Глава IV Начальник петербургского ополчения

Глава IV

Начальник петербургского ополчения

Начало нового века ознаменовалось для России многими войнами. В 1806 году в очередную войну вступила Турция. Стремясь восстановить свое былое господство в районе Черного моря, рассчитывая на союз с Францией, она хотела отторгнуть от России Крым и Грузию. В 1808-м в союзе с Англией, также рассчитывая на реванш, в войну вступила Швеция.

Разобщив свои силы на черноморском и прибалтийском направлениях, Россия оказалась не в состоянии завершить быстрый разгром противников. Война затягивалась. Царь вынужден был произвести некоторые перемещения в высшем командном составе армии. В марте 1808 года генерал Кутузов, оставив должность киевского губернатора, направляется в Молдавскую армию, где принимает командование главным корпусом. Еще через год корпус Кутузова оказывается под крепостью Браилов. С первых же дней прибытия, используя богатый опыт и инженерные знания, генерал начинает тщательную подготовку штурма. Подготовка была прервана неожиданным вмешательством командующего армией фельдмаршала А. А. Прозоровского, приказавшего «крепостью немедля овладеть». Сопротивление Кутузова столь необдуманному решению успеха не имело. Самонадеянность фельдмаршала была жестоко наказана. Несмотря на большие потери, штурм оказался неудачным. Вину же за плачевный исход боя в своем донесении в Петербург Прозоровский возложил на командира корпуса. Александр I, получив возможность «реабилитации» за Аустерлиц, немедля воспользовался ею. Кутузов от командования главным корпусом был отстранен. Повелением царя его должны были перевести командовать резервным корпусом, находившимся на второстепенном направлении в той же армии. Однако Прозоровского такое решение не устраивало. Не желая иметь свидетеля своих неблаговидных поступков, он ходатайствует перед царем о полном удалении Кутузова из вверенной ему армии.

Повторным рескриптом царя Кутузова назначают литовским военным губернатором.

Михаил Илларионович, конечно, не мог не понимать происходившего. Еще в 1809 году он писал в Петербург Екатерине Ильиничне: «…Состояние мое здесь становится мне тяжело при всем моем терпении. Фельдмаршал делает все по советам других. Однако же за всякую неудачу сердится тут же и на меня так, как бы точно делал по моему совету. Мое положение тем тяжелее, что я должен скрывать все неудовольствие мое, не показывать никому виду, чтобы не испортить службы. Да и тебя прошу никому об этом не говорить и ко мне об этом не писать, буду терпеть, пока смогу…»

Должность литовского военного губернатора (по количеству находящихся там войск, должностному положению и окладу) была третьестепенной. Неслучайно Михаил Илларионович снова писал Екатерине Ильиничне: «…Правда, что расстройка моему состоянию переводится совсем в Вильну… и ежели оставят при обыкновенном содержании военного губернатора, то, ей-богу, жить в Вильне невозможно… Прозоровский что-то писал на меня, то есть налгал, а я имею свидетелей всю армию, которая вся, кроме подлых интриганов, обо мне жалеет…»

В июле 1809 года Кутузов снова был в Петербурге. Радость встречи с семьей омрачалась безуспешными попытками показать истинное положение дел под Браиловым. В августе того же года он снова оказался на посту литовского военного губернатора. Пришлось начинать все сначала. Жизнь как бы отбросила Кутузова на десяток лет назад.

Между тем обстановка в Европе становилась все более напряженной. Наполеон энергично готовился к вторжению в Россию, рассчитывая на союз с Турцией и Швецией. Обстоятельства требовали немедленного прекращения войны как на юге, так и на севере.

В этой сложной ситуации Александр I, несмотря на свою неприязнь к Кутузову, весной 1811 года вынужден был отправить его снова на юг, на должность главнокомандующего всеми находящимися здесь войсками.

Положение там было к тому времени чрезвычайно трудным. В связи с отправкой пяти дивизий на западную границу группировка русских войск насчитывала всего 46 тысяч человек. Турецкая же 70-тысячная армия под командованием великого визиря Ахмет-паши, имея превосходство, сама перешла в наступление. В неравных условиях борьбы Кутузову предстояло не только одержать победу, но и принудить Турцию к заключению мирного договора.

Сразу же по прибытии в армию новый главнокомандующий производит решительную перегруппировку войск. Вместе с тем он же наряжает отряд генерала Орурка для связи с сербами и создает болгарское ополчение.

Уже в июле 1811 года Петербург был приятно удивлен военной хитростью генерала. Уступая противнику в силах, Кутузов блестяще выиграл Рущукское оборонительное сражение. Турецкая армия, потеряв более пяти тысяч человек, не только не смогла овладеть крепостью, но и была преследована на десять верст. Осенью того же года Петербург жадно ловил сообщения из Молдавской армии. События горячо обсуждались всюду. Особенно много гостей бывало в доме Екатерины Ильиничны, регулярно получавшей письма от мужа. Одни хотели знать обстоятельства нелепой гибели сына великого русского полководца Александра Васильевича Суворова — генерал-лейтенанта Аркадия Александровича, утонувшего в реке Рымник на том самом месте, где отец его когда-то одержал замечательную победу над турецкой армией, другие — подробности блистательной победы русских войск при Слободзее.

Суть же событий была такова. 27 июня русские, упорно защищавшие ранее Рущук, неожиданно взорвали крепость и отошли на северный берег Дуная. Замысел Кутузова состоял в том, чтобы, «предложив» преследование своей армии, заманить часть сил противника на другой берег реки. В этом случае представилась бы возможность разгромить турецкую армию небольшими силами порознь. Сначала уничтожить оставшуюся часть на южном берегу, затем — на северном.

