БЕСКОНЕЧНЫЕ СПОРЫ О ГРАНИЦАХ

БЕСКОНЕЧНЫЕ СПОРЫ О ГРАНИЦАХ

Пока на территориях, оккупированных немцами, велись дискуссии о будущем Украины и России, сама Россия продолжала дискуссию о том, какие территории входят в состав Украины, а какие являются неотъемлемой частью Российского государства. Можно с абсолютной точностью утверждать, что в 1918 году советская Россия ни разу официально не подтвердила факт ликвидации Донецкой республики и не признала земли, входившие в ее состав, частью Украины. Мало того, в ходе споров, которые Москва продолжала вести с Киевом и Берлином, не раз выдвигался тезис о незаконности оккупации некоторых регионов, включая Донбасс.

4 мая 1918 г. в селе Коренево (Курская губерния) Россия и Германия заключили перемирие. Об отношении к противнику и значимости этого договора со стороны немцев можно судить по составу делегации, подписывавшей документ: майор фон Розенберг, ординарец и адъютант. Принципиально важно подчеркнуть, что договор ни словом не оговаривал границы между Украиной и Россией, а лишь установил временную демаркационную линию между советскими и оккупационными австро — германскими войсками. По этой линии устанавливалась 10–километровая нейтральная зона — и не более того. Как пишет генерал Деникин, эта демаркационная линия определялась по расположению германских аванпостов и никто при ее определении не считался «ни с этнографическими, ни с историческими признаками», учитывая лишь необходимость немецкого контроля над важнейшими железнодорожными узлами[1130].

Карта Украины согласно меморандуму УНР в адрес правительства США

Ни Германия, ни тем более Россия не соглашались с притязаниями УНР на обширные территории Дона, Кубани, Крыма, Центральной России, Польши и даже будущей Чехословакии. Согласно меморандуму, представленному от имени УНР правительству США, в состав Украины должны были быть включены Львов, Брест — Литовский, Пинск, Новозыбков, Белгород, Валуйки, Бирюч, Ровеньки, Новохоперск, Таганрог, Ростов, Новочеркасск, обширные территории Области Войска Донского и вся Кубань вплоть до Майкопа включительно. Аппетиты были настолько велики, что, рисуя для правительства США украинскую карту, ее авторы даже не смогли вырисовать юго — восточные границы Украины — места не хватило[1131].

Немцы неоднократно в официальных нотах подчеркивали: «Окончательное установление границы между Россией и Украиной должно иметь место в русско — украинском мирном договоре». На этом немцы как бы умывали руки. Их дальнейшие действия сводились лишь к тому, что они формально рассылали различные послания Москве и Киеву с призывом быстрее сесть за стол переговоров и договориться о границах. При этом Берлин постоянно подчеркивал, что сам считает вопрос размеров Украины спорным вопросом, настаивая в своих нотах: «Заключенный русско — украинский мирный договор должен разрешить также и все сомнительные вопросы относительно размеров украинской территории»[1132].

В то же время ни Москва, ни Киев договариваться друг с другом не очень — то и торопились. 11 апреля 1918 г. Чичерин жаловался Берлину: «Возложенная на нас Брестским договором обязанность заключить мир с Киевской Радой остается невыполненной по причине, не зависящей от Русского Правительства»[1133].

Христиан Раковский

В конце концов, после ряда переносов места и даты начала переговоров между УНР и РСФСР они стартовали в Киеве, в Педагогическом музее, 23 мая 1918 г. — те самые, хорошо описанные в исторической литературе и даже в художественном кино, переговоры между гетманским сенатором Сергеем Шелухиным и болгарским гражданином Румынии Христианом Раковским, представлявшим советское правительство. Как сказал Деникин, переговоры эти были «теоретически бесконечными, подчас курьезными»[1134].

