Первое подробное русское описание Юга Африки
Первое подробное русское описание Юга Африки
Появлением этих подробных записок мы обязаны случаю. Задания «сверху» автор не получал, и заход его корабля на мыс Доброй Надежды не планировался.
Это первое подробное описание, сделанное нашим соотечественником, оказалось поразительно интересным. Наблюдательность, цепкость видения, широта взглядов, умение дать верную оценку. Автор записок — Василий Михайлович Головнин, командир шлюпа «Диана», который первым из русских кораблей причалил у мыса Доброй Надежды.
Судно казалось мало пригодным для далекого похода. Это был лесовоз, построенный на Свири; он пришел в Петербург, доверху груженный лесом. Кандидатура командира многим, должно быть, тоже казалась не бесспорной. Он не был еще ни начальником департамента морского министерства, ни членом многих научных обществ, ни членом-корреспондентом Академии наук, не входил в Совет Российско-Американской компании. Его имя еще не было нанесено на карты Курильских островов, Новой Земли, полуострова Ямал.
Подготовка плавания стала для Головнина первым по-настоящему крупным делом. Оказалось оно крайне сложным. Судно пришлось не просто снаряжать, а переоборудовать. Свирский лесовоз был, разумеется, построен для совсем иных целей и, конечно, не обладал необходимой прочностью. «Что же принадлежит до крепости судна, — писал Головнин, — то надобно сказать, что она не соответствовала столь дальнему и трудному плаванию: построено оно из соснового лесу и креплено железными болтами; в строении его были сделаны великие упущения, которые могли только произойти от двух соединенных причин: от незнания и нерадения мастера и от неискусства употребленных к строению мастеровых». Головнин сетовал, что строитель лесовоза «связал члены оного так только, чтобы можно их было в виде судна довести Невой до Петербурга».
Почему же все-таки была выбрана «Диана»? Головнин писал: «В выборе удобного для сего похода судна представилось немалое затруднение, ибо в императорском флоте не было ни одного судна, способного, по образу своего строения, поместить нужное количество провиантов и пресной воды сверх груза, назначенного к отправлению в Охотский порт» [33].
В тот момент, в апреле 1808 г., Головнину шел 33-й год, он был еще только лейтенантом. Но в плаваниях — уже четырнадцать лет. За участие в битве со шведами на корабле «Не тронь меня» получил медаль.
В 1806 г., перед назначением капитаном «Дианы», Головнин только что прибыл из Англии. Стажировался там с 1802 г. Да и прежде служил за границей: в 1793–1794 гг. — в Стокгольме, в 1798–1799 — в Англии. Так что чиновники петербургского морского ведомства личность его представляли, должно быть, весьма смутно. И назначая командиром сложного похода, доверились похвальным аттестациям английских адмиралов Уильяма Корнуэллиса, Горацио Нельсона и Кодберта Коллингвуда, под началом которых Головнин плавал больше трех лет — в Вест-Индии, в блокаде Кадикса и Тулона. Головнин сам писал в своей «Краткой биографии»: командиром «Дианы» он был назначен «в уважение рекомендации английских адмиралов».
Но выбор был верным — Головнин был не только отличным моряком, но и высокообразованным человеком. Читал не только Кука и других путешественников, но и Руссо, Вольтера, Дидро, Монтескье. Был настоящим патриотом: всматриваясь в жизнь чужих стран, болел за свою, примечал ее недостатки и говорил о них вслух. Не терпел показухи, потемкинских деревень. Возмущался, когда начальник Главного морского штаба накануне «высочайшего» смотра Кронштадской гавани велел выкрасить у кораблей те борта, которые будут обращены к императору. Его любовь к отчизне проявлялась не в чванливости, не в шельмовании других народов, а в стремлении улучшить жизнь своего.
