Глава 3 Боги в русских сказках

Глава 3

Боги в русских сказках

Одно из наиболее стойких и светлых воспоминаний детства – наши волшебные сказки. Кажется, с молоком матери мы впитали их фантастические истории. Сказки живут в нашей памяти, но относимся мы к ним довольно легкомысленно. Дело доходит до абсурда. Не так давно многие интеллектуалы увлеклись идеей составления списка из ста лучших книг человечества, которые стоит прочитать каждому школьнику. И если Библию и Гомера в этот список включали почти все составители, то про сборник А.Н. Афанасьева «Русские народные сказки» многие забыли. А между тем, наши сказки – это не только основа образного восприятия окружающего мира и ярчайшие образцы художественного творчества, но это еще и отражение истории народа.

Слово «сказка» первоначально имело совершенно другой смысл, чем сейчас. Оно означало сказанное или записанное слово, имеющее силу документа. Так, в «Мертвых душах» «ревизскими сказками» названы установленные путем ревизии документированные списки крестьян, принадлежащие помещику. В устном обиходе «отобрать сказку» соответствовало нынешнему выражению «снять показание». Корень «каз» с разными приставками порождает слова – сказать, указать, показать и т. д., которые связаны с передачей информации, открытием нового знания. Причем, в изначальном своем значении «сказка» воспринималась, как достоверное знание.

Только начиная с XVII века, это слово начинает употребляться в современном значении. В указе царя Алексея Михайловича 1649 г. говорится: «Многие человецы неразумьем веруют в сон, и в встречи, и в полаз, и в птичий грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылые». Что же произошло? Почему к сказке стали относиться, как к нагромождению небывальщины?

Мы не будем оригинальными, когда напомним, что именно в это время в стране началось наступление на русскую старину. Петр I своими указами уже доканчивал то, что начал осуществлять его батюшка. Увлечение западными идеями потребовало от образованного слоя отказа, в том числе, и от сокровищ народной культуры. Раскол произошел не только в церкви, но и во всем русском обществе. И царь, и его окружение поддержали христианский взгляд на сказку, как на фантазии диких и неотесанных варваров.

Теперь ясно, что это глубоко ошибочный взгляд. Русские сказки – это не только прекрасный язык и потрясающая поэтическая мощь, это еще и отголоски нашей истории. Осколки мифов, из которых выросли основные сказочные сюжеты, принадлежат к числу древнейших мифов человечества. Они открывают, в том числе, и древнейшие верования наших предков. В этом смысле сказки – один из источников для исследования языческих представлений.

В сказках присутствует целый ряд персонажей, которые являются нашими древними богами. Это Баба Яга, Кощей Бессмертный, Чудо-Юдо, Иван и Марья Моревна. Неожиданно, не правда ли? Но это реальность, про которую подавляющее большинство русских людей, к сожалению, ничего не знает. Каждому из сказочных богов в дальнейшем будет посвящена отдельная глава. Здесь же мы ограничимся анализом времени возникновения их образов и «привязкой» богов к рассмотренной в предыдущей главе периодизации язычества. Попутно мы попробуем решить вопрос, к какому времени следует относить создание сказок о богах.

Мифологи основательно поработали над изучением сказочных героев. Баба Яга – хозяйка леса, прародительница природы. Известны сказки, где она наделена гипертрофированными женскими признаками, наподобие палеолитических «венер». А это верный признак эпохи матриархата. Образ Бабы Яги двойственен. Наряду с хорошо известной нам злой колдуньей существовал в сказках и образ благожелательной Бабы Яги, помогающей герою. Другими словами, в какой-то момент Великую богиню, создательницу мира наделили демоническими чертами. То же самое относится к Кощею и Чудо-Юде. Наличие у них враждебности по отношению к человеку – верный признак древности персонажа. Всех этих богов следует отнести к эпохе палеолита. В нашей классификации это эпоха «упырей и берегинь».