Курьезы начались уже с первых дней заседания комиссии. Штерн так описывает поведение на них хорошо знакомого ему Шелухина: «С украинской стороны представителем выступал член одесского окружного суда С. П. Шелухин, внезапно оказавшийся не знающим или позабывшим русский язык, а Россию большевиствующую представлял румыно — болгарин Раковский, изъяснявшийся только по — русски, вследствие чего г-н Шелухин не без кокетливого цинизма требовал ведения переговоров через переводчика. Впрочем, г-н Шелухин вообще страдает не то внезапной потерей памяти, не то острой формой карьеризма: он же так мило прятал себя и свою самостийную отчизну под крылышко немцев, против которых он так яростно нападал в своей брошюре военного периода о немецком землевладении на Юге России». В этой связи Штерн обобщает: «Вообще, украинство, как направление и политическая система, становилось средой, благоприятной для разведения бацилл оппортунистического карьеризма и карьерного оппортунизма. Находились люди, которые не без ловкости жонглировали то трехцветным, то желто — блакитным флагами»[1135].

23–24 мая Шелухин «отказался вести переговоры с российской делегацией на том основании, что в полномочиях российских делегатов было сказано, что они уполномочиваются заключить договор, но не было упомянуто слово «мирный», а также на том основании, что в них не было указано, из каких государств состоит Российская Федеративная Республика»![1136].

Сергей Шелухин

Такая позиция Киева, с первых минут занявшего позицию затягивания переговоров, объясняется довольно просто — Киев до последнего момента надеялся на приращение территорий за счет продолжения немецкой оккупации и признания Крыма частью Украины. Новоиспеченный министр иностранных дел гетманской Украины Дмитрий Дорошенко признается в своих мемуарах, что украинская власть разрабатывала планы десанта и оккупации (или «освобождения от большевиков» — кому как больше нравится) Кубани, которая и без того уже была фактически во власти «добровольцев» генерала Алексеева. Сам — то Дорошенко откровенно писал о том, что дело вовсе не в большевиках: «Речь шла о том, чтобы опередить Алексеева, захватить Екатеринодар, и тогда можно было бы провозгласить присоединение Кубани к Украине». При этом согласие на операцию дал лично гетман Скоропадский (тот самый, который уверял белых генералов в своей приверженности идее «единой и неделимой»), и она якобы была согласована с немцами[1137].

Определяя, к примеру, границы Харьковского учебного округа, украинское правительство планировало включить в него, помимо Харьковской, Екатеринославской и Полтавской губерний, всю Область Войска Донского, 4 уезда Курской и 3 уезда Воронежской губерний[1138]. О каких границах с Россией в таких условиях могла идти речь, если «отцы — основатели» самостийной Украины планировали резкое расширение территорий, а соответственно, и границы должны были оговариваться совершенно иные?

Кроме того, Киев делал все от него зависящее, чтобы сократить участок российско — украинской границы лишь до северной линии, а восточные кордоны Украины определять с Донским правительством, в обход Москвы. «Разумеется, что нам интереснее было иметь своим соседом на северо — востоке самостоятельную Донскую Республику, — писал Дорошенко, — чем какую — то часть будущей «единой» России. А пока что очень важно было признать Дон, чтобы установить с ним границы и начать экономические отношения. Имея определенную уже линию на востоке, легче было говорить с большевистской делегацией, договариваясь с ней о границы лишь от того пункта, где сходились пределы Украины, Дона и Московщины»[1139].

Дмитрий Дорошенко

Педагогический музей в Киеве

В секретном послании Дорошенко так объяснял своим подчиненным суть политики Киева: «Заданием нашей внешней политики является одновременно навязать наилучшие связи с Донбассом, где установится, без сомнения, своя донская власть после изгнания большевиков и, таким образом, сократится наша сухопутная граница с Россией»[1140].

Здесь явно проявлены двойные стандарты идеологов украинской государственности — с одной стороны, они не признавали и не признают сейчас, спустя почти столетие, факт существования Донецкой республики, ссылаясь на то, что, дескать, она не была построена по национальному принципу, но данный аргумент не стал препятствием для признания независимости русского Дона от России.

При этом даже в переговорах с более покладистыми донцами Киев имел серьезные проблемы с определением восточной границы украинского государства. Претензии Украины на Таганрогский округ и другие территории Области Войска Донского, оккупированные немцами, натолкнулись на сопротивление донских казаков. И в итоге, как пишет Дорошенко, Киев вынужден был «согласиться на границы по старой линии между бывшей Екатеринославской губернией и Доном, за исключением небольшого кусочка возле Мариуполя, который мы выторговали себе по стратегическим мотивам»[1141].

