ЯДЕРНЫЙ МОЛОХ

ЯДЕРНЫЙ МОЛОХ

Комплекс недоучки сыграл свою роковую роль в судьбе Сталина и Гитлера (и, наверное, спас в то время человечество от большой беды). Чем меньше знаний, тем больше уверенности судить обо всем и считать свое мнение единственно верным. Так было и с обоими диктаторами, которые к тому же добились огромной власти, а она отнюдь не располагает разум к пробуждению. С помощью насилия и террора они достигли многих целей, но в итоге все равно проиграли. Из-за своего невежества и косности они отстали от неумолимого хода времени, от прогресса, в том числе и технического. Сталин и Гитлер опоздали со своим ядерным оружием, в чем никто, кроме них самих, не виноват. Кстати, решающим побудительным мотивом к созданию такого оружия для политиков и физиков Англии и США было опасение, что Гитлер первым создаст его. Но фюрер не поспешил с ним и даже не успел осознать своей ошибки. Сталин же яростно пытался наверстать упущенное. Во имя этого он вторично разорил обескровленную войной страну и принес в жертву на алтарь ядерного безумия неисчислимое количество своих подданных. То есть повел себя точно так же, как в ходе коллективизации и массового террора, иначе он вести дела не умел. Но вспомним обо всем по порядку.

В 1922 году академик В. Вернадский заявил:

«Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не может сравниться все им раньше пережитое. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть. Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука?»

Пророчество и одновременно предупреждение великого ученого было вполне обоснованным, именно 20-й век стал атомным. На исходе XIX столетия, в 1896 году, француз А. Беккерель открыл радиоактивность, а его соотечественники, Пьер Кюри и Мария Складовская-Кюри, открыли в 1898 году радиоактивный элемент радий. Англичанин Э. Резерфорд в 1902 году разработал теорию радиоактивности, он же в 1911 году открыл атомное ядро, а в 1919-м наблюдал искусственное превращение ядер. Любопытно, что сам Резерфорд еще в 1933 году считал: «Эти превращения атомов представляют исключительный интерес для ученых, но мы не сможем управлять атомной энергией в такой степени, чтобы это имело какую-нибудь коммерческую ценность. И я считаю, что вряд ли мы когда- нибудь способны это сделать. Наш интерес к этой проблеме чисто научный». Как известно, в этом великий физик ошибся.

А. Эйнштейн в 1905 году разработал принцип эквивалентности массы и энергии, он доказал, что определенному количеству массы соответствует определенное количество энергии. В 1913 году датчанин Н. Бор разработал теорию строения атома. В

1932 году англичанин Дж. Чедвик открыл новую элементарную частицу — нейтрон, в том же году советский физик Д. Иваненко выдвинул гипотезу о строении атомного ядра из протонов и нейтронов. Итальянец Э. Ферми в 1934 году использовал нейтроны для бомбежки ядра. В 1937 году Ирен Жо- лио-Кюри открыла процесс деления урана. Кстати, она была дочерью упомянутых выше французских физиков. Еще одной выдающейся личностью в этой отрасли науки стала тоже женщина, австрийка JI. Мейтнер, более тридцати лет она работала в Германии. Вместе со своим коллегой О. Фришем она, проведя расчеты по формуле Эйнштейна, пришла к тому, что при делении ядер урана может образоваться невиданно огромное количество энергии. Мейтнер и Фриш поделились этим открытием с Н. Бором. Услыхав об этом, тот хлопнул себя по лбу и воскликнул: «Какими мы все были слепцами!.. Именно так и должно быть!» Вот с этого момента, можно сказать, и появилась реальная возможность для создания ядерного оружия.

Над всеми этими проблемами одновременно работали физики Америки и Европы, в том числе советские и немецкие ученые. Правда, последним неожиданно поставил подножку сам Гитлер. В 1933 году он начал гонения на ученых еврейской национальности, в результате в Германии потеряли работу 25 процентов физиков, в том числе упомянутые выше А. Эйнштейн и JI. Мейтнер, они, как и многие их коллеги, покинули Германию. Среди уехавших из страны физиков было девять нобелевских лауреатов. В 1939 году удалось бежать из Дании в США Н. Бору. Понятно, что все невольные эмигранты стали работать на Западе. В ответ на робкие попытки некоторых немецких ученых образумить своего фюрера тот заявил: «Наша национальная политика не будет отменена или изменена даже в отношении ученых. Если увольнение еврейских ученых означает уничтожение современной германской науки, то мы несколько лет обойдемся и без науки».

На Нюрнбергском процессе бывший министр вооружения фашистской Германии А. Шпеер признался: «К сожалению, мы не достигли успехов в этой области, так как все лучшие силы, которые занимались изучением атомной энергии, выехали в Америку. Мы очень отстали в этом вопросе. Нам потребовалось еще год-два, чтобы расщепить атом». Была еще одна причина, по которой Гитлер не успел создать свое ядерное оружие. Фюрер знал, что на это дело потребуется несколько лет, не говоря уже о колоссальных затратах, а он был абсолютно уверен в своей полной победе к 1942 году. К воспоминаниям о Гитлере в связи с ядерным оружием можно добавить еще один любопытный факт. Немецкий физик Клаус Фукс покинул Германию в

1933 году, потом работал во Франции, Англии и США, стал одним из создателей атомной бомбы и… выдал нам ее секреты. Но к этой истории мы еще вернемся ниже.