Внимательно следя за противником, решительно пресекая малейшие попытки усиления войск Ахмет-паши, Кутузов стал терпеливо ждать. А пока, используя давние «дружеские» связи (в период пребывания в Константинополе с дипломатической миссией Кутузов был лично хорошо знаком с Ахмет-пашой), обменивался с ним письмами и подарками. «Везир, — писал он Екатерине Ильиничне, — получил от меня накануне баталии шесть фунтов чаю, он до него охотник, и приказывал мне, прислав лимонов и апельсинов. Мы с ним весьма учтивы и часто наведываемся о здоровии».

В сентябре в Петербург поступило сообщение о том, что 40-тысячное турецкое войско форсировало Дунай, овладело плацдармом и оказалось в полукольце русской армии. А еще через месяц произошло нечто невероятное. Отряд генерала Евгения Ивановича Маркова тайно переправился на правый берег Дуная и, внезапно атаковав, разгромил пребывавшее там в спокойствии 20-тысячное войско янычар. Еще до того, как Ахмет-паша смог что-либо предпринять, этот же отряд оказался в тылу войск, переправившихся на северный берег, приступив одновременно с кораблями Дунайской флотилии к артиллерийскому обстрелу неприятеля. Теперь основные силы турецкой армии оказались не только окруженными, но и отрезанными рекой. Не желая нести потери, Кутузов снова стал ждать, на сей раз капитуляции армии Порты, что и должно было привести к заключению с Турцией столь необходимого России мирного договора. «Положение войск турецких на сей стороне, — доносил Кутузов в Петербург, — пребедственное. 8-й день как уже они не имеют хлеба и питаются лошадиным мясом без соли».

К сожалению, Петербург оказался не столь выдержанным. Кутузова обвиняли в пассивности, неспособности решить возложенную на него задачу. Особое негодование вызвал побег верховного визиря из окружения: «Кутузов сделал услугу своему приятелю», — утверждали злые языки. Кутузов же оным побегом остался весьма доволен. «Побег везира приближает нас к миру. Везир, находящийся в плену, лишается полномочий на ведение мирных переговоров», — растолковывал он царским соглядатаям.

Действительно, вскоре было получено письмо от Ахмет-паши с просьбой о перемирии. В связи с этим в донесении в Петербург Кутузов писал: «…Предложения везира бессомненно и весьма малозначащи, но я почел нужным воспользоваться таковым сделанным от него первым шагом, дабы начать предварительные объяснения о мире и свести его до благоразумной базы».

В середине ноября бо?льшая часть турецкой армии, переправившаяся на северный берег Дуная, погибла от голода, болезней и обстрелов. Оставшиеся 12 тысяч человек сдались в плен «на сохранение» вместе с бунчуками и пушками.

В военных действиях при Слободзее ярко проявились новые черты в полководческом искусстве Кутузова — отказ от устаревших способов кордонной системы с осадой крепостей, «с достижением победы над превосходящим в силах противником в полевом сражении, с подготовкой и проведением широкого и сложного маневра».

С гибелью отборного турецкого воинства на Дунае первый этап борьбы — военный — был завершен блестяще.[132] Наступал второй, не менее трудный — дипломатический.

Достигнуть «благоразумной базы» оказалось, однако, делом непростым. Турция, подстрекаемая Наполеоном, лавировала, всячески затягивая мирные переговоры. В этой ситуации Кутузов как главнокомандующий возобновляет успешные боевые действия, а как дипломат убеждает представителей Турции в большой опасности агрессивной политики Франции для их страны и в необходимости скорейшего заключения мирного договора.

5 мая 1812 года в Бухаресте предварительные статьи договора были подписаны. Россия не только упрочила свое положение в Закавказье, Причерноморье и на Балканах, но и получила возможность действенной подготовки к отражению готовившегося нападение наполеоновских войск.

Иными словами, Кутузов не только обезопасил южный фланг России, но и за месяц до французского вторжения «увел из-под носа Наполеона одного из важных его союзников».

Между тем царский двор продолжал проявлять недовольство.

На следующий день после подписания договора в Бухарест прибыл из Петербурга адмирал П. В. Чичагов с рескриптом об отстранении Кутузова как от командования армией, так и от дипломатических дел. Чтобы придать некую благопристойность принятому решению, Александр I писал, что «желает видеть Кутузова заседающим в Государственном совете». Победителя на военном и дипломатическом поприще император благодарил «почетной отставкой». Кутузову ничего не оставалось, как в очередной раз проститься с соратниками.

В мае 1812 года, оказавшись снова не у дел, Михаил Илларионович уезжает на Волынь, в очередной раз пытаясь привести в порядок хозяйство своего имения, управляющий которого, злоупотребляя доверием, более всего заботился о своем личном благосостоянии. К пребыванию в Горошках вынуждало и бедственное положение семьи. Неслучайно в свете иронизировали: «Насколь блестяще идут баталии у Кутузова, настоль плохи дела у Голенищевой». На сей раз недруги Кутузова были недалеки от истины. В то время как талантливый полководец добивался великолепных побед над превосходящей в силах армией Порты, жена генерала тщетно искала выход из бедственного положения. Возможность при этом оказалась одна. Просить взаймы под залог дома. Однако задача эта была тоже не из простых, и просьба жены Кутузова была уважена Приказом общественного призрения лишь после неоднократных «нижайших» просьб и «согласия» на выделение из полученной суммы 5 процентов в фонд вспомоществования. Оценив дом Кутузовых в 52278 рублей, Приказ «выдал под залог оного сроком на 8 лет 40 тысяч рублей».

