучше всего сжечь… Она является единственным официальным документом о нарушениях воздушных границ Пакистана. Вышестоящее руководство в силу отсутствия каких-либо бумаг по этому поводу останется в стороне.

На этом разговор закончился, и мы пошли завтракать.

Поскольку автор не придавал этим полетам большого значения, ему неизвестно, были ли дипломатические ноты со стороны Пакистана или нет, но однажды пакистанцы решили по-своему наказать нарушителей. Во время очередной такой акции наших ВВС они подняли пару своих самолетов. Наш ведущий, отбомбившись, выполнил соответствующий маневр, чтобы лететь домой, как вдруг его прибор показал, что он засечен «Фантомом». Через пару секунд он увидел падающую «огненную свечу». Забеспокоившись, летчик тут же убедился, что его ведомый идет за ним. Оказалось, что не намеренно, но своевременно он сделал противоракетный маневр, в связи с чем ракета «воздух-воздух» пакистанского летчика поразила свой самолет. После этого случая пакистанцы перестали поднимать по тревоге свою авиацию, а наши, на всякий случай, стали брать по две ракеты «воздух-воздух».

Подобное задание получил однажды всем известный, в то время еще подполковник, Р. Данный ему инструктаж предусматривал немедленное возвращение после пуска ракеты «воздух-земля» по выявленной цели. Однако Р., проигнорировав данное ему распоряжение, вернулся, чтобы сфотографировать результаты своей работы, и тут же был сбит пакистанской ракетой «земля-воздух». Вскоре армейские специалисты перехватили радиограмму, исходящую из управления погранохраны Пакистана. В переводе она выглядела так: «Шурави пилот у нас. Что делать?» Надо сказать, что летчику повезло – он попал в руки не афганских боевиков, а пакистанских пограничников. В плену пробыл около десяти дней. Допрашивали его пакистанцы и американцы, после чего выдали нашей стране. Москва сама разбиралась с этим репатриантом.

Из-за пустынного и однообразного ландшафта западной части Афганистана пилоты вертолетов иногда теряли ориентировку и неумышленно нарушали границы Ирана, а один раз даже с посадкой боевых машин непосредственно на иранский аэродром. Какой-либо реакции со стороны Ирана не последовало.

Часто приходится слышать, порой читать в воспоминаниях некоторых участников боевых действий о систематическом применении мятежниками ПЗРК «Стингер». При этом косвенно подчеркивается их эффективность, не имеющая аналогов в мире, и то, что мы якобы ничего не могли им противопоставить. Позволю себе заметить, что это не совсем так. Например, наша зенитная ракета «Игла» нисколько не уступала хваленым «Стингерам». Безусловно, отрицать серьезность этого оружия нельзя, но и идеализировать тоже.

Первые поставки бандформированиям зенитных ракет «Эрликон» швейцарского производства начались в январе 1985 г. В том же году США поставили мятежникам зенитные ракеты «Блоупайп», а в 1986 г. было решено направить им ПЗРК «Стингер». Кстати, эти ракеты поставлялись душманам не в массовом порядке.

Начало применения противником ПЗРК было зафиксировано в ноябре 1985 г., когда ракетой был сбит транспортный самолет АН-12 с двадцатью восемью пассажирами на борту, в основном работниками Военторга.

В это же время нашими военнослужащими было захвачено шесть зенитных ракет иностранного производства. Обстановка требовала форсированного определения слабых мест данных ракет и выработки эффективных мер противодействия. В результате в довольно короткий срок армейскими специалистами был разработан генератор помех, который получил широкое применение в авиации и хорошо себя зарекомендовал.

Доставка «Стингеров» из Пакистана была окутана завесой секретности и сопровождалась повышенными мерами их охраны. В конце 1986 г. нашими военными в районе Кандагара было захвачено три ПЗРК «Стингер». В ходе разбирательства было установлено, что эти ракеты были доставлены из Пакистана на пяти мотоциклах в сопровождении 13 опытных мятежников. Переправлять их в горные районы было затруднительно, да и практическое применение этих ракет требовало определенной подготовки.

Не могу сказать, что «Стингеры» были для нашей авиации какой-то проблемой. Гораздо большую опасность, особенно для вертолетов, действующих в резко пересеченной местности, представляли пулеметы ДШК (Дегтярева – Шлагина) калибра 12,7.