Наша страна не осталась в стороне от развития науки и техники, в том числе и физики. Наши традиции были заложены еще при Ломоносове, изучавшем строение вещества. Основополагающее значение для прогресса физики и химии имело гениальное открытие Менделеева. Уже в начале XX века русские ученые много сделали для разгадки тайн атомного ядра. Даже в разгар Гражданской войны, в 1919 году, на традиционном собрании ученых в Петрограде было заявлено: «Мы вступаем в мир атома, необычайно малых величин, в мир очень малых и очень больших чисел. К этому миру с его новым масштабом надо привыкнуть, чтобы свободно обращаться с такими величинами, реальное значение которых подчас уже не ощущается… Работа последнего месяца открывает широкий путь к анализу строения всех атомов». Тогда было решено создать особую комиссию из астрономов, математиков и физиков-теоретиков в целях выяснения строения атомов. В 1920 году в Петрограде, где царили голод и холод, была создана Атомная комиссия, члены которой вскоре встретились с А. Эйнштейном. Центром таких исследований стал с 1921 года Петроградский физико-технический институт во главе с академиком А. Иоффе, там же работали ставшие затем всемирно известными ученые П. Капица, Н. Семенов, В. Хлопин, И. Курчатов, В. Фок, Д. Скобельцын, А. Александров, И. Кикоин, Ю. Харитон, JI. Арцимович, И. Франк и многие другие. Вот какая сила была у нас уже в те далекие и трудные годы! В 1933 году под Ленинградом состоялась первая Всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет конференции возглавлял И. Курчатов.

В начале 1940 года академик В. Вернадский обратил внимание советского правительства на то, что на мировом рынке резко возросли цены на уран, для научных целей он в таких количествах не требовался. Значит, появилась урановая проблема, из чисто научной она переросла в практическое дело, которое могло обернуться и благом и злом. Вернадский снова предупреждал: «В нашей стране уран считается дефицитным металлом, что нам представляется весьма сомнительным… Мы считаем, что вопрос, поставленный теперь жизнью, является вопросом величайшей важности для будущего человечества. По имеющимся известиям… сейчас в США и Германии идет энергичная и организованная работа в этом направлении… Наша страна ни в коем случае не может стоять в стороне и должна дать возможность и денежные средства для широкой организации и спешной работы в этой области первостепенного значения». В результате академикам В. Вернадскому, А. Ферсману и В. Хлопину было поручено «наметить мероприятия, которые позволили бы форсировать работы по использованию внутриатомной энергии в Советском Союзе».

В то же самое время в США и Англии размах научно-исследовательских работ физиков-теорети- ков позволил перейти к практическому делу — созданию ядерного оружия. Руководители этих стран в отличие от Гитлера сразу осознали всю важность этого дела. К тому же они не знали о более чем прохладном отношении фюрера к этой проблеме и страшно боялись, что он их может обогнать в ядерной гонке. Под началом американских и английских властей оказались лучшие физики того времени (разумеется, за исключением наших ученых). В 1939 году А. Эйнштейн написал письмо американскому президенту Рузвельту о необходимости приступить к работе над атомной бомбой. Рузвельт тут же дал команду начать ее. И она вскоре развернулась в таких масштабах и такими темпами, каких в своей научно-технической истории человечество еще не знало.

А у нас дела шли иначе. В ядерной гонке мы сразу намного отстали. И не потому, что наши ученые были слабее. И не потому, что у нас не было достаточных средств и природных ресурсов. Нет и нет! Дело в том, что Сталин, словно сговорившись с Гитлером, нанес в свою очередь сокрушительный удар по нашему научному прогрессу, в том числе и по физике. От этого удара мы не оправились до конца даже в XXI веке, через полстолетия после смерти «гениального вождя и учителя». Совершенно неожиданно он объявил кибернетику буржуазной лженаукой. Одной такой декларацией он по своему обыкновению не ограничился. Вся научная деятельность в этом направлении была у нас запрещена, ученых разогнали, многих из них бросили в тюрьмы и концлагеря. Сегодня в это трудно поверить! Но достаточно вспомнить, что в то же время Сталин расправился и с нашими генетиками. Один из отцов современной генетики, наш великий ученый Н. Вавилов скончался в сталинском застенке от мучений и голода. Да, у нашего вождя был собачий нюх! Он сумел выбрать и угробить в нашей стране два самых важных научных направления XX столетия. Кстати, в генетике и кибернетике мы тогда располагали такими учеными, которые признавались лучшими из лучших во всем мире. Точно так же Сталин погубил у нас сельскохозяйственную науку (начав это дело с генетики), в которой много лет царил его ставленник Т. Лысенко, шарлатан и палач.

Разгром кибернетики в Советском Союзе сразу как бы отбил руки нашим физикам. Ведь им проводить свои исследования без помощи компьютеров все равно что строить современный небоскреб вручную, без подъемных кранов и других строительных механизмов. Мало этого! Вот как еще четверть века назад писал о наступившей компьютерной эпохе американский журнал «Тайм»: «Информационная революция, которую давно предсказывали футурологи, началась. Вместе с ней начались драматические перемены в жизни людей, их работе, и, возможно, и даже в образе их мышления. Америка уже никогда не будет прежней. А в перспективе весь наш мир изменится». Так оно и случилось, а мы долгие годы были в стороне от этой технической и культурной революции, охватившей весь цивилизованный мир. Потому так и отстали с нашей ядерной программой.

