Приложение VII Об утраченном искусстве закалки меди А.Дж. Даффилд [422*]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение VII

Об утраченном искусстве закалки меди

А.Дж. Даффилд[422*]

Несколько лет назад, когда я писал о перуанских инках, об их цивилизации и знаниях в области изящных и технических искусств, я стал сомневаться в том, что с такой уверенностью утверждают некоторые историки, а именно в том, что Дети Солнца знали металлургический секрет, который ставит в тупик научное знание XIX века. Правда то, что у инков были зеркала из полированной меди, которые высоко ценили их женщины; и разве Гумбольдт не привез в Европу медное долото, которое было найдено в серебряном руднике близ Куско? И разве не правда, что многие сосуды, оружие, инструменты и украшения, которые относятся к временам инков и нередко обнаруживаются в различных областях Перу, имеют коричневый цвет, а не голубой или зеленый от ржавчины? И разве все это не доказывает, что инки владели искусством закалки меди и применяли его на практике?

Инки поистине были чудесным народом; их система колонизации и поселения достойна внимания современных государственных мужей. Их образ жизни был восхитителен и достоин подражания во многих отношениях: например, никто в их королевстве не мог умереть от недостатка хлеба; лень наказывалась, как преступление; никакой судебный процесс не мог быть отложен более чем на пять дней. Все получали образование, приличное их положению и состоянию. Обязательное обучение детей начиналось при рождении; поскольку ни одной матери не было дозволено взять свое дитя на руки, чтобы дать ему грудь, но она должна была наклоняться при том, что ребенок лежал на спине: это заставляло ребенка делать усилие, от которых он впоследствии не будет свободен всю оставшуюся жизнь, – а именно ему нужно было делать что-нибудь, чтобы зарабатывать свой хлеб насущный. За воровство наказывали, выкалывая глаза; за передвижение границы участка – смертью. Вода была сделана всеобщей прислужницей и рабыней человека; почву ежегодно делили поровну между богом, правителем и народом; землю обрабатывали радостно и с песнями; солнце было образом Творца, луна – его супруги; радуга была его вестником, и звезды, сиявшие в сапфировой ночи, вдохновляли чувство красоты, которое все утончалось, совершенствуя вкус всех зрителей. Но при всем при этом я не верю в то, что инки знали искусственные средства, с помощью которых можно было придать твердость меди. Это был народ, одаренный ясным взором на мир: они любили и почитали Природу в ее наиболее совершенных формах и подражали ей во всем: сады правителя были прекрасны не только своими изысканными цветами, птицами и яркими насекомыми, но и совершенными их изображениями из серебра и золота.

Длительные размышления об искусствах этого утонченного и глубоко религиозного народа заставили меня часто думать, мечтать и горевать, поскольку, бродя среди руин, которые они оставили после себя, я позволял себе испытывать то, что можно назвать «глубоким отвращеньем и ненавистью давней нутряной»[423*] к безупречным испанским христианам, которые убивали этих почитателей Природы, затаптывали сады их правителя в грязь, переплавляли их серебряные линии в пятишиллинговые монеты и их золотые примулы и бабочек в onzas, пуговицы для придворных обезьян и пряжки и браслеты для своих легкомысленных женщин. Все это и тому подобное крутилось у меня в уме, зачастую образуя картины, похожие на те, что создаются при ленивом вращении калейдоскопа; и несколько лет спустя, оказавшись в Кеевайвоне, некогда находившейся на территории племени, которое изготовляло прекрасные вещи из красивого материала, – индейцев-гуронов, занимавших южный берег озера Верхнего, – я однажды увидел большой камень своеобразной формы и цвета, который лежал на побережье среди других, отличных от него камней. Он был слегка тронут сине-зеленой плесенью, однако глубоко врезанные в нем трещины были яркими, как раскаленная докрасна проволока. Потом я подобрал несколько медных кинжалов изящной формы, с острым лезвием. Я также присутствовал при находке примерно в 30 футах ниже уровня озера Верхнего трех мечей длиной соответственно в 20, 18 и 16 дюймов, также со скошенным лезвием и острым концом, изящно сработанной ручкой и канавками по сторонам; они были не тронуты течением времени и лишь слегка запятнаны присутствием окиси. Вслед за этим я посетил область Онтонагон, где в первый раз в жизни увидел самородную медь, лежащую в своем скалистом лоне бок о бок с ее близнецом-серебром, блистающую светом, сравнимым лишь с сиянием небесных тел. В виде и присутствии большой, тяжелой массы, сверкающей из тьмы земли и сохраняющей свой блеск для глаза, захватывая его всей своей красотою, есть что-то такое, что можно сравнить с очарованием неожиданно послышавшейся в первый раз монотонной мелодии; и, прожив год в этой металлоносной области, я получил множество возможностей вернуться к этому сравнению и убедиться в его верности.

