5.5. Крымская война и первые реформы

5.5. Крымская война и первые реформы

В сентябре 1854 года англо-французские войска высадились в Крыму и вскоре встретились с русской армией в сражении на реке Альме. Пехота союзников издали расстреливала русских солдат, и, несмотря на отчаянные штыковые атаки, сражение закончилось поражением русских войск. «Грозная атака наших батальонов, – вспоминал участник битвы, – эта стальная движущаяся масса храбрецов… каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем…»[1122] Русский парусный флот не мог даже вступить в сражение с паровыми кораблями противника и был затоплен в севастопольской бухте. Эти два события как громом поразили русское общество: факт технической отсталости предстал во всей наготе. «Верный народ тебя призывает! – писал М. Н. Погодин Николаю I. – От безбрежной лести отврати свое ухо и выслушай горькую правду… Освободи от излишнего стеснения печать… дай средства нам научиться лить такие же пушки, штуцеры и пули, какими бьют теперь враги наших милых детей… мы отстали во всех сознаниях…»[1123]

Война является достаточно обычным проявлением исторического процесса, служа проверкой крепости связей в структуре «государство – элита – народ», и согласно демографически-структурной теории, может вызвать брейкдаун. Представляется важным рассмотреть, каков мог быть механизм этого брейкдауна в российских условиях.

Во время Крымской войны Россия была спасена от полного разгрома тем обстоятельством, что война имела локальный характер – она велась ограниченными силами на ограниченном театре боевых действий. Тем не менее к началу 1856 года страна находилась в преддверии социально-экономического кризиса.[1124] Как утверждалось в записке, составленной генералом Д. А. Милютиным для Государственного совета, промышленность была не в состоянии снабдить армию необходимым количеством военного снаряжения и боеприпасов. Из 1 млн. ружей, имевшихся в арсеналах к началу войны, в 1856 году осталось только 90 тыс.; еще хуже обстояло дело с порохом и снарядами. Таким образом, первая из порожденных войной проблем имела военно-промышленный характер: страна была не в состоянии обеспечить армию оружием. Это означало, что в случае продолжения войны полное поражение было неизбежным, а военное поражение было чревато утратой авторитета монархии и политическими потрясениями.

Вторая проблема была финансовая. В 1854–1855 годах на войну было истрачено 500 млн. руб. что было равно сумме трехлетнего дохода; в 1856 году дефицит бюджета достиг 300 млн. руб. Правительство финансировало войну, заимствуя средства из хранящихся в государственных банках частных капиталов, в результате внутренний долг вырос с 400 до 525 млн. рублей серебром, а внешний долг с 300 до 430 млн. рублей. Как отмечалось выше, средства, хранившиеся в государственных банках, принадлежали, в основном, дворянству, то есть государство обращалось к финансовой поддержке элиты. Это была ненадежная поддержка, средства банков в любой момент могли быть востребованы вкладчиками, и государственным банкам грозил крах (что и произошло после войны). Однако средств все равно не хватало, и главным способом финансирования военных расходов была эмиссия бумажных денег. Сумма кредитных билетов, находившихся в обращении возросла за 1853–1856 годы с 311 до 735 млн. руб. В результате этой эмиссии стал невозможен свободный размен билетов на серебро и курс рубля упал до 75 % номинала; цена ржи на Черноземье увеличилась почти в 2 раза, в стране началась мощная инфляция, которая при продолжении военных действий грозила развалом экономики [1125].