Предварительное соглашение между Украиной и Всевеликим Войском Донским, подписанное 7 августа 1918 г., гласило: «Границы, разделяющие названные государства, определяются последней административной границей, отделявшей Украину от прежней Области Войска Донского, т. е. между Екатеринославской, Харьковской и Воронежской губерниями, причем в районе Мариуполя, который остается за Украиной, стороны признали необходимым отвод на восток площади земли, необходимой в целях обеспечения единства административно — хозяйственного управления города и порта с их окрестностями»[1142].

Таким образом, экономическое и административное единство Донбасса, достигнутого в рамках Донецко-Криворожской республики, вновь было нарушено. Притом важно отметить, что данным договором с Донской Республикой Киев официально отказался от притязаний на значительные территории, ныне входящие в состав Украины и включающие многие города — Макеевку, Новоазовск, Амвросиевку, Иловайск, Харцызск, Красный Луч, Краснодон и т. д. Еще раз стоит подчеркнуть: эту границу признала Украина, но не Россия!

Чем объясняется такая странная покладистость Киева, вынашивавшего грандиозные планы расширения своих границ вплоть до Майкопа? Дорошенко, конечно же, делает хорошую мину при плохой игре, ссылаясь на некие «стратегические мотивы». Однако атаман Краснов прямо указал на то, что именно немцы помогли ему «уладить пограничный вопрос с Украиной, покушавшейся на западную часть Донской земли»[1143]. Так что говорить о том, что Дорошенко был самостоятелен в определении своих «стратегических мотивов», не приходится.

Гораздо более правдоподобную версию высказал генерал Деникин: «Внешние сношения Украины также всецело зависели от немцев. Все спорные территориальные вопросы о западной границе, о подчинении Украине Крыма, о Ростовском, Таганрогском округах и части Бессарабии, на которые претендовала Украина, разрешались односторонней волей немцев и притом не в ее пользу… Поскольку вопросы, касавшиеся интересов Германии, как, например, передача оккупированной Украине в большом числе подвижного железнодорожного состава и урегулирование железнодорожного сообщения, проходили быстро, постольку все остальные, в особенности вопросы о границах, затягивались неимоверно. Участники конференции играли положительно непристойную роль, будучи пешками в руках закулисного дирижера».

В подтверждение этого тезиса Деникин приводит убедительное свидетельство — секретную директиву министра Дорошенко главе украинской делегации Шелухину: «Ввиду того, что в частном разговоре с министром иностранных дел председатель мирной делегации Раковский выразил желание разрешить возможно скорее вопросы, относящиеся к соглашению между Российской республикой и Украинским государством, считаем необходимым поставить вас в известность, что ускорение украино — русских отношений возможно лишь после того, как по этому вопросу выскажется германское правительство»[1144].

Но и российская сторона никуда не спешила. Она постоянно жаловалась Берлину на украинцев, затягивавших переговоры, но сама использовала многочисленную миссию в Киев в совершенно иных целях — как пишет Деникин, она «с большим успехом вела пропаганду и организацию тайных большевицких очагов»[1145].

Позже советские историки с этой версией вовсе и не спорили, даже воспевая хитрость и мудрость вождей пролетариата, легально установивших в столице оккупированной Украины организационно — пропагандистское бюро большевиков. Раковский в своей автобиографии, описывая период пребывания в Киеве, ни словом не упомянул о спорах по границам или признании независимой Украины, зато указал: «В Киеве задача руководимой мною мирной делегации заключалась в том, чтобы пред рабочими и крестьянскими массами Украины выяснить истинную политику советской власти, противопоставляя ее политике Скоропадского, Центральной Рады и других агентов германского империализма и русских помещиков»[1146].