Факт поразительный. Семья героя минувших войн (победителя Рущука и Слободзеи, давшего России столь необходимый мир), пользовавшаяся в столице огромным уважением, вынуждена была жить в доме, заложенном в казну. Объяснить все это было нетрудно. Дело в том, что отцовское наследство и пожалованные Кутузову имения были невелики. Занятому беспрерывными походами и дипломатическими миссиями Кутузову вести хозяйство было некогда. Столичная же жизнь в высшем обществе требовала значительных расходов. Не могло не сказаться на семейном бюджете и выделение приданого дочерям Елизавете, Екатерине, Прасковье, Дарье и Анне, вышедшим замуж и ставшим Тизенгаузен, Кудашевой, Толстой, Опочининой и Хитрово.[133]

Пребывание в Горошках на сей раз оказалось кратковременным. Россия с ее 50-миллионным населением стала камнем преткновения в захватнической политике буржуазной Франции. Поставив на колени почти всю Европу, овладев ресурсами завоеванных стран, Наполеон бросает на восток более чем 600-тысячную армию. «Через пять лет я буду господином мира: осталась одна Россия, но я ее раздавлю», — заявил он.

24 июня французские полчища вторглись в пределы государства российского. Как и во времена Чингисхана, над Русью нависла смертельная опасность. В этой обстановке Михаилу Илларионовичу домашние хлопоты (в который уже раз!) пришлось снова отложить. Не ожидая вызова, он сам немедля прибыл в столицу.

Теперь, как и большинство петербуржцев, Кутузов напряженно ждал сообщений из действующей армии. Вести же приходили тревожные.

Предпринятая Александром I попытка урегулировать конфликт мирным путем успеха не имела. Посланник, генерал А. Д. Балашов, вернулся от Наполеона ни с чем.

В то же время оказалось, что, несмотря на надвигающуюся угрозу и на утверждения царя о готовности армии, Россия не была достаточно подготовлена к войне.

Численность приграничных войск, растянутых более чем на полтысячи километров, составляла лишь около 200 тысяч человек. Уступая противнику в силах почти в три раза, войска с тяжелыми арьергардными боями отходили в глубь страны.

План войны был разработан фаворитом царя иностранцем Карлом фон Фулем. Он предусматривал задачу сковать основные силы противника с помощью 1-й Западной армии с опорой на Дрисский укрепленный лагерь, а также с действиями 2-й Западной армии во фланг и тыл французским войскам. Этот план оказался несостоятельным. Он разобщал русские армии. Автор плана Фуль, преподававший Александру I основы военного искусства, не знал ни структуры русской армии, ни ее организации. Не занимая никаких должностей, но получая воинские звания, он стал генерал-лейтенантом. Однако высокомерный пруссак даже не научился говорить по-русски.

Наполеон, используя стратегическую ошибку Фуля, стремился разгромить разобщенные русские армии порознь. Теперь, «дабы Дрисская мышеловка не захлопнулась», армиям приходилось предпринимать отчаянные усилия к отходу и соединению.

Руководство действующей армией находившимся на театре войны императором осуществлялось из рук вон плохо.

Учреждение по управлению Большой действующей армией с сосредоточением власти в одних руках император в действие не вводил, в результате положение военного министра и командующего 1-й Западной армией Барклая де Толли оказалось двусмысленным, к тому же иностранцу Барклаю армия не доверяла. Вынужденный отвод войск горячие головы принимали за предательство. Единства и взаимопонимания в действиях командующих армиями не было. Все это использовалось противником.

Наполеон, считавший киевское направление «ногами России», Московское — «сердцем» и Петербургское — «головой», основные усилия сосредоточил на Первопрестольной, угрожая, однако, и Петербургу.

В июле 1812 года обстановка на петербургском направлении оказалась весьма опасной. В связи с угрозой захвата столицы последовало распоряжение царя о подготовке к эвакуации «святынь» Александро-Невской лавры, Государственного совета, Синода, Сената, министерств, кадетских корпусов, банков, Монетного двора, ценностей Эрмитажа, архивов, Сестрорецкого завода, военных трофеев, статуи Суворова, а также обоих памятников Петру I, кои Наполеон по взятии Петербурга собирался увезти в Париж. Все это назначалось к отправке в Казань. Готовилась к переезду туда же и царская семья.

24 июля Кутузов получил приглашение в Комитет Министров, в журнале которого по этому поводу появилась запись следующего содержания: «1812 года июля 12 дня Комитет Министров имел чрезвычайное заседание по случаю полученного от генерал-лейтенанта Ессена от 9-го числа сего месяца известия, что неприятель, после упорного сражения при селении Ека с генерал-лейтенантом Левизом, превосходными силами понудив его отступить к Риге, занял 8-го числа Митаву, а 9-го числа при Юнфергофе переправился через Двину, почему Рижские форштадты зажигаются и частично сожжены, что коммуникация с Ригою пресекается… Комитет, не имея сведения, в каком числе неприятель в означенном месте перешел, а также приемлются ли какие меры от армии нашей к преграждению ему дальнейшего пути, и соображая, что движения его могут быть прямо на Петербург через Псков или Нарву, возложил именем Его Императорского Величества на генерала от инфантерии графа Михаила Ларионовича Голенищева-Кутузова… чтобы в случае настояния нужды в защите столицы вне оной принял он в свое распоряжение войска, какие для того здесь соберутся».

