Спонтанное возрождение искусства

Спонтанное возрождение искусства

В отличие от литературы, еврейское искусство стало возрождаться спонтанно, без какой-либо поддержки сверху. Первыми его ростками, пробившимися через сталинский асфальт административных запретов и репрессий, стали не требовавшие больших затрат и сложной подготовки концертные выступления. В марте 1954 г. в Москве прошло выступление знаменитой собирательницы и исполнительницы песен народов мира Ирмы Яунзем (1897–1975), включившей в программу несколько песен на идише.

Но главные импульсы, стимулировавшие этот ренессанс, шли с окраин европейской части советской империи, где, несмотря на пережитый холокост, еще теплилась еврейская культурная жизнь. Благодаря появлению на столичной эстраде артистов из таких провинций там вновь обретал публичность еврейский песенный фольклор. В апреле 1954 г. в Москве с концертами еврейских песен выступили Анна Гузик (1909–1994) из Киева и Сиди Таль (1912–1983) из Черновцов. Еще в 1946 г. под руководством актрисы, танцовщицы и фолк-певицы Сиди Таль был создан черновицкий художественный ансамбль «Слова и песни». Осенью 1955 г. она вместе с коллегой по Черновицкой филармонии чтецом Исааком Ракитиным предприняла поездку по различным городам с исполнением произведений Шолом-Алейхема.

Примерно тогда же перед столичной публикой предстал выпущенный из заключения популярный идишский певец Саул Любимов, который гастролировал потом в Киеве, Харькове, Одессе и других городах. В том же 1955 г. возобновил концертную деятельность и певец Михаил (Мойше) Эпельбаум (1894–1957), также прошедший через ГУЛАГ, после которого ему возвратили звание заслуженного артиста РСФСР и приняли в Ленинградскую филармонию.

В 1956 г. на еврейско-песенной ниве взошла звезда Нехамы Лифшиц (Лифшицайте; р. 1927 г.), обучавшейся в Литовской консерватории в Вильнюсе. С гастролями она объездила многие города Советского Союза. В 1960–1961 гг. записала две долгоиграющие пластинки (тиражировались неоднократно) с произведениями из своего репертуара, в который входила и трогательно-трагическая «Колыбельная Бабьему Яру» (объявлялась на концертах как «Песня матери») на слова О. О. Дриза (1908–1971) и музыку Р. Г. Боярской (1893–1967). В 1969 г. Лифшицайте выехала в Израиль.

31 августа 1956 г. в филиале Театра им. Моссовета на Пушкинской, 26, при большом стечении публики состоялся «Вечер еврейской песни». Этот концерт, прошедший под эгидой Мосгорэстрады, был подготовлен двумя исполнителями — Мариной Гордон (р. 1917) и Эмилем Горовцом (1923–2001). В конце сентября того же года в течение трех вечеров певица Марина Гордон вместе с чтицей Лией Колиной представляли в переполненном Московском драматическом театре им. А. С. Пушкина на Тверском бульваре программу «Вечера еврейской лирической песни и рассказа»[385]. В 1970-х гг. Гордон и Горовец выехали в разное время из Советского Союза по израильским визам. В конце концов они осели в США, где для носителей культуры на идише имелись большие возможности для профессиональной деятельности.

Отмечая возникший в середине 1950-х гг. «еврейский бум» на отечественной эстраде, директор Всероссийского гастрольно-концертного объединения заявил осенью 1956 г. корреспонденту американской коммунистической газеты: «За семь месяцев текущего года под нашим контролем был проведен 121 концерт на идише, их посетило 65 тыс. человек. Это в несколько раз больше, чем за весь 1955 год». Чиновник уверил также представителя западного СМИ, что в СССР примерно двадцать еврейских коллективов регулярно гастролируют по городам страны[386].

В последующие годы ситуация на советской эстраде также в целом благоприятствовала еврейским артистам, однако с начала 1960-х гг. силу стала набирать противоположная тенденция. Между тем с 1957 г. возобновил концертную деятельность певец Зиновий Шульман (1904–1976). Сын известного одесского кантора Боруха Шульмана, он так же, как многие из его окружения, прошел через ГУЛАГ, попав туда в 1949 г. после ареста по обвинению в еврейском национализме.

