МОБИЛИЗАЦИЯ ДОНЕЦКОЙ РЕСПУБЛИКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МОБИЛИЗАЦИЯ ДОНЕЦКОЙ РЕСПУБЛИКИ

В условиях немецкого наступления все мирные планы экономических и социальных преобразований были отложены, главной задачей правительства Донецкой республики стала мобилизация и срочная подготовка к отражению возможной военной агрессии. Правда, времени на подготовку было крайне мало.

На момент провозглашения ДКР у новой республики фактически не было своей армии. По подсчетам современного украинского исследователя Я. Тинченко, к январю 1918 г. под командованием Антонова — Овсеенко в борьбе против Центральной Рады находилось до 19 тыс. штыков, 25 пушек, 5 броневиков, 3 бронепоезда и 2 самолета. Львиная доля этой разрозненной «армии» к февралю 1918 г. добивала Раду на Правобережье либо же выдавливала калединцев за пределы Донбасса, оперируя уже больше в Области Войска Донского. В Харькове и в крупных промышленных центрах ДКР сохранялось лишь сравнительно небольшое количество красногвардейских отрядов, набранных из местных рабочих, плохо обученных и фактически не обмундированных. Часть из них вернулась по домам после похода против Центральной Рады, а оставшиеся к моменту создания ДКР еще не нюхали пороха. Большинство из них не находились на казарменном положении, а являлись в штабы по вызову. Трудно сказать, сколько всего красногвардейцев было в подчинении у местных органов власти Донецкой республики. По оценкам советских историков (скорее всего, завышенным), на начало 1918 г. в Донбассе насчитывалось до 16 тыс. бойцов Красной гвардии[782].

Что эта «армия» могла противостоять сотням тысяч вымуштрованных австро — германских войск, вторгшимся в феврале в пределы Украины? В общей сложности на Киев, а затем на Донецкую республику наступали 29 пехотных и 4 кавалерийские дивизии общей численностью около 230 тыс. человек[783]. Силы явно были не равными. И судя по откровенным заявлениям лидеров Донецкой республики, в Харькове изначально прекрасно понимали невозможность победить эти армии в открытом военном столкновении.

Рухимович Моисей Львович

Родился в октябре 1889 г. в селе Кагальник (Область Войска Донского) в семье еврейского слесаря. Революционер, командир, хозяйственник, реформатор советской экономики. В революционном движении — с 15 лет. Входил в ростовские структуры «Бунда», с 1913 г. — член РСДРП(б).

Из наркомов ДКР Рухимович достиг наибольших высот в иерархии руководства СССР

Окончил сельскую школу, Грозненское реальное училище и несколько курсов Харьковского технологического института. Последний не окончил в связи с эмиграцией (1906–1909 гг.), жил в Турции, Египте, Греции, Болгарии. С 1911 г. — на подпольной работе на Юге России.

В 1914–1917 гг. — на фронте. После февраля 1917 г. — глава военной организации Харьковского совета, создатель Красной гвардии в Харькове. В 1918 г. — нарком ДКР по военным делам, организатор обороны, а затем освобождения ДКР.

С 1920 г. — глава Донецкого губисполкома, директор треста «Донуголь», сыграл важную роль в скорейшем восстановлении угольной отрасли Донбасса. В 1925–1926 гг. — глава ВСНХ Украины. С 1926 г. — заместитель главы ВСПХ СССР, член ЦК ВКП(б), с 1930 — нарком путей сообщения СССР, в 1936–1937 гг. — нарком оборонной промышленности. В качестве наркома Рухимович ведал организацией знаменитых полетов Валерия Чкалова. Планировался на пост главы Госплана.

Рухимовича очень ценил Хрущев, который был обязан бывшему наркому ДКР своей карьерой. Сохранилось немало мемуаров советских хозяйственников, с пиететом вспоминавших роль, которую Рухимович сыграл в индустриализации СССР.

В октябре 1937 г. арестован, 29 июля 1938 г. расстрелян как «злейший враг народа» и троцкист (притом что еще с обороны Царицына боролся с Троцким и во всем поддерживал Сталина).

В 1944 г. был расстрелян и сын Рухимовича — Владимир. Ему вменили в вину причастность к подпольной организации «Смерть за отцов» и попытку покушения на Сталина, которую он намеревался осуществить на Воробьевых горах 1 мая, чтобы отомстить за родителя. Имели ли эти обвинения реальную почву, еще предстоит выяснить исследователям.

Тем не менее, с первых дней немецкого вторжения в пределы Украины, несмотря на надежды, связанные с тем, что немцы остановятся на Днепре, руководство ДКР энергично приступило к организации обороны молодой республики от возможного продолжения немецкого наступления. Руководство обороной и формированием армии было возложено на комиссариат по военным делам во главе с Моисеем Рухимовичем, ставшим впоследствии одним из крупнейших руководителей СССР. 22 февраля 1918 г., то есть буквально сразу после начала немецкого наступления, был обнародован приказ Артема и Васильченко о назначении молодого Николая Руднева заместителем наркома по военным делам. На нескольких заседаниях Совнаркома обсуждалась структура этого наркомата. В конечном итоге она приобрела вид, приведенный в схеме, с наличием шести основных отделов. Структура наркомата и персональный состав руководителей отделов были утверждены приказами Руднева от 28 февраля[784].

25 февраля под председательством начальника гарнизона Сергея Петриковского (Рухимович, вызванный из Донбасса, доехал до Харькова и вступил в свою наркомовскую должность лишь 4 марта) состоялось совместное заседание военного наркомата и представителей воинских частей, на котором был рассмотрен вопрос о мобилизации и финансировании армии. Представитель 30–го полка Н. Глаголев попытался внести резолюцию, осуждавшую Брестский мир. Однако при голосовании (да — да, первоначально вопросы обороны в ДКР также обсуждались путем голосования) 13 голосов против 6 приняли решение воздержаться от каких бы то ни было резолюций вплоть «до получения Полных, более точных сведений» об условиях мира.