Третья проблема – степень надежности армии. За время войны было призвано 800–900 тысяч рекрутов, примерно десятая часть взрослого мужского населения. Взятие крепостного в рекруты означало его освобождение, и рекрутские наборы вызывали недовольство помещиков. Правительство пыталось решить проблему путем призыва крестьян в ополчение; ополченцы должны были после войны вернуться к своим помещикам. Но призыв в ополчение спровоцировал массовые крестьянские волнения: весной и летом 1854 года десятки тысяч крестьян самовольно двинулись на призывные пункты, требуя, чтобы их записали в ополчение или в казаки и дали свободу. В 10 губерниях произошли массовые беспорядки, для усмирения которых пришлось использовать войска. Весной и летом 1855 года такие же волнения имели место в 6 губерниях. В южных уездах крестьянское движение приняло иной характер: крестьяне, собираясь огромными толпами, двигались в Крым, где, по слухам, «англо-французы дали волю».[1126] После окончания войны вернувшиеся домой ополченцы, так же как в 1815 году, отказывались повиноваться помещикам и «увлекали к тому крестьян». Массовые волнения происходили в нескольких губерниях, в Калужской губернии в августе 1856 года имело место восстание 726-й дружины ополченцев, воспротивившейся роспуску по домам и возвращению к помещикам.[1127] Война снова возбудила страх перед восстанием крестьян в тылу русской армии, страх взрыва «порохового погреба под государством». «При современном состоянии крепостного сословия, – писал Ю. Ф. Самарин, – ничтожный беспорядок может также легко перейти в бунт, а бунт развиться до всеобщего восстания».[1128]

Таким образом, большая война ставила перед Россией тяжелые, почти неразрешимые проблемы. Первая проблема, недостаток вооружения, объяснялась техническим фактором. Но две другие проблемы – инфляция и опасность восстания крестьян-ополченцев – были обусловлены Сжатием и предсказаны теорией: инфляция была следствием финансового кризиса, о котором мы говорили выше, а волнения или восстания крестьян-ополченцев были ожидаемым последствием крестьянского бесправия и малоземелья. Эти две проблемы уже вставали во время войны 1812 года; они снова встали во весь рост во время Первой мировой войны – и как мы увидим, привели государство к катастрофе.

В конечном счете правительство признало бесперспективность продолжения войны и приняло требования союзников. Но стране не удалось избежать внутреннего кризиса: поражение нанесло тяжелый удар по престижу самодержавия, нарушило внутреннюю стабильность и придало силы оппозиционным группам – как либералам, так и радикалам. Утесняемые самодержавием либералы во время войны желали поражения правительства: «Война, – писал К. Н. Бестужев-Рюмин, – разделила… общество на две части: в круге литературном большинство смотрело на наши неудачи как на зарю обновления».[1129] Теперь либералы воспрянули духом. К. Д. Кавелин писал М. П. Погодину в 1856 году: «Здесь в Петербурге общественное мнение расправляет все более и более крылья. Нельзя и узнать более этого караван-сарая солдатизма, палок и невежества. Все говорит, все толкует вкось и вкривь, иногда и глупо, а все-таки толкует, и через это, разумеется, учится».[1130] Славянофилы, наоборот, поддерживали правительство в войне и тяжело переживали поражение. Однако они также принимали участие в развернувшихся после войны дискуссиях. И. С. Аксаков, бывавший по делам службы в различных губерниях, отмечал, что провинция говорила не только об «эмансипации», но и о железных дорогах – то есть о необходимости технической и культурной модернизации.[1131] В 1855–1857 годах Б. Н. Чичерин, по согласованию с К. Д. Кавелиным, написал серию статей, в которой излагалась программа либералов: строительство железных дорог, разрешение учреждения акционерных компаний, уничтожение крепостного права, свобода слова, печати, введение открытого судопроизводства и т. д. Однако лидеры либералов определенно заявляли, что они не требуют конституции, что все свободы они хотели бы получить из рук монарха.[1132]

Внезапная смерть Николая I и воцарение нового императора усилили надежды на преобразования сверху. «В известных кружках, – писал Д. А. Милютин, – весть о кончине императора вызвала ликование, с бокалами в руках поздравляли друг друга с радостным событием».[1133] Перед Александром II стояла задача определения нового курса правительственной политики – и новый царь должен был прислушаться к пожеланиям общества.

Крымская война представляла собой удар волны завоеваний, столь же сильный, как тот, который был нанесен под Нарвой. В соответствии с теорией, государство, подвергнувшееся удару волны и стремящееся выжить, должно полностью или частично трансформироваться по образцу победоносного противника. В ходе этой трансформации сначала заимствуется оружие противника, затем – военная организация и военная промышленность. Это – необходимые первоочередные заимствования, без которых государство не сможет противостоять завоевателям. Затем круг заимствований расширяется, охватывая другие области социальной организации – глубина заимствований в этих областях может быть различной, она определяется силой того влияния, которое оказывает на государство победоносный противник, а так же соотношением консервативных и модернизационных сил.

