Глава 4. Римо-арабская война. Потеря восточных провинций. Смерть императора Ираклия Великого

Глава 4. Римо-арабская война. Потеря восточных провинций. Смерть императора Ираклия Великого

Возобновивший войну с Римской империей Хосров и разрушитель Персидского царства Ираклий Великий даже не подозревали, что, истощая друг друга в сражениях, они открывают широкую историческую арену для ещё вчера незначительного народа, разделённого по бесчисленным племенам, арабам. Правда, в данном случае нет-нет, но вспомнятся многочисленные мирные инициативы Римского императора, которые он демонстрировал даже в дни побед. Как выяснилось теперь, Ираклий Великий был гораздо дальновиднее и мудрее своего персидского собрата.

Цивилизованный мир не скоро узнал о существовании Аравийского полуострова. Ещё при императоре Августе полководец Элий Галл получил приказ переправиться через Красное море и, оценив боеспособность и нрав местного населения, определиться: либо завоевать его, либо заключить мирный договор. Его поход закончился бесславно — проблуждав по пустыне, римский военачальник стремительно отступил, едва не потеряв всё своё войско в жарких песках Аравии[625].

Вынужденные мириться с соседством воинственных арабских племён, римляне ещё во времена первых императоров соорудили множество пограничных крепостей. Со второй половины II в. у сирийских арабов стали возникать государства или государствоподобные образования, среди которых наиболее крупным являлось царство Пальмира, возглавляемое эллинистически образованной и мужественной царицей Зиновией. В более позднее время у арабов выделилось две династии: монофизитская династия Гассанидов, входившая в число союзников Римской империи, и вторая — Лахмидов, являвшаяся данником Персидского царства[626].

Объединителем арабов и родоначальником новой мировой религии стал Мухаммед, родившийся в 570 г. в одном из беднейших арабских родов. Ему было уже 40 лет, когда он, вдохновлённый духовными видениями, решил выступить провозвестником нового вероисповедания — ислама. После многочисленных приключений и гонений, ему удалось всё же заложить основу мощного государства, сцементированного единой религией и этнически монолитного. В 630 г. он завоевал Мекку и сделал ислам официальной государственной религией. В 632 г. Мухаммед умер[627].

После образования нового теократического государства мощь арабов вполне естественно обратилась на территории, которые представляли для них очевидный интерес и с торгово-экономической точки зрения, и как земли, должные признать ислам и единого бога. И, конечно, от их взоров не укрылась Персия и восточные провинции Византии.

В известной степени, действия арабов в грядущей войне с Римской империей и Персией были обречены на успех. Оба государства были совершенно истощены многолетней войной. Византию начало терзать монофелитство, ещё более расшатывающее единство государства и способствовавшее резкому падению авторитета центральной власти. А Персию раздирала гражданская война, начавшаяся после гибели последнего наследственного потомка Хосрова. Случись попытка арабов захватить Сирию на полвека раньше, их наверняка без труда отправили бы восвояси. Крепкая оборона и эффективная администрация Византии не оставляла арабам никаких шансов. Но после войны эта область, разорённая эпидемиями и военными походами, являла жалкое подобие былого величия, хотя и оставалась для невзыскательных арабов заманчивым куском[628].

Следует также учесть, что, по мнению многих исследователей, арабская экспансия имела для местного населения не только печальные последствия. И Сирия, и Персидская держава находились ко времени вторжения арабов в состоянии полного упадка. Персидская элита много веков подряд занималась самоистреблением, а внутренний потенциал христианских миссионеров, желавших христианизировать местное население, уже иссяк. Тяготы государственного управления и давление официальной Церкви были порой настолько невыносимы, что появление арабов воспринималось местным населением как избавление. Арабы не только прекратили междоусобные бойни среди персов, но и двубожие среди монофизитов, дав начало новой цивилизации и новым народам[629].

Первое военное столкновение арабов-бедуинов с византийцами состоялось в известной степени по внешне случайному поводу. Убеждённый в том, что все народы должны признать Аллаха и покориться ему, Мухаммед отправил в 627 г. послания к правителям Йемена, Бахрейна, Хосрову, императору Ираклию и шейху сирийских арабов Аль-Харису с соответствующим текстом[630]. Заметим попутно, что Мухаммеду был известен и Константинополь, и Иерусалим, который он почитал священным городом. В войне римлян с персами он сочувствовал христианам, как «людям Писания», и искренне желал им победы. Впрочем, эта кратковременная симпатия вовсе не означала, что Византийская империя имеет дополнительные гарантии от арабов, настрой которых был крайне воинственным.