Юдо – это уже знакомый нам Уд. Что же до Кощея, то в ряде сказочных сюжетов он замещает Змея, культ которого связан с мужской оплодотворяющей силой. Сказочная игла, выступающая оберегом Кощея, очевидно, метафора фаллоса. Так что и он изначально мыслился как божество плодородия. Между двумя этими древнерусскими «эротами» и Бабой Ягой нет никаких родственных отношений. И ясно почему, время возникновения их образов – эпоха группового брака. В такой ситуации уместно существование одной богини-прародительницы и множества (более одного) богов плодородия. Пыр – один из них. Его образ в сказках, видимо, связан с перышком (Пером) Финиста ясного сокола, но «сказочного веса» будущий Перун не заимел. Может быть, ввиду своей относительной молодости.

Палеолит – время торжества анимистических представлений. Волк из сказки «Об Иване-царевиче, Жар-птице и Сером волке» – это и тотем племени, в котором родился его образ, и божество, которому оно поклонялось. То же самое можно сказать и о Медведе волшебных сказок. Все боги, родившиеся в палеолите, имеют зооморфные черты. У Бабы-яги костяная (птичья) нога, а Чудо-Юдо, как и Кощей, способен оборачиваться Змеем. Иван и Марья, однако, предстают уже в человеческом образе. Это новая генерация богов. Не случайно они противостоят более древним богам – Бабе-яге, Кощею и Чудо-Юде.

Иван – центральный персонаж русских народных сказок. С появлением образа Ивана сказочный эпос обрел и исторические привязки, и национальный колорит. Без Ивана наши сказки обеднеют донельзя. Иван – символ русского народа, его поэтическое «я». Восприятие его, как национального героя, собственно, и есть восхождение к русским богам, осознанию места и роли русских в мире. Вот еще почему так важна датировка «слоя» волшебных сказок об Иване. К этому вопросу мы подойдем с несколько неожиданной стороны.

В сказке все утраивается. У родителей три сына, у царя три дочери, царевна задает три задачи, трижды происходит бой богатыря со змеем, у трех змеев по 3, 6, 12 голов и т. д. Утроение имеется и в других жанрах (в частности, в былине), но там оно встречается редко и главным образом в архаических сюжетах (как в былине о Святогоре). Исконно утроение для самого древнего из всех жанров, а именно для сказки. Как его объяснить?

В самом деле, зачем нужны троекратные повторения? Для нашего сознания это чуждый и непонятный прием повествования. Правда, в сказочном утроении не все звенья равноправны. В.Я. Пропп в книге «Русская сказка» пишет: «В сказках из трех величин только одна подлинно действующая. Утроение складывается по схеме 2+1, три звена утроения не равноправны. Решающим является одно – последнее. Так, из трех братьев только один – герой повествования. Два других брата служат как бы контрастным фоном для него. Из трех задач царевны третья – самая трудная, из трех боев со змеем самый трудный и решающий – третий. Во всех этих случаях мы имеем схему 2+1 (головы змея – 3, 6, 9 = 3?1, 3?2, 3?3 или 3, 6, 12 = 3?1, 3?2, 3?2?2), изредка встречается схема 3+1. Нет схемы 1+1+4. Другими словами, повторение имеет характер нарастания. Это нарастание – позднейшее привнесение, когда троица превращается в единство. Действующим, по существу, является только одно звено – последнее».

Выходит, что в сказочных утроениях есть какая-то нарочитость. Они, в общем-то, не нужны для действия, и их роль – декоративная, не более. Сам В.Я. Пропп признался, что разрешить эту загадку не в силах. Мы же отважимся это сделать. Но прежде, чем приступить к самой проблеме, дадим свою теорию происхождения тройки, четверки и числа «сорок».

Почему Иван-дурак третий сын?

Было время, когда человек только-только учился считать. Каменный век царил на Русской равнине. Математика тогда еще не родилась, но первые числа уже существовали. Их соотносили с черточками, нарисованными на земле или процарапанными на камне. Или с палочками, выложенными вертикально в ряд. Одна палочка означала «один», две палочки – «два», три палочки – «три»…

Имена первым числам давали поэты. За каждым числом они видели определенный образ. Палка – древнейший символ мужского начала, а единица, повторяющая своим видом вертикальный обелиск, – символическое изображение бога плодородия. Наши предки называли его Уд. От словосочетания «Уд он» и произошло числительное «один». Вы скажете, появились другие гласные. Но слову-то не одна тысяча лет, а при произношении сохраняется, в первую очередь, каркас согласных.