Источник: диссертация В. Ревегука

27 февраля СНК ДКР постановил приступить к полной мобилизации военных сил республики. Уже 1 марта в соответствии с этим декретом был создан военный отдел при Харьковском совете в количестве 13 человек. Ему подчинялись «все воинские части и учреждения бывшего военного ведомства и все красногвардейские организации Харьковской губернии». Отдел напрямую подчинялся наркомату по военным делам ДКР[785].

Петриковский Сергей Иванович (псевдоним — Петренко)

Родился 3(15) сентября 1894 г. в Люблине (ныне — Польша) в семье учителя. Революционер, советский военачальник, генерал — майор. Большевике 1911 года.

Сам Петриковский о себе писал: «Отношу себя к профессиональным революционерам. К этому готовился, этому давал клятву в юные годы, так строил жизнь».

Окончил Люблинскую гимназию, где под влиянием своего преподавателя И. Крыленко (будущего советского главковерха) стал большевиком. Учился на физико — математическом факультете Петербургского университета. Стал связным руководства РСДРП(б) с Лениным, находившимся в эмиграции в Кракове, там тесно сошелся с большевистским вождем и его семьей. С 1915–го по 1916 год — в сибирской ссылке.

В 1916 г. мобилизован и послан в 30–й Сибирский запасный полк где сошелся с Н. Рудневым. В 1917 г. окончил ускоренные юнкерские курсы, направлен в Харьков. Осенью 1917 г. назначен начальником военного гарнизона Харькова. Вместе с Рухимовичем и Рудневым организовывал боевые отряды ДКР для обороны от немцев.

С 1919 года — начдив, участник боев на Юге России и в Крыму. В июне 1919 г. арестован по приказу Троцкого за самовольные переговоры с противником, но освобожден по личному ходатайству Ленина. Был свидетелем гибели Н. Щорса (позже выдвинул версию умышленного убийства советского комдива его помощником Иваном Дубовым). В 1920 г. штурмовал Перекоп.

После Гражданской войны — на командных постах, один из создателей советского авиапрома и ВВС.

Умер от инфаркта 25 января 1964 г. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

3 марта в 11 часов вечера на совместном совещании представителей военных учреждений Харькова и Донбасса был создан Чрезвычайный штаб обороны ДКР, фактически выполнявший функции мобилизационного отдела при военном наркомате. Председателем штаба был назначен нарком М. Рухимович, его заместителем — Н. Руднев, членами штаба — С. Петриковский, М. Сапельников и Н. Коляденко. Располагался штаб на Садово — Куликовской ул., 7.[786]

Данная структура была создана, когда немцы уже вошли в Киев. Примечательно, что, невзирая на эти чрезвычайные обстоятельства, меньшевики и эсеры, входившие в областной комитет ДКР, выразили протест против образования штаба (они его называли «пятеркой»), Рубинштейн возмутился тем, что эта структура создана в обход областного комитета, и заявил, что Харькову необходимо создание не военного, а «гражданского центра». Он заявил: «Я констатирую, что областной комитет не несет ответственности за образование «пятерки», за круг ее ведения и за ее действия».

В ходе бурных дискуссий была принята резолюция, выдвинутая Васильченко, где Советам было предложено «оказать доверие Чрезвычайному штабу Донецкой Республики как органу, руководящему военно — стратегической областью деятельности Советской власти». В знак протеста против принятия этого постановления Черный от имени эсеров заявил о намерении фракции покинуть областной комитет ДКР, хотя тут же сделал уточнение: «Впредь до выяснения вопроса о практическом применении постановлений областного комитета фракция С. -Р. остается в комитете лишь в целях борьбы за отмену гибельных постановлений»[787].

Военный наркомат и Чрезвычайный штаб ДКР опирались на различные военные структуры Советов на местах. В Харькове и губернии, как уже было отмечено выше, упор был сделан на военные отделы местных Советов. В Екатеринославе за организацию обороны сначала отвечало Бюро по организации Рабоче — крестьянской добровольческой армии (почти как у Деникина), а с конца марта 1918 г. — военный отдел губернского Совета с мобилизационной коллегией при нем[788].

Одним из мощнейших мобилизационных центров ДКР стал Центральный штаб Красной Армии в Донбассе (сокращенно — Центроштаб). Он был создан еще 4 декабря 1917 г. как Центральный штаб Красной гвардии Донбасса. В начале марта 1918 г. данная структура была слита с коллегией Центрального военно — революционного комитета бассейна и сконцентрировала, таким образом, в одном органе военную и гражданскую власть в крае. Решением Совнаркома ДКР от 26 февраля этот орган был переименован в Центроштаб Красной Армии в Донбассе с центром в Юзовке (ныне — Донецк), при нем было создано 9 отделов, главными из которых стали организационно — агитационный, мобилизационный, а также отдел формирования и обучения[789].

Источник: диссертация В. Ревегука

27 февраля Центроштаб бодро телеграфировал на места: «Штаб взял на себя организацию Красной армии. Немедленно и энергично беритесь за дело»[790]. Стоит обратить внимание на дату— как известно, официальной датой создания Красной армии советской России считается 23 февраля 1918 года. То есть в ДКР армия формировалась одновременно и параллельно общероссийской.

