Поход во Францию. Первое взятие Парижа. Окончание войны
Поход во Францию. Первое взятие Парижа. Окончание войны
Погостив у тещи до конца декабря 1813 года, Александр переехал в недалекий от Карлсруэ Фрейбург и здесь накануне нового, 1814 года отдал приказ о переходе Рейна и вторжении во Францию. Вот он, этот приказ: «Воины! Мужество и храбрость ваши привели вас от Оки на Рейн. Они ведут нас далее: мы переходим за оный, вступаем в пределы той земли, с которою ведем кровопролитную жестокую войну. Мы уже спасли, прославили Отечество свое, возвратили Европе свободу ее и независимость. Остается увенчать подвиг сей желаемым миром. Да водворится на всем шаре земном спокойствие и тишина! Да будет каждое царство под единой собственного правительства своего властью и законами благополучно! Да процветают в каждой земле, ко всеобщему благоденствию народов, вера, язык, науки, художества и торговля! Сие есть намерение наше, а не продолжение брани и разорения. Неприятели, вступая в средину царства нашего, принесли нам много зла, но и потерпели за оное страшную казнь. Гнев божий поразил их. Не уподобимся им: человеколюбивому Богу не может быть угодно бесчеловечие и зверство. Забудем дела их, понесем к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простертую для примирения руку».
1 января 1814 года, ровно через год после перехода через Неман, русские войска форсировали Рейн и вторглись во Францию. Александр стоял у моста под дождем и мокрым снегом, под холодным и резким ветром, вспоминая прошедший год, начавшийся для него в Литве и закончившийся на границе Франции…
Главная армия союзников медленно шла по южным департаментам Франции, построившись в восемь колонн и развернувшись по фронту на 350 верст.
Хотя погода была по-прежнему скверная, Александр большую часть времени ехал не в карете, а верхом. Приучив себя не бояться простуды и хорошо закалившись с детства, он ехал без шинели, в одном мундире, чаще всего парадном, и очевидцы утверждали, что, казалось, будто не на войне происходит все это, а едет русский император на какой-то веселый праздник.
Останавливаясь на ночлег, Александр принимал представителей местных властей и, как правило, очаровывал своим совершенно свободным французским языком, которым он владел лучше корсиканца Наполеона, ласковым обращением и обещаниями своего покровительства.
Однако столь идеалистические и мирные картины представлялись лишь тем, кто не знал положения дел в Главной квартире. А суть их состояла в том, что три монарха и Шварценберг находились в постоянных распрях и никак не могли договориться о согласованных действиях против Наполеона. Так как они двигались вместе с Главной квартирой, то и останавливались в одном и том же месте. Нередко случалось, что Александру среди ночи доставляли срочные и важные донесения, и он вставал с постели, быстро одевался и выходил на дождь и снег, чтобы посоветоваться с Францем, Фридрихом-Вильгельмом или Шварценбергом. Он, не чинясь, входил в занятые ими дома и, сев на край постели, ждал, пока кто-либо из них прочтет донесение и выскажет свое мнение.
10 января Главная квартира остановилась в Лангре – городе, лежащем в водоразделе рек Сены и Соны, на юго-востоке Парижского бассейна. Здесь впервые Париж из далекого стратегического пункта стал превращаться в близкую ощутимую реалию, находившуюся в шести переходах.
Сюда, в Лангр, по приглашению Александра приехал Лагарп, и их встреча после долгой разлуки была необычайно теплой.
Здесь же союзники вновь стали обсуждать вопрос: следует ли воевать дальше или же вновь выставить перед Наполеоном требование возвратиться в границы 1792 года?
Споры в Лангре продолжались около недели, а по их завершении, в ночь с 16 на 17 января, Александр получил извещение, что Наполеон начал наступление на Силезскую армию Блюхера.
17 января армия Блюхера, выдержав тяжелый бой, отступила. Сражение происходило под Бриенном, где Наполеон с десяти до пятнадцати лет учился в военном училище. В этом бою и Блюхер, и Наполеон едва не попали в плен, но и для того, и для другого все обошлось благополучно.
Февраль и первая половина марта прошли во взаимных столкновениях, но к середине марта союзники овладели инициативой.