Вся мифология, вся первобытная культура пронизана эротизмом. Было бы даже странно, если бы это не нашло отражения в названиях цифр. Представьте рисунок, на котором изображены две вертикальные черты. Он обратит нас к мысли о прекрасном сокровище, данном женщине. Число «два» олицетворяет женское начало, причем, в своем изначальном, девственном обличье. Два – по-другому, дева. Если на образном уровне единицу можно соотносить с ветхозаветным Адамом, то двойку – с Евой.

Третий в их компании, небезызвестный Змей, слывет искусителем женских сердец, вдохновителем исполнения их заветных желаний. Суть такого рода удовольствий прекрасно выражает слово «три»: ласкаясь, возлюбленные трутся друг о друга. Три – это сочетание единицы и двойки, слияние мужского и женского начал, вернее, входа первого во второе. Русские до сих пор характеризуют это действо глаголами «дери», «драть». Они-то и таят в себе сокровенный смысл ругательного ныне слова «дурак». А в своем изначальном значении оно относилось к герою-любовнику, который блестяще владел искусством соблазнения. Иван – третий сын родителей, третьяк или драк (дурак). Числительное таит в себе скрытый смысл, который переносится на сказочного героя и определяет, тем самым, его образ.

Число «три» символизирует любовь, и не какую-нибудь безответную и платоническую, а взаимную, страстную, ненасытную. Вот почему третий тост мужчины всегда поднимают за женщин. Тройка – единственное число в последовательности положительных чисел, которое равно сумме двух предыдущих. Это подчеркивает ее избранность, внутреннюю сложность и в то же время гармоничную целостность. В мифологии число «три» подразумевает существование единства верхнего, нижнего и среднего миров, а в христианстве отражает суть божественного устроения. Тройка несет Русь!

Особая роль четверки

Для филологов происхождение слова «четыре» темно и неясно. От безысходности они выводят его из греческого языка. И совершенно напрасно. Для начала напомним, что слово «чета» – значит двоица, пара. Если же к нему присоединить глагол «ярить», имеющий смысл «разжигать похоть», то сложится как раз та праформа, из которой и выросло числительное «четыре». Означает оно «отъярить деву дважды». В таком художественном определении заложена и реальная математика: дважды два – четыре.

Всегда приятно убедиться, что открытое тобой правило работает. Но для пятерки и превышающих ее цифр оно уже дает сбой. Четверка обозначает границу, за которой закон наименования чисел меняется. Эротический подтекст в названиях следующих цифр исчезает. Есть и другие доказательства избранности четверки.

Будем считать, например, дома и следить за окончанием существительного. Что получится? Один дом, два (три, четыре) дома, но … пять (сто) домов. Существительное, начиная с цифры «пять», употребляется в родительном падеже множественного числа. Два, три, четыре дома – это уже несколько домов, но для их счета используется родительный падеж единственного числа. В составных числительных существительные подчиняются тому же правилу: «24 дома», но «25 домов». Эта древняя остановка на четырех не ограничивается только числами единичного разряда. Она проявляется и в счете десятков (тридцать, но сорок и пятьдесят), сотен (четыреста, но пятьсот), тысяч (4 тысячи, но 5 тысяч). За исключением числа «сорок», о нем речь впереди, при переходе через четверку соответствующего разряда начинает употребляться существительное в родительном падеже множественного числа.

Удивись, дорогой читатель! Язык сохранил тонкости мировосприятия наших древнейших предков. На вопрос «сколько тебе лет?» ребенок по мере взросления будет отвечать: «Мне два (три, четыре) года», но потом скажет: «Мне пять лет». Забавно, не правда ли, возраст до четырех измеряется в годах, а после – в летах.

Или еще пример, наверное, самый красивый. Будем записывать однотипные наречия, образованные от названий первых чисел, восстанавливая их первоначальный вид и способ образования: одна-жди, два-жди, три-жди, четыре-жди. Но на следующем шаге мы вынуждены написать – пять раз. Чудеса, да и только! Четверка обозначает предел, за которым закон счисления качественно меняется. Разумеется, это наследие давних времен, эпохи каменного века. Но эту реальность сберег наш язык.