Центроштаб действовал настолько энергично, что позже некоторые мемуаристы ошибочно приписывали ему функции основной военной структуры в ДКР. В то время как штаб фактически функционировал на положении губернской структуры Чрезвычайного штаба Донецкой республики[791]. С 8 марта при Центроштабе в Юзовке начала выходить газета «Донецкий пролетарий» (не следует путать с харьковской одноименной газетой), которую выпускал глава издательского отдела Центроштаба Ш. Грузман, сыгравший значительную роль в мобилизации рабочих Донбасса.

В своей мобилизационной деятельности руководство Донецкой республики старалось строго следовать указаниям из российских столиц — соответственно, сначала из Петрограда, а потом из Москвы. 4 марта нарком ДКР И. Кожевников в ходе беседы по прямому проводу со Смольным получил известия о подписании за день до этого Брестского мира между Россией и Германией. Собеседник Кожевникова подчеркнул неясность ситуации с границами и с месторасположением советских войск. Он заявил, что боевые действия «на фронте от Петрограда до границы Украины» приостанавливаются, но советские отряды «остаются на месте в полной боевой готовности до новых директив» и до ратификации (или же нератификации) договора. Смольный дал понять, что в данный момент главное — выиграть время. При этом, несмотря на неясность дальнейших планов немцев, Петроград дал вполне четкие указания руководству ДКР относительно дальнейших действий, в том числе в тылу врага: «Советуем вам готовиться всеми силами, организовывать партизанские отряды, подрывные группы, взрывать мосты, шоссейные дороги, вывозить хлеб на восток немедленно, а чего нельзя вывести — сжигать дотла. Не нужно ждать появления немцев, устремляйтесь сами вперед навстречу врагу и взрывайте все дороги. Первое дело — остановить врага и затруднить его продвижения, второе дело — залить деревни воззваниями, призывающими против новотатарского ига, создаваемого германскими бандитами»[792].

Как видно из этого послания, в Петрограде, в отличие от Харькова, особых иллюзий по поводу дальнейших планов немцев не питали. При этом советское руководство России и не намеревалось изначально, подписывая Брестский договор, останавливать боевые операции против немцев. Даже учитывая возможность выхода за пределы не только Украины, но и ДКР, Смольный намеревался развернуть широкую партизанскую борьбу в тылу германской армии. Самое поразительное, что подобные телеграфные переговоры в те времена запросто могли быть в тот же день опубликованы в прессе. В наши дни «открытого общества» такая откровенность была бы невозможна.

Получив и обнародовав столь откровенные директивы из российской столицы, руководство ДКР устами «Донецкого пролетария» так же откровенно сообщило населению своей республики, что не намерено выполнять приказ о демобилизации, так как этот приказ «не может быть приложен к политической конъюнктуре Южной России, ибо подчинение этому приказу обозначает самоубийство всего пролетариата Донецкой Республики, уничтожение всех боевых сил нашей Советской власти». Газета провозглашала: «Каждую пядь земли, каждый клочок нашей территории мы должны защищать с яростью льва, с гневом неумолимой борьбы». Правда, тут же жителей столицы ДКР успокаивали: «Непосредственная опасность Харькову не угрожает. Вопрос об осаде его является, в крайнем случае, при абсолютно плохом обороте вещей, вопросом нескольких недель». Задача перед создаваемыми частями армии ДКР формулировалась более чем забавно: «Противопоставить реальную силу, мощное противодействие беспорядочному наступлению гайдамацких шаек»[793].

Трудно сказать, насколько автор этих слов был искренен, выражая надежду на то, что даже при худших раскладах «беспорядочное наступление» противника будет остановлено на подступах к Харькову. Скорее всего, подобные заявления делались с целью хоть как — то успокоить население, прекратить начавшуюся в городе панику. Во всяком случае, энергичные мобилизационные и эвакуационные усилия властей ДКР свидетельствовали о том, что они изначально готовились к гораздо более худшему сценарию, хотя и не оставляли надежд на то, что немцы не пойдут в пределы ДКР.

28 февраля Руднев выступил с докладом об организации военного дела на областном комитете ДКР. Он сообщил руководству республики: «При Народном Комиссариате по военным делам создается коллегия по формированию и обучению добровольческой социалистической рабоче — крестьянской армии. Все военные отделы губернских и уездных Совдепов устраивают Бюро записи добровольцев в Социалистическую Красную армию». Руднев подчеркнул, что набор солдат происходит исключительно на добровольной основе «по рекомендации революционных организаций». При обсуждении доклада Рубинштейн потребовал «не создавать искусственных преград для тех, кто желает защитить дело революции». Кроме того, он предложил ввести для солдат «отличительные знаки», разрешить «открытое ношение оружия» и соблюдать «правила войны»[794]. Учитывая, что всего через четыре дня тот же Рубинштейн будет настаивать на плане объявления Харькова «открытым городом» и на прекращении сопротивления немцам, позицию меньшевиков последовательной назвать трудно.

В тот же день Руднев издал приказ № 4 об организации набора добровольцев в армию. Помимо упомянутой на обкоме схемы применения рекомендаций со стороны общественных организаций Руднев указал также порядок назначения командиров: «Все воинские начальники должны быть утверждены Советами. В управлениях воинских начальников Совдепом избирается комиссар». Руднев стал одним из первых советских деятелей, выступивших за создание регулярной армии. Как позже писал о Рудневе Артем, «он был как раз в числе той группы харьковцев, которая подняла голос протеста против отрядной системы и требовала создания настоящей Красной Армии»[795].