Тем не менее, несмотря на применявшиеся нашей авиацией защитные меры, все находившиеся на борту самолета в обязательном порядке стали надевать парашюты. Я тоже подчинялся этим правилам, хотя у меня ни разу не было случая использовать это снаряжение, хотя летать приходилось часто и днем, и ночью. Ночные полеты не менее безопасны, чем дневные, особенно при наборе высоты и снижении перед посадкой. В качестве примера отмечу один из ночных перелетов из Шинданда.

На аэродром мы приехали около 23 часов. Была кромешная тьма, и командующий авиацией Виктор Севастьянович Кот, с которым я должен был лететь, предложил отложить полет до утра. Я не соглашался, мотивируя тем, что с утра в Кабуле будут другие проблемы, поэтому лучше не терять времени и лететь. В.С. Кот, как деликатный человек, не стал настаивать. Заняв места, мы взлетели с погашенными огнями. Через несколько минут раздалась беспорядочная стрельба мятежников, все вокруг было расцвечено трассерами от стрелкового оружия и пулеметов ДШК. Я приготовился дремать, но Виктор Севастьянович растолкал меня, чтобы я обратил внимание на то, что творится за бортом самолета. Я пояснил, что если снаряд попадет в самолет, я, конечно, проснусь, но если еще придется и прыгать, то у меня нет уверенности в правильном приземлении. К тому же нет гарантии, что мы не попадем к бандитам, поэтому не будем расстраиваться заранее и полетим спокойно.

Действительно, после набора высоты и удаления от горячего места стрельба прекратилась, и мы благополучно приземлились в Кабуле, где нас уже ждали наши машины и БТР с охраной. Этот факт в какой-то степени свидетельствует о том, что в этом оживленном бандитском районе у мятежников не было зенитных ракет с тепловой головкой самонаведения.

У особого отдела КГБ всегда вызывало досаду отсутствие письменных разъяснений по поводу возбуждения уголовных дел с формулировкой «измена Родине в форме перехода на сторону врага». Дело заключалось в том, что соответствующая статья Уголовного кодекса РСФСР предусматривала ее применение в случае нахождения нашей страны в состоянии войны или военного конфликта с государством, в котором мы расположены. Однако ничего подобного в Афганистане не было, война была с бандформированиями. Но были дезертиры, оказавшиеся потом в бандах и совершавшие там преступления.

В ответ на неоднократные обращения особого отдела армии в КГБ СССР только в 1984 г. появился документ, разрешающий применять данную статью в условиях ДРА. Данное разрешение, довольно нужное в то время, было подписано заместителями Председателя КГБ СССР и Главного военного прокурора. Пропечатанная подпись заместителя Председателя военного трибунала вообще осталась без внимания. Последнее нас несколько смущало, ибо было не ясно, как поведет себя военный трибунал в случае рассмотрения дела с окраской «измена Родине в форме перехода на сторону врага» в отношении военнослужащего из Афганистана. Принятое впоследствии решение по рядовому Дедову рассеяло наши сомнения.

Основная цель признания этой статьи в условиях Афганистана заключалась не в обязательном возбуждении уголовных дел для последующей передачи их в военный трибунал, на что наши следователи имели право, а в том, что она служила юридическим основанием для заведения особым отделом армии соответствующих оперативных дел, в рамках которых осуществлялось более глубокое и качественное изучение объекта. По его результатам принималось более объективное решение. Еще раз отмечу, что за весь период нашего нахождения в ДРА особым отделом армии в военный трибунал были переданы материалы только в отношении двух военнослужащих.

Был факт, свидетельствующий о несовершенстве приказа министерства обороны СССР, определяющий степень секретности данных за полк, дивизию и т. д. Требования приказа были разработаны для мирного времени, поэтому в Афганистане он был не только неприемлем, но и в ряде случаев являлся даже помехой.

Например, двое военнослужащих мотострелкового полка в Газни несколько раз разгласили перед афганцами, являвшимися агентами бандитов, данные о выходе подразделений полка на боевые операции с указанием времени и места их проведения, численности личного состава, задействованной военной техники. В результате мятежники либо покидали районы своего базирования, либо устраивали засады в удобных для них местах. Наша авиация, артиллерия наносили удары в ходе огневой подготовки по пустым позициям, а подразделения тем не менее попадали в засады. Это было прямое пособничество врагу. Сведения, выданные противнику в тех условиях, являются серьезной тайной. Однако в соответствующем приказе МО СССР данные за полк не являются государственной тайной и не являются основанием для возбуждения уголовного дела. Конечно, если в мирное время какой-нибудь военный, даже на базаре, расскажет многое про полк, это не принесет никакого ущерба ни полку, ни дивизии, ни армии в целом. А в ходе войны эти же данные, выданные врагу, ведут к людским потерям, неоправданному расходу боеприпасов, топлива, моторесурсов. Какой-то абсурд.

