Евгения, Рим и папа
Евгения, Рим и папа
В противовес распространенной легенде, Евгению и Наполеона III связывало полное политическое единодушие: доказательством тому стали первые два регентства. Тем не менее многие стойкие убеждения императрицы, например, ее страстная вера, не всегда встречали понимание в политике ее супруга. Из-за вспыльчивого нрава она иногда выражалась на языке, далеком от дипломатии. Ее необдуманные реакции, среди прочего, вынуждали подозревать политические разногласия с мужем. На самом деле Евгения никогда не возражала против решений императора. Природная горячность иногда мешала ей сразу же согласиться с императорским замыслом. Впрочем, мешала недолго. «Римский вопрос» служил тому примером.
После того как в Виллафранке в июле 1859 г. был подписан мир с побежденной Австрией, Наполеон III, как и обещал, прекратил действия по освобождению Италии «от Альп до Адриатики». Сардинское королевство, руководившее объединением Италии, приобрело Ломбардию. Затем Парма, Модена и Тоскана выгнали своих правителей и проголосовали за воссоединение с Турином. Однако Венето оставалось австрийским, а папские владения, которые обещали аннексировать, грозили развернуть яростное сопротивление. Ведь Рим – это не только духовная столица христианского мира, но и центр светской власти, сосредоточенной в руках папского государства и понтифика, который одновременно был и главой католиков и итальянским князем.
Десять лет Франция защищала папу и его государство. Дело в том, что в 1848 г. революции, охватившие почти всю Европу, не прошли Рим стороной. Папу изгнали, лишили мирской власти и провозгласили римскую республику. Пий IX апеллировал к солидарности католических держав, прося у них помощи в восстановлении своей власти. Луи-Наполеон Бонапарт, занимавший тогда пост президента республики, отправил экспедиционный корпус в Рим, и тот вернул понтифику престол. С 1859 г. французские войска постоянно присутствовали в Вечном городе.
На пути к единой Италии как раз и встал этот «римский вопрос»; он служил примером двойных стандартов императорской политики. Наполеон III сначала способствовал объединению страны, которое ставило под вопрос светскую власть папы, а теперь не мог продолжить это дело, чтобы не сердить французов католиков, поддерживавших его режим.
Самые известные консерваторы уже выразили тревогу в связи с восстаниями в Эмилие и Тоскане, вспыхнувших после победы французской армии при Мадженте и Сольферино. Император, боявшийся оказаться в глазах остальных монархов «главой всех головорезов Европы», признался, что не знал, как остановить порыв итальянского народа[219].
Одновременно, он не был уверен, что папа согласится на территориальные уступки. В анонимной брошюре, выпуску которой он содействовал, говорилось прямо: «Чем меньше станет земля, тем величественнее правитель». Наполеон уже успел написать Пию IX приглашение об отказе от провинций. Возмущенные католики Франции, которых подстрекали епископы, начали кампанию по восстановлению светской власти папы. Без нее, говорили они, понтифик стал не более чем скромным итальянским епископом. В католических кругах на проповедях, после богослужений шли горячие беседы. Папа просил епископов, чтобы те «воодушевляли верующих на защиту Святого престола», а самые ревностные из прелатов решительно сравнивали императора с Понтием Пилатом и Иудой. Не собирался ли, подобно Наполеону I, «палачу» Пия VIII, Наполеон III низложить папу, разрушить Святую церковь, стать тюремщиком Пия IX?
Беспокойство нарастало, когда император заменил на посту министра иностранных дел «слишком клерикального» графа Валевского на Эдуара Тувнеля, славившегося куда менее лояльным отношением к папе. У защитников власти понтифика оставалось последнее средство: императрица. О ее верности Риму знали все. «Испанская» набожность той, в чьих предках числился святой Доминик, казалась самым надежным союзником для того, чтобы развернуть в другую сторону политику императора.
Очень быстро стало ясно, что демарш католиков перед государыней сумел настроить ее против мужа. Евгения начала невыносимо давить на Наполеона. Ее вера, которую считали не более чем ханжеством, представляла опасность для объединения Италии, и провоцировала то, что называлось «личной политикой императрицы». Ничего не вышло. Запутавшиеся в собственных фантазиях обвинители больше доверяли сплетням, разносимых принцессой Матильдой или Плон-Плоном, чем реальности.