Это наше отставание было тем более трагичным потому, что прогресс в этой отрасли приобрел какие-то совершенно немыслимые темпы. Первый компьютер в США был построен в конце второй мировой войны, весил он тридцать тонн, стоил полмиллиона долларов. Сегодня средний компьютер по размеру, весу и цене сопоставим с телевизором. Чтобы проиллюстрировать невиданную скорость совершенствования компьютеров, можно привести такой пример: если бы автомобильная промышленность развивалась такими же темпами, как электронно-вычислительная, то сегодня машина марки «роллс-ройс» стоила бы 2 доллара 75 центов и проходила бы три миллиона миль (более пяти миллионов километров) на одном галлоне бензина (3,78 литра).

Как и многие другие быстро прогрессирующие разделы науки и техники, электроника тоже, увы, тесно связана с военным производством. Именно военным нуждам она была обязана служить и в самом своем зародыше. Во время второй мировой войны идея о создании компьютера была поставлена как практическая цель одновременно в Германии и Англии. Но Гитлер, рассчитывавший на быструю победу, приказал отложить дорогостоящий проект, а вот англичане нашли время и деньги и в 1943 году создали электронно-вычислительную машину. Английские специалисты убеждены: если эти машины и не выиграли войну, то без них она была бы проиграна. Итак, Гитлер и здесь совпал со Сталиным в своем мнении, в данном случае по отношению к кибернетике.

Из-за вопиющего невежества и воинствующего самодурства нашего вождя мы в области кибернетики отстали от цивилизованного мира лет на двадцать — тридцать. Достаточно вспомнить, что к концу XX века персональный компьютер вошел в дома американцев наравне с телевизором, а у нас в то же время количество производимых компьютеров составляло менее одного процента от американского производства. Трудно представить, как в таких условиях наши ученые и конструкторы все же работали над созданием ядерного оружия. На сколько же больше сил и здоровья пришлось им положить по сравнению с американскими и английскими специалистами! Недаром историк, знаток этой проблемы А. Иойрыш пишет: «От советских ученых требовалось такое чрезвычайное напряжение сил потому, что наша техника была хуже, особенно вычислительная… И мозги играли более существенную роль, чем в США, где техника лучше».

Помощь нашим ученым и конструкторам неожиданно пришла со стороны советской разведки. Это длинная и сложная история, мы вспомним только о нескольких ее самых важных моментах. В 1941 году наши разведчики в Лондоне узнали о работе английских ученых над атомной бомбой. Сообщили об этом в Москву, они писали, что «в Англии идея создания ядерного оружия превратилась в стройную систему практических действий». Разведчики переслали в свой московский центр копию секретного доклада так называемого Уранового комитета У. Черчиллю. Казалось бы, все ясно! Но их главный начальник Л. Берия почему- то решил (тоже по необразованности?), что такого рода работы невозможны в ближайшее десятилетие и что во время войны не до них. Сталину об этом не доложил. В конце 1942 года такая же информация поступила от наших разведчиков из США (английские и американские физики сотрудничали между собой). На сей раз Берия доложил Сталину, и в результате под Москвой, в так называемой Лаборатории № 2, под руководством И. Курчатова начались работы по созданию ядерного оружия, то есть на три с лишним года позже англичан и американцев. Правда, зато мы хорошо знали о том, чего они достигли за это время. В Москве, на Лубянке, в научно-техническом отделе разведки НКВД, Курчатову отвели комнату, в которой он изучал материалы о создании атомной бомбы в США и Англии. Это были сотни документов, тысячи страниц! Так он стал самым осведомленным в мире специалистом по всем проблемам, связанным с производством атомной бомбы. Он и его коллеги не просто использовали эти сведения, но на основании их направляли нашим разведчикам свои запросы, подсказывали им, какие еще данные они должны получить от своих информаторов и прислать в Москву. Эта связь с разведкой была, разумеется, строго-настрого засекречена. Поэтому Курчатов сплошь и рядом поражал своих коллег тем, что с ходу решал многие сложнейшие проблемы, над которыми у нас долго до того бились. Ему невольно приходилось выдавать полученные от разведки данные за собственные озарения. С ростом такого рода информации с Запада ему стало уже трудно одному всю ее осваивать и к этому делу были допущены его ближайшие коллеги, наши ведущие ученые и конструкторы.

Этот сказочный поток бесценной информации объяснялся, главным образом, тем, что некоторые создатели ядерного оружия в Англии и США полагали, что в то военное время об их работе надо было проинформировать советских атомщиков, чья страна стала главной силой в борьбе против общего врага — немецкого фашизма. Например, уже упоминавшийся выше Клаус Фукс выдал нам секреты атомной бомбы бескорыстно, в силу своих убеждений. Но первая советская атомная бомба стала точной копией американской не потому, что наши специалисты были слабее американских и английских коллег. Ни в коем случае! Во-первых, они не по своей воле запоздали с началом работы над бомбой. Во-вторых, у них всегда хватало оригинальных идей и конструкторского таланта. Уже в ходе работ по созданию американской копии они не раз выдвигали свои собственные предложения, более эффективные, чем решения западных ученых, но Сталин приказал создать точную копию американской атомной бомбы, коль скоро та успешно сработала. Он не хотел рисковать. Недаром наша вторая атомная бомба собственного производства, созданная в 1951 году, оказалась лучше американской, она была в два раза легче и при этом в два раза мощнее.