Декрет Совнаркома ДКР о мобилизации республики

Этот призыв в конце концов был услышан руководством Донецкой республики, которое издало пространный декрет, разъяснявший международное положение и гласивший: «Товарищи! Революция в опасности! Поднимайтесь на защиту революции от вековечных насилий. Труженики — к оружию, буржуазия — на работы! Терять нам нечего, приобретем весь мир. Пускай буржуазия узнает, что ей нужно пройти через трупы революционных рабочих, солдат и крестьян Российской республики, прежде чем будет свергнута Советская власть. Революция в опасности! Беритесь за оружие! Спасайте революцию!

Именем республики Донецкого и Криворожского бассейнов Совет Народных Комиссаров постановляет приступить к полной мобилизации всех революционных сил республики, для чего:

1) Народному Комиссариату по военным делам создать Центральный орган по формированию добровольческой социалистической рабоче — крестьянской Красной армии.

2) Всем военным отделам губернских и уездных Совдепов приступить к записи добровольцев, стоящих на платформе Советской власти, и к формированию Красных отрядов согласно инструкциям Народного Комиссариата по военным делам.

3) Распустить остатки постоянной армии.

4) Ассигновать на формирование Красной Армии Народному Комиссариату по военным делам необходимые средства»[796].

Начиная с 3 марта, основные харьковские газеты начали публикацию броских объявлений о «наборе боевых отрядов партии большевиков». Запись происходила в Харьковском комитете партии по адресу ул. Рождественская, 8. Упор, безусловно, делался на рабочих[797].

7 марта был опубликован призыв Чрезвычайного штаба ко всем фабрикам и заводам произвести мобилизацию рабочих — мужчин от 18 до 50 лет, способных носить оружие, и сразу же четверть мобилизованных направить в казармы 30–го полка для зачисления в ряды армии. Остальные рабочие оставались в резерве, обучаясь при этом военному делу. Решение Чрезвычайного штаба было поддержано совещанием представителей 44 предприятий Харькова[798].

В тот же день руководство завода ВЭК постановило мобилизовать всех рабочих до 27 лет, а остальным велело начать строевое обучение на заводе. Через несколько дней общее собрание ВЭК постановило: «Обязать всех рабочих и служащих завода от 18 до 50 лет обучаться в казармах 232–го пехотного запасного полка, чтобы в течение 12 дней овладеть оружием. Не явившихся штрафовать или увольнять с завода». Подобные же резолюции были приняты работниками станции Харьков — Товарная, Брянского завода в Екатеринославе, Таганрогского металлургического завода и других предприятий Донецкой республики[799].

Но далеко не все заводы поддержали призывы к мобилизации. Так, в начале марта в ходе бурных дискуссий на заводе «Гельферих — Саде» была принята «резолюция протеста против действий Совета Народных Комиссаров, о защите Учредительного собрания», при этом было постановлено «мобилизации принудительной не производить, работы продолжать и предоставить каждому добровольно поступить в Красную армию»[800]. Меньшевики пытались и на других харьковских заводах принять подобные резолюции.

Много бойцов дала мобилизация в Луганске, где 5 марта местный комитет большевиков обратился с воззванием к рабочим: «Всем, кому дороги идеалы пролетариат, все, кто ценит пролитую кровь наших братьев за освобождение России, все до одного — к оружию! С оружием в руках, стройными железными рядами ударим по врагам труда, по белогвардейцам немецким, великорусским и украинским». Уже к 26 марта, то есть за три недели мобилизации, из Луганска на фронт были отправлены два подразделения добровольцев[801].

Добровольческие отряды большевиков формировались и в других городах Донбасса. 25 марта в ряды 3–й советской армии под командованием Муравьева влился отряд, сформированный в Попасной. Активно записывались в добровольцы шахтеры. Только за одну неделю второй половины марта из Макеевки были посланы на фронт в распоряжение Сиверса 8 отрядов общей численностью до 2000 чел., из Дружковки — 2 отряда количеством 1240 чел., из Мариуполя— сводный отряд из 1500 бойцов, из Горловско — Щербиновского подрайона — 320 чел. В районе Юзовки был сформирован 1–й пролетарский полк Донбасса, комиссаром в котором даже некоторое время был Никита Хрущев[802].

Военные руководители ДКР пытались создать не только пехотные полки. «Мы особенно нуждались в специальных кавалерийских, артиллерийских и других воинских частях, — вспоминал старый харьковский большевик П. Чепурнов. — Военный отдел занялся также и этими вопросами. Приступили к формированию кавалерийского отряда и созданию броневых поездов. Особенно активно проявили себя железнодорожники, которые оборудовали под броневые площадки пульмановские вагоны»[803].

Кроме того, на базе 29–го отделения бронедивизиона, разместившегося на Мироносицкой площади в Харькове еще в 1917 г., было создано броневое подразделение ДКР, которое использовалось сначала боевой группой Кина — Сановича, а затем участвовало в боях с немцами. Начав с пяти броневиков, часть расширялась за счет машин, которые снимались властями Харькова с поездов, уходивших с фронта. О создании этого подразделения оставил подробные воспоминания непосредственный участник событий харьковец Алексей Селявкин[804].

28 марта в «Известиях Юга» появилось воззвание к артиллеристам, подписанное в числе прочих «комиссаром артиллерии Донецкой республики», призвавшим записываться в артиллерийские отряды Красной армии: «Товарищи артиллеристы! От вас ждет русский революционный рабоче — крестьянский народ помощи для борьбы с контрреволюцией… Да здравствует Красная артиллерия!»[805].

