«Метель стала беспредельно сильной»

«Метель стала беспредельно сильной»

Путешествие также сложилось неудачно, поскольку Касим-бек повел их неверной дорогой, проходившей через восточные перевалы. К тому времени между умудренным годами Касимом и юным монархом установились близкие отношения, как между отцом и сыном. Однажды, в дни невзгод, Касим покинул Бабура, ища приюта у Хосров-шаха, но Бабур охотно простил его. «Он был верный и очень храбрый человек, совершал положенные молитвы и избегал сомнительной пищи. Хотя он не умел ни читать, ни писать, он обладал счастливым нравом и ясным умом». Теперь Бабур положился на руководство своего старого друга и уходил все дальше на юг, обходя широкие, густо населенные долины Кандагара. Начав подъем, всадники обнаружили, что оказались в пустынной местности; вокруг них лежал снег, и вскоре они начали проваливаться в сугробы по стремена. Из-за глубокого снега старик горец, служивший им проводником, сбился с пути.

Было решено разыскать какое-нибудь топливо и разбить лагерь, а также выслать людей на поиски жилья, чтобы попросить помощи у местных жителей. Спустя три дня разведчиков все еще не было, и Бабур не хотел продолжать путь без них. На четвертый день они вернулись, доложив, что никого не нашли. Окончательно сбившаяся с пути колонна всадников продолжала идти вперед за своим проводником, однако вскоре лошади и всадники выбились из сил, а дорогу преградили пики незнакомых гор. Бабур вспоминал о беззаботной жизни в Герате и развлекал себя сочинением стихов о превратностях судьбы.

«Около недели мы, утаптывая снег, проходили в день не больше шери или полутора шери. Снег утаптывали я сам, десять или пятнадцать моих приближенных и Касим-бек со своими двумя сыновьями – Тенгри Берди и Камбар Али, еще было два или три его нукера. Мы, упомянутые, шли пешком и утаптывали снег; каждый человек проходил вперед на семь-восемь или десять шери и прибивал снег ногами; на каждом шагу мы проваливались по пояс или по грудь. Пройдя несколько шагов, передовой выбивался из сил и останавливался; вперед проходил кто-нибудь другой. Когда эти десять, пятнадцать или двадцать человек утаптывали ногами снег, он становился таков, что можно было провести вперед лошадь без всадника; эту свободную лошадь протаскивали вперед; проваливаясь по стремена или по брюхо, лошадь проходила десять – пятнадцать шагов и тоже изнемогала; ее отводили в сторону и протаскивали другую лошадь без всадника. Таким образом мы, десять, пятнадцать или двадцать человек, утаптывали снег и лошадей этих десяти, пятнадцати или двадцати человек тащили вперед. Остальные всадники – все добрые йигиты и мужи, величаемые беками, даже не сходили с коней и ехали, понурив голову, по готовой, расчищенной и утоптанной дороге. Не такое тогда было время, чтобы заставлять или принуждать кого-нибудь; всякий, у кого есть усердие и отвага, сам вызывается на такие дела.

Таким образом… мы прошли мимо местности, называемой Анджукан, и в два-три дня достигли хавала, называемого Хавал-и-Кути[38], у подножия перевала Зарин. В этот день был снег и сильная метель, так что всех охватил страх смерти. Жители тех мест пещеры и впадины в горах называют «хавал». Когда мы достигли этого хавала, метель стала беспредельно сильной; мы спешились у самого хавала. Снег был глубокий, дорога – узкая, даже по утоптанной и пробитой тропе лошади шли с трудом. Так как дни стали очень короткими, то наши передовые подошли к хавалу еще засветло, но остальные подходили до самой вечерней и ночной молитвы. Позднее они сходили с коней на том самом месте, где останавливались. Многие дожидались утра на спинах коней. Хавал оказался очень узким. Я взял лопату, разрыл снег и устроил для себя у входа в хавал место шириной с молитвенный коврик… Получилось некоторое укрытие от ветра. Я сел там; сколько мне ни говорили: «Идите в хавал!», я не пошел. В сердце моем пронеслась мысль: «Люди – в снегу, на метели, а я стану там отдыхать в теплом месте; народ терпит тяготы и страдания, а я буду там спать и блаженствовать. Это дело далекое от мужества и непохожее на товарищество. Я тоже испытываю все тяготы и затруднения и вытерплю все, что терпят люди. Есть персидская поговорка: «Смерть с друзьями – пиршество». До ночной молитвы валил столь сильный снег, что я сидел скрючившись и мне засыпало снегом спину, голову и уши на целых четыре пальца. В этот вечер холод оказал действие на мои уши.

В час ночной молитвы те, кто как следует осмотрел пещеру, закричали: «Хавал очень широкий, места хватит всем». Услышав это, я стряхнул с себя снег, вошел в хавал и позвал йигитов, которые находились около хавала. В нем оказалось удобное место на сорок – пятьдесят человек. Принесли еду: вареное мясо, кавардак; всякий нес то, что было под рукой. В такой холод, снег и метель мы пришли в удивительно теплое, безопасное и уютное место.

