Объединение империи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Объединение империи

В начале 324 г. до н. э. Александр направился в Пасаргады, и чем дальше он продвигался на запад, тем больше узнавал о непорядках внутри империи. Он отсутствовал здесь пять лет, в течение которых вера в то, что он никогда не вернется, подкрепленная слухами о его смерти, ослабила основания заложенной им власти. Он решительно выступил против взяточников и негодяев: мидянин Бариакс, который присвоил тиару, и его сторонники были приговорены к смерти; Орксина, узурпировавшего сатрапию Персиды, повесили; та же участь постигла Ордана, возглавившего сопротивление в Кармании, и Абулита, неправедно управлявшего Сузианой. Клеандр и Ситакл, два полководца, которые казнили Пармениона, были приговорены к смерти за тиранство и жестокое обращение с местным населением; разграбленная могила Кира была восстановлена и приведена в прежний вид, а все личные армии, набранные за время отсутствия Александра, – распущены. Из всех нарушителей только Гарпал, хранитель имперской казны, сумел скрыться; он потратил огромные суммы на роскошную жизнь, на возведение храма в честь своей любовницы и при приближении Александра бежал на запад с 6 тыс. наемников и 5 тыс. талантов, чтобы поднять в Афинах восстание. Впоследствии его убил на Крите один из его приближенных.

Однако, чтобы восстановить доброе имя среди персов, Александру требовалось нечто большее, чем наказание виновных, и первым шагом к этому стало назначение сатрапом Персиды и Сузианы Певкета; провинция Персида была колыбелью персидского народа. Певкет пользовался большой популярностью, поскольку говорил на фарси и носил персидское платье.

Вскоре по прибытии в Сузы Александр сделал следующий шаг по этому пути. Он устроил большой праздник по случаю своего победного возвращения, на котором, как символ его политики примирения, были сыграны многочисленные свадьбы. Он и Гефестион женились на дочерях Дария Барсине и Дрипетиде; более восьмидесяти его полководцев взяли в жены дочерей самых знатных персов и мидян и около 10 тыс. воинов женились на своих азиатских сожительницах и получили щедрое приданое.

Александр также решил выплатить все долги, в которые влезли его воины, и, чтобы выяснить количество должников, пригласил всех задолжавших, чтобы они называли свое имя и сумму, которую они должны выплатить. Лишь немногие это сделали; остальные полагали, что Александр делает это с намерением выявить живших не по средствам. Однако более глубокой причиной недовольства и некоторой враждебности со стороны армии было неприятие того факта, что правители вновь отстроенных городов прислали в армейскую штаб-квартиру 30 тыс. местных юношей, известных как эпигоны (последователи, преемники), которых прежде Александр приказал набрать в войско, обучить и вооружить на македонский манер. Их прибытие, пишет Арриан, «говорят, возмутило македонян, поскольку они полагали, будто Александр всеми силами пытается в будущем освободиться от их услуг», и «сам Александр все более превращается в азиата, пренебрегая самими македонянами и их обычаями» (Арриан. VII, VI, 2). Другой причиной недовольства явилось то, что многочисленные свадьбы игрались по персидскому обряду.

Когда Александру сообщили о нежелании его воинов вносить свои имена в список должников, он был глубоко уязвлен и сказал, что царь должен относиться к подчиненным с искренним расположением и никто из подданных не должен подозревать его в обратном. Он отменил регистрацию и приказал, чтобы все долги тех, кто мог показать долговые расписки, выплачивались без всякого внесения их в список. Опять он пошел навстречу своим людям, но это было в последний раз.