Один из гонцов отправился в Дамаск по знакомому ему торговому пути и в Сирии вручил послание своего господина кому-то из римских сановников. Он уже отправился было в обратный путь, когда по приказу местного римского наместника, предводителя арабского племени Гассана, был схвачен и казнён. Для Мухаммеда отмщение было прекрасным мотивом для немедленной экспедиции, должной покарать римлян. Он дал полководцу Зейду небольшую армию численностью 3 тыс. конных воинов, и тот в сентябре 629 г. отправился к Медине. Но этот поход был подготовлен очень слабо: местные арабские племена объединили силы и дали сражение Зейду, закончившееся поражением мусульман. Для реабилитации имени пророка и славы Аллаха Мухаммед направил новое войско под командованием Амра, которому удалось привлечь под власть вождя мусульман несколько бедуинских племен, проживавших на этих землях[631]. После этого дела арабов пошли значительно лучше. Впрочем, подготавливая поход против римлян, они не забыли и о Персии, лежащей у них на пути. Её цветущие земли были слишком лакомой добычей, чтобы игнорировать её.

После смерти Мухаммеда его преемник Абу-Бекр и полководец Омар ибн-аль-Хаттаб нацелили свои силы в сторону рек Тигра и Евфрата — другие направления были для них просто физически невозможны. Надо сказать, что это был исторический момент в истории арабов и ислама — на несколько недель их будущее висело на волоске. Мухаммед не оставил наследника, но, по счастью для арабов, Омар ибн-аль-Хаттаб признал власть Абу-Берка и присягнул ему как новому халифу Аллаха[632].

Не теряя времени, Абу-Бекр направил весной 633 г. военачальника Халида, прозванного «Мечом Божьим», на персидские земли, и тот имел очевидный успех[633]. Персы, первоначально принявшие арабов за слабых соперников, были несколько раз побеждены ими. В ключевом сражении, случившемся 21 января 634 г. на восточном берегу Евфрата, мусульмане победили персов, сражавшихся отчаянно, хотя победа и стоила им больших жертв[634].

Поскольку арабы подошли к Сирии, то их конфликт с римлянами стал уже неизбежным. Нельзя сказать, что император Ираклий недооценивал врагов, но и, очевидно, он ошибочно считал, что в сравнении с персами они выглядели гораздо слабее. Поражение персов он относил к недостаткам персидской армии, которую подрубили дворцовые перевороты и вообще шаткость персидской короны. Кроме того, над ним довлели и некоторые объективные обстоятельства. Разгром Персии невероятно дорого стоил римской казне, и даже захваченная добыча не в полной мере смогла компенсировать её расходы на войну. Тем более, что большую часть добычи император вернул Церкви согласно данному им слову. В силу необходимости он постарался схитрить и под различными предлогами оттянуть сроки выплаты им обычного вознаграждения за пограничную службу.

Кочевники-арабы, принявшие христианство и охранявшие восточные границы, совершенно отказались от активных действий, когда поняли, что их содержание византийцы не в состоянии оплачивать. Окончательный разрыв произошёл после того, как к вождям приграничных арабских племён явился царский посланник, должный обеспечить союз с ними. В силу природного высокомерия или каких-то иных причин, но вместо того, чтобы уговорить союзников, этот евнух в оскорбительном тоне отказал им в выплате денег[635]. Недолго думая, они умертвили римского наместника Сергия, которого в феврале 634 г. разгромили арабы, и оставили границы, через которые теперь беспрепятственно прошли мусульмане.

Византийские войска располагались в Сирии тонкой полоской разбросанных гарнизонов, которые ещё нужно было собрать в одном месте. А Ираклий только-только отдал приказ своему брату Феодору срочно собрать новую армию, чтобы противостоять новым захватчикам, угрозы которых уже не казались ему эфемерными[636]. Рассчитывать на помощь от местного населения Ираклию, конечно, не приходилось, особенно после того, как он издал указ о принудительном крещении всех иудеев. Те объединились с арабами и, как минимум, оказывали им содействие в начавшейся войне с римлянами[637].