Кстати, и первая наша бомба, копия американской, тоже могла быть лучше. Так, например, в американской бомбе, сброшенной на Нагасаки, находилось десять килограммов плутония (над Хиросимой была сброшена урановая бомба). Скопить такое количество плутония — задача не из легких. У нас тогда такой запас был, но наши физики рассчитали все так, что им вполне хватило бы пяти килограммов плутония. Сталин лично запретил им пойти на это, хотя экономия была бы нам очень кстати.

Сама по себе история, связанная с Клаусом Фуксом, давно уже перестала быть тайной. Уже упоминавшийся выше историк А. Иойрыш в своей книге «Ядерный джинн» пишет: «Ю. Харитон (правая рука Курчатова — В.Н.) не скрывает, что подобная схема первого ядерного заряда США, равно как и другая информация, была передана Советскому Союзу Клаусом Фуксом. Этот немецкий физик-теоретик с 1943 по 1946 год работал в США. Ю. Харитон называет его информацию «обширной и охватывающей широкий круг разделов науки и техники, необходимых для создания ядерного оружия». Когда Курчатов только начинал знакомиться в 1943 году с* первыми сведениями, доставленными в Москву нашей разведкой, он сообщил в правительство, что полученные материалы «имеют громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки». Свое мнение он подытожил так: «Вся совокупность сведений указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей». (Недаром Клаус Фукс был осужден в Англии на 14 лет. Если бы его судили в США, то он скорее всего поплатился бы за содеянное жизнью.)

Сходная судьба постигла и одного из самых известных американских ученых, отца атомной бомбы Оппенгеймера. В 1946—52 годах он был председателем генерального консультативного комитета Комиссии по атомной энергии США. Он не скрывал своих прогрессивных убеждений, был связан с левыми политическими кругами, выступал против создания водородной бомбы. Его подозревали не просто в симпатии, сочувствии к нам, но и в шпионской деятельности в нашу пользу. В конце концов он был отстранен от секретной работы. В случае с ним отражается и американская специфика, которая нам не может не показаться странной. Дело в следующем. О взглядах Оппенгеймера было известно задолго до его приглашения на секретную работу по созданию ядерного оружия. В ответ на протесты правоохранительных органов США по поводу предполагавшегося участия ученого в атомном проекте генерал Гровс, руководитель всего этого дела, так называемого Манхэттенского проекта, официально обратился к властям: «В соответствии с моими устными указаниями от 15 июля желательно, чтобы допуск к работе Юлиусу Роберту Оппенгеймеру был выдан без задержки независимо от той информации, которой вы располагаете. Оппенгеймер абсолютно необходим для проекта». Это требование было удовлетворено. А. Иойрыш высказывает такое мнение: «Оппенгеймер не был завербован в полном смысле этого слова. Опасаясь монополии США на атомное оружие, он якобы сам вызвался оказать услугу СССР. Сделал это бескорыстно, из идейных побуждений. К нему присоединились другие ученые… Или такой пример. Когда на одном из наших объектов, занятых созданием ядерного оружия, случилась серьезная авария и никто из наших ученых не был в состоянии вскрыть ее причины и объяснить, как они возникли, было принято решение проконсультироваться у Нильса Бора».

Это произошло в октябре 1945 года. Тот же автор продолжает свой рассказ о поездке наших представителей в Копенгаген к Н. Бору: «Им дважды, 14 и 16 ноября, удалось встретиться с Бором в его институте. В результате были привезены в Москву ответы Бора на 22 вопроса, заданные ему визитерами». А. Иойрыш так завершает эту историю: «Бор высказал предположения, которые помогли нам преодолеть наши проблемы. Бор указал на место в чертеже и сказал: «Здесь причина неприятностей».

Итак, после долгой и трудной работы мы могли приступать к созданию атомной бомбы. К этому времени уже были затрачены огромные усилия и средства, но теперь предстояло затратить во много-много раз больше! Нужно было обеспечить развитие десятков новых промышленных направлений и отраслей. На это требовались сотни тысяч специалистов. И в еще большем количестве нужна была просто рабочая сила. Для несведущих в технике людей можно напомнить, что у крупного современного автомобильного завода имеется несколько сотен смежников, поставляющих ему нужные материалы и детали. Атомная бомба — не автомобиль, ее производство куда сложнее. И главное — все надо было создавать заново. Начнем с того, что у нас не было урана. Даже для самого небольшого уранового котла требуются десятки тонн чистого урана, а он до этого в нашей стране нигде не добывался. Сначала его нашли не у нас, а в Германии. После ее поражения в войне несколько наших ведущих физиков прибыли в Германию и с помощью немецких специалистов разыскали там около ста тонн урана. Он был тут же вывезен в распоряжение Курчатова. Одновременно в Советский Союз прибыли десятки немецких физиков под руководством известного ученого Н. Риля. Все они приехали к нам добровольно, так как у себя на разоренной родине им просто нечего было делать и не на что было жить. Группа Риля начала в 1945 году переоборудование завода «Электросталь» в Ногинске Московской области в урановый завод, для переработки руды в чистый металлический уран, который стал поступать в распоряжение Курчатова в начале 1946 года. Потом он говорил, что сто тонн трофейного урана сократили примерно на год срок запуска первого промышленного реактора, без чего нельзя было вести работу над созданием бомбы.

В нашем атомном проекте принимали участие многие немецкие физики и химики, группа под руководством Риля была только одной из них.