Теперь Александр обратился к греческим делам, поскольку за время его отсутствия из-за жесткой политики Антипатра в отношении демократических полисов страну наводнили толпы антимакедонски настроенных изгнанников. Разрешить эти разногласия оказалось нелегко, поскольку отношения Александра с Коринфским союзом были иными, нежели его отношения с Персией. В качестве преемника Великого царя он обладал всей полнотой власти в Азии, но как гегемон союза не имел права вмешиваться во внутренние дела его членов. Однако, чтобы его империя стала единой, требовалось установить мир между греческими полисами, так же как и между греками и персами. Он понимал, что не может быть мира до тех пор, пока продолжаются фракционные разногласия и пока толпы изгнанников бродят из города в город и скапливаются на большом рынке наемников в Тэнаре (мыс Матапан), чтобы продать свои услуги тому, кто больше заплатит. Не имея на это права, Александр, тем не менее, издал декрет, по которому все города– государства обязывались принять назад изгнанников и их семьи, и в сентябре 324 г. до н. э. Никанор, приемный сын Аристотеля, прочитал его в Олимпии делегатам от городов и двадцати тысячам изгнанников, которые собрались здесь, чтобы присутствовать на Олимпийских играх (Диодор. XVII, 109, 1). Хотя декрет противоречил договору о создании союза, это был разумный государственный акт, к тому же и щедрый, поскольку среди изгнанников было много людей, настроенных против македонцев. Александр вернул своих бывших противников в их города.

Чтобы прикрыть незаконность этого декрета, как полагают некоторые ученые, и среди них Тарн, Александр одновременно с ним или несколько раньше потребовал обожествления, поскольку, хотя совет союза и признал Александра царем, как пишет Тарн, «этого не было и не могло быть потому, что, объявив себя богом, Александр неминуемо утратил бы собственное достоинство (т. II. Прилож. 22, III. С. 370). Другие исследователи отрицают это предположение, поскольку свидетельства источников слишком расплывчаты[118]. Если принять эту гипотезу, следует иметь в виду, что это требование не могло относиться к Македонии или азиатской части империи Александра, в которых он был единоличным правителем; лишь в Египте его признали богом. Далее, вряд ли это стало бы таким уж ударом для общественного сознания греков, поскольку, как утверждает профессор У.С. Фергюсон, когда вопрос об обожествлении рассматривается в контексте эллинистического периода – и это аксиома греческой политической теории, – выдающиеся люди ставятся выше закона (Платон. Политика. 294а, 296 сл.).

Каким же тогда должно было быть их отношение?

Ответ на этот вопрос (говорит Фергюсон) несколько раз повторяет Аристотель. «Если, – сказано в знаменитом отрывке его «Политики», – есть в государстве личность настолько выдающаяся по своим качествам, что ни один политик или гражданин не может с ней сравниться, – его нельзя считать таким же гражданином, как другие. Ибо неверно обращаться с ним как с равным, когда он настолько не равен остальным в отношении морали и политики. Такого человека следует признать богом среди людей» (Кембриджская история Древнего мира. Т. VII. С. 13).

До азиатского похода Александра уже были примеры, когда живые люди обожествлялись в Греции, например, «Лисандр знатью Самоса, Дионисий и Дион сиракузянами, Филипп некоторыми из его подданных и Платон его учениками» (там же. С. 13). Также: «Поскольку именно в Греции началось обожествление правителей (не считая Египта), там же оно и продолжилось… В основе всех актов деификации (пишет Фергюсон) без сомнения лежал тот же мотив, который привел жителей Самоса и Александра к этой мысли, – политическое соглашение и политическая идея. Одна и та же политическая проблема вставала вновь и вновь: необходимость найти законное основание в конституционном государстве для неконституционной власти… Поскольку в любом случае царям должны подчиняться, – обожествление было способом, согласным с восприятием греков, легализовать абсолютизм» (там же. С. 15–16).

Xотя эти соображения не являются доказательством того, что Александр потребовал для себя обожествления, они говорят о том, что в случае, если он так поступил, нет причин полагать, что греки сочли это вовсе неразумным.

