Альпы! Альпы!
Альпы! Альпы!
Перейдя Друенцию, Ганнибал легко достиг подножия Альп. Молва всегда и всё преувеличивает, и воины, казалось, были готовы ко всему, но тут, увидев вышину гор, снега, теряющиеся в облаках, убогие хижины, прилепившиеся к скалам, тощий, высушенный стужею скот, грязных людей, обросших волосами и бородой, – увидев это собственными глазами, они ужаснулись.
Войско начало свой первый подъем, и тут же на холмах, что нависали над склоном, по которому карабкались карфагеняне, появились горцы. Если бы они выбрали другую, лучше укрытую позицию, то смогли бы ударить совершенно неожиданно и учинили бы настоящее побоище. Ганнибал отдал приказ остановиться и выслал вперед галлов, которым эти места были знакомы. Когда разведчики доложили, что горцы прочно закрыли подход к перевалу, он велел разбить лагерь прямо на склоне.
Те же галлы-разведчики, мало чем отличавшиеся от горцев и хорошо понимавшие их язык, незаметно смешались с ними, завели разговоры и вскоре выведали, что на ночь все расходятся по домам, бросая свои посты. Утром Ганнибал придвинулся вплотную к холмам, словно бы намереваясь днем пробиться к перевалу силой. День прошел в этих обманных попытках сбить противника с его позиций, а к вечеру карфагеняне вернулись в прежний лагерь. Ганнибал не отрываясь наблюдал за холмами и, как только убедился, что защитники ушли, оставив лишь редкие и малочисленные караулы, немедленно с несколькими отрядами пехотинцев занял все высоты.
На рассвете пунийское войско снялось с лагеря. Проснулись и горцы и направились было ко вчерашним своим постам, как вдруг обнаружили, что часть неприятелей захватила их твердыню, а другая часть движется по тропе, огибая склон.
Сперва они оцепенели от удивления, но потом, видя суматоху и беспорядок на тропе, видя, что люди в страхе теснятся, мешая друг другу, а кони обезумели вконец и рвут поводья, сообразили, что надо только усилить это замешательство, и враги погубят сами себя. И вот они сбегают вниз, не разбирая дороги, и пунийцы уже борются и с узостью ненадежной тропы, и с врагами одновременно и больше поражают друг друга, чем неприятелей, потому что каждый думает только о себе – как бы поскорее увильнуть от опасности самому.
Больше всего вреда причинили карфагенянам собственные кони. Они были насмерть перепуганы разноголосым криком, который усиливало и многократно повторяло эхо в горных долинах, и любая рана, даже совсем легкая, приводила их в совершенное неистовство; они сбрасывали тюки с поклажей, сталкивали с тропы погонщиков, и всё летело в бездонную пропасть; немало разбилось и воинов.
Тяжко и мерзко было Ганнибалу на это смотреть, но он не трогался с места, чтобы не увеличивать смятения на запруженной до отказа тропе. Однако горцы уже отсекли обоз от основных сил, а войско без обоза, даже целое и невредимое, мало чего стоит, и Ганнибалу пришлось спуститься. Легкая пехота с ходу, одною силою натиска, рассеяла врага, зато и паника в рядах пунийцев вспыхнула с новой силой. Правда, она сразу же улеглась: горцы бежали, путь очистился, и обозные прошли беспрепятственно, в тишине и покое.
В следующие три дня Ганнибал продвинулся довольно далеко вперед, потому что и дорога была не такая уж трудная, и горцы больше не показывались.
Теперь карфагеняне были во владениях другого горного племени; здесь они едва не пострадали от того, в чем были особенно сильны сами, – от коварства и обмана. К Ганнибалу явились старейшины из нескольких крепостей и сказали ему так:
– Пример наших соседей послужил хорошим уроком и для нас. Мы хотим узнать твою дружбу, а испытывать твою силу не хотим нисколько. Мы исполним все, что ты нам ни прикажешь. Прими же продовольствие для солдат, корм для скота и проводников, которые поведут тебя дальше, прими и заложников – ради собственного спокойствия.
Ганнибал не дал веры их льстивым словам, но отвечал ласково и благосклонно, опасаясь, что любой иной ответ превратит этих льстецов в открытого неприятеля. Он принял и заложников и съестные припасы, но войско к переходу изготовил совсем не так, как поступают в дружественной земле: впереди он поставил слонов и конницу, а сам с главными силами пехоты шел следом, зорко озираясь по сторонам, готовый ко всяким неожиданностям.
Сперва все было спокойно, но когда дорога сузилась и с одного края над нею навис крутой скат, вдруг из засады выскакивают варвары.
Они нападают сразу и с фронта, и с тыла, завязывают рукопашную и сбрасывают сверху огромные камни. Больше всего врагов наседало сзади, и, если бы хвост карфагенской колонны не был так надежно укреплен, беда оказалась бы неминуемой и непоправимой.