Первым и самым поспешным шагом на пути новой волны модернизации было освоение производства западной военной техники – того самого штуцера, который обеспечил победу союзников в Крымской войне. Штуцеры имели стальные стволы, и освоение их производства в России потребовало значительных усилий. В 1856 году известный инженер П. М. Обухов наладил производство ствольной стали в Златоусте, и в 1856–1868 годах. на российских заводах было произведено около 100 тыс. штуцеров. Этого количества было недостаточно для русской армии, и 50 тыс. штуцеров было закуплено за границей.[1134] Это было лишь начало гонки вооружений, в которой Россия пыталась догнать Запад, – вся вторая половина XIX века прошла под знаком военного соревнования, и мы более подробно коснемся этой темы в следующей главе.

Другим аспектом проблемы модернизации было создание сети стратегических железных дорог. Николай II находился под влиянием традиционалистов и не понимал всей важности «железнодорожной революции». Война заставила спешно наверстывать упущенное. Беседуя с маршалом Канробером в Лионе в 1865 году, Александр II отмечал, что одной из главных причин поражения в Крымской войне была трудность снабжения русской армии из-за отсутствия хороших дорог.[1135] «Крымская война доказала, – писал позже министр финансов М. Х. Рейтерн, – что без железных дорог и механической промышленности Россия не могла считаться вне опасности в собственных границах».[1136]

В вопросе о железных дорогах военные реформы соприкасались с экономическими и социальными. Обеспечив мобильность армии, железные дороги должны были вместе с тем открыть внутренние районы России для мировой торговли; они создавали возможность вывоза хлеба, леса и других российских продуктов и их обмена на необходимые стране товары, в первую очередь, на машины, станки, оружие. После Крымской войны средств для строительства дорог у государства не было, и приходилось обращаться к частной инициативе. Это был важный момент модернизации и важная уступка либералам: правительство сняло существовавшие ограничения и разрешило всем частным лицам создавать акционерные компании – а затем и банки. В 1841–1855 годах было учреждено лишь 36 акционерных обществ с капиталом 30 млн. руб.; после снятия ограничений началась «грюндерская лихорадка», и за 1856–1860 годы было учреждено 107 акционерных обществ с капиталом в 267 млн. руб., из них 178 млн. руб. было вложено в железнодорожные компании. В 1857 году было создано «Главное общество российских железных дорог», в роли учредителей которого выступила группа французских, английских и голландских банкиров во главе с руководителем банка «Креди мобилье» И. Перейра. Главной целью общества было привлечение иностранных капиталов для строительства русских железных дорог. Поскольку иностранные инвесторы не были расположены рисковать, вкладывая свои деньги в России, то российское правительство гарантировало 5 % доход по акциям и облигациям «Главного общества» – в случае убытков этот доход выплачивался из казны.[1137]

«Главное общество» должно было построить за десять лет четыре железнодорожные линии, в том числе две «вывозные» дороги, соединяющие Черноземье с портами на Балтийском и Черном морях, – всего 3900 верст железных путей. Однако «обществу» не удалось разместить свои акции за границей, почти все они были размещены в России, что привело к отливу средств из русских государственных банков. Между тем эти банки и так находились в тяжелом положении, поскольку их активы использовались государством для финансирования Крымской войны; они оказались неплатежеспособными, и это породило тяжелый финансовый кризис. Что же касается «Главного общества», то его учредители использовали собранный в России капитал не столько для закупок оборудования, сколько для спекуляций на иностранных биржах, в результате чего собранная валюта ушла из России. Капитал был истрачен, но построено было только 755 верст путей вместо предполагавшихся 3900. В октябре 1862 года новый главноуправляющий путями сообщения П. П. Мельников докладывал Александру II, что банкиры-учредители выехали из России с большими премиями, бросив дело неоконченным.[1138]

Тем не менее первый опыт массового строительства железных дорог показал, что Александр II твердо намерен идти по пути модернизации России.