На самом деле арабы, возглавляемые Халидом, были очень грозным соперником, а их мотивация, вследствие специфики ислама, невероятно сильна. Пока Ираклий добирался до театра военных действий (он вновь решил возглавить армию, ещё не отдохнув от прежних ратных подвигов), арабы захватили города Пальмиру и Бостру. Наконец, 30 июля 634 г. в долине Вакуза соперники встретились, римскую армию возглавлял Феодор, брат царя. В результате кровавого боя, в котором арабы продемонстрировали несгибаемое мужество, византийцы оказались разбиты и бежали. От последующих неприятностей римлян спасла только смерть Абу-Бекра и новые походы арабов против персов[638].

Возмущённый поражением Феодора, император отозвал его в Константинополь, а сам выехал в Сирию, чтобы собрать новое войско и дать арабам сражение[639]. Когда же Феодор публично высказался в том духе, что его поражение — ответ Неба на грех кровосмесительного брака царственного брата, разгневанный Ираклий приказал заточить полководца в темницу. Командование вновь набираемыми войсками император поручил армянину Ваану и своему доверенному лицу евнуху Феодору Трифирию.

Тем временем, в октябре 634 г., арабы вновь столкнулись в сражении с персами у Вавилона и потерпели сокрушительное поражение — пало более 4 тыс. арабов и 2 тыс. дезертировали с поля боя. Под руководством невозмутимого Омара они реваншировались захватом города Гиру, после чего захватили Месопотамию. Решающая битва произошла в ноябре 637 г. при Кадесии. Против арабов выстроился весь цвет персидской аристократии под старинным Сасанидским знаменем из леопардовой шкуры; впереди позиции располагались 30 боевых слонов. Но, что и говорить, Омар умел поддерживать дисциплину: хотя персы первыми начали наступление, ни один араб не сдвинулся с места, пока не прошло время полуденной молитвы. При всей смелости персов, они были обречены. В рядах арабов находились испытанные воины, фанатики ислама, многие из которых присутствовали при взятии Мекки. Они сражались с убеждением, что погибших ждёт рай, а ангелы обеспечат им победу. Эти люди, лично знавшие Мухаммеда, принадлежали к той распространённой среди мусульман категории солдат, готовых всё отдать за победу своей веры. Конечно, при всех своих достоинствах персы заметно уступали им в мотивации, и это обстоятельство рано или поздно должно было сказаться.

Три дня (!) продолжалась битва, поскольку к противникам ежедневно подходили свежие соединения, наконец, персы были разгромлены. «Отныне белый дом Хосрова предан на разграбление правоверным», — писали арабские хроникёры, современники тех событий[640]. После этой победы арабы захватили город Мадайна и в 638 г. основали две новых столицы: город Басры в дельте Евфрата и Куфы возле Вавилона[641].

Не особенно озадачиваясь вопросом, какой противник стоит перед ними: персы или римляне, арабы шли дальше и в 635 г. решили захватить Дамаск. Попутно арабы захватили город Фихла (Пела), нанеся византийцам поражение 23 января 635 г., после чего вся центральная Сирия и местность в районе реки Иордан оказались под их властью[642]. Единственным утешением стала локальная победа 4 тыс. византийцев над арабами 25 февраля 635 г. около Мерждас, причём в бою погиб легендарный полководец Ибн Саид.

Следующий год тоже не принёс Ираклию радости. Он собрал значительную армию, расквартированную в Эмессе, но войско, состоявшее наполовину из армян, наполовину из арабов-христиан, было плохо организовано. Помимо прочего, армяне проявляли слишком много самостоятельности, едва обращая внимание на приказы главнокомандующего. Почти полгода враги маневрировали, и в многочисленных стычках удача попеременно сопутствовала то арабам, то грекам. Наконец, 23 июня 636 г. они сошлись в сражении у Джабии, что между Дамаском и озером Геннисаретским. Как назло, утром в день сражения поднялся сильный ветер, дувший в лицо римлянам, что негативно сказалось на их боевом духе. Тем не менее византийцы дрались достойно и нанесли мусульманам значительные потери. Но всё же арабам удалось одержать верх: почти вся греческая пехота легла на поле брани, а конница, увидев, что дела принимают неблагоприятный результат, позорно бежала. У византийцев погибло множество офицеров, включая самих командующих Ваана и евнуха Феодора[643].