Уже в конце марта, когда немцы стремительно приближались к Харькову, военное руководство ДКР спешно начало набирать в армию военных специалистов и инженеров, специализировавшихся на строительстве оборонительных укреплений[806]. Бывший царский и будущий советский генерал Михаил Бонч — Бруевич, заседая на Высшем военном совете, пообещал прислать в Харьков «достаточное количество генштабистов для налажения главного штаба» и заявил, что им уже послана туда специальная военная инспекция во главе с харьковцем, генералом Л. Болховитиновым, которому было поручено войти в подчинение Антонову — Овсеенко. Последний, прибыв в Харьков, констатировал: «Никаких военспецов, посланных М. Д. Бонч — Бруевичем, налицо не оказалось и не удалось разыскать»[807]. А Болховитинов вскоре оказался в расположении Добровольческой армии, где его чуть было не расстреляли за сотрудничество с красными.

Чепурнов вспоминал: «Острую нужду испытывали мы и в санитарном персонале. Организацию санитарных отрядов и госпиталей для наших войск проводили тт. Межевая, Груздева и другие». Набором врачей ведал военно — санитарный отдел Чрезвычайного штаба, расположившийся в здании Дворянского собрания. При этом от военных врачей, в отличие от других добровольцев, не требовалось никаких рекомендаций и стояния на «советской платформе»[808].

Создатель броневых частей ДКР Алексей Селявкин

27 марта руководство большевиков ДКР приняло решение мобилизовать в Красную Армию всех членов РКП(б). Распоряжение гласило: «Не вступившие в ряды и не представившие об этом мотивированных заявлений будут исключены из партии»[809].

Из большевиков и рабочих было сформировано несколько боевых подразделений Донецкой республики. Под руководством Сурика — Емельянова и Данилевского еще в начале марта была создана Коммунистическая дружина, которая приняла бой с немцами еще на подступах к Донецкой республике. На фронте она была переименована в Коммунистическую роту. Преимущественно из большевиков были сформированы Рабоче — крестьянская батарея Харькова и 1–й Пролетарский полк (1684 чел.), который был создан по приказу Рухимовича от 11 марта как пулеметный полк, поначалу расположившийся в казармах 29–го полка на Старо — Московской улице. Затем из харьковских рабочих был сформирован 2–й Пролетарский полк, который, по воспоминаниям очевидцев, насчитывал до 1 тыс. чел. и имел свою артиллерию и пулеметную команду, что было роскошью по тем временам[810].

Кроме того, большевики Харькова, переведенные на казарменное положение, расположились в воинских казармах на Конной площади и в помещении пехотного полка на Ващенковской улице. По воспоминаниям очевидцев, очень часто эти подразделения посещал Артем. С 28 марта начался спешный набор полка Совнаркома ДКР. Как говорилось в объявлении о его наборе, для вступления в него были «необходимы рекомендации, безупречная идейность записывающихся, готовность на всякое самоотвержение». Запись производилась непосредственно в основном помещении правительства Донецкой республики — на Сумской, 13[811].

Поясняя решение о создании этого полка, Совнарком ДКР выпустил обращение «Ко всем!», в котором, в частности, заявлялось: «Озабоченный защитой социалистических завоеваний революции, Совет Народных Комиссаров Донецкой Республики не видит другого выхода для спасения этих завоеваний как только в самой решительной борьбе с насильниками. Борьба с палачами революции и предателями бедноты и рабочего класса, — борьба с ними не на живот, а на смерть — это было первым словом Совета комиссаров Донецкой Республики — это же будет и последним нашим словом… Совет Народных Комиссаров объявляет, что в этот критический момент, когда решается судьба Юга, он сам отдаст свои личные силы на дело защиты революции и социализма». За подписью Артема и наркомов ДКР было объявлено, что «при первом же известии о приближении к центрам республики банд врага Совет Народных Комиссаров во всем своем составе выйдет на позицию, чтобы принять в борьбе с врагом непосредственное участие». Было решено, что все наркомы ДКР, включая Артема, лично входят в качестве бойцов в состав этого полка[812].

Конечно, на фоне безыдейных наемников или разнузданных анархистов большевистские отряды казались более сознательными и воевали более дисциплинированно. Хотя иногда их «идейность» даже мешала делу. К примеру, Антонов вспоминал Елизаветградский отряд большевиков, который отказался занимать оборону в окопах, мотивируя это следующим образом: «Мы воюем с буржуазией, но не признаем окопной борьбы»[813].

При этом не только большевики Донецкой республики занимались набором своих партийных полков. Если меньшевики полностью самоустранились от мобилизации и даже всячески пытались сорвать ее, то левые эсеры и анархисты проявляли немалую активность в подготовке своих собственных вооруженных формирований для отправки на фронт. Эсеры уже с 1 марта начали набор «отряда Красной армии из левых социалистов — революционеров и сочувствующих им», проводя запись добровольцев в своем партийном клубе на ул. Кацарской, 6–8. Только за первые дни марта в Харькове был сформирован хорошо вооруженный «полк левых эсеров» в количестве 400 человек, который уже в 20–е числа действовал в районе Лебедина[814].

С 6 марта объявила о наборе добровольцев для защиты «Великой Русской Революции» харьковская организация еврейской социал — демократической партии «Поалей — Цион». Запись бойцов проводилась на ул. Мещанской, 5. Анархисты и сочувствующие анархизму записывались для вступления в партизанский отряд «для борьбы с русско — германо — гайдамацкой контрреволюцией» по ул. Вознесенской, 3[815].

Партийные боевые подразделения формировались, как правило, без учета центральными военными органами, зачастую вступали в вооруженные стычки с теми, кого они считали бандитами и налетчиками. При этом большевики настаивали на разоружении боевых групп других партий, не ведших агитации за войну с немцами, — меньшевиков, Бунда, правых эсеров и т. д.[816].