А тремя днями позже издается царский рескрипт об организации корпуса для обороны Петербурга, командование которым поручается Кутузову. «Михайло Ларионович, — на сей раз, по-видимому, искренне писал Александр I, — настоящие обстоятельства делают нужным составление корпуса для защиты Петербурга. Я вверяю оный Вам. Воинские ваши достоинства и долговременная опытность ваша дают мне полную надежду, что Вы совершенно оправдаете сей новый опыт моей доверенности к Вам».

Между тем дела в действующей армии по-прежнему шли неважно. «Не пройдет и месяца, как мы будем в Москве», — хвастливо заявлял Наполеон.

Как и во времена Минина и Пожарского, на борьбу с иноземными захватчиками начинают собираться силы народного ополчения. Зачинателями этого были жители Смоленска. Их примеру последовали москвичи и петербуржцы.

27 июля дворянство и купечество Первопрестольной, съехавшись по предварительной повестке в Слободской дворец, постановило: собрать ополчение Московской губернии численностью в 80 тысяч человек. Большинством голосов командующим был избран генерал Кутузов.

А через день в дворянском собрании перед собравшимся «состоятельным людом» Петербурга прозвучала страстная речь губернского предводителя дворянства А. А. Жеребцова: «Предки наши… к спасению отечества стекались под знамена государя, каждый со своею дружиною, кто сколько возмог привести на ополчение. Нам остается последовать их примеру… Наша честь, наше отечество, в семействах наших летами отягченные родители, нежные супруги, невинные младенцы, все одними устами требуют пожертвования. Поспешим!.. Соединимся все с оружием в руках!.. Спасем отечество или, умирая, сохраним честь Росса!..»

На общем сходе дворянства, купечества, чиновников и духовенства столицы решили создать ополчение Пeтербурга и Петербургской губернии с выделением по десяти человек со ста душ крепостных.

Приступили к выбору начальника. «Кутузова, Кутузова!» — загремело со всех сторон.

Удалившись с заседания Комитета Министров, генерал Кутузов сразу же приступил к исполнению возложенных на него обязанностей. Обстановка на петербургском направлении требовала принятия быстрых и решительных мер.

Несмотря на то что Михаил Илларионович снова с головой ушел в работу, день 29 июля оказался для него памятным. До генерала дошли слухи о создании в Москве народного ополчения, командование которым москвичи надеялись возложить на него. Вести из Москвы глубоко тронули душу старого воина. Возвращаясь к обеду домой, Михаил Илларионович хотел поделиться новостями с Екатериной Ильиничной. Однако необычная взволнованность супруги насторожила его.

Дома Кутузова ожидала депутация дворян, сообщившая о единодушном избрании его на должность командующего ополчением Петербурга и Петербургской губернии и настоятельно приглашавшая Михаила Илларионовича в дворянское собрание. Генерал не заставил себя ждать. Вот как описал этот эпизод очевидец: «Кутузов приехал, остановился посреди залы и, дав пройти первому впечатлению, произведенному его присутствием, произнес: „Господа! Я вам многое хотел говорить… скажу только, что вы украсили мои седины!“ Слезы покатились из глаз его».

Вместе с тем, вступая в должность командующего ополчением, в письме к императору Кутузов в тот же день сообщает: «17 числа сего месяца Санкт-Петербургское дворянское общество призвало меня в свое собрание, где объявило всеобщее желание, дабы я принял начальство всеобщего ополчения Санкт-Петербургской губернии. Дабы отказом не замедлить ревностных действий дворянства, принял я сие предложение и вступил в действие до сей части, но с таким условием, что, будучи в действительной военной службе, ежели я вызван буду к другой комиссии или каким-либо образом сие мое упражнение… будет неугодно, тогда я должность сию оставить должен буду другому по избранию дворянства».

В сложной обстановке на петербургском направлении Александр I возлагает на Кутузова командование ополчением Петербургской и Новгородской губерний, а также всеми сухопутными и морскими силами, в Петербурге, Кронштадте и Финляндии находящимися.

Иными словами, оборона столицы государства российского препоручалась Кутузову.

Приняв на себя командование, Кутузов сыграл выдающуюся роль в организации обороны столицы. Он сразу же приступил к формированию корпуса, вошедшего в историю Отечественной войны под названием Нарвского. Одновременно он произвел передислокацию войск для создания группировок на угрожаемых направлениях; привел в повышенную боевую готовность находящиеся здесь крепости от Кронштадта до Нарвы; принял меры к инженерному оборудованию позиций, а также к пополнению припасов.

Перемещение войск, занимавшее в обычных условиях недели, было выполнено в считанные дни. Прекрасно зная коммуникации губернии, обладая огромным опытом и организаторскими способностями, Кутузов справился с этой задачей великолепно. Для столь успешных действий немаловажное значение имели, конечно, как чрезвычайные полномочия, предоставленные ему Комитетом Министров, так и личный авторитет генерала, употребленный им особенно при создании управления корпусом, поскольку пришлось перемещать должностных лиц из «знатных персон» петербургского гарнизона.

Уже в конце июля батальоны и полки Нарвского корпуса после форсированных маршей приступили к строительству полевых укреплений — флешей и редутов на Нарвском и Псковском оборонительных рубежах. Одновременно с этим военные чиновники «при помощи обывателей, употреблением их на работу, и в материалах для сего, как то: лесов и прочего» организовали строительство укреплений на витебско-петербургском и псковско-петербургском стратегических направлениях.