Способ записи обсуждаемых наречий открывает нам загадку четверки. Мы привыкли считать десятками, но так было не всегда. Самая первая русская система счисления основывалась на числе «четыре». Единицы счета – один, два, три, четыре – находились в равном положении, после произнесения их при пересчете чего-либо надо было сделать паузу, отсюда «жди» в связанных с ними наречиях. Пятерка выступала первым элементом второй четверки, она открывала новый цикл счета. Сосчитав до четырех, древний вычислитель переходил к новой четверке. Поэтому синонимом слова «опять», в котором первая буква ненароком прилепилась, приросла к более древнему корню, служит наречие «снова». В этом слове первая буква – декоративная, оно родилось из словосочетания «cе (это) ново». По такому правилу в русском языке образовано также множество глаголов и существительных, например, делать – сделать, мена – смена и т. д.

Кажется странным, что основой счета палеолитического человека стало «четыре». Ведь самый простой способ счета осуществляется при помощи пальцев, а их на каждой руке – по пять. В чем же дело? Чего проще, загибай пальцы на руке и шепчи под нос – один, два, три, четыре, пять, а далее отмечай каким-либо образом количество пятков. Но все гораздо интереснее. Счет велся, конечно, на пальцах, но большой палец выступал в роли счетчика. Его последовательное прикосновение к каждому из четырех других пальцев руки соответствовало пересчету очередной четверки чисел.

Почему же была выбрана именно такая система? Ответ открывает само слово «счет». Используя «наше» правило буквы «с», его можно прочитать как «се чет». Человек начинал считать четами (парами). Для нас это удивительно, но ни древние греки, ни средневековые арифметики единицу числом не считали. Традиционно ей присваивали особый статус, поскольку она неразложима на части. Первым числом считалась двойка. Вот почему охотники считали звериные шкуры парами. Счет «двойками» до сих пор используется в спортивных занятиях («раз, два») или для расчета на «первый, второй». Неграмотным солдатам при маршировке в свое время командовали «сено, солома», у современных же военных возобладал счет четверками. Считать так, действительно, удобнее.

Итак, в силу четности четверка была выбрана для счета на пальцах руки. Это свойство предопределило и ее значимость в человеческой культуре. Четыре стороны света, четыре времени года, четверть… Наконец, поэтический «атом» – четверостишие. Союз двух пар рифм в нем прекрасно выражает тот глубинный смысл, который видели в четверке первые математики.

Мистика сорока

В русском языке, как и в большинстве других индоевропейских языков, система числительных имеет почти регулярную структуру. Числа до 10 имеют оригинальные имена, а от 11 до 19 уже составные названия: одиннадцать (один на десять) и т. д. А вот с наименованием десятков уже начинаются сложности. После двадцати и тридцати следовало бы ожидать четыредцать, однако говорят «сорок».

Относительно природы числа «сорок» специалисты спорят. Предложены греческая, тюркская и даже скандинавская гипотезы его происхождения. Принимать их всерьез не следует по одной простой причине: если на Руси был широко принят счет сороками, то ни в Греции, ни у татар, ни в Скандинавии этого в таком масштабе не наблюдалось. В русском пуде содержалось 40 фунтов, в мерной бочке – 40 ведер, в указном ведре – 40 косушек и т. д. Да, Русь платила дань ордынцам сороковинами (ежегодная подать, равная сороковой части наличного имущества), но это лишь доказывает, что для русских была известна и принята такая мера отсчета, и имеет смысл говорить как раз об обратном заимствовании. Московские церкви считались также «сороками». Еще в XVII веке говорили, что в Москве «сорок сороков» церквей, хотя на самом деле их было порядка ста.

Сороками считали звериные шкурки и сибирские охотники. Делали они это прелюбопытным способом. Большим пальцем правой руки, используемым в качестве счетчика, зверолов пересчитывал каждую пару суставов на четырех оставшихся пальцах и, насчитав, таким образом, восемь единиц, загибал один палец левой руки. Операция счета кончалась, когда были загнуты все пять пальцев левой руки, что давало пять восьмерок, одну «сорочку» или число «сорок». Таким образом, «сорок» значит «се рука»! Гласные в этом выражении ближе к нашему времени чуток изменились, но это обычное дело. Почему мы называем рубашку сорочкой? Потому, что она с ручками, с рукавами. Точно так же и звероловы называли свой мешок со шкурками оттого, что к его горловине были пришиты «ручки», использовавшиеся в качестве завязок. И вовсе не потому, что в такую сорочку закладывалось по сорок шкурок.

