На российской службе
На российской службе
Эффективность воздействия подобных увещеваний на «бедной простой народ» (как и степень грамотности последнего) оценить трудно. Сам Левашов так и остался невысокого мнения о новых подданных «мухаметанского закону», хотя в отличие от утверждений собственных прокламаций полагал их «непослушание» естественным. «Народ безмерно ласкателен и каварствен и преизлихо обманывать любят и всячески ищут, какими бы ни есть возможностями ково обмануть и погубить. Но законная их к тому притчина побуждает, яко новоподанных людей, понеже известно есть, как всегда новые народы под новою державою высоковладеющих не скоро в покойных состояниях жить привыкают», — объяснял он в 1733 году ситуацию своему преемнику{636}.
Вместе с тем Левашов многому научился, хотя и признался персидскому послу в 1732 году, что так и не сумел овладеть языком и «персицкой грамотой». «Главный командир» оказался способен разбираться в проблемах восточного общества и вынужден был признать, что у его армии нет надежной опоры среди местного населения, несмотря на религиозные разногласия мусульман — суннитов и шиитов.
Генерал понимал, что успокоить «новоподданных» одними репрессиями невозможно — надо так или иначе привлекать «обывателей» на свою сторону. Он не скупился на организацию зрелищ и в июне 1730 года отметил восшествие на престол Анны Иоанновны «палбой и элюминацией» с невиданным прежде фейерверком и торжественным принесением присяги, которая «в две книги персицкого манера построена»{637}. Еще в 1726 году Левашов предложил Долгорукову «принимать в годовую службу» местных жителей, поскольку требуемого количества солдат и нестроевых войска никогда не получали, а сам он резонно полагал, что таким путем «неисщерпаемые рекруцкие колодези не без оскудения быть могут, вместо которого истечения посторонними прибавками наполнитца могли». Командующий эту инициативу поддержал{638}. Так в числе российских военнослужащих оказались сначала армянские и грузинские части, а затем и курдская «команда» во главе с юзбаши Беграм-беком; курды служили «без жалования», но за успехи получили вознаграждение в 200 рублей.
Еще в 1723 году на русской службе появилась конная армянская команда из 50 человек, служивших сначала «на своем коште» под командованием Петра Сергеева (Петроса ди Саргиса Гиланенца){639}. Год спустя на русской службе оказались и грузины-«милитинцы». С помощью этих частей весной и летом 1724 года войска громили «бунтовщиков» под Кескером и Лагиджаном. В том же году Петр Сергеев погиб «при атаке Рящя от кызылбаш», и «армянским конным шквадроном» стал командовать ротмистр Лазарь Христофоров (Агазар ди Хачик){640}. В 1726-м «конные армяне» находились на службе в гарнизонах Решта, Баку и Дербента.
Их службой начальство было довольно, но на всякий случай за новыми служивыми присматривали. В одном из писем в Петербург в июле 1725 года командующий выражал свое неудовольствие: «Сего июля 5-го дня 1725 году, следуя от Баки к Дербени при грамоте ее величества государыни императрицы, отправленной из государственной коллегии иностранных дел под 22-м числом майя сего 725-го году, получил я копию с писма писанного к Минасу вартапеду от армянина Ивана из Гиляни, которой з другими армяны в службе ее императорского величества обретаетца, в котором пишет ни малого состоятельства и правды не находитца, а особливо якобы они наши защитители, а их армян только и всех семдесят четыре человека, и хотя в нынешнее время они там и потребны быть и служат верно, однакож за людми люди, а не защитители; також бутто мусальманские обычаи и обхождение так сильно, что, случаетца, сто человек две тысячи разобьют, чему верит не можно, ибо народ самохваловатой, к тому ж и лжи наполнен и имеют обычай басурманской, что ни говорят, верить не возможно, толко произыскивают, чтоб им прибыток получить». Но в то же время он сам «определил» необходимым им «денежного жалованья на год дават по предложенной табели о содержании генералитета и полков 1720-го году; а имянно, главным армяном ротмистру Лазарю Христофорову капитанское, Эйвасу Аврамову порутческое, також и грузинцам — дораге капитанское ж, брату ево порутческое, а рядовым грузинцам и армянцам по пятнадцати рублев человеку»{641}.