Особенно большое беспокойство вызывала у Кутузова Нарва. Поэтому для совершенствования позиций он направляет сюда видного специалиста инженерного генерала X. Шванебаха. Крепость усиливают орудиями морской артиллерии, для обслуживания которых по приказу Кутузова присылают из Кронштадта двести человек нижних чинов. Кроме того, конфисковав частные суда, Кутузов создает здесь речную военную флотилию, укомплектовав ее за счет как моряков, так и местных жителей.

Стараясь знать о каждом шаге неприятеля, он организует тщательную разведку. Для немедленного оповещения о передвижениях французов на почтовых станциях находились в постоянной готовности «резервные кареты».

Всю эту требующую полной самоотдачи работу Михаил Илларионович выполнял одновременно с другой.

29 июля в зале Филармонического общества (на Невском проспекте, 30) были сделаны первые шаги по созданию ополченского войска.

Были учреждены два комитета: устроительный — для приема ратников и экономический — для сбора пожертвований. По настоянию Кутузова были также определены основные обязанности помещиков и привилегии ополченцев. Первых обязали снабдить ратников трехмесячным провиантом и жалованьем по два рубля в месяц, обеспечив их исправной обувью, а также теплыми вещами на зиму. Кроме того, каждый ополченец должен был иметь топор и лопату.

Помещиков обязали также обеспечить обработку полей воинов, сохранить их хозяйства и платить за них подати. Одновременно было решено: каждому дворянину, имеющему в столице дом или близ нее дачу, внести в фонд ополчения по 2 процента их стоимости. Будучи хорошо знаком с административным механизмом столицы, решение этой задачи Кутузов возложил на полицию.

Михаилу Илларионовичу и здесь пришлось столь же много и напряженно работать. Несмотря на немолодые годы, усилившееся недомогание со зрением и увещевания Екатерины Ильиничны, он до полуночи засиживался за составлением Положения об ополчении.

Организационно ополчение состояло из пятнадцати дружин, общим числом 12985 человек. Дружины делились на сотни, а сотни — на десятки. Несколько дружин составляли отряд.

Дружины Кутузов предписывал составлять из людей одного уезда или в соседстве живущих. Люди одного селения не должны были быть «разлучены в рядах», что могло способствовать их взаимовыручке в бою.

Главное же внимание в «Положении» Кутузов уделял обучению ратников. Задача эта была не из простых. В очень короткие сроки людей, не знавших военного дела, надо было обучить строю, стрельбе, приемам действия с оружием, тактике ведения боя. Потому правила обучения, определенные полководцем, были предельно просты. Ратник, говорилось в них, должен:

«1) Знать свое место в шеренге и в ряду и людей, стоящих впереди, позади и по обеим сторонам.

2) Ни в коем случае не отрываться от этих людей, даже в рассыпном строе не терять их из вида.

3) Учить только нести ружье на плече, правильно заряжать, стрелять и действовать штыком.

4) Учить поворотам и маршировать фронтом, взводами по отделениям и нужным построениям; не искать в марше красоты и ограничиться тем, чтобы люди ступали в ногу».

Создание войск подобного рода и в таких масштабах было новым явлением в военной практике того времени.

Дворянство, купечество, мещане и простой люд горели желанием защитить столицу. Однако одного энтузиазма было мало. Поэтому во всем, что касалось организации ополчения, его устройства, содержания, вооружения и обучения, петербуржцы полностью положились на Кутузова. И надо сказать, что они не ошиблись. Кутузов занимался делами ополчения от всей души. «Глядя на него, — писал адъютант полководца А. И. Михайловский-Данилевский, — когда он с важностью заседал в казенной палате и комитетах ополчения и входил во все подробности формирования бородатого воинства, можно было подумать, что он никогда не стоял на высших ступенях почестей и славы, не бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями и степень начальника земского ополчения считал целью своего самолюбия».

Особенно много хлопот доставляло Кутузову вооружение и размещение ополченцев в освободившихся казармах петербургского гарнизона. Бюрократическая система работала на славу, отнимая уйму времени. Для получения ружей из петербургского арсенала следовало направить прошение из военного министерства в императорскую канцелярию, оттуда в походную канцелярию к царю, а затем оно шло в обратном порядке.

Тем не менее задача эта была решена успешно. Вскоре, с исполнением торжественного ритуала, каждому ратнику было вручено ружье, а конным и артиллеристам — сабли или тесаки.[134] По настоянию Кутузова повелением царя для каждой из дружин были изготовлены также ополченские знамена — белые, полотняные, с красным крестом посередине и надписью по обеим сторонам: «Сим знаменем победиши». Ритуал вручения знамени, освящения его и присяга должны были поднимать дух воинов. Головной убор ратника украшался металлическим четырехугольным крестом. Непременным атрибутом экипировки был также кушак. В таком виде, посотенно, ополченское войско гордо маршировало по Невскому.

Кроме пешего ополчения создавались также два конных полка и ополченская артиллерия. Лошади поставлялись из господских конюшен. На собранные средства формировались дружинные обозы.