Так, для работы немецких ученых был создан большой атомный центр в Абхазии, под Сухуми. Они там жили со своими семьями. Для них было вывезено много научного оборудования из Германии. Например, известный ученый М. фон Арденне вывез в Абхазию свою лабораторию, для транспортировки которой потребовался целый поезд. Короче говоря, у них было все, кроме свободы. Наши специалисты высоко оценили вклад немецких ученых в создание ядерного оружия. Многие из них были награждены советскими орденами, а Н. Риль стал Героем Социалистического Труда, то есть был отмечен самой высокой наградой, какая тогда у нас существовала. Всего в СССР с 1945 по 1955 год работали в атомном проекте около 300 немецких специалистов. И гораздо большее количество ученых из Германии оказалось после войны на Западе. О чем это говорит? О том, что Гитлер, несомненно, имел большой потенциал для работы над собственной атомной бомбой, но пренебрег этой возможностью.

Сразу после войны такие же атомные центры, как завод в Ногинске или немецкое хозяйство в Абхазии, стали как грибы расти по всей стране. Первенец нашей атомной индустрии, завод в Ногинске, стал как бы эталоном для всей этой отрасли. Строго засекреченный объект за колючей проволокой. Подавляющее большинство рабочих — заключенные. Как пишет в своих воспоминаниях упомянутый выше Н. Риль, «работу выполняли в основном заключенные, преимущественно советские солдаты, вернувшиеся из немецкого плена. По возвращению на родину их встречали не цветами и танцами. Вместо этого они получили несколько лет заключения». К 1950 году этот завод давал в день около одной тонны чистого урана и на нем было занято 10 тысяч человек. Созданию завода, как и сотен других предприятий атомной индустрии, предшествовало следующее напутствие Сталина (по воспоминаниям наркома боеприпасов Б. Ванникова):

«Я хотел с вами посоветоваться — как организовать работы по созданию атомной бомбы. Берия предлагает все руководство возложить на НКВД, создать в НКВД специальное Главное управление… Такое предложение заслуживает внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими квалифицированными специалистами и руководителями. НКВД также располагает разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной дороге и на водном транспорте…»

В нескольких последних строках, приведенных выше, вождь ловко охарактеризовал необъятную империю по имени ГУЛАГ, назвав заключенных «рабочими», а тюремщиков — «руководителями». Так на базе ГУЛАГа началось создание другой империи — атомной. Как и ГУЛАГ, она распространилась по всей стране. В 1946 году были найдены месторождения урана в разных районах Советского Союза. О сложности, трудности и опасности таких разработок известно давно. А в то время трудности эти усугублялись тем, что, несмотря на отсутствие у нас какого-либо опыта, требовалось получить как можно больше урана в самые сжатые сроки. Первые его партии начали поступать из Таджикской ССР в 1947 году, где был создан Ленина- бадский горно-химический комбинат. Рабочие на рудниках (разумеется, заключенные) не знали, что добывают уран, официально они добывали «спец- руду», а в документах она называлась «свинцом» или продуктом «А-9». Нашли уран также на Колыме. Сначала, в 1946 году, урановую руду отправляли оттуда самолетами, а в 1947 году там построили обогатительную фабрику.

Повторим, что всех вновь созданных центров атомной индустрии не перечислить! Так, например, в ста километрах от Челябинска построили первый промышленный реактор и химический завод «Маяк». Этот центр стал называться «Челябинск-40». Там работали десятки тысяч заключенных. В 1947 году приступили к строительству сразу трех атомградов (сверхзасекреченных резерваций) в Свердловской области. И все это строилось на костях заключенных, за счет их рабского труда. Уже цитировавшийся выше наш историк А. Иой- рыш свидетельствует:

«Все стройки, рудники, «Атомграды», даже институт в Москве (тогда Лаборатория № 2, теперь — Институт атомной энергии им. И. В. Курчатова) — на всех этих объектах работали заключенные. В здании, где сегодня клуб института, была тюрьма, оно было огорожено высокой глухой стеной, на углах — вышки с автоматчиками. Сооружение, в котором был пущен первый атомный реактор (как тогда говорили, котел), соседние здания — все возводилось руками заключенных. А нынешний международный центр ядерных исследований в Дубне! Его первыми строителями тоже были заключенные… На атомных стройках их были многие тысячи. Все это связано с именем Берии».

В воспоминаниях о Курчатове, написанных атомщиком И. Лариным, говорится: «Приходят на память и тревожат душу жертвы атомных аварий и полигонных испытаний оружия. Их численность измеряется многими тысячами. Всплывают в памяти лагерные зоны с колючей проволокой и грязными бараками, колонны оборванных заключенных, среди которых тысячи бывших солдат, прошедших немецкий плен». Но страдали и погибали без счета не только рабы атомного ГУЛАГа. Тот же Ларин пишет:

«Из-за спешки с первой атом ной бомбой, жидкие радиоактивные отходы плутониевого завода в Челябинске-40 пришлось сбрасывать в речку Теча. Вода реки и все, что в ней жило и плавало, стали радиоактивными сверх всякой меры. А по берегам, в пойме стояли села и деревни, жили люди. Они, естественно, ничего об этом не знали — секретность была превыше здравого смысла. Брали воду из реки для хозяйственных нужд, рыбачили, а дети летом купались. Знал ведь об этом академик (имеется в виду Курчатов — В.Н.), понимал, чем это грозит для населения, но обстоятельства загоняли в угол. Задание Вождя надо было выполнять. Увы, любой ценой… В стране в 1946–1947 годах была засуха, голод. Люди пухли от недоедания, а многие миллиарды народных денег, десятки тысяч квалифицированных специалистов, так необходимых стране, поглощала работа над атомной бомбой…»