И капским заметкам Головнина веришь. Критикуя чужих, он не щадил и своих соотечественников. Попав с Юга Африки на Камчатку, сетовал, что «всякий чиновник и всякий солдат имел право с бочонком вина разъезжать по Камчатке и торговать с жителями, спаивая их с ума и употребляя разные обманы, чтобы выменять у них не только пушной товар, но и последний кусок дневной их пищи». И об управлении этим краем: «Когда мы видим часто дерзких смельчаков, которые, не страшась ссылки в Сибирь, употребляют с успехом во зло сделанную им доверенность и обогащаются в самых столицах, грабя казну и ближнего, то чего же должно ожидать от подобных сим людей в странах, отдаленных от высшего правительства на многие тысячи верст, где они управляют народами, не имеющими почти никакого понятия о законах и даже не знающими грамоты?»
Об управлении Сибирью: «Сибирь исстари была земля ябед и доносов… Бывали там чиновники, которых одна честь побуждала служить, так сказать, на сем краю света, но весьма редко; и все такие были притеснены сверху за то, что нечем им было поделиться, а снизу оклеветаны и обруганы потому, что ворам и грабителям не давали воли».
Критику Головниным действий Российско-Американской компании можно сравнить разве что со словами декабриста Пестеля в его «Русской правде»: «Самые нещастные народы суть те, которые управляются Американскою компаниею. Она их угнетает, грабит и нимало о существовании их не заботится; почему и должны непременно сии народы от нее быть совершенно освобождены».
Конечно, Головнин понимал, что его критика раздражает и чиновников, и обывателей. В своей «Краткой биографии» он писал о себе (в третьем лице): «Весьма любопытное его путешествие в 1810 году из Камчатки в Америку и обратно с подробным описанием колоний Российско-Американской компании по разным причинам не напечатано и, вероятно, не будет напечатано». И пояснил: «Потому что в оном слишком много правды сказано на счет правления компанейского в Америке».
Не увидела света при жизни Головнина и его работа «О состоянии Российского флота в 1824 г.» — его тревога и горечь за судьбу флота. Не прикрыл скромный псевдоним «Мичман Мореходов». Не спасли реверансы перед новым самодержцем — Николаем I.
Критика Головниным российских порядков важна здесь потому, что именно она, на наш взгляд, давала ему право критиковать чужие народы. Так же рассуждал и историк и писатель Юрий Владимирович Давыдов, добрый друг одного из авторов, увы, давно ушедший. В своей книге «Головнин» он рассказал, как досталось Головнину, когда он, уже адмиралом, осмелился написать об истории кораблекрушений в российском флоте. «…Вот тут-то и началось. Ого, как возопили мундирные люди, виновники различных крушений. Теперь они были в больших чинах и не хотели, не желали, чтобы им кололи глаза прошлым. Как они вознегодовали, как брызнули слюной! Еще бы: Головнин осмелился вынести сор из избы. Как же так, господа? Да у нас в России все распрекрасно. А ежели когда и попутал бес, то зачем же тащить напоказ? А что в европах-то скажут, ась? Разве ж так поступают благонамеренные сыны отчизны?» [34]
…Чтобы составить о Южной Африке обоснованное суждение, у Головнина были все возможности: «Диана» стояла там тринадцать месяцев. И опирался Головнин не только на свои впечатления. «На мысе Доброй Надежды я перечитал почти все, что только об нем ни было писано, и сравнивал между собой замечания и мнения о разных предметах мною читанных авторов», — писал он.
Столь долгое пребывание в Южной Африке не входило в планы Головнина. Когда «Диана» входила в Саймонстаун, военный порт рядом с Кейптауном, казалось, можно было ждать доброго приема. Встретивший корабль английский капитан Корбет был старым знакомцем Головнина: служба в британском флоте оставила ему немало таких знакомств. Но эта встреча с Корбетом оказалась весьма неприятной. Узнав, что «Диана» — русское судно, он, даже не спросив, откуда и куда «Диана» следует, отправился на британский флагманский корабль. Затем с флагмана прибыл лейтенант, задал обычные вопросы и тоже удалился. После чего Головнину объявили, что ввиду войны между Англией и Россией его судно — военный трофей.
