«Если другие возьмут в руки палки, я подниму с земли камень…»
«Если другие возьмут в руки палки, я подниму с земли камень…»
Жестокая расправа с туркменами-хазарами принесла ожидаемый результат. Слухи о ней распространились по горным селениям. Независимые племена, будь то монголы, тюрки или афганцы, поняли, что Тигра следует опасаться. Однако эти набеги, пусть и доставившие городу жизненно необходимое продовольствие, не доставили удовлетворения самому Бабуру. Править такими методами означало быть еще хуже, чем сам Шейбани.
Долгими зимними вечерами Бабур трудился над описанием своей новой страны. Сидя возле задуваемой ветром жалкой масляной лампы, он вынужден был заворачиваться в овчину, – и это после его хвалебной оды климату. Он писал и все чаще вспоминал о Газне, но не только потому, что подарил ее Джахангиру.
«Сеять в Газне очень трудно; все пространство, которое засевают, каждый год приходится заново покрывать землей;…кочевое население Газны – хазарейцы и афганцы. Сравнительно с Кабулом, в Газне все всегда дешево. Жители этой области – хани-фиты[29] по исповеданию, люди чистой веры и хорошие мусульмане; людей, которые постятся три месяца, там много. Своих жен и женщин они тщательно скрывают и охраняют. Мулла Абд ар-Рахман – один из великих людей Газны. Это был ученый человек. Он постоянно преподавал науки, был весьма благочестив, богобоязнен и воздержан в жизни».
Бабур не забыл и о могилах великих султанов прошлого. «Гробница Султан Махмуда находится в пригороде; так как там могила султана, то его называют «Рауза»; хороший газнийский виноград привозят из Рауза. Могилы сыновей Махмуд Султан Масуда и Султан Ибрахима тоже находятся в Газне…» Здесь Бабур переключается на грабительские набеги прошлого года, закончившиеся у стоячей воды, затем снова возвращается к размышлениям о минувшем величии Газны: «Газна весьма незначительная область. Я всегда удивлялся, почему государи, которым были подвластны Хиндустан и Хорасан, владея такими землями, сделали столицей столь ничтожное место. Во времена Султан Махмуда там было три-четыре плотины. На реке Газне, в трех йигачах к северу от города, выше по реке, Султан построил большую плотину. Высота этой плотины сорок или пятьдесят кари, длина – около трехсот кари. Воду там накапливают и по мере надобности пускают на посевы. С тех пор эта плотина разрушена».
Даже проблема восстановления орошения Газны вызывает у Бабура размышления о деятельности султана – последнего настоящего султана, под чьей властью находился весь исламский мир… Великий государь, Маликшах, держал у себя на службе ученого и астронома Омара Хайяма, который развлекался тем, что писал еретические стихи… а султан Санджар, истинный повелитель тюрков, был благочестив и милостив к тем, кто говорил на персидском, но нетерпим к варварским ордам кочевников. До Юнус-хана, правившего Каменным городом, Санджар был последним из истинных божьих помазанников до того, как в Каменном городе воцарился Юнус-хан и для ничтожных царств, управляемых ничтожными царями, настала эпоха саморазрушения. «Наш мир лежал в обломках, народы разделились, одни отнимали имущество у других и все они жаждали плодородных земель».
Эти размышления привели Бабура к идее о необходимости единовластного султана – того, кто возьмет под свою защиту медресе и мечети ислама и всех верных последователей его учения. Не имеет значения, какой титул будет носить такой государь. В старину человека, обладавшего такой властью, называли падишахом, царем царей, императором.
Землетрясение разразилось в тот момент, когда Бабур страдал от болезни, находясь на пути в Кандагар. Насколько можно судить, в этом природном явлении, которое вызвало у него горячий интерес, никакого предзнаменования он не увидел.
«В это время произошло такое землетрясение, что большинство крепостных валов и садовых стен обрушилось. В городе и в деревнях рухнуло много домов, под развалинами осталось множество мертвецов. В деревне Памган повалились все дома, семьдесят– восемьдесят зажиточных домохозяев погибло под стенами. Между Памганом и Бектутом кусок земли шириной в полет большого камня оторвался и упал вниз на расстояние полета стрелы. На самом месте провала появились ручьи. От Истергача до Майдана землю до того взрыло, что в некоторых местах она поднялась на высоту роста слона, в других настолько же провалилась вниз; в расщелинах кое-где уместился бы человек. Во время землетрясения над вершинами гор поднялась пыль. Нурулла Тамбурчи играл тогда передо мной на сазе, тут же лежал еще другой саз. Нурулла схватил в руки оба саза, он настолько плохо владел собой, что сазы стукались один о другой. Джахангир-мирза находился в это время в Тепа и сидел на айване верхней постройки одного из зданий, воздвигнутых мирзой Улугбеком. Когда началось землетрясение, он бросился вниз, но не пострадал. Один из приближенных Джахангира-мирзы находился в той же пристройке, стена пристройки упала на него, но Бог его сохранил, и ему нигде ничего не повредило. В тот день земля сотрясалась тридцать три раза; бекам и воинам было приказано заделать и починить бреши и щели в крепостных стенах и башнях; в двадцать дней или в месяц ценою больших усилий трещины и проломы в крепости были заделаны».