Интересно в этой ситуации другое. Один из указанной группы военнослужащих похитил семь армейских бушлатов и передал их этим же лицам. По сравнению с первым случаем – это мелочь, хотя в горных условиях зимой одеть противника в теплую одежду значит оказать ему помощь, поскольку повышает его боеготовность, сохраняет ему жизнь, что тоже является преступлением. По факту хищения бушлатов военная прокуратура сразу же возбудила уголовное дело и вскоре прекратила за малозначительностью. Пока шла переписка, подошло время увольнения этих солдат. Виновные после профилактики в особом отделе КГБ за пособничество противнику были уволены из Вооруженных Сил и убыли домой.

Действия военной прокуратуры в Афганистане иногда удивляли. Они как-то неохотно возбуждали уголовные дела, даже в случае веских оснований, а возбудив – всячески затягивали расследование.

Если провести параллель между действиями военной прокуратуры в то время и настоящей действительностью, то напрашивается обоснованный вывод о некоторой зависимости следственных военных органов от вышестоящих руководителей.

В описанном выше случае с контрабандой 41 килограмма опия эту ситуацию подтверждают действия военного прокурора округа генерал-майора Л., согласившегося с материалами уголовного дела, но из-за боязни вышестоящего военного начальства не давшего санкции на арест фигуранта дела. Справедливость была соблюдена лишь потому, что уголовное дело было возбуждено и расследовано органами КГБ.

Приведу и другие примеры.

Начальник разведотдела 108-й мотострелковой дивизии подполковник З. при выполнении служебного задания на территории возможного появления мятежников проявил трусость и расстрелял двух сопровождавших его афганских граждан. В ходе разбирательства он мотивировал свой поступок тем, что афганцы якобы хотели выдать его бандитам. Командование дивизии поставило на этом точку. Однако афганская сторона подвергла сомнению объяснение нашего подполковника. Опрос особым отделом находившихся при нем солдат 40-й Армии показал, что З. совершил умышленное убийство невиновных афганцев, чтобы сорвать выполнение оперативного задания и вернуться в часть. Только после этого военной прокуратурой было возбуждено уголовное дело.

На время следствия подполковника З. перевели с понижением в 201-ю МСД. Не выдержав создавшейся вокруг него атмосферы, неоправданно затянувшегося следствия, а реально – волокиты, и неопределенности своего положения, он однажды при выходе дивизии на боевую операцию захватил БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина) и убыл в неизвестном направлении. Розыски результатов не дали. Правда, БРДМ был найден с неизрасходованными боеприпасами.

Точно так же командование и военная прокуратура хотели «заволокитить» и не придавать гласности дело в отношении молодого командира полка из Файзабада подполковника Ш. В первой же операции, для него не совсем удачной, он получил психологический срыв и потерял рассудок. Употребив спиртное и прибыв ночью на гауптвахту, где содержались пленные мятежники для выдачи их органам власти, Ш. в состоянии аффекта стал издеваться над пленными с нанесением им серьезных ран. При этом его жестокость и изощренность настолько поразили солдат из состава караула, что один из них потерял сознание. И только вмешательство военной контрразведки заставило военную прокуратуру возбудить уголовное дело по данному факту. Ш. был снят со своей должности и на период следствия отправлен в Союз.

Наряду с высокопоставленными гражданскими лицами любили посещать Кабул и военные в высоком звании для отметки в своем деле: «Побывал в действующей армии». Беда заключалась в другом – каждый из таких «гостей» стремился оставить в ходе своего визита какой-то след в виде совета, зачастую не вписывающегося в реальную военную обстановку. Например, один велел в машину УАЗ вмонтировать миномет, превратив его в подвижную огневую точку. Другой настоял передать афганским военнослужащим на перевале Саланг тысячу советских армейских бушлатов. Проверка подтвердила опасение командования армии по поводу судьбы этих бушлатов: через неделю все они оказались у бандитов. Были и другие казусы, вызывавшие недоумение у наших офицеров и генералов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.