У Ираклия больше не оставалось резервов на Востоке, и он отъехал в Константинополь, чтобы оттуда молча наблюдать, как падают один за другим римские города[644]. Император уже предчувствовал итог этой стадии многовекового противостояния христианского и мусульманского миров и не тешил себя надеждами. Поэтому, уезжая в столицу, он потребовал перенести Крест Господень из Иерусалима в Константинополь.

Весной римская армия была вновь разбита арабами у Эдессы, после чего пал и сам город, затем один за другим пали другие города этой области. Арабы подошли к Дамаску. Это был очень сильный и хорошо укреплённый город, и византийцы не думали сдаваться. Положение арабов усугублялось тем, что они не имели никакой осадной техники, и даже лестницы им пришлось позаимствовать в соседнем монастыре. Им оставалось лишь окружить город в надежде, что когда-нибудь представится «счастливый случай». Как ни странно и печально, но надежды арабов сбылись[645].

К несчастью, в один из дней командующий римским гарнизоном отмечал день рождения сына, и караульная служба была организована очень слабо. Есть все основания полагать, что местный клир, недовольный Ираклием, сыграл не последнюю роль в падении города. По крайней мере, они деятельно помогали арабам, за что впоследствии Дамаск получил серьёзные преференции — видимо, заранее тайно оговорённые условия сдачи. Так или иначе, но 20 августа 635 г. арабы проникли в город и захватили его. Пала и Алеппо — самая мощная крепость Сирии, настал черёд Антиохии. Возможно, Антиохия могла попытать счастья, но дух её защитников был не очень высок. Едва первая вылазка осаждённых против арабов окончилась неудачей, как в 638 г. Антиохия открыла свои ворота мусульманам, оговорив условия сдачи города. Летом 636 г. другая арабская армия разбила римлян у стен Аджнайде, что находится западнее Иерусалима.

Византийцы закрылись в Иерусалиме, но когда к городу подошли враги, римский военачальник отошёл в Египет, оставив город беззащитным. После двухлетней осады, в 638 г., патриарх св. Софроний запросил мира, и арабы согласились с его условиями капитуляции города. По легенде, архиерей потребовал, чтобы сдачу Иерусалима принял сам Омар — впрочем, по другим данным, тот сам выразил это желание. И вот глава мусульманского мира, уже могущественнейший правитель, Омар въехал в город в простой одежде на буром верблюде[646]. Патриарх просил его принять из своих рук новую льняную рубаху, но Омар отказывался; лишь с большим трудом удалось убедить его на время, пока ветхие одежды не будут вымыты, надеть подменное бельё[647].

Святой Софроний так прокомментировал эту сцену: «Это поистине мерзость запустения, глаголанная пророком Даниилом, стоящая на святом месте»[648]. Стороны заключили соглашение, текст которого дошёл до нашего времени: «Во имя Господа, милостивого и милосердного! Вот заверение в безопасности, которое слуга Аллаха Омар, повелитель правоверных, даёт жителям Иерусалима. Он обещает безопасность им самим, их имуществу, их церквям, их крестам, больным и здоровым в городе, и всем обрядам их веры. Церкви не будут заняты мусульманами и не будут уничтожены. Ни им, ни земле, на которой они стоят, ни их имуществу не будет ущерба. Не будет насильственного обращения в ислам. Ни один иудей не будет жить с ними в Иерусалиме. Народ Иерусалима должен платить подати, подобно жителям других городов, и должен изгнать византийцев и разбойников. Те из жителей Иерусалима, которые пожелают уйти с византийцами, взяв своё имущество и покинув свои церкви и кресты, будут в безопасности, пока не достигнут своего убежища. Сельские жители, укрывшиеся в городе от войны, могут остаться в городе, если согласятся платить подати как горожане. По желанию они могут уйти с византийцами или вернуться к своим семьям. У них ничего не возьмут до первого урожая. Если они будут платить налоги, как обязывались, то условия, изложенные в этом соглашении, под заветом Аллаха, на ответственность Его пророка, халифов и правоверных»[649].