Учитывая тот факт, что к началу революции 1917 г. на Юге России скопилось значительное количество иностранцев (военнопленных и зарубежных рабочих, приехавших в Донбасс на заработок), а также беженцев разных национальностей, прибывших из прифронтовых районов Западной России, во всей Донецкой республике велась серьезная агитация по набору национальных и интернациональных боевых подразделений для борьбы с немцами. В Харькове на Конной площади, 17 разместился штаб по набору латышских боевых отрядов из числа многочисленных рабочих, прибывших вместе с эвакуированными предприятиями из Риги. Активный набор отрядов вела Польская социалистическая партия (ППС), заключившая на эту тему договор с Чрезвычайным штабом ДКР и вошедшая в состав штаба на правах автономной организации. Запись в польские отряды велась в клубе «Промень» на ул. Гоголя, 4 — фактически в здании католического храма. На Дмитриевской улице под эгидой Чешско — словацкой социал — демократической рабочей партии собирались пленные чехи и словаки[817].

Призыв к латышским рабочим в харьковской прессе

В Мариуполе готовился к отправке на фронт сербский отряд. Но, по свидетельству Антонова, в последний момент офицеры, стоявшие во главе этого отряда, сорвали его выход в сторону Екатеринослава[818].

Набирались даже китайские отряды! В период бурного экономического роста Донбасса в начале века на шахты хлынула дешевая рабочая сила из Китая, поэтому к началу революционных событий в крае имелась уже немаленькая китайская диаспора. 22 апреля 1918 г. главковерх Антонов — Овсеенко издал специальное распоряжение фабзавкомам: «Категорически предписываю никаких препятствий к переходу китайцев — рабочих в Красную Армию не чинить. Малейшая попытка в этом отношении повлечет строжайшую ответственность». Антонов уполномочил некоего товарища Шен Чит — Хо формировать китайские революционные батальоны в Донбассе. И несмотря на то, что до полного оставления Донецкой республики войсками Антонова оставалось в тот момент чуть меньше двух недель, китайский отряд был сформирован и, по словам Антонова — Овсеенко, «китайцы прекрасно дрались в наших рядах против немцев»[819].

Деления на русских и украинцев в Донецкой республике особенно не делали, термин «украинцы» поначалу использовали, как правило, для обозначения политической ориентации граждан, принадлежности их к организациям, связанным либо с Центральной Радой, либо с Цикукой. Однако с приближением немецких войск и отрядов УНР не учитывать тот факт, что среди этнических украинцев велась пропаганда по поводу приближения «своих», было нельзя. Поэтому с 3 марта в «Донецком пролетарии» и «Известиях Юга» время от времени начали появляться редкие призывы к украинцам записываться в отряды Красной армии. Были написаны они на замечательном суржике, свидетельствовавшем о том, что устоявшихся правил украинского языка в тот период либо не было, либо их никто не знал.

Вот яркий образчик такого призыва на языке оригинала: «Товариші Украінці! Я звертаюсь до Вас, я заклекаю Вас взяте рушниці и іти защіщати Украіну, ті защітникі, котрі обманювали нас, що казали ми ідемо защіщате вильный Украінскій народ, брехня Ви бачете що воны обманилі Вас? Вони пішли із германскіми капиталістамі, щоб задушіть Украінскій народ, вони травили проті Россіян і казали що Россіяне вороги ваші. Але не правда ви сами тепер бачіте що не Россіяне ваші ворогі, а ворогі ті, хто пішов протів бідних селян, робітників, та солдатів Українців… Предательска Украінска Рада пішла із Германскіми імперілистами проті вас. Роскрийте очі беріть рушниці і гарматі і ідіть у мисти із Россіянами проті капиталистів». Этот очаровательный пассаж был подписан неким помощником начальника Харьковского гарнизона Селянским[820].

Понятно, что никто в Донецкой республике не формировал и отдельных великорусских частей. Некоторые подразделения, формировавшиеся в Харькове, получили название «революционных интернациональных отрядов»[821]. В современной украинской исторической — литературе часто встречается известная манипуляция, при которой многие отряды или деятели периода революции и Гражданской войны представляются публике как «русские», «россияне», «иностранцы», вторгшиеся в пределы Украины с целью порабощения ее Россией. Не будем останавливаться на том факте, что сами жители Украины не особенно — то признали ее отделение и уж точно не считали русских «иностранцами», или на том, что в том же Харькове или Донбассе с такой же точно «аргументацией» могли считать вторжение отрядов УНР как «порабощение». Но главное заключается даже не в этом. Главное — это то, что значительная доля людей, которые приводятся современными украинскими историками в качестве «российских оккупантов», к Украине и к Донецкой республике имели гораздо большее отношение, чем, к примеру, Сечевые стрельцы из Галиции, впервые оказавшиеся на этой территории лишь в составе австро — германских войск.

К примеру, поражает безапелляционное заявление донецкого краеведа П. Лаврива, сделанное в официальном органе Верховной Рады «Голос Украины»: «Против отделения Донецкого и Криворожского бассейнов и других южных и восточных губерний от Украины не протестовало большинство харьковских большевиков, безусловно неукраинцев»[822]. Но среди харьковских большевиков было немало этнических украинцев, даже Скрыпник жаловался позже на украинскую фамилию главы ДКР Васильченко.

Украинская официозная история часто упоминает о жестокости «оккупанта» Антонова, забывая, что настоящая его фамилия все — таки Овсеенко, а сам он родом из Чернигова. Среди россиян, присланных в Украину в 1918 г., О. Поплавский, к примеру, называет г-на Петровского и Л. Мокиевскую — Зубок. Но как уроженца Харькова Петровского, проведшего львиную долю своей жизни в Екатеринославе и в Донбассе, можно называть «оккупантом»? Единственную женщину — командира бронепоезда Людмилу Мокиевскую — Зубок, которая, как мы увидим ниже, сыграла значительную роль в судьбе Артема и руководителей ДКР, также трудно считать «иностранкой». В советские времена ее называли «черниговской Жанной д’Арк», поскольку она являлась землячкой Овсеенко и происходила из старого черниговского мещанского рода. В отличие от галичан, эти люди и их подчиненные сражались на своей родной земле, за свою Родину, вне зависимости от идеологем, которые они отстаивали.