В декабре 1727 года 50 конных армян и грузин отличились в победном бою с афганцами. За боевые заслуги Долгоруков в том же году произвел Лазаря Христофорова в майоры, а в следующем — в подполковники. Во главе «грузинцов» в 1724-1727 годах стоял «дарага» Элизбербег, а в 1728-м — ротмистр Рафаил Парсандабеков. Эти части и их командиры состояли на жалованье, но служили «со своим оружием и лошадьми», не входили в состав регулярной армии и в рапортах учитывались отдельно. В мае 1727 года Долгоруков доносил в Верховный тайный совет, что Христофоров и его бойцы «охотно служат, и лошадей, ружье всем драгунам покупают на свои деньги; лошадей содержат на своем коште, что в Гиляне становятся большими цены». Командующий просил наградить храброго командира, который, «оставив свои товары и торговлю, в содержании конных драгун все свое имущество продал» и «к содержанию конных драгун безмочен находится», и отмечал, что по его, Долгорукова, указу армянам «с прочими находящими в службе по примеру с драгунами дается жалованье, мундир, ружья, лошади, седла, подковы и фураж». В.Я. Левашов, в свою очередь, извещал: «…оным конным армянам дается только солдатский провиант, да порох и свинец, а ружья и на лошадей фураж и седел и прочих конский убор и подков не дается, а оные армяне в тамошних делах против персов очень нужды. Того ради определил генерал-фельдмаршал В.В. Долгоруков Лазарю Христофорову до получения указа из столицы 700 руб. в прибавку к его окладу для того, дабы тем не показать персам, когда в бессилие приходит такое иждивение на содержание тех конных драгун продолжать и якобы не в состоянии были собранных уже несколько человек армян содержать и прокормить, и что весьма нужно армянский народ привлекать на свою сторону».
Численность армянской и грузинской частей не была постоянной. В состав армянского эскадрона вливались другие армянские отряды. Павел Зиновьев (Погас Петросович Зенец) вступил в ряды русской армии еще в 1722 году, а спустя три года организовал в Астрахани отряд добровольцев и был отправлен в Баку, откуда поддерживал связь с карабахскими «сыгнахами». Он был удостоен чина подполковника. В 1725 году в Гиляне присоединился со своим отрядом к русским войскам Палабек Пасауров; в 1730-м — Авраам (Абрам) Салага-юзбаши и уроженец Карабаха Григорий Степанов{642}.
В начале 1727 года в распоряжении Левашова в Гиляне имелось 76 армян и 18 грузин, а в конце следующего года на службе находилось уже 145 грузин и 247 армян; в декабре 1731 года командующий рапортовал о состоявших на службе 94 «грузинцах» и 341 армянине{643}. После сдачи Гиляна по Рештскому договору 1732 года часть из них служить перестали, но многие ушли вместе с русской армией за Куру и продолжали службу в ее рядах. В 1733 году под командованием Лазаря Христофорова, к тому времени уже полковника, состояли 167, а в отряде ротмистра Палабека Пасаурова — 38 конных армян; грузинскими частями командовали майоры Рафаил Парсандабеков (в его подчинении находились 89 человек) и Бадур-бек Экалапашилов (72 человека). Их жалованье составляло 600 рублей у полковника, 300 рублей у майора, 15 рублей в год у рядовых.{644}.
Армяне не только воевали — они служили переводчиками, гонцами, разведчиками. Уже в 1724 году Левашов писал канцлеру Головкину, что доставленные армянами «ведомости» о турецких военных приготовлениях и ходе военных действий верны{645}. Информация поступала к командующему от купцов, ходивших с караванами по всему Ирану. Так, в октябре 1727 года Хотча Иванов рассказал в канцелярии Левашова обо всем, что видел во время четырехмесячного перехода из «Вавилона» в Тебриз, а затем из Тебриза в Решт. Новости доставляли и доверенные люди из других городов Ирана. Сдавая дела преемнику в 1733 году, генерал передал ему связи и имена не раз «в верности опробованных» армян — Маска Захарова из Исфахана, Назарета Манукова и Ивана Танэсагулева из Шемахи, Ивана Сарапионова из Гянджи{646}.
На русской службе оставались некоторые прежние персидские чиновники: ведавшие шахским имуществом везиры, отвечавшие за раскладку налогов «калантары», осуществлявшие судебно-полицейскую власть «дараги»{647}. В 1731 году «по доношению фуминского жителя дараги Мама-дали-бека» с Мугима Мулажанова и Насира Алимзаева было взыскано 440 рублей. Командование поощряло их усердие: «старший мужик» одной из «волостей» и астаринский дарага получили в награду «изарбафной кафтан с травы золотыми»{648}.
У русских появились и добровольные помощники из числа «обывателей» в борьбе с «бунтовщиками». Среди них одним из самых усердных оказался в 1730 году представитель рештской администрации «калантар» Бабахан: он донес (за три батмана шелка) на «бунтовшика» из деревни Кисавадин Гамаду Мамтакыева, а затем указал на «бунтовские деньги» в деревне Дилигемен (было «сыскано» 150 рублей) и на хранившего «пожитки бунтовщика» Ризу Керимова из деревни Верзар — тот «запирался», но был «подлинными свидетельствами» изобличен и «за скорое освобождение из-под караулу» расстался не только с «пожитками», но и с собственными 30 рублями. Бабахан помогал «сыскивать» имущество и других «бунтовщиков», за что получал шестую часть конфискованного деньгами и шелком{649}. Кстати, упоминавшегося выше предводителя повстанцев Хаджи Мухаммеда выдали местные «обыватели» и притом даже «безденежно», хотя за его голову командованием была обещана награда.