Иногда удивляются: почему патриарх, прославленный Церковью архиерей, верный сторонник Православия, так легко отказал в верности своему императору и Римскому государству? К сожалению, здесь приходится встречаться с той характеристичной чертой многих предстоятелей Церкви, которые ради истины легко жертвовали второстепенными, как им казалось, соображениями. Вот и на этот раз патриарх признал власть халифа над собой и Иерусалимом, полагая, что новый владыка, в отличие от Ираклия Великого, не станет принуждать православных принимать монофелитскую унию. Если мысль о том, что при арабах власть патриарха становится тем более весомой и авторитетной, и не приходила в голову св. Софронию, то многие его преемники не забывали об этом, прекрасно понимая, что им даёт власть над христианским населением при властителях-мусульманах, тогда ещё относительно толерантных[650].

Личность Омара заслуживает того, чтобы сказать о нём несколько слов. Практически не выезжая из Медины, он оттуда направлял волны арабов в разные стороны света, «то сдерживая сильной рукой своих полководцев, то подгоняя их, неуклонно, строго наблюдая над ними, не ослабляя, однако, их деятельности самовольным вмешательством во все мелочи военных операций». Полагая, что побеждённые народы, как неверующие, не заслуживают снисхождения, он тем не менее так старался организовать управление ими, чтобы народонаселение исправно вносило налоги в казну и каждому отдельному мусульманину, и чтобы их можно было держать в повиновении. Примечательно, что, направляя воинов в поход, Омар давал такие рекомендации: никого не обманывать и ничего не красть, не убивать детей, стариков и женщин, не трогать священников и отшельников в пустынях, чтобы они спокойно служили своему Богу. В отличие от персов, арабы никогда не стремились разорить завоёванные земли, и это обстоятельство не ускользнуло от взора монофизитов, радостно приветствовавших новую власть[651].

После этого в Палестине у римлян остались только Цезарея. Осада этой сильной крепости продолжалась довольно долго, но в октябре 640 г. и она пала вследствие измены одного иудея. Император Ираклий ещё пытался сопротивляться, но быстро убедился, что силы слишком неравны. Покинув Антиохию, он двинулся вверх по Евфрату, а оттуда — на Константинополь. Как рассказывают, василевс перед расставанием простился с Сирией, скорбя о том, какая обильная и богатая страна достаётся врагу. Царь ещё пытался создать новую линию обороны, опустошая области в Северо-восточной части Средиземноморья. Но это был максимум того, что он мог сделать. А после его ухода все маленькие города Сирии остались безоружными, предоставленными собственной судьбе. Единственное сопротивление было организовано местным населением сирийского и палестинского прибрежья, где доминировали греки. Особенно упорно держалась Лакатия, которую мусульмане захватили при помощи хитрости. Так закончилось покорение арабами Сирии[652].

Затем в 641 г. арабы вторглись в Месопотамию и овладели значительной частью её территории. Вскоре жертвой воинственных арабов стала и Армения. Освободившись от Персии и Византии, Армения стала жить по своим законам, что означало в действительности не прекращавшуюся междоусобную борьбу аристократов. В течение нескольких лет — с 641 по 650 г. — они почти беспрепятственно грабили эту страну, пока перемирие между ними и Константинополем не предоставило Армении мира на несколько неспокойных лет[653].

Попутно арабы предприняли грандиозную военную операцию, целью которой стал захват Египта. К несчастью для римлян, военные силы 10 египетских провинций насчитывали не более 23 тыс. воинов, разбросанных по гарнизонам, а местное население — копты в массе своей не испытывали к Константинополю никаких тёплых чувств. Политика Александрийского патриарха Кира (630/631—642), желавшего распространить унию на всю территорию Египта, не способствовала сближению римлян и коптов. В конце 639 г. арабский полководец Амр с отрядом в 4 тыс. воинов начал свой поход из Палестины. Последующие военные действия были трагично неблагоприятны для византийцев, которые в июне 640 г. потерпели последнее, решающее поражение от арабов. Местное население и остатки греческих отрядов спешно бежали в Александрию, паника охватила всех. Об обороне не могло быть и речи — все думали только о том, как спастись. Используя последний шанс, патриарх Кир отправился к Амру с посольством, но араб потребовал либо принять ислам, либо выплатить большую дань. Не имея полномочий на ведение таких переговоров, патриарх известил императора о состоянии дел, но Ираклий почему-то заподозрил Кира в измене и вызвал его в Константинополь, где над архиереем состоялся суд. Хотя прямых оснований для обвинений патриарха найдено не было, император всё же приказал префекту столицы сослать Кира в ссылку[654].

