Петровская реформа, преломленная в глазах Ивана Солоневича

Петровская реформа, преломленная в глазах Ивана Солоневича

Фигура мощная, колоритная. Ивану Солоневичу удалось бежать из ГУЛАГа. Жил в Германии, после войны осел в Уругвае.

Его книга «Народная монархия» очень важна своей заглавной идеей «народной монархии», точным выбором из огромного массива исторических событий: «проекта князя Андрея Боголюбского», роли «мизинных людей» в Московской Руси, роли Земских соборов… Возможно, решив, что Сталин «работает под Петра», что в СССР исключительно позитивно трактуются Петровские реформы, он посчитал и Петра своим (экзистенциальным) врагом. И настолько Солоневич это прочувствовал, что пошёл на совершенно дичайшие (почти рекордные, как будет предъявлено) искажения и фактов, и смысла истории.

Сначала – его верный отчасти диагноз. Книга «Народная монархия»:

«Алексей Толстой (советский) в своём “Петре Первом” пытается канонизировать Сталина, здесь социальный заказ выпирает, как шило из мешка: психологически вы видите здесь сталинскую Россию, петровскими методами реализующую петровский же лозунг “догнать и перегнать передовые капиталистические страны”. Сталин восстаёт продолжателем дела Петра, этаким Иосифом Петровичем, заканчивающим дело великого преобразователя. Официальная советская словесность возвращается к пушкинскому гиганту, а “мятежи и казни” приобретают, так сказать, вполне легитимный характер: даже Пётр так делал, а уж он ли не патриот своего отечества!»

Далее Солоневичем дана очень упрощённая трактовка мнения современников. И следом сразу перескок к состоянию допетровской Руси:

«Едва ли стоит говорить об оценке Петра его соратниками. И, если Неплюев писал, что “Пётр научил нас узнавать, что и мы – люди”, а канцлер Головин, что “мы тако рещи из небытия в бытие произведены”, то это просто придворный подхалимаж, нам нынче очень хорошо известный по современным советским писаниям об отце народов. Производить Московское государство “из небытия в бытие” и убеждать москвичей, что и они – люди, не было решительно никакой надобности: Москва считала себя Третьим Римом, “а четвёртому не быти”, а москвич считал себя последним, самым последним в мире оплотом и хранителем истинного христианства. Комплексом неполноценности Москва не страдала. И петровское чинопроизводство “в люди” москвичу решительно не было нужно…»

«Комплексом неполноценности Москва не страдала»… А на мой взгляд, нормальное государство, вдруг потерявшее способность себя защищать, отдающее часть себя одним соседям, шведам, для защиты от других, поляков, вываливающее свой бюджет (запас пушнины) к ногам австрийского императора Рудольфа, и должно страдать комплексом неполноценности, понимать нетерпимость этого положения (что и стало залогом исправления). И допетровские цари Алексей Михайлович, Фёдор Алексеевич, по счастью, страдали «комплексом неполноценности», сосредоточив свои усилия на введении «полков иноземного строя». То, что эти усилия оборачивались неудачей, показухой, солоневичскими 89 тысячами «новых» солдат – обычное дело. У нас многое ограничивается показухой, пока главный экзаменатор, «жареный петух» не…

Солоневич о влиянии Стрелецкого бунта на формирование Петра:

«Этим первым перепугом можно, вероятно, объяснить многое в личной политике Петра: и зверское подавление стрелецкого мятежа, и собственноручные казни, и Преображенский приказ, и вечный панический страх Петра перед заговорами. Иван Грозный, который при всей своей свирепости был всё-таки честнее Петра, признавался прямо, что после восстания 1547 года, истребившего фамилию Глинских, он струсил на всю жизнь: “и от сего вниде страх в душу мою и трепет в кости мои”. Застенки Грозного в такой же степени определялись страхом, как и застенки Петра. Но Петровский перепуг имел и некоторые военные последствия… Вспомним Нарву. Пётр, которому было уже 28 лет, повёл свою тридцатипятитысячную армию к Нарве. “Стратегических путей не было, по грязным осенним дорогам не могли подвезти ни снарядов, ни продовольствия… Пушки оказались негодными, да и те скоро перестали стрелять из-за недостака снарядов…” (Ключевский).