Сколько таких же атомградов, вернее, городов- резерваций и одновременно страшных экологических бомб, было разбросано по всей стране! Об одном из них вспоминает академик А. Сахаров:

«Арзамас-16 представлял собой некий симбиоз из сверхсовременного научно-исследовательского института, опытных заводов и большого лагеря… Руками заключенных строились заводы, испытательные площадки, дороги, жилые дома для сотрудников. Сами же они жили в бараках и ходили на работу в сопровождении овчарок… У начальства была одна проблема — куда девать освободившихся, которые знают месторасположение объекта, что считалось великой тайной… Начальство разрешало проблему простым и безжалостным, совершенно беззаконным способом — освободившихся ссылали на вечное поселение в Магадан, где они никому ничего не могли рассказать».

Ужасы атомного ГУЛАГа всем этим не исчерпывались. Ж. Медведев в своей работе на эту тему пишет:

«Главные опасности на всех объектах были связаны с радиацией. Вернее, воздействие радиации в то время сильно недооценивалось, о ее генетическом и канцерогенном действии почти ничего не знали. Долгосрочный эффект радиации также не был известен. Не были известны и симптомы так называемой лучевой болезни. В первые месяцы работы промышленного реактора и радиохимического завода дозиметрический контроль работ практически отсутствовал. Никто не знал, какое облучение приняли рабочие и инженеры».

Губительная радиация не щадила никого: ни академиков, ни заключенных. Во время ликвидации одной из аварий пострадал сам Курчатов. Аналогичных переоблучений у него было несколько, они резко сократили его жизнь.

Как известно, в американском проекте при создании атомной бомбы участвовало 125 тысяч человек. В советском атомном проекте уже к концу 1945 года было втрое больше участников, а в 1950 году их число превысило 700 тысяч. Больше половины из них составляли заключенные. Если принять во внимание радиацию и жуткие условия жизни в наших концлагерях, то можно понять, что эти несчастные 350 тысяч с лишним постоянно обновлялись из-за высокой смертности обреченных рабов.

Уже в начале XXI века Ж. Медведев как бы подводит итоги нашей атомной эпопеи и пишет:

«…Если снова ставить вопрос, вокруг которого уже давно идет множество споров, — кому принадлежит главный приоритет в создании в СССР всех отраслей атомной промышленности в столь необыкновенно короткие сроки: разведчикам, ученым или руководителям страны, организационные способности которых также следует оценить достаточно высоко, — то четкого ответа на него нет и не может быть. Главную роль в быстроте практического решения всех проблем в форме реакторов, заводов, полигонов и всей инфраструктуры играл безусловно ГУЛАГ, уникальный гигантский резерв высокомобильной и, по существу, рабской, но квалифицированной рабочей силы. Но оправдывает ли это существование ГУЛАГа? Конечно, нет! Если бы сталинская политическая и экономическая модель государства могла бы обходиться без ГУЛАГа и других систем принудительного труда, то Советскому Союзу не были б столь срочно нужны атомные и водородные бомбы. Сталинский террор и сталинский ГУЛАГ сами по себе рождали страх и были угрозой всему остальному миру».

Успешные испытания атомной бомбы в СССР в 1949 году помимо всяких других последствий имели еще одно, можно сказать, типично советское. Создатели бомбы спасли нашу науку, в первую очередь, физику. Именно в 1949 году в Москве должно было состояться всесоюзное совещание физиков. Власти планировали провести его по образцу печально известной кампании по разгрому генетиков, то есть за всем этим замыслом стоял сам Сталин. Мракобесы от науки собирались искоренить у нас «физический идеализм» и «космополитизм», опорочить и запретить теорию относительности и квантовую механику. То есть имелись вполне реальные планы отбросить нашу физику лет на тридцать назад, как это удалось сделать с генетикой и кибернетикой. К счастью, у советских физиков не нашлось своего Лысенко. Как-то Берия спросил у Курчатова, правда ли, что теория относительности и квантовая механика — идеализм, от которого надо отказаться. Курчатов на это ответил: «Мы делаем бомбу, действие которой основывается на теории относительности и квантовой механике. Если от них отказаться, придется отказаться от бомбы». Откуда у невежественного палача Берии появились мысли по поводу идеализма в физике? Конечно же, от Сталина, около которого он постоянно ошивался. Как тут не вспомнить, что Гитлер в свое время считал электронику и связанные с ней проблемы «еврейскими штучками»! Кстати, в ходе работ по созданию у нас атомной бомбы власти обратили внимание на то, что среди наших атомщиков немало евреев. Известно, что эта «проблема» не раз наверху всерьез обсуждалась. Но, похоже, Сталин при этом не мог не вспомнить, как Гитлер из-за своего антисемитизма лишился своей бомбы.