Для советской делегации были отведены десятки комнат в отеле «Марсель», который в Киеве давно пользовался репутацией притона (сейчас — дом № 3 по бульвару Шевченко, в котором располагаются различные учреждения культуры Киева). Дорошенко даже похвалялся тем, как украинская администрация унизила представителей Москвы, поселив их именно там: «Для размещения большевицкой делегации был предназначен отель «Марсель» на Бибиковском бульваре, отель — второго, если не третьего сорта, такой, где обычно находят себе убежище веселые девочки и их кавалеры. Из — за этого один из членов делегации — Грановский — в своем письме в Москву, копию которого добыла наша разведка, квалифицировал свое помещение в Киеве хоть несколько резким, но соответствующим действительности термином, видя в факте предназначения для большевицкой делегации именно этого отеля какое — то специальное надругательство. И Раковский, и Мануильский время от времени жаловались мне на свое помещение»[1147].

Дорошенко, конечно, мог похваляться такими жалобами москвичей. Им, возможно, в самом деле было некомфортно от качества отеля, зато они сполна использовали несколько месяцев нахождения практически на Крещатике для организации советского подполья в Киеве. И тот факт, что украинская разведка смогла раздобыть лишь жалобы на поселение в притоне, когда делегация Раковского и Мануильского открыто вербовала будущих красногвардейцев для борьбы против гетмана, многозначительно свидетельствует о качестве спецслужб Украины. Деникин уверяет: «В октябре министерство внутренних дел обнаружило две большевицких крупных организации в Киеве и Одессе, находившихся в деятельных сношениях с делегацией Раковского. После произведенных арестов и выемок, как в организациях, так и у самих делегатов, обнаружилось, что работа большевиков велась совместно с Украинским национальным комитетом, и что посредниками между ними были… представители немецкой власти»[1148]. Неудивительно, что в таких условиях посланники советской России также были не очень заинтересованы в скорейшем завершении переговоров и в отъезде их пропагандистской структуры из оккупированного Киева.

Несмотря на взаимное стремление затянуть и даже сорвать переговоры, обе стороны довольно принципиально спорили о границах между Украиной и Россией. Украинская сторона в качестве довода приводила результаты работы этнографической комиссии Льва Падалки из Полтавы, российская упирала на право жителей самим определить, к какому государству себя отнести. Как пишет Дорошенко, «большевицкие делегаты постоянно выставляли требования плебисцита или ставили вопрос о Крыме, о Доне, претендовали даже на части Харьковщины и Екатеринославщины»[1149]. Это лишний раз подтверждает тот факт, что официальная Москва ни на секунду не переставала считать земли Харьковской и Екатеринославкой губерний или хотя бы их частей российской территорией. И любопытно в этом смысле, что украинская сторона также прекрасно понимала, на чьих позициях окажется мнение жителей данных регионов в случае проведения плебисцита или референдума.

Бибиковский бульвар в Киеве (слева — отель «Марсель»)

Споры вокруг Донбасса длились вплоть до осени 1918 г. и в итоге привели к тому, что 8 сентября полномочный представитель советской России в Берлине Адольф Иоффе нажаловался на позицию Украины тем, кто, по мнению и Москвы, и Деникина, на самом деле определял эту позицию. В ноте, представленной в МИД Германии, Иоффе заявил: «Переговоры России с Украиной наткнулись в данное время на непреодолимое препятствие. Украинская делегация заявила русской, что Украина признала самостоятельную Донскую республику и потому не желает устанавливать с Россией границ в области Дона. Эта точка зрения абсолютно неприемлема для России, ибо Россия никакой Донской республики не знает. Область Войска Донского является неразрывной и несомненной частью Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и одностороннего заявления одной Украины о признании ею этой области самостоятельной и независимой республикой, конечно, совершенно недостаточно для того, чтобы отторгнуть эту область от территории России и сделать ее независимым государством. С другой стороны, ясно, конечно, что Россия, заключая с Украиной договор, существеннейшей частью которого именно и является установление государственных границ между Россией и отделившейся от нее Украиной, не может согласиться с тем, чтобы не установлены были южные границы и чтобы, таким образом, вновь создавшаяся Украинская республика в одной своей части была вообще неограниченной и могла расширять свою территорию по собственному своему желанию»[1150].