Возможно, причиной падения Александрийского архиерея являлась не гипотетическая и весьма сомнительная государственная измена, а воспоминания царя о том, какие обещания давал ему Кир, упросив Ираклия санкционировать унию, и к каким результатам это привело. Если это так, то старый грех не остался неотомщённым, и патриарх пострадал совсем небезосновательно.

Страшное время переживал Ираклий Великий, прекрасно осознавая, как опытный правитель, какое тяжёлое бремя, расставаясь с жизнью, он перекладывает на плечи своих юных сыновей. Все его многолетние труды и подвиги растаяли в одночасье как дым, и потрясённое страшными поражениями римское государство вновь оказалось на грани жесточайшего кризиса. Завоевания последних лет, цветущий Египет и благословенная Сирия оказались в руках захватчиков, с которыми Византия справиться в тот момент была не в состоянии.

Для современников оставался загадкой быстрый успех арабов, которому было дано объяснение одним из старцев: «Успехи сарацин нужно приписать ничему иному, как гневу Божьему за грехи греков», и это объяснение было принято всеми безоговорочно. Но если говорить о материальных причинах, то нельзя не заметить, что в своей антипатии к грекам сирийцы и копты держались своих монофизитских настроений, и для них речь шла не о политической самостоятельности, а только о том, кто будет править ими. Они уже устали от господства греков-халкидонитов и теперь посчитали, что под арабами им будет жить лучше[655].

Нечего и говорить, что такая резкая перемена судьбы подломила императора Ираклия Великого. Имея все основания на то, чтобы прослыть спасителем Отечества, отдавая защите государства всего себя без остатка, многократно рискуя жизнью, он вдруг обнаружил, что «всё тлен». Вероисповедальная политика царя привела лишь к тому, что его имя едва не проклиналось в Риме, а туземцы Сирии, составлявшие значительную часть византийского войска, проявляли неуклонное стремление отсоединиться от Империи. Армяне — некогда наиболее боеспособная часть римской армии, откололись от Константинополя. Они привели на царский трон своего претендента, и тот не чувствовал себя связанным по отношению к Римскому государству какими-либо обязательствами. Его брат Феодор, с которым было связано столько славных побед, находился в опале. А кровосмесительный брак царя всё чаще и открытее осуждался в обществе.

Не желая находиться в такой атмосфере, престарелый император практически не приезжал в столицу, проживая во дворце в Иерии в кругу своей большой семьи. Он настолько отошёл от дел, что даже обязательные, «протокольные» мероприятия перепоручал своим сыновьям. Нет ничего удивительного в том, что в конце 637 г. против императора был организован заговор. В состав заговорщиков вошли первые сановники Римской империи, а также представители армянской знати, осевшей в столице, и даже собственный сын. Заговорщики хотели убить Ираклия и объявить царём его незаконнорожденного сына Иоанна Алариха, долгое время проживавшего в качестве заложника у Аварского хана и недавно выкупленного вместе со своими товарищами. Примечательно, что один из участников заговора не желал гибели великого императора и его детей, полагая, что достаточно просто сместить его с трона. «Вы называете их наместниками Божьими, следовательно, не должно этому свершиться, и в этом умысле я не согласен с вами»[656]. По счастью, какой-то человек донёс Ираклию о готовящемся событии, и заговор рассыпался. На удивление многих, император действовал очень мягко: некоторым заговорщикам отрезали носы, другим правую кисть руки и сослали на острова; а некоторых изменников император вообще помиловал, хотя сановники требовали: «Пусть они умрут!»[657].