Немало хлопот доставил подбор начальствующего состава ополчения. Впрочем, офицеров, оказавшихся по тем или иным причинам вне армии, было в столице предостаточно. Трудность состояла в другом — в оценке их способностей и определении соответствующих для них должностей. Исключительное старание и ревностное отношение к делу проявил сподвижник Кутузова по ополчению, его помощник Александр Александрович Бибиков, сын брата Екатерины Ильиничны — Александра Ильича. Рано оставшийся без родителей, он нашел покровительство в семье Михаила Илларионовича. Этот образцовый и храбрый офицер еще в 1789 году «за вступление первым в ретраншемент[135] под Кири» был пожалован крестом Святого Георгия IV класса, а за сражение при Роченсальме получил золотую шпагу.

Карьера Бибикова-младшего чем-то напоминала о служебных невзгодах самого Кутузова. Он то чрезвычайный посланник и полномочный министр царского двора в европейских государствах, то сенатор, то скромный начальник захолустной уездной полиции. Возглавив поначалу первый отряд петербургских ратников, в ходе войны Бибиков принял командование над ополчением Петербургской и Новгородской губерний.

Лето 1812 года выдалось для петербуржцев неспокойным. Французы, неистово рвавшиеся к Москве, находились и вблизи Петербурга. Император, обеспокоенный положением дел, снова требует эвакуации. «…Но не менее того, как я прежде писал, все меры к увозу из Петербурга всего нужного необходимы и времени терять не следует», — повелевал он. Атмосфера в столице была напряженной. На глазах у многочисленной публики сокровища Эрмитажа упаковывались в ящики и на баржах отправлялись в Петрозаводск.

Повсюду царило «превеликое возбуждение народа». В ополчение шли целыми семьями. В дружину полковника Чернова пришли трое родных братьев-мастеровых. Купец Поярков, не имея средств на вспомоществование, привел в ополчение единственного сына. «Велики были и пожертвования. Кто отдавал деньги и драгоценности, кто отказывался от получения жалованья и столовых денег, обращая их на нужды казны». В скором времени сумма пожертвований, собранная экономическим комитетом петербургского ополчения, составила более четырех миллионов рублей.

Волна патриотизма охватила театры столицы. Там шли представления об Александре Невском и Дмитрии Донском, о Минине и Пожарском.

Появился спектакль «Ополчение» и балет «Любовь к Отечеству». На сцену вновь вышел восьмидесятилетний актер Иван Афанасьевич Дмитриевский, бывший некогда кумиром петербургской публики. Теперь это уже был «престарелый инвалид, шедший жертвовать государству драгоценные вознаграждения службы, трудов и крови — солдатские медали, украшавшие его грудь, в молодости геройскую, а ныне уже бессильную, но еще пламенеющую любовью к России».

Зрелище было великолепным. Публика, зачарованная игрой замечательного артиста, приходила в неистовство.

Не меньшее впечатление производил и балет. «Одно появление знамени с надписью „За отечество“ возбуждало слезы и неумолкаемые рукоплескания». Впрочем, публика рукоплескала не только актерам, но и предводителю петербургского ополчения генералу Кутузову, бывавшему в театрах. Екатерина Ильинична, как будто предчувствуя, что проводит с мужем последние дни в их жизни, постоянно просила сопровождать ее на спектакли.

Разумеется, не все шло гладко и просто. Некоторые из дворян, вступив в ополчение, предавались «пьянству и гульбе», а кое-кто из купцов в связи с возросшим спросом на оружие в несколько раз повысил на него цены. Генералу Кутузову пришлось наводить должный порядок среди офицеров и увещевать не в меру предприимчивых торговцев.

Однако вернемся к делам Кутузова — командующего сухопутными и морскими силами, в Петербурге, Кронштадте и Финляндии находящимися.

Располагаясь во втором эшелоне войск, обороняющих петербургское направление, части Нарвского корпуса в короткое время подготовили прочную оборону на ближних и дальних подступах к столице. Они представляли совместно с ополчением внушительную силу, не считаться с которой Наполеон не мог. Уже в это время некоторые из подчиненных Кутузову частей были направлены на усиление корпуса Витгенштейна, прикрывавшего петербургское направление от наседавших на него корпусов Удино, Макдональда и Сен-Сира.

Понимая, что в критической обстановке все силы петербургского направления должны быть слиты воедино, генерал Кутузов уделял сбору информации особое внимание, ему было важно знать детальную обстановку, складывающуюся перед Витгенштейном. С Петром Христиановичем Витгенштейном — человеком незаурядных воинских дарований — Михаил Илларионович был знаком еще во время пребывания в должности директора кадетского корпуса. Тогда молодой, отличившийся при взятии Дербента офицер прибыл в Петербург с известием о победе и ключами от крепости. При Павле I, попав под «высочайший гнев», Витгенштейн был «уволен от армии без прошения в отставку». Оказавшись впоследствии снова на службе, он сделал заметную карьеру.

Действия Витгенштейна на петербургском направлении не могли не вызывать одобрения у Кутузова-полководца. Наполеон, бросив главные силы на Москву, в то же время выделил три корпуса для действий под Петербургом, пытаясь окружить или прижать к своему левому крылу корпус, прикрывавший столицу.

Выполняя замысел Наполеона, войска Удино 27 июля заняли Полоцк и начали продвижение на Себеж и Псков. Одновременно по занятии Динабурга туда же с севера начал выдвижение корпус Макдональда. Над Витгенштейном нависла реальная угроза разгрома. В этой обстановке Петр Христианович принял смелое решение: двинулся навстречу Удино, чтобы отбросить его к Полоцку. 31 июля у деревни Клястицы произошел ожесточенный бой, в ходе которого французы потерпели решительное поражение, потеряв только пленными до тысячи человек. Поражение под Клястицами отрезвляюще подействовало на Макдональда, который вынужден был воздержаться от активных действий.