Война с Англией, объявленная Александром I, шла уже полгода. Но «Диана» в течение 93 дней не заходила ни в один порт, а на последней стоянке, в Бразилии, о войне еще не слыхали. Правда, отношения России с Англией были натянутыми еще накануне плавания. В июле 1807 г., когда «Диана» отчалила от кронштадтского пирса, Александр целовался с Наполеоном в Тильзите. Потому-то в Англии Головнин на всякий случай выхлопотал у британских властей «такой паспорт, который обыкновенно дают воюющие державы неприятельским судам, отправляемым, подобно нам, для открытий».
В Капстаде Головнин и предъявил этот документ — охранное свидетельство, в котором говорилось, что «Диану» не надо задерживать, поскольку ее поход не преследует военных целей. В какой-то мере подействовало. Английское командование на Капе, по словам Головнина, решило, что «шлюп должен оставаться здесь не так, как военнопленный, но как задержанный под сомнением по особенным обстоятельствам… Команда вообще будет пользоваться свободой, принадлежащей в английских портах подданным нейтральных держав».
Головнин даже впоследствии, когда он, казалось бы, мог как угодно очернить задержавших его англичан, не стремился выдавать себя за мученика, а их — за жестоких тюремщиков. «Дружеское и ласковое обхождение с нами англичан и учтивость голландцев делали наше положение очень сносным».
И в мае 1809 г., когда Головнин все же решил поставить паруса и уйти, не дождавшись разрешения британских властей, англичане не сделали ничего, чтобы задержать или преследовать «Диану».
Этому вынужденному пребыванию Головнина на Юге Африки мы и обязаны появлением его записок.
Капскую колонию только что, в разгар наполеоновских войн, захватили англичане. Наполеон придавал Капу большое значение. «Мы должны взять Египет, если уж не можем выгнать Англию с мыса Доброй Надежды», — говорил он. Ведь и до него французские политики заглядывались на «морскую таверну» — флот и войска Людовика XVI накануне Великой французской революции захватили ее и удерживали три года. Но после Трафальгарской битвы, где Нельсон уничтожил французский флот, Наполеону оставалось лишь утешаться: «На Эльбе и Одере мы получим нашу Индию, наши испанские колонии и наш мыс Доброй Надежды».
И все же судьба Капской колонии, когда туда пришла «Диана», еще не была решена. Неясно было, обосновался ли британский флаг здесь надолго, или это лишь временная оккупация и с концом войны сюда снова вернутся голландцы. Ведь англичане однажды уже ушли отсюда: захватили Кап в 1795 г., а в 1802-м, по Амьенскому миру, оставили. Эта оккупация была второй. Она началась в 1806-м, за два года до прихода «Дианы». Вместе с англичанами в колонию явилась новая жизнь, куда более бурная. Англичане принесли сюда новый, XIX век.
Это время и запечатлел Головнин. Сравнивая положение колонии при Голландской Ост-Индской компании и при английских властях, он сделал вывод, что под британским правлением колонистам живется лучше и хозяйство их растет быстрее.
Как моряк он на первое место ставил сведения, важные для русских кораблей, которые окажутся здесь после него. Поэтому больше всего писал о течениях, ветрах, погоде, гаванях. Тут его сведения энциклопедичны. Затем — о том, какими припасами здесь можно обзавестись и как избегать обмана купцов и торговых агентов. И тоже подробнейшие инструкции.
Стоит привести названия разделов большой главы «Нынешнее состояние колонии». Они наглядно говорят о том, что Головнин охватил самые разные стороны жизни колонии.
«Пространство колонии, разделение ее, число жителей, гражданское и военное правление, описание Капштата и Симансштата».