<…> Россия разбила Швецию не благодаря Петру, а несмотря на Петра, разбила их в частности та старомосковская конница, которую Петр, слава богу, не успел, в помощь Швеции, разгромить сам. Но историки забыли Шереметева и Келина и тех неизвестных “вооружённых обывателей”, всех тех людей, которым Пётр только портил всё, что только технически можно было портить. И русская официальная история, и досоветская, и советская ставят Петра наряду с Суворовым…

Перед Полтавой произошла ещё одна история – битва под Лесной. Советская история СССР об этой битве пишет так: “Незадолго перед этим Пётр преградил путь Левенгаупту, шедшему с большим обозом, и нанёс ему 28 сентября 1708 года при деревне Лесной на реке Соже решительное поражение. 5 тысяч повозок, груженных боевыми запасами и продовольствием, были захвачены”.

Это не совсем так: “дорогу Левенгаупту преградил и его отряд разгромил не Пётр, а Шереметев”. И вовсе не петровскими войсками, а старомосковской “дворянской конницей”, той самой, которой, как огня, боялся Карл ещё под Нарвой. Вспомним ещё одно обстоятельство: эта же старомосковская конница , под командой того же Шереметева, уже дважды била шведские войска – один раз под Эрестдорфом в 1701 году и второй раз при Гуммельсдорфе в 1702 году. Это случилось сейчас же после Нарвы, когда Эрестдорф и Гуммельсдорф, а ещё больше Лесная, были сражениями, в которых: во-первых, дворянская конница , никак не загипнотизированная, подобно Петру, шведской непобедимостью, показала всем, в том числе и петровской армии, что и шведов можно бить, и, во-вторых, лишила Карла его обозов и, что собственно важно, – всего его пороха… Напомним ещё об одном обстоятельстве: тот же Шереметев и во главе той же старомосковской конницы , в промежуток между Нарвой и Полтавой, пока Пётр занимался своими дипломатическими и прочими предприятиями, пошёл по Лифляндии и Ингрии, завоевал Ниеншанц, Копорье, Ямбург, Везенберг, Дерпт – словом, захватил почти всю Прибалтику…»

Всё же очень неприятно, что, перебирая материалы очень многих, даже заведомых русофобов вроде Бжезинского и авторов вроде Анисимова, именно у патриота Солоневича довелось столкнуться с такой кошмарной ложью, когда за белое выдаётся не что-нибудь промежуточно-серое, сероватое, а абсолютно чёрное. И вдобавок на таком периоде, как русско-шведская Северная война, описанная исчёрпывающе. Да, Пётр крупно ошибся, погнав по осенней грязи своё неповоротливое, ещё не обученное (не новое, кроме 2–3 полков) войско. Потом Пётр сбежал, бросил армию, но… нарвский разгром начался именно с позорного бегства старомосковской «дворянской конницы» Шереметева. Под Нарвой старомосковская «дворянская конница» была безусловным слабейшим звеном!

Есть же подробные описания Нарвской битвы, например…

Справка. Петров Андрей Николаевич – генерал-майор Генерального штаба, военный писатель; родился в 1837 году; учился в Павловском кадетском корпусе и Николаевской академии Генерального штаба. Автор фундаментальных трудов: «Война России с Турцией и польскими конфедератами, 1769–1774», «Здоровье войск», «Вторая турецкая война в царствование Екатерины II, 1787–1791», «Война России с Турцией 1806–1812», «Война России с Турцией. Кампания 1853–1854» .

Авторитетнейший русский военный историк, которому и дела нет до всяких петровско-антипетровских комплексов. Приведём несколько выписок из главы «Нарвская операция» А. Петрова такого солидного издания, как «Военный сборник» (1872 года № 7, с. 5–38):

«В то время, как шведская армия сосредоточивалась у Везенберга, осада Нарвы продолжалась. Шеститысячный конный отряд Шереметева ещё 26 сентября был выслан для наблюдения по ревельской дороге и, пройдя около 100 вёрст до Везенберга, занял его 3 октября, нигде не встречая неприятеля.

Между тем Карл XII, 5 ноября выехав из Ревеля… получил 17 ноября сведение о нахождении русскаго отряда… Генерал-маиор Майдель с 400 челов. конницы получил приказание атаковать русский отряд, не имевший сведений о приближении всей шведской армии… Карл, лично присутствовавший при этом деле, велел неотступно преследовать наших фуражиров конницею Майделя, а сам, взяв из авангарда часть пехоты и несколько полевых орудий, также быстро перешёл через дефиле, находящееся на большой дороге; а по дороге, идущей вправо, на Сомнекюли, послал другой отряд. Отряд Шереметева был до того поражён этою неожиданностью, что без всякаго сопротивления обратился в бегство. Часть же его конницы, стоявшая в Сомнекюли, узнав, что шведы уже появились на нашей стороне дефиле у Пованды, боясь быть отрезанною, также бросилась бежать.