Что же касается вообще наших атомщиков (ученых, конструкторов и инженеров), то им не позавидуешь. Все они долгие годы были под «колпаком» НКВД, их жизнь буквально просвечивалась карательными органами. Их телефонные разговоры записывались, почта просматривалась, стукачи непрерывно писали на них свои доносы, они были лишены свободы передвижения, каждый был строго засекречен. О Курчатове, Сахарове и многих других наш народ узнал с большим опозданием. Мало этого! Все они были заложниками Сталина и Берии. Так, всемирно известный академик А. Александров вспоминал об атмосфере тех лет: «Времена были сталинские. Взяться за работу такого значения, а потом провалить — значило остаться без головы». Известный атомщик Е. Славский вспоминал, что шеф атомного проекта Берия заготовил несколько «черных воронков» на случай, если испытания атомной бомбы сорвутся. У него уже были намечены на этот вариант дублеры Курчатову и другим специалистам. Был также заготовлен список участников испытаний бомбы, в нем против каждой фамилии был проставлен предполагавшийся приговор: кому расстрел, кому — тюрьма или концлагерь и на какой срок. Впрочем, если бы испытания атомной бомбы сорвались, то Сталин, надо думать, вставил бы в этот список первым номером самого Берия, который, вероятно, вполне мог догадываться о таком исходе. Недаром очевидцы вспоминают, как он волновался перед началом испытаний и как был безмерно счастлив, когда они прошли успешно.

Тут самое время сделать небольшое отступление и вспомнить о том, что помимо общеизвестного ГУЛАГа существовал еще один, который можно смело назвать интеллектуальным. Последний сыграл большую роль в создании нашего атомного оружия. С началом индустриализации (и резким ростом ее основы — военно-промышленного комплекса) возрос спрос не только на грубую рабскую силу, но и на рабочих высокой квалификации, техников, инженеров, конструкторов, ученых. Без них ГУЛАГ, состоявший из миллионов бессловесных рабов, был как бы без головы, ему было мало охранников, нужны были специалисты, не вольнонаемные, приходящие, а свои собственные. Вот почему появились так называемые шарашки — сотни засекреченных научно-исследовательских центров, в которых за решеткой подневольно трудились зеки-интеллектуалы. Великий автор «Архипелага ГУЛАГа» Солженицын увековечил эту преступную сталинскую затею в своем романе «В круге первом», поскольку сам успел побывать не только в концлагере, но и на шарашке. Поэтому его роман можно считать и выдающимся историческим документом. Мало этого. Случилось так, что в той же самой шарашке вместе с Солженицыным оказался талантливый лингвист и литературовед Лев Копелев. Он написал об этом тюремно-научном центре документальную книгу, блестящий публицистический отчет. Копелев потребовался там для того, чтобы переводить техническую литературу с нескольких языков, которые он знал. А Солженицын — в качестве математика. Вот как он описывает свое знакомство с Копелевым в этой шарашке:

«— Вы сами тоже инженер?

— Нет, я филолог.

— Филолог? Здесь держат даже филологов?

— Вы спросите, кого здесь не держат? Здесь математики, физики, химики, инженеры-радисты, инженеры по телефонии, конструкторы, художники, переводчики, переплетчики…»

В другом месте своего романа Солженицын пишет:

«Все эти шарашки появились с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора составляли. Потом — рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле — это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны. Дюжина медведей мирно живет в одной берлоге, потому что деться некуда. Поиграют в шахматишки, покурят — скучно. Может, изобретём что-нибудь? Давайте! Так создано многое в нашей науке! И в этом — основная идея шарашек».

Лев Копелев попал в шарашку в 1947 году. Вот как он пишет об этом феномене:

«…Образованные люди теперь вот как нужны. Из Германии понавезли целые заводы и лаборатории, горы технических документов. И сейчас изо всех лагерей сюда гонят специалистов для шарашек. Это особые КБ или институты, в которых главная рабсила — зеки. Рамзин и Туполев командовали шарашками.

…Все придумано очень просто. Профессора, инженеры высших разрядов, изобретатели — народ балованный. Им большие деньги положены, персональные ставки, академические пайки. В таких условиях иногда и погулять захочется в ресторане с девицами или на даче с законной супругой. И в отпуск ехать не раньше августа, не позже сентября, да чтобы на Южный берег или в Сочи-Мацес- ту. На воле голова редко бывает занята одной работой. Там всякие посторонние мысли лезут, и заботы, и мечты. О бабах, о карьере, о квартире, о даче, о склоке с коллегой, о детях, родственниках, друзьях, знакомых…

Значит, на воле инженер не может работать в полную силу и через силу. Работяга, тот с помощью парткома-завкома еще вытягивает на стахановца, — за него думают другие; его дело только рогами упираться и не мешать другим чернуху раскидывать. Он и даст сколько велят, хоть сто, хоть двести, хоть тысячу процентов. Для этого ни ума, ни совести не надо. А вот с тем, кто мозгами шевелит, у кого душа живая и даже может быть что-то вроде совести, — дело сложнее. Да еще если он много о себе понимает, думает, что он умнее своих начальников.

Такому уже могут помочь только родные органы. Берут его за шкирку, волокут на Лубянку, в Лефортово или Сухановку — признавайся, блядь, на кого шпионил, как вредительствовал, где саботировал… Спустят раз-другой в кандей с морозцем, с водой. Надают по морде, по заднице, по ребрам, но так, чтобы не убить, не искалечить, но чтобы ему и боль, и стыд, чтобы почувствовал, что он уже не человек, а никто и они могут делать с ним все, что хотят. Прокурор ему объяснит статьи, пообещает вышку. Следователь грозит, если не признается, посадят жену.