Вскоре после указа о возвращении изгнанников на родину, когда армия стояла в Описе (будущая Селевкия, близ Ктесифона), Александр решил отослать Кратера на родину в Македонию со всеми ветеранами. Когда о его намерении стало известно, новость эта соединилась в умах с другими его шагами, направленными на примирение и объединение народов в империи, что требовало устранения всех различий между победителями и побежденными, и, как пишет Курций, воины, решив, что Александр навсегда останется в Азии, «завели мятежные речи»[119]. Собрав армию для оглашения своего решения, Александр столкнулся не просто с непониманием, но с откровенной враждебностью, переросшей в бунт, в котором участвовали все подразделения, за исключением агемы гипаспистов. Поначалу люди слушали его в полной тишине, но, когда он закончил речь, они словно обезумели и стали кричать в ответ, что им всем вместе надо возвращаться домой или пусть он остается один со своим отцом Аммоном.

Упоминание об Аммоне настолько задело Александра, что он, взбешенный, спрыгнул с помоста, с которого произносил речь; указав на тринадцать особенно активных крикунов, он приказал взять их под стражу и казнить[120]. Затем возвратился на помост и произнес бурную обвинительную речь в адрес своих неблагодарных подданных[121]. Он напомнил им, что сделал для них его отец, превратив их из пастухов в козьих шкурах в правителей Греции; и как сам он сделал их властителями Азии. Он говорил о пережитых вместе тяготах, походах, победах, об их ранах и что ни один воин под его руководством не был убит во время бегства. Наконец, в гневе, его одолевавшем, или на эмоциональном подъеме, он им прокричал: «А теперь, если вы все хотите оставить меня, – уходите, каждый из вас, и скажите дома, как вы покинули своего царя, который вел вас от победы к победе по всему миру, и покинули его среди тех, кого он покорил; и конечно же ваши слова возвысят вас, вызвав одобрение людей и богов. Идите!»[122]

Если и был в жизни Александра какой-нибудь инцидент, позволявший провозгласить его полубогом, это, разумеется, мятеж, в котором его сила духа и демоническая энергия позволили ему подчинить себе возмущенных людей, ни в чем им не уступив.

Закончив говорить, Александр удалился к себе во дворец и никого не принимал в течение двух дней. На третий день он собрал у себя влиятельных персов и стал собирать персидскую армию из 30 тыс. эпигонов по македонскому образцу. Это положило конец сопротивлению восставших; они собирались толпами у его дворца, бросали оружие в знак покорности и умоляли впустить их и позволить выдать зачинщиков. Когда Александру об этом доложили, он со слезами на глазах вышел к главным воротам, и здесь старый вояка, капитан гетайров Каллин, сказал: «О царь, какая скорбь для македонян, что ты породнился с персами, и персы называют тебя «родственником», и целуют тебя при встрече; и ни один македонянин не удостоился такой чести» (Арриан. VII, XI, 7). Александр перебил его, обнял и сказал, что все они без исключения его родственники и «с этого времени я вас всех так буду называть». Каллин и остальные воины забрали свои доспехи, приветствовали царя и в великой радости с песнями и криками возвратились в лагерь.

После примирения Александр принес жертвы богам и приказал готовить большой праздник, на который по традиции были приглашены 9 тыс. гостей. Македоняне сидели вокруг своего царя, за ними – персы, а дальше – представители других народностей империи. По окончании праздника все совершили возлияния из «огромного серебряного кратера, который прежде принадлежал Дарию»[123], всего было сделано 9 тыс. возлияний[124] под руководством греческих гадателей и персидских магов. После этого Александр молился о мире, краткое содержание этой молитвы передает Арриан: «Он просил богов о других благодеяниях, и особенно о гармонии и согласии правителей македонских и персидских» (Арриан. VII). Сэр Уильям Тарн так перевел его обращение к богам: «молил о других благодеяниях и гармонии, согласии в правлении между македонянами и персами». Он настаивает на том, что такое прочтение верно, поскольку «он мог и не просить о совместном правлении македонян и персов; в этом не было смысла. Две его территории – Македония и «Азия» – были не двумя отдельными империями, а одной, объединенной его личностью – как справедливого правителя обеих империй» (Тарн. Т. II. Прилож. 25. VI. С. 443–444).