Образ действий Шереметева возбудил сильный гнев царя: “Шереметев так неосторожен и безопасен был, что многих своих людей на фуражирование разослал, а с прочими стоял весьма в непорядке и ушёл, не обороняя прохода”.

Действительно, небрежность Шереметева ничем не может быть оправдана. Ему известно было уже давно, что шведския войска подходят к Везенбергу от Пернавы.

Из этого описания видно, что если бы Шереметев принял меры к заграждению четырёхвёрстной плотины между Пехатом и Повандой, на большой дороге, а также дефиле у Кохтеля и 12-вёрстной узкой дороги, идущей по болоту между Иеве и Пюхаиоги, обстреливая их продольно и во фланг артилериею, то шведы могли бы подойти к Пюхаиоги только по дороге, идущей по берегу Финскаго залива. Но выход с этой стороны мог быть удобно защищён главными силами отряда.

Даже и один отряд Шереметева мог бы оказать значительное сопротивление и заставить неприятеля развернуть свои силы и понести не малыя потери. Но Шереметев бъжал к Нарве (32 версты), а Карл XII безпрепятственно двинулся к Лагене (11 вёрст от Нарвы), куда прибыл 19-го, накануне отъезда Петра в Новгород.

Шереметев мог только не знать, что против него наступает сам Карл XII, т. е. вся шведская армия. За темнотою нельзя было видеть сил противника; не захвачено ни одного пленнаго, а предварительных разведок не сделано…

…Никто не ожидал, что Шереметев оставит без боя позиции, на которой он мог, с малыми силами, задержать всю армию Карла XII в дефилеях. К тому же Шереметев, как все знали, собирался укрепить свою позицию и оборонять её с полною энергиею. Разведочная служба кавалерии была ниже всякой критики. Не выставлялись даже часовые, не высылались разъезды. Главная цель состояла в производстве фуражировок в местности, нами же опустошенной, на 10 миль вокруг Нарвы. Конница разделялась для этого на мелкие отряды, разбросанные по деревням. Все нападения шведов были внезапны, и наши войска застигались врасплох. Так было при Пурце, Варгиле, Раппиле, при движении Карла XII к Пюхаиоги…

Бой под Нарвой.

Было два часа пополудни. С криком “с нами Бог!” шведы пошли вперёд. В этот самый момент пошёл густой снег с градом и сильным ветром, дувшим русским в лицо, так что было трудно держать открытыми глаза. Снег был до того густ, что русские только тогда заметили двинувшихся на штурм шведов, когда они подошли уже ко рву и к пушкам атакованных пунктов.

Через полчаса обе атакующие части ворвались уже в укрепления, успев завалить ров фашинами, свалить с бруствера рогатки и сбить частокол.

В этот критический момент неприятелю дали сильный отпор полки Преображенский и Семёновский. На левом берегу Наровы, в том месте, где в неё упирался крайний правый фланг укрепленной линии С-С (статья в “Военном вестнике” сопровождена подробными картами, откуда и эти обозначения. – И. Ш. ) был расположен артиллерийский парк армии, и здесь имелось несколько деревянных построек. Преображенцы и семёновцы воспользовались этими постройками и повозками парка и образовали из них преграду, прикрывшую мост F. В этом треугольнике, на нашем правом фланге, стали оба гвардейские полка, к которым примкнули и все не успевшие перейти через мост войска правого фланга. Завязался упорный бой. Заслышав сильную перестрелку, Карл XII, в сопровождении только одного Норда, поскакал на выстрелы, и при этом едва не погиб вместе с лошадью, завязшею в болоте. С трудом вытащили из него короля, оставившего в болоте свою шпагу и один из высоких сапогов. Несмотря на этот случай, Карл прибылъ к месту боя и, в одном сапоге, несколько раз водил на приступ свою пехоту. Было уже 7 часов вечера. Наступили сумерки, русские стояли стойко, чего Карл вовсе не ожидал. “Каковы мужики!” – сказал он и после нескольких отражённых приступов приказал выслать к месту боя все пять батальонов гвардии, находившихся у Веллинга, в правой атаке шведов, к описанию которой теперь и обратимся.