Вернувшись в Англию, я привез с собой множество образцов этих металлов, которые были проанализированы обычным образом; однако в породных примесях из образцов из Кеевайвоны было множество блестящих точек, видных невооруженным глазом, которые я вытащил парой щипцов. Это были шарики блестящего серо-белого металла, который сопротивлялся воздействию как азотной кислоты, так и царской водки. При помощи моего покойного друга г-на У. Валентайна из Королевского колледжа химии я воздействовал на 15 гран веса этих мельчайших крупинок: они были обогащены бисульфатом калия, растворены в воде, осаждены на цинке и впоследствии подогреты в водороде, в результате чего получилась темно-серая порошковая субстанция, которой можно было посредством ковки придать определенную форму. Профессор Френкленд подверг порцию этого вещества спектральному анализу. Левая часть спектра была заполнена полосами, характерными для родия, и угольный пальчиковый тигель содержал мельчайшие частицы чистого металлического родия, которые я сохранил. Затем г-н Валентайн попросил меня проанализировать «примеси» некоторых видов меди, что я и сделал, не зная, откуда происходит медь или в какой части света она была найдена; они дали нам, помимо других элементов, рутений и родий. Когда я узнал, что эта медь добыта в крупных рудниках самородной меди, из которых инки брали металл для изготовления острых орудий и оружия, наконечников стрел и сосудов, блестящих плоских отражающих зеркал, чтобы радовать своих женщин, вогнутых зеркал, с помощью которых их жрецы «вызывали огонь с солнца», – то у меня в мозгу немедленно вспыхнуло: ведь твердость их меди была вызвана именно присутствием металлов группы платины, а не каким-либо особым искусством закалки меди, которое якобы было известно инкам, а теперь утрачено. Тогда я вернулся на озеро Верхнее, чтобы найти место, откуда происходил родий, посылая время от времени г-ну Валентайну для анализа некоторые образцы блестящей и яркого цвета местной меди, и он всегда находил следы родия.

Итак, я пришел к выводу, что все знание о закалке меди, которое имели инки и гуроны, было обусловлено их любовью к красивым вещам: по своему опыту они поняли, что медь яркого цвета из определенной местности не только изящно выглядит, но и очень твердая; поэтому именно из нее они изготовляли свои великолепные сосуды и свои остро режущие ножи.

Профессор Робертс из Королевского монетного двора провел эксперимент с 90 процентами меди и 10 процентами родия, которые дали сплав, весьма напоминающий по цвету самородную медь Кеевайвоны: излом имеет тот же самый оттенок, но о твердости здесь судить трудно; часть сплава, найденная на дне тигля, оказалась очень твердой. Можно надеяться, что у профессора Робертса еще будет время провести и другие эксперименты, которые помогут пролить свет на количество родия, которое использовала Природа, чтобы создать этот, свой собственный сплав, из которого, как мы можем полагать, некоторые из ее любящих детей создавали свои самые совершенные вещи.

Публикуя предыдущую заметку, я должен выразить свою самую искреннюю благодарность г-ну Даффилду за его любопытный рассказ об открытии, которое так важно для вопроса о доисторической металлургии в целом. Это открытие представляет собой очевидную аналогию медным орудиям, которые оказались тверже, чем обычная производственная медь, я нашел их в слое первого города на Гиссарлыке (см.: Кн. 1. С. 363); однако с тех пор, как я обратил на это внимание, у меня не было времени решить вопрос, не была ли найденная мною медь фактически естественным сплавом, похожим на тот, что г-н Даффилд обнаружил в Америке. Еще следует провести необходимые эксперименты; но между тем я имею честь и удовольствие обогатить настоящую книгу открытием, которое обещает внести столь существенный вклад в наши знания о раннем медном веке, который, как мы теперь точно знаем, предшествовал веку бронзовому (см.: Кн. 1. С. 373, 374).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.