Понимая, что его пассивность может спровоцировать ещё не один заговор, император принял решение перебраться в Константинополь — ему казалось, что, находясь в столице, он сможет поднять авторитет своей жены и обеспечить участие Ираклона в верховной власти. Летом 638 г. он вошёл в Константинополь, и 4 июля в церкви св. Стефана свершилась торжественная церемония воцарения Ираклона — патриарх Сергий после обычных молитв венчал мальчика царским венцом. А звание кесаря, которое раньше принадлежало Ираклону, досталось малолетнему Давиду, рождённому Мартиной 7 ноября 630 г. Все три императора — Ираклий, св. Константин и Ираклон приняли приветствия от окружающих и отправились в храм Св. Софии, где состоялась ещё одна церемония венчания[658].

Следует отметить, что, находясь в тяжёлом состоянии духа, император пытался скрыть внешние неприятности пышными церемониями и торжествами, на которые выходил вместе со всем семейством. Но старые друзья умирали, и царь становился всё более и более одиноким. После смерти патриарха Сергия, с которым их связывала многолетняя дружба, он приблизил к себе нового Константинопольского архиерея Пирра (638–641), назначенного на кафедру по его приказу. Ему-то император и доверил свои надежды сохранить у власти и старшего сына св. Константина, и младшего Ираклона.

В последние дни жизни император составил завещание, согласно которому управлять государством в качестве царей должны были св. Константин и Ираклон. При этом за Мартиной, которую Ираклий очень любил, сохранялся титул августы[659]. Понимая, однако, что после его смерти участь Мартины, которую ненавидело всё население, может стать печальной, он дал патриарху Пирру на хранение крупную сумму денег. По его устному завещанию, патриарх должен был передать Мартине деньги, если её выгонят из дворца. Кроме этого, умирая, великий царь заклинал своего старшего сына св. Константина оказать милосердие всем преступникам, которых он отправил в ссылку, и вернуть их на родину[660].

Буквально сразу после этого события Ираклий Великий заболел водянкой и с тяжёлым сознанием своего бессилия и беспомощности 11 февраля 641 г. отдал Богу душу в возрасте 66 лет.

Погребение великого царя совершилось с обычной торжественностью и пышностью, и тело его было захоронено в храме св. Апостолов. Рассказывают, что по случайной оплошности с его головы не была снята царская диадема, поэтому по приказу старшего сына св. Константина через несколько дней саркофаг был вскрыт и венец снят с трупа императора[661].

Потомки не случайно назвали Ираклия Великого самым выдающимся Римским императором после св. Юстиниана Великого[662]. Как некогда Александр Македонский, он сокрушил великую державу, но делал это не для удовлетворения собственного честолюбия, а для спасения государства — согласимся, важное отличие. До самого последнего дня этой страшной войны он не прекращал мирные инициативы, не желая стереть в порошок Персидское царство, но желая лишь мира своей Отчизне. И не его вина в том, что, обессилев в этом многолетнем побоище, римское войско оказалось не способным выстоять против свежих и бурных потоков арабов, сметавших в те десятилетия всё на своём пути.

Ираклия Великого можно упрекнуть во многих ошибках, самой тяжёлой из которых является его кровосмесительный брак с Мартиной. Но судьба итак сурово наказала императора, чтобы этот грех вспоминался его потомками после смерти благочестивого и великого царя.

Желая продолжить политику умиротворения христиан, воссоединить всех в лоне Кафолической Церкви, он чуждался административных мер, искренне веря в успех монофелитства, авторство которого, конечно, принадлежит не ему. Более того, когда он понял, что эта богословская уловка, давшая локальные положительные результаты в отдельных провинциях, не способна принципиально положить конец церковному расколу, он благоразумно отклонил предложение клира придать монофелитству характер общеустановленной вероисповедальной формулы. И не случайно даже такой поборник Православия, как св. Максим Исповедник, был далёк от мысли винить царя в этой ереси.

Лично безупречно православный император, обладающий живым, глубоким и непосредственным чувством веры в Иисуса Христа, он нашёл себе молитвенника если не при жизни, то, по крайней мере, после смерти — его дочь, царевна св. Феврония была прославлена Православной Церковью, как добрый плод от ветви Ираклия Великого. И навсегда он останется в памяти православного мира, как победоносный и мудрый царь, спаситель Отечества, опытный администратор и заботливый отец своим подданным, справедливый судья и защитник Церкви.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.