Начало (Аркадий Бухов)

Начало (Аркадий Бухов)

Началось это совершенно неожиданно. На одном из великосветских раутов Распутин сидел, окруженный дамами, и конфузливо сопел, поковыривая большим грязным пальцем в куске ананаса.

– В вас есть что-то магическое, – ласково кивнула ему головой одна из окружающих, – вы мистик.

Предполагая, что дама говорит о прежнем тобольском конокрадстве, Распутин ответил уклончиво:

– Враки все. Митька крал, а я – нет. Врет наш урядник.

– Нет, нет, не спорьте, Григорий Ефимович, – запротестовали дамы, – вы сфинкс. Загадочный сфинкс.

– Может, и так, девушки, – осторожно согласился Распутин, – только ежели вы насчет Васькиного мерина, так это напрасно. Кто крал, а кто и не крал. Дело прошлое, вспоминать не стоит.

– Мерин – это звучит красиво, – шепнула одна дама, – что-то непонятно-влекущее. Если у меня родится мальчик, я назову его Мерином. Мерин Сергеевич. Честь нашей фамилии спасена.

Тут же Распутина назвали многогранным, бескрайним и нездешним. Он растерянно оглянулся на дверь и подумал: «Бабы важные. Может, у всех мужья-то пристава. Сейчас словами донимают, а потом до дела докопаются. Как позовут мужьев-то, прощай тогда, Гришка…»

И вслух добавил:

– Идтить надо.

– Нет, нет, не пустим, – заволновались дамы, – ни за что не отпустим…

«Ну вот и готово, – испугался Распутин, – и пымали, как воробья. Эх, кабы отмочить что-нибудь, чтобы меня отсюда сразу выкинули…»

Он потянулся к хрустальной вазе и стал тянуть за скатерть, но расторопный лакей быстро переставил вазу на другой стол.

«Вазу нельзя, – подумал Распутин, – за вазу бить будут А после ходи, Гришка, без ребер».

Но сметливый ум сибиряка подсказал блестящий выход, и, подойдя к дверям, Распутин подозвал к себе хозяйку салона:

– Одевайся, старуха. В баню едем.

Именно с этого момента и началась блестящая карьера Распутина. Уже чудились ему возмущенные крики гостей, уже заранее краснела щека от удара, и с трепетом ждал он минуты, когда, найдеточку опоры в холодных камнях тротуара, он поднимется с четверенек и стрелой помчится в свою комнатку… Но произошло неожиданное:

– В баню? – переспросила хозяйка. – Сию минуту, Григорий Ефимович…

И уже в прихожей услышал он только завистливый шепот из зала:

– Счастливица… Счастливица…

А когда садились в карету, старый лакей почтительно спросил хозяйку салона:

– Так и прикажете доложить графу?

– Так и скажи: в баню. Очистит грехи, мол, и приедет.

С этого вечера прошло три месяца, а великосветские дамы оказались столь погрязшими в грехах, что очистка их не прекращалась даже в двунадесятые праздники.

Приходили очищаться целыми семьями и поколениями.

Престарелые бабушки вели за руки юных внучек, и популярность Распутина росла.

– Там какая-то барыня вас спрашивает, – докладывала Распутину прислуга. – Впустить?

– А чего ей надо?

– У меня, говорит, время от пяти до семи свободно, так я, говорит, очиститься заехала, да поскорее, а то внизу мотор дожидается.

– А какая она из себя?

– Старая, да прыща на ней много.

– Гони, – отбивался усталый Распутин. – скажи, что, мол, безгрешная она. Пусть нагрешит, а потом уж и лезет.

Тогда стали записываться. Не помогло и это. Распутин пожелал исключительной клиентуры и сурово заявил очищаемой от грехов баронессе:

– Слышь, Пашка, хочу, чтобы в самые верха попасть. Вези меня прямо во дворец!

Так как Распутин грозил забастовать, его повезли.

Около первого же светского генерала Распутин немного оробел.

– А ты не пальцимейстер будешь? – дипломатически спросил он.

– Выше, – огрызнулся генерал.

– Так, так…

Сначала Распутин хотел отойти, но те, кто уже узнал путь к доверию, никогда не откажутся от этого пути, и Распутин прибег к способу, однажды сделавшему ему карьеру: он пальцем подозвал генерала и решительно сказал ему:

– Пойдем в баню!

Генерал не пошел, но это предложение было настолько неожиданным для светских кругов, что за Распутиным сразу установилась репутация необычайно оригинального человека.

Через два дня после пребывания в высших сферах Распутину понадобились два рубля на новые портянки. Попробовал попросить у швейцара, но тот, не учтя возможной карьеры просителя, отказал, ссылаясь на семейные издержки.

– Подавишься потом своими двумя рублями! – высказал вслух Распутин внезапно пришедшее желание.

– Да ну? – иронически отозвался швейцар. – Голос, что ли, тебе был, что подавлюсь?

– Голос? – переспросил Распутин и вдруг радостно схватил швейцара за руку: – Выручил, миляга, просто выручил…

Не прошло и трех минут, как Распутин стоял перед пухлой дамой и сурово твердил:

– Голос мне был, Аннушка… Ступай, мол, вот к тебе и скажи, чтобы дала три рубля.

– Голос? – робко переспросила пухлая дама.

– Ага. Он, – подтвердил Распутин.

– Может, больше, Григорий Ефимович? – удивилась скромности внутреннего голоса пухлая дама.

– Это ты верно, – пророчески бросил Распутин, – два голоса было: один говорит, попроси три рубля, а другой говорит – проси все семь с полтиной.

С этого дня мистический голос окончательно завладел Распутиным. Целый день он не давал ему покоя.

– Вы что, Григорий Ефимович?

– Да вот голос сейчас был. Кого, говорит, первого встретишь, тот тебе две бутылки коньяку и сапоги новые пришлет на дом.

– Вам на Гороховую можно послать?

– А хоть и туда, сынок. Дар все равно даром останется, куда его ни пошли.

Странный голос быстро устроил все личные дела Распутина.

Не проходило и ночи, чтобы он не потребовал от и знакомых Григория Ефимовича чего-нибудь нового, начиная от трехрядной гармошки и кончая тридцатью тысячами на текущий счет…

Так началась карьера Распутина – о чем писать не позволяли.

Как она кончилась – это уже можно прочесть.

Я только дал необходимое вступление.