В том же 1957-м в Риге адвокат Давид Гарбер создал при «Латпотребсоюзе» на любительских началах еврейский народный хор. Этот творческий коллектив, объединявший до ста певцов, выступал в Доме культуры Московского района Риги. Его дирижерами были И. А. Абрамис (1908-?) — сын погибшего в гетто кантора Хоральной синагоги, и бывший узник гетто Мендель Баш. Несмотря на многочисленные попытки начальства до предела осложнить функционирование этого коллектива (запрет называться «еврейским»; «квотирование» еврейских песен — не более пятидесяти процентов номеров концертной программы; и т. п.), ему удалось продержаться до марта 1963 г. — до наложения полного запрета латвийскими властями. Всего несколько месяцев просуществовала возникшая весной 1962 г. при том же Доме культуры небольшая драматическая труппа (двадцать человек) под руководством профессионального актера Иосифа Гарфункеля. Тогда до конца театрального сезона актеры успели показать публике восемь спектаклей по двум инсценированным произведениям Шолом-Алейхема. Параллельно готовилась постановка новой пьесы французско-еврейского автора Хаима Словеса (1905–1989)[387] о знаменитом ученом и философе Барухе Спинозе. Однако в сентябре премьеру — до того официально санкционированную — неожиданно отменили, а труппу распустили. Руководство КП Латвии (секретари ЦК В. Круминын, Андерсон и др.) мотивировало все эти запреты тем, что в соответствии с советской национальной политикой искусство на еврейском языке должно развиваться только в Еврейской автономной области, ибо за ее пределами оно несет больше вреда, чем пользы, поскольку замедляет объективный процесс этнической ассимиляции[388].

В соседней Литве власти значительно благосклонней относились к еврейскому искусству. В 1956 г. в Вильнюсе под эгидой Горкома профсоюзов был создан еврейский драматический ансамбль, возглавлявшийся Мотелем Кановичем и Саррой Беккер. По такой организационной схеме в городе также возникли и успешно концертировали любительский еврейский хор, танцевальный ансамбль и оркестр. Помимо Москвы, Риги и Вильнюса различные кружки еврейского самодеятельного творчества появились в Ленинграде, Каунасе, Черновцах и некоторых других городах. Только в 1957 г. в СССР состоялись три тысячи концертов с программами на идише, а в 1961-м на таких мероприятиях присутствовали 300 тыс. зрителей[389].

Сложней обстояли дела с воссозданием профессиональных драматических еврейских театров, которых до войны в СССР было десять — в Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Минске, Кишиневе, Биробиджане и других городах. Наиболее известным из них был столичный Государственный еврейский театр (ГОСЕТ), долгие годы возглавлявшийся видным еврейским актером и режиссером Соломоном Михоэлсом и закрытый в 1949 г. Воссоздание этого важного феномена искусства как ничто другое могло символизировать собой — в глазах и советского общества, и влиятельных западных кругов — национально-культурное возрождение советского еврейства. Вот почему одним из первых обращений упомянутой «еврейской комиссии» Ажаева к властям стало уведомление Минкульта РСФСР о том, что существует реальная возможность восстановления ГОСЕТа уже в 1957 г. В ходе начавшейся проработки этой перспективы в отделе культуры ЦК КПСС туда был приглашен консультант комиссии по театру М. С. Беленький (1910–1996), который до ареста в 1949 г. был директором театральной студии при ГОСЕТе и редактором издательства «Дер Эмес», а после освобождения в 1954 г. — активным приверженцем возвращения из небытия детища Михоэлса[390].

Однако уже к осени 1956 г., когда советские верхи стали активно избавляться от своих либеральных иллюзий, им, видимо, показалось, что второе рождение ГОСЕТа в Москве будет слишком щедрым подарком для «еврейских националистов» — как «внутренних», так и «внешних». После этого ходатайства сторонников идеи восстановления ГОСЕТа стали отвергать в ЦК, что называется, с порога. В качестве причины отказа чаще всего использовалась ссылка на «отсутствие в Москве свободной сценической площадки». Именно эта фраза фигурировала в документе, подписанном 1 сентября 1956 г. заведующим отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Н. Д. Казьминым (1904–1963)[391]. Так он отреагировал на соответствующее обращение известного театрального деятеля М. И. Гольдблата (1896–1974). Еще до войны этот ученик Михоэлса успел поработать художественным руководителем Биробиджанского и Киевского еврейских театров. В результате закрытия в 1949 г. Черновицкого еврейского театра, который Гольдблат возглавлял после войны, он вынужден был уехать в Алма-Ату, где с 1951 по 1959 г. являлся худруком Казахского театра драмы. В упомянутом письме в ЦК Гольдблат настаивал на «личном приеме у товарища Хрущева Н. С.», видимо не понимая, что это его желание тщетно.

В ходу у властей была и такая «отказная» формулировка, как «отсутствие практической надобности» в еврейском театре, который, как зачастую при этом пояснялось, из-за «активно происходящего в СССР процесса ассимиляции евреев» не может рассчитывать на достаточную зрительскую аудиторию и будет попросту пустовать. По сути, это была отговорка, призванная прикрыть истинную причину отказа: тайное опасение власти, как бы возрожденный ГОСЕТ не превратился в опасный генератор еврейского национализма и сионизма.