27 сентября Россия выразила протест в связи с переговорами Киева с Доном и Крымом, заявив: «Крым, как и Донская область, составляет часть Российской Республики и отделение их от России, признание их независимости или присоединение их к какому — либо другому государству является нарушением суверенных прав Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». Москва заявила, что «отказ устанавливать с Российской Республикой государственную границу в этих областях лишают Россию возможности выполнить принятое ею на себя по Брестскому договору обязательство заключения мирного договора с Украиной»[1151].

То есть Россия так и не признала ни северную, ни восточную, ни южную границу гетманской Украины, продолжая настаивать на спорности ее притязаний, касающихся земель, которые составляли Донецко-Криворожскую республику.

Интересно, что обе стороны — и Киев, и Москва — в переговорах использовали в качестве аргумента желание того или иного населенного пункта присоединиться к Украине или России соответственно. Дорошенко вспоминал: «Раковский похвалялся, что имеет сотни сельских «приговоров» (резолюций) из прифронтовых местностей о желании остаться под Россией. Однажды похвастался даже письмом из села Баламутовка Сквирского уезда на Киевщине, где баламутовчане заявили, что они хотят принадлежать «Рассее», потому что недовольны украинским правительством». В ответ украинская делегация заявляла, что «в Киев ежедневно приезжают делегации из — под Курска и Воронежа, из местностей, где живет смешанное население, и умоляют оставить их под Украиной»[1152].

И действительно, многие современные историки Украины ссылаются на якобы имевшее место быть желание различных населенных пунктов и уездов России присоединиться к УНР или Украинской державе Скоропадского. Правда, вы вряд ли встретите в современной литературе обоснования, которыми были сопровождены подобные просьбы в 1918 году. И неудивительно: если обратиться к документам того периода, то откроется, что отнюдь не желание жить в независимой Украине и украинское самосознание толкали жителей расположенных недалеко от УНР российских уездов на этот шаг, а желание жить под… немцами, которые, по мнению некоторых жителей России, уставших от революций и войн, несли «порядок»! Например, 29 апреля 1918 г. делегация Корочанского уезда Курской губернии обратилась с просьбой о его присоединении к Украине. Причем обратилась не к Центральной Раде, а именно к немецкому командованию, фактически заявляя: «Придите и правьте нами». Германцы развели руками и ответили, что Корона не входит в зону немецкой оккупации, но «смилостивились» и выдали делегации для защиты от большевиков до сотни винтовок. Современник, описывающий этот эпизод, поясняет: «Между прочим, Корочанский уезд — почти сплошь настоящие кацапы»[1153].

Однако были и другие случаи. Когда в сентябре 1918 г. в Орловской губернии кто — то запустил слух, что какие — то ее уезды собираются присоединять к Украине, повсеместно начались стихийные сходы, которые стали выносить резолюции «Не хотим в Скоропадию!»[1154].

В конечном итоге, бесплодные споры Шелухина и Раковского закончились скандалом. Украинские власти, поняв наконец, что все эти месяцы у них под носом советские «дипломаты» занимались отнюдь не дипломатической работой, забыли об их дипломатическом статусе и начали обыски. Раковский, несмотря на его статус, в октябре 1918 г. был задержан в поезде на пути из Киева в Москву и обыскан. Освобожден он был в Бахмаче только после вмешательства немецких властей, ранее гарантировавших неприкосновенность советской миссии в Киеве. Затем поезд с уезжавшей миссией был задержан в Харькове, где начальник охраны станции заявил, что «председателя российской мирной делегации не следует выпускать живым с Украины». Налетам подверглись российские миссии в Харькове, Бахмаче, Киеве, консульство в Одессе. К 13 октября среди арестованных сотрудников этих миссий числилось до 70 человек, а 13–го были арестованы еще 53 человека (можно себе представить, сколько всего людей под видом «дипломатов» Москва отправила как бы на переговоры с Шелухиным)[1155]. Практически все арестованные были освобождены по приказу немецких властей — настоящих властей оккупированной Украины.

Но и на этом работа «дипломатической миссии» формально не прекратилась. В 20–е числа октября, по сообщению газеты «Беднота», некая группа белогвардейских добровольцев, активно вербовавшихся тогда в Киеве, совершила налет на гостиницу «Марсель», где по — прежнему проживали советские представители из Москвы. Белые якобы пытались обстрелять отель «пулеметным огнем, а председателя российской делегации, секретаря и генерального консула увезти за город и расстрелять». И снова — таки членов делегации защитил немецкий патруль, имевший власти гораздо больше, чем весь гетманский кабинет министров вместе взятый[1156].