Невзирая на болезнь и землетрясение, в течение следующей весны Тигр не прекращал своих поездок, пока недуг не вынудил его передвигаться в носилках. Для поддержания духа и восстановления после болезни по возвращении в Кабул он перенес свою резиденцию в новые Четыре Сада. Здесь он врачевал свои нарывы, одновременно пытаясь вылечить их с помощью слабительного. И здесь его застигли плохие известия.
Еще раньше, по возвращении из похода по Инду, он узнал о бегстве Назира. Юный царевич вместе со своей охраной отправился через северный перевал, довольно неубедительно заявив, что собирается выступить против узбеков, сам же пошел дальше, направляясь к крепостям Бадахшана. Теперь и Джахангир оставил его почти таким же образом, – отправившись на запад, он с боями прошел через страну хазар, соединившись с некоторыми дружественными племенами, ходившими в набеги вместе с узбеками, а затем скрылся из виду в окрестностях Герата.
Бабуру было известно о том, что кое-кто из приближенных пытался настроить податливого Джахангира против него; в помощь Джахангиру в Газну отправился Касим-бек, которому было поручено выяснить, что там происходит. Явившийся теперь в Четыре Сада Касим вынужден был сообщить своему повелителю, что не смог помешать нашептыванию заговорщиков. Для того чтобы смутить Джахангира, они воспользовались даже незначительным происшествием, случившимся во время соколиной охоты. Царевич пустил сокола на перепелку, и сокол упал на нее, чтобы схватить, но вдруг перепелка бросилась на землю. Тогда послышались возгласы: «Взял он ее или нет?» Касим ответил: «Раз он так обессилил добычу, неужели он ее выпустит? Возьмет!» Джахангиру эти слова внушили опасение, поскольку заговорщики убедили его в том, что именно он и был перепелкой в когтях у Касима.
Прежде чем Бабур смог прийти к какому-то решению, более важные известия прервали его мрачные раздумья..
Над страной снова нависла зловещая тень узбеков – так тень парящего в небе сокола падает на стайку перепелок, клюющих на земле зерно. Целый год Шейбани-хан держался в далеких северо-восточных областях, осаждая город, который выдержал немало нашествий со времен самого Тимура. Древняя крепость, стоявшая там, где воды Аму впадали в широкий залив Аральского моря, служила приютом людям науки и странствующим купцам. Здесь, между пустынной землей и небесным сводом, между населенными кочевниками степями и возделанными южными долинами, стоял Хорезм, так называли его арабы, а тюрки – Ургенч. Выдержав десять месяцев ожесточенной осады, Хорезм пал жертвой предательства.
Шейбани отвел свои войска, сосредоточив их в Самарканде, – так волк прячется в логове после удачной охоты. Теперь, когда у него в тылу были Самарканд, Хорезм, Андижан и Кундуз, он собирался двинуться на Герат – последний оплот Тимуридов, звезда которого еще не успела закатиться.
Престарелый Хусейн Байкара созвал в Герат своих сыновей. Человек, неоднократно отказывавший сыну Омар Шейха в помощи, теперь сам нуждался в ней и призывал Бабура встать под знамена своей армии. Саид Афзал, сын Толкователя снов, явился в Четыре Сада и принес Бабуру послание.
После некоторых размышлений Тигр решил, что должен идти.
«У нас было много причин для того, чтобы идти в Хорасан. Во-первых: когда великий государь, правящий с престола Тимур-бека, призывает своих людей, сыновей и беков, то правильно будет пойти и нам против такого врага, как Шейбани-хан. Если другие пойдут пешком, нам следует идти хотя бы и на голове; если другие возьмут в руки палки, я подниму с земли камень! Во-вторых: Джахангир-мирза показал свою враждебность, и было необходимо если не утихомирить его гнев, то дать отпор его поведению».
Теперь Тигр мог подвести итоги богатой событиями весны 1506 года. Ему наконец удалось разоблачить своего визиря-заговорщика Баки; должно быть, он понял, что давно следовало избавиться и от брата. В своей новой, неуправляемой стране он навел некое подобие порядка и создал продовольственный запас. На некоторое время удалось усмирить занимавшиеся грабежом племена. Уйти за перевалы, закрытые всю зиму, взяв с собой только небольшое войско, состоящее из надежных людей, и проделать путь в пять тысяч миль, продвигаясь вдоль узбекских флангов, было крайне опасно. Тем не менее, решив идти в Герат, Бабур был готов на все эти испытания.
Однако он не мог избавиться от чувства ответственности за Джахангира; но не мог и ответить отказом на просьбу своего старого дяди. Как вообще никогда не мог противостоять призыву к оружию. Он был полон решимости встретиться лицом к лицу со своим врагом – Узбеком.
Итак, оставив Кабул и Газну на попечение нескольких опытных военачальников, Бабур выступил в поход на запад, навстречу своим злоключениям.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.