А потом, после всего этого, дают ему великолепную десятку. Иному слабонервному и пятнадцать, и двадцать лет покажутся подарком, нечаянной радостью. И тогда его утешат: старайтесь, можете заслужить досрочное освобождение и даже награды. Берите пример с таких, как Рамзин, докажите, что искренне раскаялись, что ваши знания, умения полезны Родине, — и все прежнее вам вернется, и даже еще больше получите…

Вот так и готовят кадры для шарашек. Там наш брат работает по-настоящему, с полной отдачей. Никаких выходных. Отпуск — иностранное слово. Сверхурочные часы — одно удовольствие; все лучше, чем в камере припухать. Мысли о воле, о доме отгоняешь, от них только тоска и отчаяние. И работа уже не повинность, а единственный смысл жизни, замена всех благ, всех утех. Работа — и лекарство, и дурман…

В лагере говорят: «Труд сделал обезьяну человеком, а человека — ишаком». Работать в лагере — значит ишачить, горбить, упираться рогами. И чтобы не «дойти», не «поплыть», не заработать «деревянный бушлат» — надо сачковать, кантоваться, туфтить, чернуху заправлять, филонить, мастырить…

А на шарашке все наоборот. Тебя там по имени отчеству величают, кормят прилично, лучше, чем многих на воле; работаешь в тепле; спишь на тюфяке с простыней. Никаких тебе забот — знай только шевели мозгами, думай, изобретай, совершенствуй, двигай науку и технику…»

Ко всему этому надо добавить, что над каждым заключенным шарашки постоянно висела страшная угроза — за малейшую провинность его могли отправить в лагерь, отбывать там свой срок, как правило, от десяти до двадцати пяти лет…

До сих пор, уже в XXI веке, у нас мало кто знает о том, что без интеллектуального ГУЛАГа не смогли бы мы создать свое ядерное оружие еще при жизни Сталина. Это — отнюдь не преувеличение. Известный историк, специалист по сталинским временам Б. Илизаров пишет:

«Никто иной, а именно Сталин сделал открытие, что если поставить человека, особенно талантливого, на грань жизни и смерти, он сможет совершать творческие и трудовые подвиги. И сотни тысяч творцов прошли через бериевские «шарашки», лагеря, тюрьмы, «чистки» и действительно создали советскую, а точнее сталинскую науку, технику и даже культуру. В годы сталинщины практически все население СССР было поставлено на грань. Отсюда бешеные темпы строительства «социализма» и даже успехи в войне».

Но вернемся к нашему разговору о ядерном молохе.

Как известно, за атомной гонкой последовала водородная. Сталин успел ее захватить и увидеть первые конкретные результаты. В ноябре 1952 года американцы первыми провели испытание водородного устройства. Это была еще не бомба, а 50-тонный куб с двухэтажный дом, с длиной ребра 7,5 метра. Испытания прошли успешно. Сила взрыва в одну тысячу раз превышала мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Человечество вплотную подошло к порогу, переступив который оно может уничтожить все живое на нашей планете. Тем не менее темп смертельной водородной гонки только нарастал. В августе 1953 года мы взорвали первую в мире водородную бомбу (а не устройство, как американцы).

Наверное, нам очень повезло, что мы сумели взорвать свою первую водородную бомбу уже после смерти Сталина, причем вскоре после успешного испытания американского водородного устройства. Вполне возможно, что известие о том самом американском взрыве и доконало нашего вождя.

Здесь стоит вспомнить, что агония Сталина началась сразу после того, как американцы взорвали атомную бомбу в 1945 году. По нашему вождю они ударили еще больнее, чем по японцам. Собственно, для этого американская бомба и предназначалась! После этого Сталин был вынужден отказаться от своей самой заветной мечты — от притязаний на мировое господство. Ведь сразу после войны, если не весь мир, то вся Западная Европа лежала перед ним обессиленная и обескровленная, а страны Восточной Европы, оккупированные нами, стали прекрасным плацдармом для дальнейшего продвижения наших несметных армий на Запад. В то время эта идея просто носилась в воздухе. Тогда не было в мире силы более могущественной, чем Советская Армия. Но американская атомная бомба оказалась сильнее! Сталин был в отчаянии. Но постепенно начал приходить в себя, его прежние мечты снова овладели им, поскольку мы стали быстро-быстро создавать свое ядерное оружие. После того как нам это удалось, Сталин явно приободрился. Его последнее официальное выступление, состоявшееся в октябре 1952 года на 19-м съезде партии, было посвящено только его агрессивной внешней программе. И тут же, в ноябре того же года, грохнуло американское водородное устройство! Не в ответ ли на речь Сталина на партийном съезде?! Снова были развеяны надежды нашего вождя на возможное первенство в гонке ядерных вооружений. Вот если бы он получил нашу водородную бомбу немного пораньше, то, вполне возможно, начал бы третью мировую войну, победно размахивая ею, поскольку на Западе ее еще не было. Он чуть-чуть не успел… Есть историки, которые считают, что спланированное им на середину марта истребление еврейского населения (сначала его элиты) в Советском Союзе вполне могло стать прелюдией новой мировой войны. Тогда западные посольства уже собирались покидать Москву. Что ж! Сталин вполне мог рассчитывать, что в ответ на его геноцид против советских евреев он встретит военный отпор с Запада и тем самым получит как бы легальное оправдание своей агрессии в Западной Европе. В таком случае ему ничего не стоило бы свалить все с больной головы на здоровую: объявить, что это Запад на нас напал!

Уже цитировавшийся чуть выше историк Б. Илизаров утверждает:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.