Хотя Наполеона поставила в тупик разница в интересах сторонников объединения и папы – и те, и другие являлись его протеже, – он был совершенно убежден в невозможности сохранить целостность Папской области. Император намеревался в обязательном порядке гарантировать безопасность Пия IX, но не хотел ни при каких обстоятельствах применять силу против итальянских патриотов. Этот взгляд на ситуацию он донес до своей жены. Тогда та, получив все необходимые сведения (и, естественно, заработав выговор), отказалась от своих первоначальных убеждений. Эта перемена видна в письме Евгении к сестре от 14 января 1860 г. В нем она признала, что провинции, управляемые папскими легатами (т.е. Болонья и Романья, которые пообещали присоединить к Сардинии), не относились к владениям понтифика «со времен договора 1815 г.», а также соглашалась с тем, что судьба Патримония Святого Петра[220] – это вопрос политический, а не религиозный. Политические реалии имели свои причины: «Поскольку удержать провинции легатов можно только силой, не будет ли лучше возместить папе убытки и оставить эту часть территории… вне всего остального, чтобы она стала самой сильной среди остальных областей?» При этом ее продолжала заботить судьба того, что оставалось от папских владений. Евгения также говорила, что боялась в этом деле «огромнейших осложнений», а вопрос казался ей «очень щекотливым и для Святого Петра, и для нас».
Это не похоже на слова экзальтированной ультрамонтанки[221] или фанатички, готовой развернуть крестовый поход. Министр Эмиль Оливье, в общем и целом настроенный к императрице враждебно, признал: она была «очень верующей, но ни в коей мере не фанатичкой, ею не владели идеи иезуитов или ультрамонтанов. В отношении папы и папства ее политика совпадала с линией Тьера и всех католиков».
Но когда министр Тувнель, повторяя слова Кавура, вновь ставшего премьер-министром Сардинии, дал понять совету, что однажды Рим станет столицей итальянского королевства, императрица разгневалась и покинула заседание. Не рассчитывая на такой исход событий, который стал бы casus belli[222] со всеми католиками Франции, император тем не менее хотел бы уйти из Рима.
Как достичь цели, не оставляя папу на милость сторонников итальянского единства? Наполеон занял выжидательную позицию – Пию IX было уже 68 лет – в надежде, что преемник папы на престоле Святого Петра будет более покладистым? Довериться Кавуру, пообещавшему присоединить Рим к Италии ненасильственно и в согласии с Францией? Императору очень нравилась эта мысль, но Кавур умер, затруднения Наполеона усилились. Не дать Рим новому Королевству Италия означало потерять моральное преимущество в военной операции 1859 г. Отнять у папы духовную столицу христианского мира – получить недовольство французских католиков. У самой Евгении сомнений не было: она крайне не одобряла вывод войск из Рима, а применение силы в отношении Рима этим неуемным Гарибальди укрепляло ее уверенность в правомерности своего мнения.
Наполеон, слишком уж часто проявлявший слабоволие, в конечном итоге вдруг решил в 1864 г., что французские войска уйдут из Рима в течение 2 лет, а взамен итальянское правительство официально могло пообещать не трогать владения понтифика и назначить столицей Флоренцию. Евгения была в растерянности. Вспыльчивый характер подталкивал ее к бурной деятельности: она хотела торжественно заверить папу в своей верности, приехав в Рим в тот момент, когда французские войска будут уходить из него. Но император заставил ее отказаться от этого замысла. Когда в декабре 1866 г. Франция покинула Рим, «римский вопрос», казалось, был наконец-то урегулирован. Через четыре года война 1870 г. парализовала Францию, а Вечный город присоединили к Италии, завершив тем самым объединение страны.
Религиозные убеждения Евгении не встали на пути императорской политики в Италии. Лишь ее отказ оставить папу без защиты немного застопорил решение «римского вопроса». Проявив терпение в этой неприятной ситуации, император, будучи раздираемым между двумя сторонами, сумел успокоить не только собственную жену, но и всех католиков Франции, чья поддержка была для него бесценна.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.