«Произведения колонии, нужные мореплавателям; обманы, употребляемые купцами при снабжении судов; средства с выгодою запасаться всем нужным, не имея помощи в агентах, и цены съестным припасам и вещам».
«О характере, обычае и образе жизни жителей. Их склонности, добродетели, пороки, занятия, расположения к иностранцам и пр.».
«О внутренней и внешней торговле».
«Географическое положение мыса Доброй Надежды относительно к мореплаванию; заливы и рейды; моря, его окружающие; ветры, погоды и течения и все прочее, принадлежащее к мореплаванию».
Какими же увидел Головнин тогдашних поселенцев? Тех, кто позднее стал известен как буры, а в наши дни называют себя африканерами (по-голландски — африканцами), со своим особым языком — африкаанс. В то время их называли голландцами, они еще не утратили связи со своей прародиной. Правда, многие местные белые были потомками выходцев из Франции, но Ост-Индская компания старалась вытравить употребление французского языка и весьма в этом преуспела.
О колонистах Головнин судил осторожно. Признался, что сельских жителей знает мало, да и горожанам старался не давать резких оценок. Но все-таки европейски образованному Головнину бросилась в глаза слабость связей колонистов с европейской культурой. «Здешние голландцы, занимаясь с самой юности только торгами и изыскиванием способов набогатиться, недалеко успели в просвещении, и потому их разговоры всегда бывают скучны и незанимательны. Погода, городские происшествия, торговля, прибытие конвоев и некоторые непосредственно касающиеся до них политические перемены суть главные и, можно сказать, единственные предметы всех их разговоров. Они или делом занимаются, или курят табак, до публичных собраний не охотники и никаких увеселений не терпят. Молодые люди танцевать любят, но у себя в домашних собраниях; в театре, однако ж, бывают, но, кажется, более для обряда: во всю пьесу они беспрестанно разговаривают между собою и, по-видимому, никакая сцена их тронуть не может в трагедии или рассмешить в комедии».
Головнин осуждал капских голландцев за их обращение с рабами. «Главнейший из их пороков есть, по мнению моему, жестокость, с каковою многие из них обходятся со своими невольниками… Невольников содержат в здешней колонии очень дурно… Сказывают, что с тех пор, как англичане ограничили жестокость господ в поступках к своим невольникам и запретили торговлю неграми, их стали лучше содержать и более пегчись о их здоровье. Скупость, а не человеколюбие, без всякого сомнения, была причиною такой перемены: невозможность заменить дешевою покупкою умерших негров заставила господ обходиться лучше со своими невольниками».
О самих невольниках, да и вообще о небелых жителях колонии Головнин писал мало. Близко общаться с африканцами, будь то свободные или рабы, ему, конечно, не пришлось. Иностранцы, бывавшие тогда в России, тоже не часто писали о крепостных — ведь говорить с ними они не могли.
Головнин подметил и зарождение неприязни между голландцами и англичанами — той неприязни, которая определила политическую историю страны в XIX веке. Головнин не винил ни одну из сторон, просто пытался вникнуть в причины.
При Голландской Ост-Индской компании колонистам жилось трудно. Она даже не разрешала им напрямую торговать с проходящими кораблями — только через ее посредство. А о наказаниях того времени Головнин привел свидетельства очевидца — англичанина Джона Бэрроу. Одно из них, порка, измерялось числом трубок, которые курил чиновник; он мог курить медленнее или быстрее, продлевая или сокращая пытку.
Все это англичане отменили. «Здешние колонисты… можно сказать, переселились в земной рай с покорением колонии английскому оружию, в сравнении с варварским, купеческим правлением, под тяготою коего они стенали. Безопасность жизни и имущества, ничего не значащие подати, совершенная свобода говорить и делать все то, что только не противно законам, справедливейшим в свете, и полная воля располагать и пользоваться произведением своих трудов суть главные выгоды, приобретенные жителями по великодушию своих завователей». Но это отнюдь не расположило голландских колонистов к британцам. «Несмотря, однако ж, на все сии выгоды, доставленные колонии британским правительством, большая половина жителей обоего пола терпеть не могут англичан».