Последнее обстоятельство прекрасно понимали в России. Потому вопросы принадлежности земель, входивших в ДКР, а особенно угольного Донбасса, старались решать с немцами напрямую. Пока Киев торговался с Москвой и Доном по поводу границ, советская Россия и страны Тройственного союза 27 августа 1918 г. в Берлине заключили Добавочный договор к Брестскому миру. Согласно этому документу, Германия обязывалась до 7 ноября вывести свои войска с территорий царской России, входивших в Область Войска Донского. Кроме того, Россия и Германия (без всякого участия Киева!) договаривались о совместной эксплуатации Донецкого бассейна, занятого немцами. Согласно Добавочному договору, немцы соглашались на то, что Россия получает донецкий уголь в обмен на поставки в Германию бакинской нефти и бензина. Мнение Скоропадского по этому поводу, судя по всему, мало кого интересовало[1157].

2 сентября нарком иностранных дел советской России г-н Чичерин отчитывался по этому поводу перед ВЦИК и заявил, что необходимость заключения Добавочного договора была вызвана не в последнюю очередь неопределенностью границ Украины[1158].

Мало того, Москва и Берлин торговались о возможности беспрепятственного получения Россией железной руды из Кривого Рога — «по меньшей мере половины всего производства», а также о «присоединении района Юзовки, Русско — Бельгийских и Донецко — Юрьевских каменноугольных копей к России». Даже не дожидаясь разрешения этих споров, Ленин уже предлагал Соединенным Штатам Америки обсудить возможность создания совместных российско — американских проектов по «развитию водных путей Донецкого бассейна» и финансированию тамошней угольной промышленности. Данные обстоятельства лишний раз подчеркивают тот факт, что Россия, официально признав Украинскую Народную Республику, а затем и гетманскую Украину, никогда в период германской оккупации 1918 года не признавала присоединение Донецкой республики или, как минимум, Донбасса к Украине[1159].

Потеря Донецкого бассейна представлялась в России временной. Один из советских лидеров Карл Радек (кстати, уроженец Лемберга — ныне Львов), докладывая в Москве об экономических последствиях Брестского мира, говорил об утрате Россией Польши, Литвы, Прибалтики, Украины и при этом подчеркивал временный характер утраты Донецкого бассейна[1160].

Да и представители украинской власти не спорили с тем, что вопрос принадлежности и эксплуатации Донбасса оставался спорным и во время, и после немецкой оккупации. Бывший товарищ министра торговли и промышленности Украины Владимир Тимошенко даже по состоянию на 1919 год признавал: «Вопрос Донецкого бассейна не разрешен. Этнографическая граница Украины и России проходит через эти угольные залежи. Украина и Россия могли бы легко, ради их жизненных интересов, достичь некоего понимания и договориться о границах»[1161].

Конечно, такая неожиданно возникшая «покладистость» бывшего урядника Центральной Рады объясняется тем, что слова эти писались в момент, когда за Донецкий бассейн боролся кто угодно (большевики, деникинцы, махновцы), но только не Украина. В связи с революцией в Германии и ее капитуляцией в Первой мировой войне 13 ноября 1918 года советский ВЦИК за подписью Ленина и Свердлова торжественно провозгласил: «Условия мира с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест — Литовский договор… в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным. Все включенные в Брест — Литовский договор обязательства, касающиеся уплаты контрибуции или уступки территорий и областей, объявляются недействительными».

В данном постановлении ВЦИК речь шла об Украине, Крыме и ряде других регионов, «освобождаемых от гнета грабительского договора», но уже не упоминалась Донецкая республика. Было сказано лишь: «Все оккупированные области России будут очищены. Право на самоопределение в полной мере будет признано за трудящимися нациями всех народов»[1162].

После этого большевики начали стремительное занятие территорий, оккупированных немцами. И в который раз выяснилось, что «многотысячные» армии самостийной Украины были не более чем мифом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.