Одним из кульминационных моментов в жизни Александра была отправка 10 тыс. вышедших в отставку ветеранов на родину во главе с Кратером, который должен был сменить Антипатра на посту помощника гегемона и передать ему приказание присоединиться к македонским войскам Александра.

После того как старые воины отправились домой навстречу судьбе, которая судила им не слишком счастливое будущее, начался закат правления Александра; его возвестила внезапная смерть Гефестиона от лихорадки. Это был жестокий удар; Александр и Гефестион были одногодками и с детства ближайшими друзьями. Xотя была середина зимы, Александр выступил, чтобы утешить свое горе, в удачный поход против коссеев, населявших горный район между Сузами и Экбатанами, и весной 323 г. до н. э. снова был в Вавилоне, куда прибыли послы из Ливии, Бруттия, Лукании и Этрурии поздравить его с завоеваниями.

Он обратился к двум проектам, давно уже его волновавшим, – исследованиям Каспия, Персидского залива и Аравийского моря. Александр выслал Гераклида с несколькими судами в Гирканию заготавливать лес для строительства кораблей, которые должны были разведать, является ли Каспийское море озером или заливом Океана. Для второй экспедиции, которую он намеревался возглавить лично, он приказал выкопать большую гавань близ Вавилона, достаточную, чтобы вместить тысячу военных кораблей, и около нее построить док. Александр послал 500 талантов финикийцам, чтобы нанять там моряков и колонистов. Он хотел основать колонию на берегах Персидского залива. Кроме того, он намеревался обогнуть Аравию и выслал вперед разведчиков, чтобы они собрали сведения об особенностях аравийского побережья. Когда корабли были построены, Александр отплыл вниз по Евфрату к Паллакопасскому каналу; он усовершенствовал ирригационную систему и основал там укрепленное поселение для греческих наемников[125].

По возвращении в Вавилон он обнаружил ожидавших его 20 тыс. обученных персидских воинов во главе с Певкестом, сатрапом Персиды и Сузианы, подкрепления, направленные коссеями, тапурами, карийцами и лидийцами, а также отряд македонской конницы. С таким контингентом он решил перестроить македонскую фалангу. Каждая десятка, или фила, которая до этого состояла из шестнадцати македонских копьеносцев, теперь включала в себя четырех македонян и двенадцать персов, чтобы от фронта до тыла – за македонским командиром филы следовали два македонянина, затем двенадцать персов и замыкающий филу македонянин. Как и раньше, македоняне были вооружены сариссами, а персы должны были иметь лук или копье[126].

Xотя эта смешанная фаланга так и не была сформирована, замысел интересен тем, что выдает намерения Александра: с окончанием завоеваний его задачей стало поддерживать порядок в империи. От оккупационной армии, которую он хотел создать, требовалась большая подвижность, чем от его старой армии, отсюда смешение легко– и тяжеловооруженных войск. Другой особенностью должно было стать то, что она объединяла бы подразделения для дальнего и ближнего боя.

2 июня 323 г. до н. э. за несколько дней до того, как отправиться в аравийский поход, Александр заболел лихорадкой – возможно, малярией, – и к 7 июня его состояние стало настолько критическим, что он не мог отдавать распоряжения полководцам. 10 июня он лишился дара речи. Поскольку слухи о его смерти распространились по лагерю, 12 июня воины были приглашены в его опочивальню и столпились у его ложа. Он лишь слабо кивнул и пошевелил рукой в знак приветствия. На закате 13 июня его глаза закрылись навсегда. Ему еще не исполнилось тридцати трех лет, он правил двенадцать лет и восемь месяцев. Он не оставил завещания и не назначил преемника, да если бы он это и сделал, ни один из его сотоварищей не смог бы занять его место; ведь, по словам Полибия (XII, 23), «по всеобщему согласию было признано, что гений царя превосходил меру талантов смертного человека».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.