Наутро снег и метель прекратились. Выйдя спозаранку, мы таким же образом, утаптывая снег и прокладывая дорогу, взобрались на перевал. Дорога извилисто поднималась вверх. Не поднимаясь выше, мы спустились вниз в долину. Когда мы достигли подножия перевала, наступил вечер; мы заночевали у самого входа в долину. Той же ночью был очень сильный мороз. Мы провели ночь, терпя великие страдания и тяготы, у многих мороз погубил руки и ноги; в ту ночь пропала от холода нога у Купака, рука у Сиюндук Туркмена и нога у Ахи. Утром мы двинулись вниз по ущелью. Хотя мы знали и видели, что дорога не там, но, уповая на Бога, шли вниз, долиной, спускаясь по дурным, узким и крутым тропинкам. Когда мы вышли к другому концу долины, был уже вечер, время вечерней молитвы.

Пожилые люди и старики не помнили, чтобы в такой глубокий снег кто-нибудь перешел через этот перевал, и даже неизвестно, чтобы кому-нибудь пришло на ум пройти через этот перевал в подобное время года. Хотя мы несколько дней терпели из-за глубокого снега великие тяготы, но все-таки именно благодаря снегу мы добрались до стоянки. Ведь не будь такого большого снега, разве мог бы кто-нибудь пройти по такому бездорожью, кручам и безднам.

Было время ночной молитвы, когда мы пришли в Яка-Ауланг и стали лагерем. Жители Яка-Ауланга сейчас же узнали о нашем прибытии. Там были теплые помещения и жирные бараны, бесконечно много травы и корма коням, беспредельное множество дров и кизяк, чтобы жечь огонь. Избавившись от снега и холода, найти такое селение и теплые дома, спастись от бед и страданий и получить столько хлеба и жирных баранов – это блаженство, известное лишь тем, кто испытал подобные тяготы, и наслаждение, понятное тем, кто перенес такие бедствия. Со спокойствием в душе и миром в сердце мы на один день задержались в Яка-Ауланге. Выйдя из Яка-Ауланга и пройдя два йигача, мы снова остановились; на следующий день был праздник Рамазана. Пройдя через Бамиан, мы миновали перевал Шиберту и остановились, не доходя до Джангалика».

Теперь отряд Бабура вышел на главную дорогу, – впрочем, скорее, тропу, – ведущую на запад от Кабула. Глубокий снег оказался для них спасением, поскольку лишь благодаря ему они смогли выжить во время бури, находясь на высоте в несколько тысяч футов. Протаптывая дорогу, они согревались, а толстый слой снега под ногами выровнял все впадины и трещины в скалах. В этих краях путешественники, попавшие в буран, умели устраивать в глубоком снегу убежища для лошади и всадника, где в полной безопасности пережидали непогоду; в течение нескольких дней люди и животные могли при необходимости обходиться без пищи и есть снег, чтобы утолить жажду. Главной опасностью был мороз. Бабур, всегда сдержанный в своих упоминаниях о более слабом брате, не сообщает о том, что Джахангир заболел и его пришлось устроить в носилках. В конце концов Бабур был вынужден поспешить в Кабул, оставив брата в безопасном убежище, где через несколько дней тот скончался.

Оказавшись на дороге, проходящей через широкую долину Гурбанд, спутники Бабура узнали о том, что впереди встал лагерем отряд всадников из племени хазар. Очевидно, они откочевали с зимовий, намереваясь заняться дорожным разбоем, и вряд ли были готовы к встрече со своим будущим государем и его заслуженными полководцами, которые неожиданно спустились с заваленных снегом, непроходимых перевалов.

«Туркмены племени хазар со своими семьями и стадами расположились как раз на нашей дороге и совершенно не знали о нашем приходе. На следующий день, снявшись с лагеря, мы выступили и проходили среди их шалашей и овчарен; две или три группы шалашей и овчарен подверглись расхищению и разграблению; владельцы остальных, бросив дом и хозяйство и захватив своих детей, потянулись в горы. От ушедших вперед поступили известия, что несколько хазарейцев преградили дорогу перед нашими войсками и не дают никому пройти, пуская стрелы. Узнав об этом, я быстро поспешил вперед и увидел, что преграды никакой не было, а несколько хазарейцев, выйдя на какой-то выступ и собравшись в кучу, пускают стрелы… Я приказал отобрать и для себя тоже часть овец из скота хазарейцев и поручил их Ярак Тагаю, а сам поехал вперед. Четырнадцать или пятнадцать человек хазарейцев, главарей бунтовщиков и разбойников, попали к нам в руки. У меня было на уме подвергнуть их разным мучениям и истязаниям и убить в назидание другим бунтовщикам и разбойникам, но по дороге мне встретился Касим-бек, который проявил неуместное милосердие и отпустил их. Это побудило и меня проявить жалость и отпустить остальных. Во время набега на хазарейцев мы услышали, что Мухаммед Хусейн-мирза Дуглат, султан Санджар Барлас и их люди… осадили Кабул».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.