В таком положении было дело на правом фланге шведов, когда наступили сумерки и все атаки шведов у моста F были отражены преображенцами и семёновцами. Для усиления атаки Карл XII приказал 5 батальонам гвардии, бесполезно стоявшим в отряде Веллинга, спешить к нему на помощь, к мосту F. Эти 5 батальонов (В.-В.) двинулись по наружной стороне укрепленной линии В.-В. до того места, где она упирается в Нарову, и оттуда свернули влево, направляясь к мосту F. Наступила уже полная темнота. Полк деликарлийцев, стоявших уже у моста F, слыша шум от приближавшейся у него с тыла шведской гвардии, принял её за русских и открыл по ней учащённую пальбу. Гвардия остановилась и тоже открыла сильный огонь по деликарлийцам. Обе стороны, в самом близком друг от друга расстоянии, взаимно наносили одна другой страшные потери, и уже готовились ударить в штыки, когда стали различать голосовые команды, отдаваемыя с обеих сторон на шведском языке. Это объяснило обоюдную ошибку и пальба прекратилась…

(Припоминаете тот выразительный пример из петровского боевого Устава, заимствованного в Европе? В котором офицер должен был заколоть своего солдата, без команды закричавшего «Ура!»? Как раз для этого случая. В поднявшемся гомоне, восточном базаре, голоса команд расслышали бы не скоро. – И. Ш. )

Вскоре от русского правого фланга прибыл к Карлу XII генерал Бутурлин, с предположением капитуляции от имени русского генералитета, так как герцог де-Кроасо всем его штабом ещё в начале боя сдался шведам. Бутурлин требовал свободного отступления находившихся у моста F войск, и дозволения беспрепятственно исправить разорвавшийся мост. Испытав неоднократную неудачу в приступе позиции, столь упорно защищаемой гвардейцами, Карл был очень доволен их готовностью капитулировать и потому согласился на исправление моста, предоставив войскам нашего правого фланга, не успевшим уйти на правый берег Наровы, беспрепятственно отступить по мосту, сохраняя знамя и оружие, но сдав пушки, так как и увезти их было не на чем. Действия прекратились, а к 4 часам утра мост уже был наведён…»

А теперь заметьте, сколько интересных следствий есть и у «Нарвской теоремы».

«Пётр – бессмысленно жестокий садист»? И: «Шереметев возбудил сильный гнев Царя», с бегства его «старомосковской конницы» начался нарвский разгром. Что же с Шереметевым – дыба, плаха? Нет, Пётр всё же понял и учёл главную причину: виновата боеспособность (почти нулевая против шведов) этой «старомосковской конницы». И со следующего, 1701 года Шереметев – наш главнокомандующий в Эстляндии. Победы Шереметева под Эрестдорфом в 1701 году, при Гуммельсдорфе в 1702 – это верно. Только Солоневич абсолютно не представляет, чем вообще занимался в это время Пётр, на что были направлены усилия всей страны! Полагает, что если это – Шереметев, то значит, к нему так навечно и приклеена абсурдная «старомосковская конница», будто театральная ремарка из «списка действующих лиц» на всё время пьесы.

В том-то и дело, что Нарва была последним позором той конницы, и на следующий год Шереметев получил другую армию. Да, реформа армии проводилась «на ходу», и заключалась в том, что старая армия: поместная дворянская конница и пехота – стрельцы со времён Азовских походов вытеснялись новыми полками постепенно. Нарва решающим образом ускорила этот процесс и к 1703–1705 годам от старой армии остались в строю только иррегулярные части: казаки, калмыки, которые в качестве лёгкой кавалерии были безусловно нужны и служили ещё два века.

А что «дорогу Левенгаупту преградил и его отряд разгромил не Пётр, а Шереметев и не петровскими войсками, а старомосковской “дворянской конницей”, той самой, которой, как огня, боялся Карл ещё под Нарвой»… – вот это и удивительно! Так запредельно врать про досконально изученную битву при деревне Лесной 1708 года, словно это… какая-нибудь Атлантида, Гиперборея, земля Туле… Сражались у Лесной пересчитанные до человека: драгуны, Семёновский, Преображенский и Астраханский пехотные полки. Под руководством: Александра Меншикова, Михаила Голицына и царя: Петра Алексеевича Романова (1672–1725), а не царя Салтана, или Гороха! И сражались они с 16-тысячным шведским корпусом, а не с кентаврами, амазонками, пёсьеглавыми великанами. И под командованием генерала Левенгаупта, а не короля Артура. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.