На службу стали брать местных «толмачей» — они успешно заменяли выходивших из строя казанских татар (из присланных в 1724-1728 годах 40 человек умерли 25); последних к тому же приходилось учить местной грамоте — это делал рештский мулла из «Базарной слободы» Гусейн Ку-лейманов, имевший десять таких учеников{650}. «Толмачи» служили верно, часто одновременно собирая для командования полезную информацию, так что даже жаловались на тех, кто называл их «сабаками» и «российскими шпионами»{651}. В «канцелярии персидских дел» при командующем состоял доверенный «писарь» Ага Эмин, которого Левашов отправлял с миссией к правителю, будущему шаху Надиру.
Достижением Левашова стало создание местных «сил правопорядка» — «доброконных скороходов». Представители этой корпорации, традиционно обеспечивавшей в Иране почтовую и курьерскую службу, пошли со своими «старостами» на русскую службу и вместе с регулярными частями действовали против мятежников. В феврале 1731 года в составе «партии» капитана Бундова такой отряд из 100 человек в Фуминском уезде при «деревне Мардаге» атаковал три сотни «разбойников» во главе с их предводителем Рустумом. Левашов описал действия скороходов: «…по их обычаю во все голосы закрича «урус» и вынев сабли, на бунтовщиков смело поехали». В итоге «бунтовщики» были разгромлены, а их предводитель Рустум убит в бою и повешен за ноги «на Мусулинской дороге»{652}. Астаринские скороходы за службу были награждены красным сукном на кафтаны — по два с четвертью аршина на каждого.
Из них же генерал организовал целую разведывательную сеть. «Повсюды шпионы от нас непрестанно отправляютца», — не без гордости докладывал он Анне Иоанновне в сентябре 1731 года{653}. Судя по донесениям Левашова, по крайней мере с 1726 года скороходы и прочие «шпионы» из местных регулярно направлялись из Решта в Ардебиль, Тебриз, Казвин, Исфахан, Хамадан, Мешхед, Кум, Кашан, Шемаху и другие города и через две-три недели возвращались с собранными сведениями и «слухами».
Приходно-расходные книги администрации за 1729-1731 годы содержат десятки имен этих людей; среди них «особо верные» армяне Мелкум Бежанов и Егорий Татунов, а также Шаин Иванишев и Хачатур Мечердисов; ардебильцы Кулекол Фагулиев, Ашур Ишанов и Гулям Калфигулиев, Алмамет Ханвердиев, Алагий Садыков и Мелик Халханов из Тебриза, казвинцы Фазлали Маметкулычев и Хамамет Алиев, уроженец Решта Ага Риза Хусейнов, прочие шпионы-«мухаметанцы»: скороходы Керим и Садыр, «крестьянин» Али Мурад, Угурлы Аллахвердиев, Шабмухамет Хамади, Шихмамет Ханмухаметев, Фарзалий Маметкулычев, Махмед Земанов, Кулакалиф Кулычев, Экбер Калилов, Салий Амирханов, Курбанкулы Алимугаметев, Билий Кодыров, Шах Мухамет Мухаметев, Реджеп Бабаев, Фарзали и Шабан Кулычевы, Халмагамет Хаджимаметев, Гулмухамет Хаджи и многие другие. Их работа оплачивалась из «неокладных сборов», и эти «безгласные деньги» оставляла от трех-четырех рублей в случае ближних «походов» до 14-15 рублей при возвращении из Исфахана и мест более отдаленных; в холода плата шла «для зимнего времени с излишеством». Отличившихся генерал награждал по персидской традиции дорогими «халатами».
Одним из лучших агентов Левашова стал уроженец Казвина «шпион Алмамет Акбердиев (он же Алквердиев), который в течение нескольких лет постоянно совершал опасные путешествия из Решта. В 1726 году он принес данные о турецком гарнизоне Ардебиля и поражении турок при Хамадане; в 1729-м в канцелярии Левашова информатор рассказывал о движении турецкой армии, о зверствах янычар «над жителями тевризскими» и о том, что «за Вавилоном арапы опять забунтовали». В 1730-м он побывал в лагере персидских войск и был очевидцем «при баталии с турками» под Тебризом; победе соотечественников Алмамет был, видимо, искренне рад — до такой степени, что начальнику «в нынешние персияном сщастливые случаи оной шпион сумнителен показался», однако продолжал служить верно и «доносить» ценные сведения{654}.