Вместе с тем было очевидно, что «прогноз» ЦК по поводу невостребованности еврейством театральных спектаклей на идише имел под собой веское объективное основание. Происходившая, как отмечалось, в 50-е гг. стремительная утрата этим нацменьшинством своей этноидентичности заставляла даже некоторых авторитетных деятелей советской еврейской культуры искренне сомневаться в осуществимости проекта воссоздания ГОСЕТа. Такой скепсис выказывал, например, популярный тенор М. Д. Александрович (1914–2002), который, отвечая на вопрос первого заместителя министра культуры СССР А. Н. Кузнецова (1903–1974; бывший помощник А. А. Жданова), есть ли нужда в еврейском театре, на создании которого «упорно настаивают американские евреи», ответил; «Открытие еврейского театра в настоящий момент считаю нецелесообразным и бесперспективным»[392].

Говорил ли это Александрович искренне или хотел угодить «высшим сферам», где ему особенно покровительствовала Е. А. Фурцева, определить за давностью лет невозможно. Однако можно утверждать, что у этого певца, находившегося тогда в фаворе у властей, были веские резоны говорить им то, что те хотели от него услышать. Ведь после того как, в феврале 1959 г. просоветский Всемирный совет мира решил на своем заседании в Вене участвовать в международном праздновании столетия Шалом-Алейхема, Александровича без преувеличения наградили сверхдефицитной поездкой во Францию. После тщательного отбора претендентов его включили в делегацию, направлявшуюся в эту страну для участия в юбилейных торжествах. Вместе с ним поехали: Нехама Лифшиц и Эмиль Горовец (1923–2001), которые, как и Александрович, исполняли еврейские песни, скрипач Л. Б. Коган (1924–1982), мастер художественного слова Эммануил Каминка (1902–1972) (читал на идише рассказы Шолом-Алейхема) и другие деятели советской еврейской культуры.

Перед отбытием в Париж членов делегации проинструктировали в ЦК КПСС, поручив «развеять миф о якобы уничтоженной в СССР еврейской культуре». Выступления посланцев Москвы проходили под эгидой советского посольства и Французской компартии, и не только в Париже, но и в Лионе, а также в Нанси. Судя по большинству отзывов, появившихся во французской прессе, эти концерты были успешными, хотя не обошлось и без резко критических статей в сионистской печати. Потом руководитель делегации Б. Д. Владимирский (с 1958 г. директор Всесоюзной студии грамзаписи «Мелодия») бодро рапортовал в ЦК: «Был разбит вдребезги тезис… что в СССР нет еврейской культуры и что там еврейский язык просто исчез»[393].

Противоречивым образом убеждая Запад в том, что, с одной стороны, бурные темпы ассимиляции советских евреев объективно лишают смысла сколько-нибудь масштабное развитие еврейской культуры (включая и воссоздание профессионального театра), а с другой — что слухи о ее (еврейской культуры) «смерти слишком преувеличены» и она чуть ли не вновь расцветает, советские власти сами превратили себя в удобную мишень для критики. Чтобы выйти из столь щекотливого положения, они вынуждены были пойти на компромисс, а именно создать некое подобие прежнего ГОСЕТа, точнее, его уменьшенной во всех отношениях — по престижу, бюджету, помещению, труппе, оркестру и т. п. — «копии».

Реализация этой имитационной альтернативы началась еще в 1956 г., когда 21 августа заместитель министра культуры СССР В. И. Пахомов уведомил заместителя председателя Совета Министров РСФСР Н. Н. Беспалова о том, что «считает целесообразным для художественного обслуживания и удовлетворения культурных запросов еврейского населения в Москве и на периферии Союза создать передвижной еврейский музыкально-драматический театр с труппой 20–25 человек и оркестром 8-10 человек».

Впрочем, и это предложение, видимо показавшееся властям чрезмерным, отложили тогда в долгий ящик. И только в 1962 г., когда западное культурное давление на Кремль стало резко зашкаливать, его извлекли из архива и, чуть препарировав, создали «во исполнение» Московский еврейский драматический ансамбль при Москонцерте. Руководить им назначили В. (Б.) Е. Шварцера (1892–1978), который до войны был главным режиссером Одесского еврейского театра, а потом перешел в Московский ГОСЕТ. Преемником этого ансамбля ныне является Московский еврейский театр «Шалом», который с 1987 г. возглавляет А. С. Левенбук (р. 1933).

К началу 1960-х гг. в СССР произошло не столько возрождение еврейской культуры, сколько усилиями власти, заинтересованной в создании в мире своего позитивного имиджа, была осуществлена имитация этого возрождения. Однако такой печальный результат был вызван не одним лишь негативным воздействием государственной бюрократической системы, пораженной к тому же элементами антисемитизма, но и объективными процессами ассимиляции советского еврейства (частично форсированной, правда, юдофобией) и глобального угасания культурного идишизма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.