Победа под Клястицами дала огромный моральный стимул всей русской армии. Это была первая крупная победа русских войск, одержанная в то время, когда наши армии, действующие на московском направлении, беспрерывно отступали. Успех Витгенштейна оказался, однако, омрачен. На следующий день его авангард под командованием генерала Кульнева встретил главные силы французов и вынужден был отходить с большими потерями. В свою очередь авангард Удино, увлекшись преследованием, также натолкнулся на главные силы Витгенштейна и понес большой урон.

События эти огорчили Михаила Илларионовича еще одним прискорбным известием. Погиб генерал Яков Петрович Кульнев. К герою боев на Дунае и Шумле, воспитаннику Первого кадетского корпуса отношение Кутузова было особым. Яков Петрович во всем старался походить на Суворова, близко знал жизнь солдат, проявляя о них постоянную заботу, говорил с солдатами понятным им языком.

Не стало еще одного боевого друга Кутузова, Кульнева, его портрет и поныне украшает Военную галерею Зимнего дворца.

Между тем дружины ополчения усердно изучали военное дело. Ратники обучались на Измайловском, Семеновском и Преображенском «парадных местах» и в течение месяца были готовы к действию.

15 августа 1812 года петербургское ополчение принимало присягу. Местом для парада был избран огромный плац Семеновского полка (простиравшийся вдоль Загородного проспекта от Звенигородской улицы до Витебского вокзала).[136] Митрополит Амвросий освятил знамена ополченских дружин. Александр I, объехав ряды ратников, выразил особое удовлетворение. Петербургское ополчение по вооружению, экипировке и подготовленности оказалось лучшим. По окончании церемониального марша присутствовавший на параде английский посол лорд Каткарт в изумлении воскликнул: «Это войско выросло из земли!» Позднее в императорском рескрипте на имя Кутузова будет сказано: «С удовольствием усмотрели мы в санкт-петербургском дворянстве то же самое рвение и усердие к нам и отечеству, которое видели в московском дворянстве, почему и поручаем Вам: губернатору, предводителям и всему здешнему благородному сословию объявить благоволение наше и признательность». О простом народе — «из земли», составляющем большую часть ополчения, император «забыл».

Не остался без царского внимания и предводитель ополчения. Самодержец, хоть и с опозданием, но «за успехи в командовании Молдавской армией» официально назначает Кутузова членом Государственного совета.

Предводительствовать в бою ратниками Михаилу Илларионовичу не пришлось. Однако ополчение, созданное «батюшкой Ларивонычем», оказалось крепким орешком для врага. Присоединенное к корпусу генерала Витгенштейна уже в октябре 1812 года в боях под Полоцком, оно проявило незаурядную стойкость. Находясь в колоннах, ратники бесстрашно выдерживали град пуль и картечи. Сбросив кафтаны, неистово дрались в рукопашном бою топорами. Истекая кровью, раненые продолжали сражаться, призывая своих товарищей на бой. Когда же случалось, что некоторые из них подавались назад, то всякий раз появлялся Бибиков, восклицая: «Стой, ребята!», «Куда вы?», «Мы же русские!», «Вперед! Ура!» — и ратники с мужеством бросались на врага.

«5-я дружина, атаковав колонну баварцев, преследовала их до Полоцка. Дружина полковника Дубянского в штыковой атаке опрокинула французов. Дружина полковника Николаева, пробивая путь штыками и топорами, первая ворвалась в Полоцк. Изумленные французы в ужасе восклицали: „Откуда взялись эти бородатые бесстрашные люди?!“»

Успехи «бородатым людям» давались, однако, нелегко. Полковник Чернов, имея в своей дружине поутру восемьсот человек, нашел к вечеру лишь девяносто шесть. Из шестнадцати офицеров остались в живых только двое. Так было от Полоцка до Кенигсберга, где из двенадцатитысячного ополченского войска осталось девятьсот человек. А потом был штурм Данцига. Граф Витгенштейн, видя, с каким бесстрашием бросаются ополченцы на явную смерть, вынужден был обратиться к подчиненным командирам, призывая их щадить ратников.

Так действовало в бою петербургское ополчение, созданное генералом Кутузовым. Неслучайно депутация ратников заняла потом почетное место в траурной процессии на похоронах полководца.

Тем временем события в действующей армии принимали для России угрожающий характер. По мере продвижения Наполеона на восток несостоятельность общих принципов военного руководства становилась все более очевидной. Даже наиболее преданные императору сановники А. А. Аракчеев, А. Д. Балашов и А. С. Шишков вынуждены были обратиться к нему с письмом, умоляя покинуть армию. В конце концов Александр I сам признал, что неопытность его в борьбе со столь серьезным противником, как Наполеон, может привести к нежелательным для отечества последствиям. Необходимость в опытном верховном командующем, способном успешно возглавить борьбу против наполеоновского нашествия, становилась явной. В это трудное для России время взоры многих были обращены к Кутузову. Имя его все чаще произносилось как в армии и светских кругах, так и в простом народе. Кутузов получал многие письма «с изъявлением прискорбия отсутствием его на главном театре войны». Такие же письма приходили к царю и в Комитет Министров.

Так, губернатор Москвы генерал от инфантерии Ф. В. Ростопчин прямо писал царю: «…Москва желает, государь, чтобы войсками начальствовал Кутузов и двигал наши силы, иначе не будет никакого единства, между тем как Наполеон соображает все. Он сам должен находиться в затруднительном положении».