Как пишет современный харьковский исследователь Л. Мачулин, «здесь переплелось все: …борьба украинцев за независимость Украины и борьба украинцев против независимости; борьба украинцев за федерацию в составе России и борьба украинцев против федерации; …борьба украинцев против большевиков и борьба украинцев за большевиков»[823]. Собственно, в этом и есть суть гражданской войны: русские против русских, латыши против латышей, украинцы против украинцев.

Мокиевская — Зубок Людмила Георгиевна

Родилась в 1896 г. в Чернигове в дворянской семье (фамилия — по матери). Отец — народоволец, один из лидеров партии эсеров, известный публицист Наум Быховский, вечно скитался по ссылкам и тюрьмам, поэтому дочь его фактически не видела. Революционерка, единственная в истории женщина — командир бронепоезда. Эсерка — максималистка.

С одной стороны, Мокиевская — Зубок не имела прямого отношения к ДКР. Но именно ее бронепоезд спас правительство этой республики в апреле 1918 г.

Окончила частную гимназию в Чернигове. В 1912 г. поступила в Петербургский психоневрологический институт, который окончила с отличием, несмотря на то что ее пытались исключить за вольнодумство. В октябре 1917 г. 21–летняя девушка вступила в Петроградскую Красную гвардию под видом мужчины — Мокиевского Леонида Григорьевича. В декабре послана в Екатеринослав в качестве комиссара продовольствия. Там под ее непосредственным руководством был сооружен бронепоезд № 3, который она и возглавила в феврале 1918 г. Был момент, когда ее пытались снять с командования ввиду отсутствия военного образования.

Во время эвакуации ДКР бронепоезд Мокиевской совершил сумасшедший прорыв немецкой линии наступления, благодаря чему окруженный Совнарком Донецкой республики во главе с Артемом смог пробиться в Донбасс.

После ремонта на Сормовском заводе бронепоезд Мокиевской участвовал в сражениях с деникинцами. 9 марта 1919 г. под Дебальцево в бою с бельм бронепоездом «Офицер» Мокиевская погибла в результате прямого попадания снаряда противника. Дважды торжественно похоронена в Купянске (после захвата Купянска деникинцами ее труп был вырыт и выброшен на свалку).

Все знавшие Мокиевскую отмечали необычайную ее скромность: «Одевалась Люда в недорогие платья, а чаще всего — в синюю сатиновую юбку и кофточку — матроску из той же материи или белую блузку. Карие пытливые глаза, озаренные каким — то внутренним светом, внимательно и спокойно глядели на людей».

Поскольку советская Россия, подписав Брестский мир, официально вышла из войны с Германией, большевистские армии, оперировавшие на Юге, были провозглашены армиями южнороссийских республик — Украинской, Донецкой, Одесской и Донской. Для внешнего мира эти республики назывались независимыми, чтобы отделить действия их армий против немцев от позиции Москвы, но «для внутреннего пользования» подчеркивалось, что все они входят в состав Российской Федерации.

Вот, к примеру, как об этом говорилось в приказе командарма Р. Сиверса от 16 марта 1918 г.: «Советские республики Юга России — Украинская, Донецкая и Донская, входящие в состав Российской Федеративной Республики, вынуждены поднять меч для защиты своей свободы и независимости от посягательств германских и своих собственных буржуазных штыков… Все революционные солдаты, рабочие и крестьяне без различия национальностей, украинцы и великороссы, донцы и сибиряки, обязаны встать на защиту попираемой свободы наших братьев и вступить в ряды армий советских республик Юга»[824]. Как видно из этого документа, по состоянию на середину марта Украинская и Донецкая советские республики рассматривались советским руководством как равноправные административные единицы, которые обладали своими армиями, действовавшими в союзе.

Большей частью отряды, сформированные в Донецкой республике, вливались в 1, 2 и 3–ю советские армии Муравьева, оперировавшие в марте 1918 г. на юге, от Черного моря до Полтавы, в 4–ю армию, которая под командованием Киквидзе защищала направление на Харьков, и в 5–ю армию Сиверса, действовавшую в районе Бахмача, Глухова, Новгород — Северского. При этом некоторые подразделения, сформированные в Харькове и Донбассе, подчиняясь общему командованию единого фронта, сохраняли свою самостоятельную структуру и названия вплоть до полного вывода за пределы ДКР.

Командир бронепоезда Л. Мокиевская — Зубок с командармом и наркомом ДКР И. Кожевниковым

Кроме того, когда стало более или менее ясно, что немцы продолжат наступление на Донецкую республику, в ней активно начали формироваться партизанские отряды с целью боевых операций на занимаемой немцами территории. По словам Антонова — Овсеенко, он «поручил» И. Кожевникову формирование сети партизанских отрядов в глубинке еще в начале весны: «5 марта я вызвал И. С. Кожевникова, старшего механика харьковского телеграфа, и предложил ему с его группой дельных товарищей (телеграфистов) принять на себя задачу военной организации деревень Полтавской и Харьковской губерний. Вся полоса пред Харьковом, Полтавой и даже до Днепра должна быть охвачена боевой организацией крестьянства: в каждом селе — вооруженная группа, она держит связь с соседним селом и в тылу — с губернским или уездным центром… Кожевников согласился взять на себя эту работу»[825].

