Забастовка генералов?

Забастовка генералов?

Сегодня, естественно, невозможно сказать, что бы произошло, сделай Браухич шаг-ультиматум, предложенный Беком. Мы конечно же не считаем, что Гитлер позволил бы подобным образом убедить себя в губительности его планов. Однако можно предположить, что единодушное вето генералитета сухопутных войск, которое, согласно желанию Бека, было бы «впечатляющим, но не резким и грубым», а также все принимаемые в расчет доводы убедили бы фюрера, по крайней мере, на некоторое время воздержаться от исполнения своих военных планов. То, что Гитлеру не пришлась по душе позиция руководителя Генерального штаба и без не переданного Браухичем вето, доказывает его реакция на июльский меморандум Бека, последовавшая после выслушанного им доклада о нем. Его первым вопросом было: «Кто его читал?» Узнав, что речь идет об ограниченном количестве осведомленных, Гитлер успокоился и решил без всякой шумихи, почти незаметно сместить опасного автора с его поста. Он приказал Браухичу передать автору, что отрицает справедливость его меморандума. Подобная молчаливая игра противоположностей вряд ли была возможна, ведь существовал риск «забастовки генералов» и ее предполагаемого влияния на общественное мнение как внутри, так и вне страны. Но непременным условием для того, чтобы вынужденный отказ от исполнения военных планов был не временным, а окончательным, являлось бы непоколебимое желание генералов настоять на своем требовании.

Здесь можно думать все, что угодно, но Бек справедливо видел в позиции главнокомандующего сухопутными войсками отказ от поддержки его в решающий момент. Его переполняла глубокая горечь, которая и позже не уступила место никаким другим чувствам. Годы спустя, когда речь в разговоре заходила о тех драматических событиях 1938 года, его, всегда спокойного и сдержанного человека, охватывало страстное волнение. Не раз автор был свидетелем подобной вспышки чувств. Затем происходило следующее: Бек напрягался, его глаза вспыхивали яростью и презрением, и, грозя кулаком, он говорил: «Браухич меня предал!..»

Для Бека все было ясно и в поведении главнокомандующего. Он не предавался иллюзиям и прекрасно понимал, что его борьба была напрасной и что в его распоряжении больше нет средств, чтобы предотвратить несчастье. Но он не был потрясен такой развязкой – часто в последние месяцы такой исход казался ему вполне вероятным, а в разговорах с Хоссбахом говорил, что знает, как поступить. Он твердо решил уйти в отставку.

Многие полагали, что Беку лучше остаться на своем посту в это критическое время в надежде все-таки добиться успеха. Не было недостатка в подобных советах и со стороны ближайшего к нему окружения. Одному бывшему подчиненному, который умолял его не уходить в отставку, Бек ответил: «Насколько я понимаю, уже слишком поздно». Он прекрасно осознавал, что после передачи его меморандума Гитлеру нужно будет принять в расчет необходимость оставить свой пост, пусть и не сразу, чтобы избежать неприятной шумихи, но при ближайшей подходящей возможности. Против этого восставала внутренняя гордость этого самого по себе очень бескорыстного человека. Однако определяющим для его решения оказалось его понимание долга, которое запрещало ему и дальше оставаться на своем посту, что могло бы превратить его в безвольный инструмент выполнения решений и приказов, которые претили ему. Давайте вспомним его слова, обращенные к Фричу: «То, что руководитель Генерального штаба говорит, должно соответствовать его поведению. Несоответствие между словами и поступками было бы для него смертельным и губительно повлияло бы на Генеральный штаб. Если он понимает, что находится перед ситуацией, которая при тщательнейшем рассмотрении субъективно оставляет ему только этот выход, – и абсолютно все равно, даже если его точка зрения объективно ошибочна, – то в интересах Генерального штаба он должен оставить свое место другому». Бек был верен своему слову.