Главная семья России
Главная семья России
В 1894 году маленькая Саша Яновская, еврейка, живущая в польском городе Вильно, героиня автобиографической повести Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль», узнала важную новость: «Через несколько дней после этого, перед четвертым уроком, в класс входит Дрыгалка. Она поднимает вверх свою сухонькую ручку, требуя тишины.
— Дети… — говорит она грустным голосом. — У нас большое горе, дети… Тяжкая болезнь поразила нашего обожаемого монарха, государя императора Александра Александровича… Весь народ молится о его благополучном исцелении… Сегодня после большой перемены уроков больше не будет: в нашей домовой церкви будет отслужено молебствие о здравии государя императора. Все воспитанницы католички и инославные могут идти домой. Православные должны остаться на молебствие…
В общем, все выслушали Дрыгалкино сообщение, никто не огорчился. Одна только Женя Звягина сказала:
— Бедненький мой царь… Бедненький дуся!
Но Женя Звягина, всем известно, обожает портрет Александра Третьего в актовом зале. Она даже записки ему пишет! В трудные минуты жизни, когда она не выучила какого-нибудь урока и боится, что ее вызовут к доске, Женя пишет на маленьком листочке бумаги:
„Дуся царь, пожалуйста, пусть меня не спрашивают по арифметике, я вчера не успела приготовить“.
Эту записочку Женя, подпрыгнув, старается забросить так высоко, чтобы она перелетела поверх громадного портрета и упала позади него. Если это удается и записка не падает обратно, долетев до цели, — значит, все хорошо: не спросят. Наверное, при осенней и весенней уборке, когда полосатки чистят за портретами, оттуда выгребают груды Жениных записочек, адресованных „дусе царю“.
Итак, болен царь. Тот самый, о котором поется в песне „Славься“:
Славься, славься, наш русский царь,
Господом данный нам царь-государь!..
Вот этот самый царь-государь Александр Третий болен. Тяжело болен!
Это тянется довольно долго. Сперва его перевозят в Крым, в Ливадию. Там, во дворце, он лежит, окруженный членами своей семьи и самыми знаменитыми врачами.
А по всей огромной России повторяют: „Государь умирает… Государь умирает… Государь умирает…“ В газетах пишут, что болезнь государя повергла весь народ в глубочайшую печаль, что церкви переполнены людьми, которые, плача, молятся о здравии государя. Однако это не заметно ни на улицах, ни в церквах, — по крайней мере, никто не выходит из церкви на улицу заплаканный».
Но это — реакция маленьких девочек в маленьком городе Вильно в далекой Польше, у которой всегда были своеобразные отношения с правящей в России династией. Однако, если мы откроем мемуары взрослых петербурженок, мы увидим там все то же обожание «дуси царя» и его близких, идеализированные образы царской семьи, не имеющие зачастую никакого отношения к реальным людям. Идет время, меняются правители, их жены и дети, а тон — восторженный, обожающий — остается прежним. И, конечно же, мемуаристки и мысли не допускают о том, что их восторг не разделяет «простой народ».
Вот, например, Варвара Головина рассказывает о путешествии Екатерины II в Крым: «Раз, когда карета Ее Величества находилась на очень крутой горе, лошади закусили удила и опрокинули бы ее, но жители окрестных деревень, сбежавшиеся, чтобы посмотреть на свою государыню, бросились к лошадям и остановили их. Многие при этом были убиты и ранены, но крики восторга раздавались непрерывно. „Да, я вижу, — сказал тогда император, — что вам не нужно стражи“».
Мария Фредерикс описывает празднование именин императрицы Александры Федоровны (жены Николая I) в Петергофе: «1-го июля, в день рождения императрицы, была всякий год громадная иллюминация по всему Петергофскому саду Тысячи людей стекались со всех окрестностей Петербурга на этот так называемый Петергофский праздник. Весь сад представлял нечто весьма оригинальное несколько дней до и несколько дней после этого праздника. Публика и народ располагались бивуаком по всему саду; тут были палатки, навесы, столы, стулья, скамейки, койки, самовары, всякая посуда и проч. и проч. Государь и государыня всегда объезжали этот импровизированный лагерь; останавливались, разговаривая с народом и публикой. Тут был восторг и умиление и подавание прошений, и чего, чего тут не было!.. Однако не существовало в то счастливое время мысли о возможном покушении на жизнь священной особы русского царя! Он и его подданные составляли одну, тесно связанную семью».
Она же рассказывает о том, какой была императорская семья в повседневной жизни: «Самое мое светлое воспоминание детства, которое навсегда осталось запечатленным в моей памяти, это — когда я присутствовала на утренних завтраках членов царской семьи. Все они собирались каждый день к августейшей матери пить кофе. Что это была за картина, Боже мой! Во-первых, три красавицы великие княжны Мария, Ольга и Александра Николаевны, прелестные, полные обаяния, всякая в своем роде. Потом великие князья — один лучше другого. Какая дружба между ними была! Какая радость видеться снова утром! Все были так веселы, так счастливы, окружали родителей с такою любовью, без малейшей натяжки. Тут император Николай Павлович был самый нежный отец семейства, веселый, шутливый, забывающий все серьезное, чтоб провести спокойный часок среди своей возлюбленной супруги, детей, а позже и внуков. Император Николай I отличался своей любовью и почтением к жене и был самый нежный отец. А какую любовь умел он внушать и своему семейству, и приближенным! Правда, он сохранял всегда и во всем свой внушительно-величественный вид, и, когда заслышишь, например, его твердые приближающиеся шаги, сердце всегда забьется от какого-то невольного страха, но это чувство так перемешивалось с чувством счастья его увидать, что в тебе происходило что-то такое, что трудно выразить и ни с чем сравнить нельзя, а когда он милостиво посмотрит и улыбнется своим полным обаяния взглядом и улыбкой, притом скажет несколько слов, то, право, осчастливит надолго».