О том, что число 40 на Руси когда-то играло роль «границы», говорят и некоторые связанные с ним поверья. Так, сорок первый медведь считался роковым для охотника. В связи с этим обратим внимание на символический характер названия знаменитой повести Бориса Лавренева «Сорок первый». Слово «срок» выросло из словосочетания «се рок». Оно не слишком близкий родственник сорока. Здесь проявляется, скорее, ассоциативная параллель: рука – конечность – конец – срок (рок). Но народная традиция прочно соединила два эти слова. Русские мужчины, к примеру, до сих пор обсуждают, можно ли отмечать 40-летие. Число «сорок» играет важную роль в иудейской, христианской и мусульманской религиях. Но истоки его мистического почитания лежат в языческой культуре охотников Евразии.

* * *

Вернемся теперь к обсуждению сказочных утроений. Объясняя происхождение первых числительных, мы показали, что именно «тройка» символизирует любовь, соединение мужчины и женщины. Не «двойка», когда партнеры мыслятся однотипными «единицами» и вступают в отношения, что называется, с равным весом. Женщина имеет превосходство, по крайней мере, в числовом эквиваленте. Наверное, это справедливо и в других отношениях, но мы не будем развивать эту мысль. Для нас важно зафиксировать, что число «три» обрело особое значение в момент появления моногамии, создания семьи. В сказках герой, как правило, сын своих родителей. Это поминается в начале повествования, даже если отец и мать не являются действующими героями. Основной сюжет волшебных сказок – поиск невесты героем. Причем, суженую он ищет не в своем племени, а отправляется за тридевять земель. Следовательно, время сложения первых сказочных сюжетов об Иване (а именно он нас интересует в первую очередь) соответствует эпохе сложения межродовых общностей и межплеменных союзов. Оценим это время (весьма условно) как конец палеолита.

С точки зрения счета выделенную роль играет, однако, не тройка, а четверка. Если троичность – символ духовного восхождения, гармонии и любви, то четверка пригодилась, в первую очередь, для практических дел. И если тройка подразумевала восхождение (или нисхождение) по вертикали: сравни – небесный, земной и подземный миры в мифологии, то четверка выходила на первый план при ориентировке на плоской земле и ее геометрической разметке. «Только в керамике земледельческих племен энеолита впервые появляется и утверждается на тысячелетия принцип четырехкратности. Узловые знаки орнамента располагались на боках сосудов таким образом, что они смотрели «на все четыре стороны». Трипольские четырехчастные жертвенники были точно ориентированы своими четырьмя крестовинами по сторонам света, даже если это направление резко расходилось с ориентировкой стен дома. Крестообразны были не только жертвенники – знак четырехконечного креста вписывался в солнечный диск; крестообразно располагались четыре листа в орнаменте, четыре солнца на сосуде и т. д. Число четыре занимает очень важное место в трипольском орнаменте, но не столько само по себе, сколько в качестве обозначения четырех направлений». (Б.А. Рыбаков. Язычество древних славян).

Родившись в представлениях энеолитических земледельцев («не глубже IV тыс. до н. э.» – Б.А. Рыбаков), принцип четырехкратности прошел через всю позднейшую историю и дожил до наших дней. Он отражал очень важный этап в формировании сознания человека, когда фиксировались понятия сторон света и отрабатывались простейшие геометрические способы разметки засеваемого четырехугольного поля. Тогда же родился и знаменитый коловорот, знак свастики, который арии впоследствии разнесли по всему миру. Но, несмотря на особую роль четверки, число «четыре» не стало сказочным. В некоторых сказках, правда, говорится, что враги грозят герою «со всех четырех сторон», но это единичные примеры. В сказках нет змея с четырьмя головами, и герой не ищет четырехдевятого царства. Все это, на наш взгляд, свидетельствует, что сказочные сюжеты с присущим им пристрастии к тройке сложились ранее IV тыс. до н. э. или, по крайней мере, где-то в близкое к этому время. Так что прояснение проблемы трехкратности в русских сказках привело нас к выводу об их глубокой древности. Не побоимся сказать, что наши волшебные сказки – древнейшие художественные тексты человечества.