Причина такой неприязни, по мнению Головнина: «Непомерная гордость и беспрестанное тщеславие, коих англичане никогда и ни при каком случае скрыть не умеют, из всего света сделали им явных и тайных неприятелей… Нет ничего справедливее сказанного лордом Честерфильдом в наставлении своему сыну, что тяжкая обида позабывается скорее, нежели колкая насмешка». Современники могли усмотреть, что Головнин пристрастно относился к Великобритании, глубоко уважал английские порядки. Но слепого пристрастия не было. Многое у англичан он критиковал.
Это первое подробное и опубликованное русское описание Капской колонии дало российскому читателю весьма полное представление об этом крае земли. Более всесторонней и четкой характеристики увиденного на Капе не появлялось в России за все XIX столетие. Отчасти потому, что после Головнина никто не жил там столь долго. Но главное, должно быть, в другом — в личности автора, его кругозоре, наблюдательности.
Южная Африка Головнина куда правдивее того, чем почти через сто лет, в годы англо-бурской войны, пичкали читателя черносотенцы. Для них вся южноафриканская действительность сводилась к тому, что добропорядочные патриархальные буры воюют с «хвалеными либералами» англичанами, и чем больше их убьют, тем лучше.
Книга Головнина вышла в России в 1819 г. и с тех пор издавалась не раз. Нашла она отклик и в Южной Африке. Ее даже перевели на английский язык и издали в том самом Кейптауне, по улицам которого он когда-то ходил. Правда, через полтора столетия — в 1964 г. [35] Но это лишь свидетельствует о ее исторической значимости.
В подстрочных примечаниях перевода даны справки об упомянутых Головниным жителях Капа, английских офицерах, чиновниках. Приведены годы их жизни, должности, титулы, чины. Расшифрованы и разъяснены имена и географические названия, упомянутые Головниным вскользь, с сокращениями. Найден даже подлинник приведенного Головниным извещения в капстадской газете. Его, должно быть, нелегко было найти: Головнин не привел ни названия газеты, ни даты. Ни один факт в книге не опровергнут и не поставлен под сомнение. Наоборот, найденные в Кейптауне материалы даются, как говорится в одной из сносок, «в подтверждение точности сведений, сообщаемых Головниным». Отмечено, что записки Головнина помогли установить, когда и где была построена в Саймонстауне первая обсерватория. Там, где Головнин пишет о Кейптауне и его жителях весьма нелицеприятно, его записи приведены полностью, а мнения не оспорены.
Пребыванию «Дианы» на мысе Доброй Надежды посвящена и глава в книге об истории кейптаунской гавани [36]. Она вышла в Кейптауне в 1985 г. Отношения между СССР и тогдашним правительством ЮАР были враждебными, и это, казалось бы, могло отразиться на публикации. Но — нет! О Головнине написано с большим уважением, хотя он и нарушил данное властям слово не покидать гавань. По мнению авторов, он вполне имел право его нарушить. Дело в том, что Кейптаун запросил правительство в Лондоне, как поступить с «Дианой», но ответ не приходил. Провизия для экипажа «Дианы» была на исходе. Англичане готовы были платить, если его матросы станут работать в порту, но работать на страну, с которой Россия была в состоянии войны, — этого Головнин допустить не мог.
Так что автор книги вполне оправдывает бегство «Дианы», когда вечером 19 мая 1808 г. Головнин приказать обрезать канаты двух якорей и, подняв паруса, ушел в открытое море. Начальнику Саймонстаунского порта, английскому вице-адмиралу Берти, Головнин оставил письмо с объяснением своего поступка. Оставил письма и тем, с кем в Кейптауне и Саймонстауне у него сложились добрые отношения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.