А вот воспоминания Анны Вырубовой о ненавистной многим россиянам императрице Александре Федоровне (жене Николая II) и ее дочерях. Снова мемуаристка всячески подчеркивает непритязательность и простоту императорской семьи: «Государыня была прежде всего матерью и женой. Вначале она пыталась свести к минимуму обязанности по отношению к обществу, чтобы иметь возможность больше времени посвятить семье. Ее не привлекали ни стремление к показному, ни роскошь. Наряды так мало занимали ее, что порой прислуживающие ей должны были напомнить заказать платье. Платья она могла носить годами. Во время войны она не приобрела ни одной новой вещи.
С детьми государыня была строгой и приучала их к простоте. Так, детская одежда переходила от старшего к младшему, как это бывало в простых семьях. В Финляндии, на островах, царские дети носили простенькие ситцевые платья. Если бы им было суждено пережить революцию, они, вне сомнения, смогли бы без труда приспособиться к самой простой жизни. На туалеты императрицы были специальные ассигнования, но она никогда не расходовала всей суммы на себя, отдавая значительную часть бедным и жертвуя, сколько возможно, на достойные помощи цели. В результате бывало, что, когда ей самой нужен был новый костюм, у нее не оставалось уже ни гроша…
Я знаю, что не одна тысяча рублей из средств императрицы была израсходована на помощь нуждающимся и она всегда хотела сохранить это в тайне. В Крыму императрица часто передавала через меня денежные пожертвования больным, находившимся в санатории.
Много слез осушила императрица, и много несчастных, чье здоровье было восстановлено благодаря ее помощи, благословляли ее имя. Я сохраняла много писем, подтверждающих это, но все они были потеряны во время революции…
Семья Николая II за чаепитием. Ливадия. 1914 г.
Царская семья могла так же беспрепятственно наслаждаться природой на Финляндском архипелаге, как и простые смертные. Когда яхта приставала к побережью или к одному из островов, государь и государыня любили зайти в ближайшее село и часто беседовали с крестьянами… Однажды во время прогулки государыня с детьми зашла в небольшой чистенький коттедж; там они застали старую женщину за прялкой. Бедная старушка была очень удивлена этому посещению. Государыня погладила ее по голове и заинтересовалась ее работой. Старая женщина скоро поняла, кто ее гости, и, улыбаясь, стала приседать в реверансах. Она приготовила кофе для государыни и детей и подала к нему домашний хлеб.
Государь тоже часто разговаривал с крестьянами и рыболовами. Он любил беседовать со своими простыми верными подданными, но совершенно не переносил дипломатических разговоров…
Однажды государыня сообщила мне по телефону, что государь с дочерьми направляется в Готсбург за покупками. Царская семья оставила автомобиль в парке, где я встретила их, и мы пошли вдоль главной улицы, останавливаясь почти перед каждой витриной.
Государя забавляла возможность расходовать деньги — дома он ничего не покупал, и у него никогда не было денег в карманах.
По улице ехал фургон, нагруженный большими ящиками с почтой. Вдруг один из ящиков упал на мостовую. Государь бросился помогать рабочим поднять ящик. Несмотря на свой небольшой рост, государь был сильным.
Великие княжны и Анна Вырубова в форме сестер милосердия. 1914 г.
Я спросила его величество, почему он так поступил, ведь было достаточно людей, чтобы поднять ящик. Государь объяснил свой поступок желанием показать детям, что нет недостойной работы и что они ничем не лучше других людей…
…Как я уже говорила, во время войны она (императрица. — Е. П.) работала сестрой милосердия в госпитале… Я видела императрицу всея Руси, стоявшую у операционного стола с шприцем, наполненным эфиром, подающую инструменты хирургу, помогающую при самых страшных операциях, принимающую из рук хирурга ампутированные ноги и руки, снимающую с солдат завшивленную одежду, вдыхающую все зловоние и созерцающую весь ужас лазарета во время войны, по сравнению с которым обычный госпиталь кажется мирным и тихим убежищем… Императрица сказала мне однажды, что единственный раз в жизни она испытала подлинное чувство гордости — это было, когда она получила диплом сестры милосердия.
…Но ярче всего в памяти сохранилась гармония семейной жизни государя, тесные узы, связывающие членов этой семьи.
Все дети, как и родители, были религиозны и мистически настроены. Но основной их чертой был пламенный патриотизм. Россия была им так дорога, что девочки не допускали мысли о замужестве вне пределов родины и вне православия. Все они хотели служить России, выйти замуж за русских и иметь детей, которые бы тоже служили России».
Императорскому семейству приходилось тратить немало сил на поддержание образа идеальной семьи. Они были актерами, игравшими буквально без антрактов, днем и ночью. И даже в моменты, когда они казались откровенными со своими близкими друзьями, они, возможно, только играли в откровенность, зная, что любое их слово будет завтра же повторяться во всех светских гостиных столицы, а затем и всей страны. Такая роль требовала бесконечного самообладания и бесконечного одиночества.
Как же совершалось превращение из обычного маленького мальчика (или, в нашем случае, маленькой девочки), не подозревающей о своем высоком предназначении, в «икону стиля»?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.