Кожевников Иннокентий Серафимович

Родился 1 (13) ноября 1879 г. в селе Бочкарево (Иркутская губерния) в крестьянской семье. Революционер, партизан, командарм, вечный бунтарь и искатель приключений. Большевик с 1917 г.

Кожевников успел побывать членом правительства и в Донецкой, и в Дальневосточной республиках, создавал Гилянскую республику, а закончил свою жизнь, провозгласив себя «императором Иннокентием I».

Окончил Харьковский коммерческий институт. В 1915–1917 гг. служил механиком на Харьковском телеграфе. По словам Антонова — Овсеенко, после Октябрьской революции Кожевников «сломил саботаж по всей телеграфной линии от Харькова до Москвы».

В 1918 г. — нарком почт и телеграфов ДКР. Правда, большей частью занимался формированием партизанских отрядов Донецкой республики. Весной 1919 г. — командир 13–й советской армии, оперировавшей в Донбассе. В 1920 г. — один из руководителей десанта в Энзели (Северный Иран), отбившей у англичан русский флот на Каспии, участвовал в провозглашении там Гилянской советской республики. В 1921 г. — товарищ министра иностранных дел Дальневосточной республики. В 1922–1923 гг. — полпред России в Бухарской республике и в Литве. В 1924–1926 гг. работал в наркомате почт и телеграфов СССР, жил в Москве, на ул. Моховой.

Арестован в январе 1926 г. и выслан на Соловки. Был одним из немногих заключенных, которому удался побег оттуда. Перед бегством он обнародовал манифест, в котором объявил себя «Соловецким императором Иннокентием I», даровал всем заключенным свободу и обнародовал план боевого похода на Петроград. Скрывался в лесу, был схвачен в 1929 г., при аресте отбивался топором. Увезен в Москву.

Расстрелян 15 апреля 1931 г. за побег и «контрреволюционную деятельность». Реабилитирован в июле 1961 г. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

20 марта, через два дня после вторжения немцев в пределы ДКР, «Донецкая правда» вынуждена была публично признать возможность оставления Харькова: «Сейчас угрожает непосредственная опасность Донецкой Республике и, в частности, городу Харькову. Возможно, что при наличии превосходящих сил противника, во избежание излишнего, бесцельного кровопролития и в целях сохранения боевых сил для грядущей кровавой схватки, советским войскам придется временно сдать свои позиции». При этом орган донецко — криворожских большевиков провозглашал намерение руководителей ДКР развязать борьбу в тылу врага: «Мы вошли сейчас в стадию партизанской народной войны, когда с противником борются не только силой оружия, но и косвенным путем… Мы должны всячески стараться создать продовольственный и технический кризис в стане врагов, далеко ушедших от своего фатерланда»[826].

В тот же день Совнарком ДКР выпустил обращение «Рабочим, бедноте, гражданам Донецкой республики. Всем». В нем правительство призывало рабочих республики «к самому широкому вооружению и организации партизанских отрядов», поясняя это так: «Мы не можем признать авантюристическую Раду властью для южных республик… Мы не можем допустить порабощения республик Украинской, Донецкой и Одесской»[827].

В упомянутой выше статье «Надо спасать Донецкий бассейн» «Известия Юга» так обосновывали необходимость перейти к партизанской тактике против немцев: «О подлинных военных действиях, о войне в специальном смысле этого слова речи быть, конечно, не может. Но о партизанской борьбе, о щипании немецко — гайдамацких банд мы не только можем думать, мы это сможем осуществить… Завязнув в Донецком бассейне, далеко от операционной базы, «щипаемый» со всех сторон и во всех отношениях, «победитель» может предстать в образе мокрой курицы и потеряет всякое желание осуществлять свои цели. Для успешности такой партизанской борьбы мы должны направить все наши усилия, вооружая партийных товарищей, оставляя оружие в тылу немцев, если им удастся пробраться в пределы Донецкой республики». Желанной целью этих действий газета называла «спасение для России Донецкого бассейна»[828].

Этот призыв даже нашел некое сочувствие у меньшевиков ДКР, которые в период всеобщей мобилизации занимались в основном созерцанием и критиковали эвакуацию Харькова. П. Павлов в «Возрождении» написал по поводу воззвания Совнаркома: «Вооружаясь против баварских корпусов, идущих в авангарде немецкого капитала, черная армия рудников и шахт Донецкого бассейна вооружается на защиту своих интересов, охраняет от расхищения материальные и духовные ценности, накопленные российским пролетариатом в годы революции. Мужеством отчаяния продиктован призыв донецких комиссаров к партизанской войне». При этом Павлов выразил уверенность, что в ходе этой партизанской войны против немцев вскоре объединятся все классы и сословия России. «И тогда, — восклицало «Возрождение», — на заре нового возрождения России, день поминовения погибших в первых партизанских боях будет днем общенационального траура»[829]. Надо заметить, сами меньшевики, в рядах которых состоял Павлов, в подготовке партизанских отрядов участия не принимали, а после прихода немцев даже поначалу выразили готовность сотрудничать с оккупационной властью.

Запись в различные партизанские отряды шла так же публично, как и набор регулярных воинских частей, с широкой рекламой в газетах. Вербовщики партизан устраивали публичные митинги в городах, где записывали в отряды при всем честном народе. Так, 24 марта в Лебедине состоялся митинг трудящихся, организованный Харьковским партизанским отрядом. Прямо на собрании была создана комиссия по организации партизанского подразделения, которая тут же и приступила к работе. О конспирации будущие партизаны, похоже, особенно не задумывались[830].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.