13 марта союзники начали наступление на Париж. В этот же день их кавалерия при деревне Фер-Шампенуаз нанесла стремительный удар по корпусам Мармона и Мортье, шедшим на соединение с главными силами Наполеона. 23 тысячи французских пехотинцев при 82 орудиях были атакованы 16 тысячами кавалеристов, которыми командовал Барклай-де-Толли. Французы, выдвинув вперед артиллерию, встали в огромное, ощетинившееся штыками каре. Предложение сдаться они отвергли и были смяты и изрублены русскими кирасирами, драгунами и уланами.
Одновременно с этим севернее Фер-Шампенуаза 2-й русский кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта барона Ф. К. Корфа атаковал пехотные дивизии генералов Пакто и Аме и тоже разбил их. Александр лично руководил этим боем. Как и солдаты Мармона и Мортье, дивизии Аме и Пакто тоже встали в каре и отказались сдаваться.
Русская кавалерия начала беспощадную рубку пехоты. Александр, видя это и желая прекратить кровопролитие, отдал приказ остановить бой, но в пылу борьбы офицеры не могли остановить своих подчиненных. Тогда Александр, подвергая себя смертельной опасности, сам въехал в погибающее французское каре, окруженный лейб-казачьим полком.
Наконец резня прекратилась.
Остатки французских войск из-под Фер-Шампенуаза отошли к Парижу. По их следам армии союзников двинулись на столицу Франции.
Вечером 17 марта Александр и его свита остановились на ночлег в замке Бонди, в семи верстах от Парижа. 100 тысяч союзных войск (из них 63 тысячи русских) встали у стен города.
В полдень 18 марта 1814 года союзные войска ворвались в приготовившийся к сопротивлению Париж. Наполеон шел на помощь своей столице, но он был еще далеко и войск у него было гораздо меньше, чем у его противников.
19 марта в 10 часов утра Александр выехал из Бондийского замка в Париж. Через версту он встретил прусского короля и Шварценберга, пропустил вперед русскую и прусскую гвардейскую кавалерию и во главе свиты более чем в тысячу офицеров и генералов многих национальностей, одетых в парадные мундиры, при всех орденах, двинулся к столице Франции. Следом пошли русский гренадерский корпус, дивизия гвардейской пехоты, три дивизии кирасир с артиллерией и дивизия австрийских гренадер.
Чудесная погода усиливала торжественность этого великолепного шествия.
Оборотившись к ехавшему рядом с ним Ермолову, Александр сказал:
– Ну, что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка.
Ермолов ответил:
– Не знаю, государь. Могу сказать только, что слова, которые я удостоился слышать от вашего величества, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному.
Город встретил Александра криками тысячных толп: «Виват, Александр! Виват, русские!», сделав въезд победителей в Париж подлинным триумфом, не уступавшим по торжественности таким же въездам Наполеона после одержанных побед.
Затем Александр в течение четырех часов принимал парад союзных войск, после чего пешком отправился в дом Талейрана на совещание, где присутствовали: Фридрих-Вильгельм, Шварценберг, Нессельроде, Талейран, герцог Дальберг, князь Лихтенштейн и генерал Поццо ди Борго. Целью совещания было наметить переход к новой власти, так как Александр был решительно настроен заставить Наполеона отречься от престола.
Александр открыл совещание краткой речью, в которой заявил, что его главной целью является установление прочного мира. Что касается будущего устройства Франции, то союзники готовы на любой из вариантов: на регентство жены Наполеона императрицы Марии-Луизы при сохранении трона за трехлетним сыном ее и Наполеона Жозефом Бонапартом; на передачу власти Бернадоту; на восстановление республики и на возвращение Бурбонов, словом, на любое правительство, угодное Франции.
Все присутствующие высказались за Бурбонов. Выступивший последним Талейран закончил свою речь словами:;
– Возможны лишь две комбинации: Наполеон или Людовик XYIII. Республика невозможна. Регентство или Бернадот – интрига. Одни лишь Бурбоны – принцип.
Завершая заседание, Александр сказал:
– Нам, чужеземцам, не подобает провозглашать низложение Наполеона, еще менее того можем мы призывать Бурбонов на престол Франции. Кто возьмет на себя инициативу в этих двух великих актах?
И Талейран указал на Сенат, который должен был назначить Временное правительство.