Ганнибал медлил, не решаясь повернуть назад пехоту, находившуюся под прямым его началом, и, пока он медлил, горцы скатились по круче, разорвали походную колонну врага надвое и оседлали дорогу. Всю ночь Ганнибал оставался отрезанным от своей конницы и обоза, и только наутро обе половины войска снова соединились и прошли злополучное ущелье: натиск варваров был в этот день куда слабее, чем накануне.
В дальнейшем действия горцев напоминали скорее разбойничьи набеги, чем войну. Они появлялись мелкими группами и тревожили то самую голову, то самый хвост походного строя, используя всякое преимущество, какое давала им горная местность или же неосторожность самих карфагенян.
По узким тропам, над обрывами и пропастями слоны двигались, разумеется, очень медленно, но зато они повсюду служили прекрасной защитою остальному войску: горцы, никогда прежде не видевшие этих животных, боялись их и не смели приблизиться.
На девятый день карфагеняне достигли вершины Альпийского хребта.
Поднимались почти все время наобум, без дороги; виною тому было либо коварство галлов-проводников, либо чрезмерная опасливость самих пунийцев, которые не доверяли проводникам и не слушались их советов. Здесь Ганнибал разбил лагерь и стоял два дня, чтобы дать отдых солдатам. Многие из вьючных мулов и лошадей, потерявшихся было среди скал, добрались до лагеря по следам, которые оставляло за собою войско. Ко всем бедствиям, которые карфагеняне уже испытали, здесь прибавилось еще одно – снегопад. На рассвете они начали спуск, утопая в снегу и с трудом переставляя ноги.
Уныние и отчаяние были на всех лицах; и тогда Ганнибал, который шагал впереди знамен, остановил войско на просторном выступе, откуда открывался широкий и далекий вид на прилегающую к Альпам долину Пада, и обратился к солдатам с немногими словами ободрения.
– Взгляните, перед вами Италия, – объявил он, – и сегодня вы взошли не только на ее стены, но и на стены города Рима. Дальше дорога будет гладкой и легкой. Одна, на крайний случай, две битвы – и столица Италии будет в ваших руках и в вашей власти.
Врага больше не показывались, если не считать случайных налетов исподтишка, зато самый спуск обернулся немыслимыми трудностями, потому что южный склон Альп короче и гораздо круче северного.
Любая тропа была крутой, узкой и скользкой. Кто хоть на миг терял равновесие, уже не в силах был удержаться на ногах; люди и животные валились друг на друга, сшибая передних.
И всё же карфагеняне подвигались вперед, пока не дошли до очень узкой и почти отвесной расселины. Даже совсем налегке воины едва-едва могли сползти вниз, цепляясь за кусты и корни, пробивающиеся между камнями. Глубиною расселина была метров триста.
Конница остановилась: для нее путь выл закрыт наглухо. Ганнибал сам осмотрел все вокруг и, убедился, что не остается ничего иного, как вести войско в обход, по местам, где раньше не ступала человеческая нога. И снова неудача: поверх старого, смерзшегося снега лежал новый, мягкий и неглубокий, и сперва шагать по нему было легко и удобно, но под солдатскими башмаками и лошадиными копытами он начал таять и быстро обратился в жидкую кашу, размазанную на гладком льду.
Жалостным и мучительным было это зрелище – борьба людей со скользким, покатым склоном. Срываясь, солдаты пытались вскарабкаться обратно на четвереньках, но ладони и колени держали так же плохо, как подошвы, и они срывались снова. И нигде ни травинки, ни корешка, чтобы ухватиться или поставить ногу, – только лед да талый снег пополам с водой.
Что же до животных, то они иной раз проламывали и нижний слой снега и тогда словно бы попадали в капкан. Стараясь вырваться, они отчаянно бились и в конце концов, раскрошив ледяную корку, завязали окончательно.
Изнурив без толку и людей, и животных, Ганнибал отдал наконец приказ остановиться лагерем тут же, на хребте. Чтобы расчистить место для лагеря, пришлось срыть и раскидать целую гору снега. Когда воины немного передохнули, их повели прокладывать дорогу – снова к той расселине, которую прежде Ганнибал нашел непроходимой. Солдаты валят высокие и толстые деревья, очищают их от ветвей и громоздят стволы один на другой, а как только поднимается ветер, чтобы раздуть пламя пожарче, зажигают этот исполинский костер; когда же костер гаснет, льют на раскаленные камни уксус, разрыхляя скалу. Железными кирками они вырубают затем дорогу, смягчая и скрадывая крутизну многочисленными поворотами, – дорогу, годную не только для мулов и коней, но и для слонов.
Работы заняли четыре дня, и скот падал от голода, потому что на вершинах не растет почти ничего, а если что и растет, так все равно спрятано под снегом. Зато пониже карфагенян ждали теплые, солнечные долины, ручьи, леса, луга. Здесь откормились животные и набрались сил люди. После отдыха они за три дневных перехода миновали предгорья и вышли на равнину.
Весь переход из Испании в Италию продолжался пять месяцев, переход черев Альпы – пятнадцать дней. Сколько войска привел в Италию Ганнибал, в точности никому не известно, а приблизительно – восемьдесят тысяч пехоты и десять тысяч конницы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.