Кстати, о четырехдесяти. «Сорок» – еще одно ритуальное число человечества – также отсутствует в русских сказках. Очевидно, его мистифицировали позже и тройки, и четверки. Оно используется в Ветхом Завете, но дата его создания – не ранее второй половины II тыс. до н. э. Основные (связанные с Иваном) сюжеты русских волшебных сказок к тому времени уже давно существовали. И соответственно образ Ивана, как древнерусского бога плодородия, несравненно древнее библейских Иоаннов, будь то Иоанн Креститель или евангелист Иоанн. Академическая наука, утверждая первенство библейских персонажей, обрубает корни русской истории, отрезает ее связи с древними цивилизациями. Наступит время, когда над современными глашатаями молодости русского народа будут смеяться в полный голос, и наша задача – приблизить этот час.

Время сложения цикла сказок про Ивана составило определенный период. В создании этого цикла участвовало не одно поколение волхвов. Изначально появились мифы, где действующими лицами были боги. Вследствие своей глубокой древности они не дошли до нас целиком. Но отдельные их «осколки» стали частью сказок. Отталкиваясь от анализа происхождения и роли числительных в сказках, мы датируем начало создания цикла (формирование древнейших «элементов» сказочной традиции) – IV тыс. до н. э. К этому времени следует отнести сюжеты о встрече Ивана с Бабой Ягой и Кощеем Бессмертным. Ни с той, ни с другим Иван не сражается. Их противостояние, по существу, – это состязание в волшебстве. Был, значит, и у богов «золотой век», когда они еще не воевали между собой.

В героических сказках «Буря богатырь, Иван коровий сын», «Иван Быкович» Иван уже сражается с Чудо-Юдами, которые предстают в виде многоглавых Змеев. Сюжет поединка героя со Змеем – общий для индоевропейцев. Отличия состоят в деталях боя и в именах сражающихся богов. На основании этого мифологи относят (условно) рождение сюжета ко времени распада индоевропейской общности. Традиционно, следуя теории Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова, в качестве даты распада называют III–II тыс. до н. э. Но упомянутые авторы исходят из предположения, что прародиной индоевропейцев была Малая Азия, и потому разрушение общности, в частности, совпадает по времени с появлением на исторической сцене народа хеттов.

Мы не согласны с их точкой зрения. В нашей книге «Древние цивилизации Русской равнины» высказана и обоснована идея северной прародины индоевропейцев, охватывающей междуречье Оки и Волги и прилегающие к ней области центральной России. При таком взгляде время распада общности удревняется, ведь тем же хеттам надо было еще добраться до Анатолии. Точно так же и арийским первопоселенцам Греции – пеласгам, обустроившимся на землях Эллады в III тыс. до н. э., нужно было время, чтобы одолеть путь от Русской равнины до Балкан. В связи с этим представляется более правильным датировать распад индоевропейского сообщества (и соответственно время происхождения сюжета о борьбе героя с чудовищем) рубежом IV–III тыс. до н. э.

Сказки не говорят о родстве Ивана и Марьи. Но в фольклорных песнях они уже выступают братом и сестрой. Имя «Мария» можно прочитать как «мать Ария», а потому Ивана следует причислить к числу арийских богов. Есть у него и индоарийский «брат» Индра, имя которого образовалось из словосочетания «Иван-дурак». У Индры есть оружие – ваджра, которое исследователи, теряясь в догадках относительно значения этого слова, называют палицей бога грома. Но оно читается по-русски: ваджра – это «вода и жар», дождь и молния, союз воды и огня. Чем не метафора громовержца, властителя небесных стихий?