20 марта Сенат, под руководством Талейрана, учредил Временное правительство, а на следующий день объявил Наполеона и всех членов его семьи лишенными права занимать французский престол.
21 марта Александр снова принял Коленкура и заявил ему, что Наполеон должен отречься от престола.
На вопрос Коленкура, какое владение будет оставлено Наполеону, Александр однозначно ответил:
– Остров Эльба.
5 марта Наполеон подписал безусловное отречение от престола и послал этот акт Александру. Коленкур передал документ об отречении, после чего был оставлен Александром для свидания с глазу на глаз. Неожиданно для Коленкура Александр стал говорить о Наполеоне с теплотой и участием, а о Бурбонах и их приверженцах с нескрываемой досадой и раздражением.
Тем не менее, в тот же день Сенат Франции призвал на трон брата казненного Людовика XVI – Станислава Ксаверия, графа Прованского, вскоре вступившего на престол под именем Людовика XVIII.
(Следует иметь в виду, что после казни Людовика XVI находившиеся за границей французские роялисты провозгласили королем Франции сына казненного – восьмилетнего принца Луи-Шарля, дав ему имя Людовика XVII.
Когда мать и отца Луи-Шарля – Марию-Антуанетту и Людовика XVI – казнили, мальчику было семь лет, и его, выпустив из тюрьмы, отдали на воспитание сапожнику-якобинцу.
Луи-Шарль умер в 1795 году, когда ему было десять лет.
Таким образом его дядя Станислав Ксаверий стал королем под именем Людовика XVIII.)
30 марта условия отречения были подтверждены союзниками, и 8 апреля Наполеон в сопровождении союзных Комиссаров выехал из Фонтенбло.
3 мая он прибыл на остров Эльба.
Через четыре дня после отправки Наполеона из Фонтенбло Людовик XVIII отбыл из Дувра в Кале.
Перед тем как покинуть Англию, он сказал принцу-регенту, что возвращению на трон Франции он более всего обязан Англии. Тем самым Людовик недвусмысленно дал понять о своей будущей внешнеполитической ориентации. Он подтвердил это и при первой встрече в Компьенском замке, куда Александр приехал для личной встречи с королем.
Людовик вел себя надменно и принял Александра, сидя в кресле, предложив своему гостю обычный стул, чем очень обидел его.
21 апреля Людовик XVIII въехал в Париж и поселился в Тюильри.
После этого его отношения с Александром еще более ухудшились. Король не упускал случая, чтобы показать, что в Париже первая персона – несомненно, он, и однажды на званом обеде у себя во дворце грубо отчитал лакея за то, что блюдо сначала было подано Александру, а потом ему.
На что Александр после обеда сказал:
– Мы, северные варвары, у себя дома более вежливы. – И добавил: – Можно подумать, что он возвратил мне утраченный престол.
* * *
Александр не хотел покидать Париж и уводить войска в Россию, прежде чем Сенат Франции примет основной закон государства, в котором четко и определенно будут даны гарантии гражданских свобод, а притязаниям возвратившихся эмигрантов-роялистов будут положены решительные препоны.
Только получив текст этой Конституции, известной под именем «Хартии», Александр 22 мая вместе с Фридрихом-Вильгельмом выехал из Парижа в Англию.
Его сопровождали победоносные начальники – Барклай и Платов, генерал-адъютанты и дипломаты.
26 мая Александр и Фридрих-Вильгельм высадились в Дувре. Оказанная Александру встреча была такой же восторженной, как и в других европейских странах: сдержанные англичане на сей раз уподобились своим собратьям с континента – они выпрягли лошадей из подготовленных союзным монархам экипажей и сами впряглись в оглобли, чтобы привезти Александра и Фридриха-Вильгельма в Дувр.
27 мая августейшие путешественники направились в Лондон. Для резиденции Александру был отведен один из лучших королевских дворцов – Сент-Джеймский.
2 июня в Оксфорде состоялось торжественное заседание Оксфордского университета, на котором Александр первым из русских был удостоен почетного диплома доктора прав.
Когда Александру подносили диплом, он, несколько смутившись, сказал ректору:
– Как мне принять диплом? Ведь я не держал диспута.
– Государь! Вы выдержали такой диспут против угнетателя прав народов, какого не выдерживал ни один доктор прав на всем свете.