Алмамет из Решта зимой 1726/27 года незаметно следовал по турецкой территории за официальным гонцом — российским подьячим Сенюковым по маршруту Ардебиль — Тебриз, где жил в караван-сарае «в сабачьей конуре», но сумел через местных армян установить связь со слугой подьячего (подавая тому «кафейник с кофием»), и получил письмо для передачи Левашову; попутно он подробно расспросил турок о неудачных для них боях с афганской конницей под Хамаданом{655}. Надежный скороход Султан Мухамет Хусейнов не единожды отправлялся по маршрутам Решт-Казвин-Хамадан, Решт-Кум-Тегеран, Решт-Казвин-Исфахан и сам нанимал агентов в других городах, как хамаданца Багира. Сафар Аллакулычев стал «глазами и ушами» Левашова в афганском войске Эшрефа.
Армянин Мурад Аврамов присутствовал в лагере шаха Тахмаспа и доставил русским информацию о причинах поражения персидского войска 5 сентября 1731 года, когда по обыкновению нетрезвый шах не оценил сил противника и приказал своим отрядам атаковать готовую к бою турецкую армию. В это же время от имени Левашова другой его агент, Кулла Гамет Ходжимугаметев, прибыл в расположение турецкой армии Ахмеда-паши, предъявил ему печать генерала и получил сведения о том же сражении с другой стороны: шпионы могли и сотрудничать с временными союзниками там, где российские власти не желали делать это открыто{656}.
Еще один агент, Хаджи Мухиб Мухаметов, в 1731 году под видом «индейского дервиша» сопровождал армию полководца и будущего правителя Ирана Надира в Афганистан и стал свидетелем осады Герата и сдачи города, когда голод и «смрад мертвых» стали невыносимыми для его защитников.
Жизнь «шпионов» была нелегкой — им случалось болеть, быть избитыми и ограбленными на дорогах охваченного войной Ирана. Но иногда, на ночлеге в караван-сарае, можно было отвести душу с коллегой. Так, в мае 1732 года посланец Левашова Мухаммед Эмин из Решта встретился в Мешхеде со «шпионом шаховых евнухов» и узнал от него, что полководец шаха Тахмасп кули-хан (будущий шах Надир) всех «министров ласкательствами и подарками победил и желает, чтоб государь их недействителен был и все дела государственные поручены были от него ему, хану». «И оной шпион, — рассказал по возвращении Мухаммед Эмин, — тех министров много лаял изменниками и предателями»{657}.
Попутно шпионы решали и другие задачи: сообщали подробности о жизни бежавших из российских владений «изменников» (одни из них действовали активно, другие, как беглый астаринский Муса-хан, «жили в великой скудости и в раскаянии, что изменили») или разыскивали (а иногда и приводили) беглых русских и турецких солдат. Порой к Левашову попадали соотечественники, которым выпало много лет скитаться по Востоку. Среди них однажды оказался бахмутский казак Иван Рудов, взятый в плен татарами в 1708 году, проданный в Стамбуле одному из янычар и оказавшийся вместе с хозяином в составе гарнизона Ардебиля. Иван был крепок и военное дело знал, так что генерал охотно принял его на службу в полк майора Юрлова{658}. В другой раз к нему в Рештскую канцелярию явился участник несчастливой хивинской экспедиции Черкасского 1717 года, бывший драгун Астраханского полка Тимофей Аверкиев, и рассказал захватывающую историю своих скитаний. Из Хивы он был продан в Балх, оттуда два раза неудачно бежал, а в третий раз из плена ушел — но не на север, а на юг, в Индию, куда добирался четыре месяца. В «индустанской земле» Тимофей «прокормление имел, переходя по розным местам», пока не отплыл с «пристани Лаубандир» в иранский порт Бендер-Аббас, а оттуда прошел с караваном через охваченный войной Иран на Исфахан, Кум и Кашан до Казвина.
Шпионы выявляли «бунтовщиков», рискуя при этом жизнью. В марте 1731 года они подали генералу коллективную челобитную на жителей деревни Эзыграк; тамошние непокорные «мужики» заявили им: «Чего ради ее императорскому величеству в верности пребываете и от россиян шпионами ходите, а ныне де и свой шах имеэтца, коему в верности пребывать надлежит», — после чего «звали их, шпионов, бежать в горы служить шаху; и как они, шпионы, так и протчие, в верности пребывающие, с подзывателями не пошли, тогда между ними учинилась ссора и драка, и одного из шпионов изрубили во многих местах, а других побили насмерть». Нападение на «пребывающих в верности» немедленно вызвало карательную экспедицию прапорщика Тутолмина, во время которой были захвачены три «бунтовщика», семь лошадей и четыре сабли{659}.
Приходилось бороться и с вражескими агентами; «персияне» и турки использовали против русских в том числе и местных христиан — к примеру, «грузинца» Баэндура Евсеева, который был схвачен в Реште в 1730 году и отправлен в Астрахань{660}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.