Тем временем Михаил Илларионович, находясь вдали от главных событий войны, с горечью смотрел на повсеместное отступление русских.

Выбрать главнокомандующего было поручено специально созданному чрезвычайному комитету.

12 августа 1812 года в 7 часов пополудни комитет собрался в доме престарелого Н. И. Салтыкова. Совещались три с половиной часа. После ознакомления с донесениями главнокомандующих, партикулярными письмами и другими сообщениями, предоставленными графом А. А. Аракчеевым, комитет единогласно признал, что «… бывшая до сего недеятельность в военных операциях происходит от того, что не было над всеми действующими армиями положительной единоначальной власти, и сколь в настоящее время невыгодно сие власти раздробление, столь напротив того необходимо общее оной соединение». Основывая это заключение «на положении обстоятельств вообще и на том, что по действию разных армий на значительном пространстве они обязаны всегда согласовывать свои движения и действия одна с другой», комитет нашел необходимым: «1. Назначить над всеми войсками одного общего главнокомандующего. 2. Назначение должно быть основано на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, доверии общем и на старшинстве».

Кандидатуры здравствующих фельдмаршалов Н. И. Салтыкова и И. В. Гудовича (по причине преклонного возраста) обсуждать не стали, потому сразу перешли к обсуждению кандидатур «полных» генералов (Багратиона, Беннигсена и Тормасова).[137]

Среди претендентов наиболее яркой была личность генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона.

Достоинства этого выдающегося военачальника высоко ценились не только Суворовым, но и Наполеоном, утверждавшим, что «Багратион обладает в бою отличным глазомером».

Отпрыск обедневшей царской династии Багратидов, жизнь свою с армией Петр Иванович связал очень рано. Не имея, однако, ни протекции, ни богатства, только к тридцати годам ратной службы своей он дошел до майорского чина.

Военное дело молодой офицер познавал не в кадетских и пажеских корпусах, а на войсковом опыте. Запримеченный Суворовым, он становится сотоварищем его по всем походам. Из Италии Багратион вернулся «в блеске славы и сиянии почести». Однако надо сказать, что боевым опытом по руководству крупной массой войск (такой, как Большая действующая армия) Петр Иванович не обладал.

Стремительный и неустрашимый в бою, он, к сожалению, мало был сведущ в правилах высшей военной науки. К тому же горячность характера его, более или менее приемлемая для командующего полевой армией, вряд ли могла быть уместной для главнокомандующего объединенными силами.

Другим серьезным претендентом безусловно был генерал от кавалерии граф Александр Петрович Тормасов.

Участник многих войн и походов, в отличие от князя Багратиона, он обладал не только богатым боевым, но и изрядным административным опытом. Дважды побывал он в губернаторских креслах (Киева и Риги).

Вместе с тем членов комиссии не могли не смущать некоторые обстоятельства из биографии этого человека. Трижды он уволен был от службы «за дерзкие отзывы и неповиновение тем, кому подчинен был».

Вряд ли императору можно было рекомендовать на пост главнокомандующего Большой действующей армией столь независимого и смелого в суждениях о прямых начальниках генерала.

Еще меньше шансов утвердиться на посту главнокомандующего Большой действующей армией было у графа Л. Л. Беннигсена.

Ганноверец, перейдя в 1773 году на русскую военную службу (и превратившись в Леонтия Леонтьевича), также дослужился до чина генерала от кавалерии. Карьеру свою строил на успехах не столько истинных, сколько на мнимых. Интриган, рвущийся к власти, умело пользовался для этого особым расположением царя к иностранцам.

Однако члены комитета, конечно же, помнили как нерешительность его при Прейсиш-Эйлау, так и поражения во Фридландском сражении. К тому же если принять во внимание, что авторитета в армии Беннигсен не имел и, как «ливонский визир» Пален и Барклай, был также инородцем, то «немца на немца менять — только зря время терять».

Что же касается Дмитрия Сергеевича Дохтурова, то этот скромный и талантливый военачальник, герой Аустерлица и Фридланда, генерал, о котором младшие чины говорили: «Коли Дохтуров где станет, надобно туда команду с рычагами посылать, а так его не сковырнешь», в подчинении своем более корпуса никогда не имел.

Кандидатуру генерала Кутузова предложили последней. Но едва было произнесено его имя, как все члены комитета единодушно признали, что Михаил Илларионович соединил в себе все качества, необходимые для предводителя Большой действующей армии. Одновременно, «дабы не создавать неудобств в исполнении обязанностей главнокомандующего», генерала Барклая де Толли рекомендовано было «в любом случае от звания военного министра уволить».

Решение комитета было воспринято царем скептически. И тем не менее после трехдневных «раздумий» Александр I вынужден был назначить генерала Кутузова главнокомандующим Большой действующей армией.

20 августа Михаилу Илларионовичу велено было приехать на государеву дачу, что на Каменном острове, где царь и объявил ему о своем решении.

В тот же день командующим армиями Тормасову, Багратиону, Барклаю де Толли и Чичагову были направлены царские рескрипты: «Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными Главноначальника. Я избрал для этого генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии, вследствие чего предписываю вам со вверенною вам армиею состоять в точной его команде».

Не на шутку напуганный ходом событий, царь через день издает еще один совершенно необычайный по тем временам рескрипт, разрешающий Кутузову в период следования его в действующую армию курьеров «с донесениями на имя царя останавливать и, распечатав, прочитывать и потом уже за своею печатью отправлять оные ко мне».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.