И все же поездка в Лондон не могла удовлетворить Александра своими конечными результатами. Он не смог наладить отношений с лидерами партии тори, восприняв точку зрения своей сестры Екатерины Павловны, жившей в то время в Лондоне. Оказавшись в одном с нею городе, Александр в первые же дни навестил ее и под ее влиянием занял ту же позицию по отношению к тори, какую занимала и его умная и властная сестра, вновь взявшая Александра под свое влияние.
Александр и Екатерина Павловна расстались в 1812 году и виделись из-за войны лишь урывками.
* * *
Как ни печалилась Екатерина Павловна о смерти Георга, но жизненные заботы все же заставили ее подумать и о судьбе малолетнего сына, и о собственном здоровье, и о том, что следует ей предпринять дальше. Зимой 1813 года она обратилась к врачам, и те посоветовали ей поехать «на воды». Скорая на подъем, она решила сначала поехать к Александру, а потом уже избрать маршрут в зависимости от того, как сложатся военные обстоятельства и где она будет полезнее для Александра.
Она выехала в начале марта, взяв с собою и трехлетнего сына, и, следуя через губернии, по которым прошла война, повсюду видела страшные следы пожаров и разрухи.
В середине апреля она доехала до Праги, где находился ее августейший брат, и была встречена с не меньшими почестями, чем Александр. Затем их пути разошлись: Александр ушел с армией, а Екатерина Павловна поехала «на воды» в Карлсбад.
Здесь пробыла она до осени и затем отправилась в Вену, а оттуда – в Веймар, к сестре Марии Павловне, с которой не виделась девять лет со дня ее свадьбы с герцогом Саксен-Веймарским.
В декабре была она в Шафхаузене, в Швейцарии, но еще на правом берегу Рейна, где находился Александр, и оттуда поехала дальше.
Александр любил сестру, но отнесся к ее отъезду с некоторым облегчением, потому что видел, что Екатерина Павловна снова нашла прекрасный выход своему темпераменту интриганки, с головой окунувшись в знакомую ей с детства придворную атмосферу недомолвок, намеков, происков, подсиживаний и прочих козней, в чем была она всегда очень сильна.
Не только военные, но и министры и дипломаты разных государств попадали в ее орбиту, что не просто настораживало, но иногда и пугало Александра.
Как только появилась возможность отправиться на Север, Екатерина Павловна тотчас же ею воспользовалась и через всю Германию двинулась в Ольденбург. По пути туда она посетила Штутгарт и Франкфурт, Кассель и Геттинген, Ганновер и Бремен, как всегда, отдавая должное музеям и университетам, библиотекам и театрам этих городов, но и по мере сил проводя политическую линию России, прежде всего направленную на ее усиление, во всяком случае, так, как она это понимала. Как бы то ни было, но она пересекла всю Германию с юга на север. Погостив у отца и матери покойного мужа, 1 марта 1814 года она отправилась в Голландию, где посетила Роттердам, домик Петра I в Саардаме, Гаагу, Лейден и множество маленьких городков. Екатерина Павловна осталась в восторге от аккуратности и чистоты в Голландии, от великого трудолюбия ее граждан и упорства, с которым они превращают свою страну в цветущий сад.
Завязав дружеские отношения с домом принца Оранского, 20 марта она из Роттердама ушла на корабле в Англию, где и узнала о падении Парижа.
В детстве Екатерина Павловна прекрасно выучила английский язык благодаря своей бонне миссис Друст. В Англии Друст всюду сопровождала свою бывшую воспитанницу, и это очень помогло Великой княгине.
И в Лондоне Екатерина Павловна установила столь же тесные отношения с королевским двором, как и перед тем в Голландии, а жена принца-регента Шарлотта Уэльская стала лучшей ее подругой.
Однако Екатерина Павловна всегда чувствовала себя русской принцессой и полагала, что может вести себя, как царственная особа, не ограниченная ничем. Но она забывала, что находится не в России и ее политические симпатии и антипатии воспринимаются в стране парламентской демократии как нечто несуразное. А Екатерина Павловна, считая английскую монархию единственной политической силой в стране, мирилась с партией вигов, но совершенно не переносила вторую аристократическую партию – тори – и настолько враждебно и высокомерно обращалась с ее лидерами, что русский посол в Лондоне светлейший князь Дивен (сын Шарлотты Карловны) должен был вмешаться и сделать Великой княгине серьезные представления.