Индоарии покинули Русскую равнину в III–II тыс. до н. э. Уже на территории Индии, приблизительно в середине II тыс. до н. э., их жрецы создали «Веды» – первые книги человечества. Но сказок, похожих на наши, у индоариев нет, и очень похоже, что не было. Это означает, что формирование первых волшебных сказок происходило уже после распада арийской общности, когда индоарии мигрировали на юг. Нам представляется, что наиболее вероятным временем рождения русских сказок следует назвать первую половину II тыс. до н. э. Это время наибольшего возвышения бога Ивана и проникновения его культа в Палестину. (Библейские Иоанны были потомками тех Иванов, которые пришли в «землю обетованную» с Русской равнины). Опять-таки, напомним, «библейское» число «сорок» не встречается в русских сказках, то есть наши сказки родились раньше текстов Ветхого Завета (до середины II тыс. до н. э.).

Сказки сохранили информацию о том, что Иван, как верховное божество, утверждался среди других богов. Бабу Ягу и Кощея он победил, так сказать, силой магии, а с Чудом-Удом расправился уже силой оружия. Но есть один сюжет, который можно интерпретировать как захват Иваном святилища Сварога.

В сказке про Бурю-богатыря Баба Яга, как мать Чудо-Юд, желая отомстить за смерть сыновей, оборачивается большущей свиньей и устремляется за Иваном. Приведем ввиду важности этот сказочный фрагмент полностью: «Приезжает Буря-богатырь Иван коровий сын в деревню; в этой деревне двенадцать кузнецов работают. Вот он крикнул-свистнул молодецким посвистом, богатырским покриком: «Кузнецы, кузнецы! Подите все сюда». Кузнецы услыхали, все двенадцать к нему прибежали: «Что тебе угодно?» – «Обтягивайте кузницу железным листом». Они кузницу духом обтянули. «Куйте, кузнецы, двенадцать прутьев железных да накаливайте клещи докрасна! Прибежит к вам свинья и скажет: кузнецы, кузнецы, подайте мне виноватого; не подадите мне виноватого, я вас всех и с кузней проглочу! А вы скажите: ах, матушка свинья, возьми от нас этого дурака, он давно надоел нам; только высунь язык в кузницу, мы его на язык тебе посадим».

Только успел Буря-богатырь им приказ отдать, вдруг является к ним свинья большущая и громко кричит: «Кузнецы, кузнецы! Подайте мне виноватого». Кузнецы все враз отвечали: «Матушка свинья, возьми ты от нас этого дурака, он нам давно надоел; только высунь язык в кузницу, мы тебе на язык его посадим». Свинья была проста, недогадлива, высунула язык на целую сажень; Буря-богатырь схватил ее за язык горячими клещами и вскричал кузнецам: «Возьмите прутья железные, катайте ее хорошенечко!» До тех пор ее колотили, пока ребра оголились. «А ну, – сказал Буря-богатырь, – возьмите-ка ее подержите: дайте я попотчую!» Схватил он железный прут, как ударит ее – так все ребра пополам».

Искры, вылетающие при ковке металла, подобны звездам, а сам Сварог олицетворяет небо. Кузница – модель Космоса, и число 12, фигурирующее в отрывке, символически указывает на это (12 месяцев в году, 12 знаков зодиака). Сам Иван кузнецом не был, кузня – не его «епархия». Но кузнецы выполняют его приказания. При этом они игнорируют угрозы Бабы Яги, которая рассчитывает, что ее приказания будут исполнены. Иван приходит в кузницу как хозяин, демонстрируя, тем самым, свое верховное положение по отношению к Сварогу.

Начало производства железа на Русской равнине из болотных и озерных руд следует относить к началу второй половины II тыс. до н. э. Поэтому сам по себе этот сказочный сюжет достаточно поздний. Очень может быть, что он был добавлен в сказку даже несколько веков спустя. Но тогда это только продляет тот период, когда Иван был верховным божеством русского Олимпа.

Итак, подведем итоги. Волшебные сказки являются важнейшим источником по истории русского язычества. В них, как мы показали, присутствуют и противостоят друг другу два поколения богов: палеолитические боги – Баба Яга, Кощей Бессмертный и Чудо-Юдо, и неолитические божества – Иван и Марья. Следуя предложенной ранее периодизации, первые соответствуют этапу индоевропейского единства, вторые – арийскому этапу русской истории. В «славянорусский» период власть на русском Олимпе перешла к другим богам, но волшебные сказки продолжали жить в народе. И то, что сегодня мы можем почерпнуть в них информацию многотысячелетней давности, иначе, как чудом, назвать нельзя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.