Вскоре в Лондон прибыли император Александр, прусский король Фридрих-Вильгельм III, многие владетельные князья Германии. Там же Екатерина Павловна познакомилась со своим будущим мужем – наследным принцем Вюртембергским. Они пробыли в Англии три месяца и вместе отправились из Дувра в Кале.
В июне 1814 года в Кельне она встретилась с Александром, а после этого, совершив путешествие по Рейну, в сентябре приехала на конгресс в Вену. Вместе с ней в Вену приехала и ее сестра Мария.
* * *
14 июня Александр отправился из Англии на континент – в Кале, а затем – в бельгийский порт Остенде, расположенный на берегу Северного моря в Западной Фландрии. Побывав в соединенном с Остенде коротким каналом старинном городе Брюгге, Александр уехал в Голландию.
17 июня Александр прибыл в Антверпен и оттуда отправился на голландскую границу, где уже стояли триумфальные ворота с надписью «Александру Благословенному. Он избавил человечество, Нам возвратил Отечество». Слова «Нам возвратил Отечество» – не были пышной фразой. Дело в том, что русские войска, входящие в состав Северной армии, в 1813 году приняли активное участие в освобождении Голландии от владычества Наполеона. Решающую роль сыграла победа союзников в Битве народов под Лейпцигом, которая привела к взрыву национально-освободительного движения в стране. В результате осенью 1813 года в Голландию вернулся сын изгнанного короля Вильгельма V Оранского – Вильгельм, в декабре провозглашенный королем.
Вильгельм VI встретил Александра в Роттердаме и поехал с ним вместе по всей стране, показывая гостю Амстердам и Роттердам, Брук и Саардам.
Особенно тепло встречали Александра в Саардаме, где в 1697 году жил Петр Великий. Когда Александр вошел в домик Петра, то внезапно замолчал, пораженный бедностью и простотой его убранства, а затем тихо проговорил:
– Посмотрите, как немного нужно для человека!
(Впоследствии, когда Александру все чаще и чаще стала приходить мысль оставить трон и уйти в частную жизнь простого человека, он вспоминал Саардам и бедную тесную избушку плотника, и это еще более укрепляло его в неотвязном намерении отказаться от жребия венценосца, уготованного ему судьбой.)
Вечером саардамцы устроили праздничную морскую прогулку и сопровождали короля Вильгельма и Александра на более чем двухстах кораблях и яхтах.
Затем через Амстердам, где Александр осмотрел знаменитую картинную галерею «Рейксмюсеум», кабинет редкостей, монетный двор, ботанический сад и несколько старинных церквей, он через Утрехт и Зейст уехал в Германию.
Проезжая через Германию в Петербург, он встретился в Кельне с Аракчеевым, находившемся на лечении неподалеку оттуда, затем ненадолго заехал к своей теще в Брухзал и оттуда отправился в Россию.
12 июля 1814 года в одиннадцатом часу вечера он, после полуторагодовалого отсутствия, приехал в Павловск.
И вновь окружающие заметили в Александре перемену – он полюбил одиночество, чтение и раздумья наедине с собой, забыв о балах и праздниках. Многие объясняли эту перемену тем, что, путешествуя по Европе, Александр часто беседовал с философами и религиозными деятелями разных направлений. Он встречался с «Богемскими братьями», исповедовавшими идею спасения души через нравственное самосовершенствование и поиски Бога каждым человеком. Во дворце герцога Баденского Александра познакомили одним из авторитетнейших писателей-мистиков Иоганном-Генрихом Юнг-Штиллингом, другом Гете и Шиллера, который был убежден, что в Александре воплотился Христос, избравший его для борьбы с французской революцией. В Лондоне Александр встречался со знаменитыми квакерами-филантропами Алленом и Греллэ, утверждавшими, что царство Христа – есть царство справедливости и всеобщего мира. Находясь под сильным впечатлением от всего этого, он возвращался на родину далеко не таким человеком, каким уезжал в Вильно.
Мистические настроения, нахлынувшие на него в 1812 году и не оставлявшие его все последующее время, отныне навсегда стали неотъемлемой чертой, а во многих случаях и доминантой в его характере и поведении, что сильно повлияло на его жизнь и на его судьбу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.