“Преступление и наказание”

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

“Преступление и наказание”

За словом “психологический” у Ф. М. Достоевского стоит такая потрясающая многомерная глубина, и учитывая очень короткие сроки создания этого интеллектуального творения, то приходится только удивляться и преклоняться перед гением Ф. М. Достоевского.

Этот роман - не просто талантливый психологический детектив, он имеет серьёзную философскую и идеологическую нагрузку, актуальную и сегодня и всегда. Достоевский показал всю опасность, - когда этот отщепенец-обособленец-нигилист дозрел в своем либеральном вареве до критической точки - до готовности переступить черту закона и юридического и нравственного, между добром и злом, и в этой ситуации он может уже легко и идеологически “обосновано” совершить преступление - как против личности, так и против власти, против государства - стать преступником. После такой внутренней работы-подготовки для проявления этого во вне дело остается за малым - за поводом, например, для Засулич - это наказание розгами её единомышленника, а для Раскольникова - это нищета и резкая необходимость в деньгах.

Таким образом, раскалывается человеческое сознание, пробегает трещина-раскол между совестью и безнравственностью, размывается понятие зла и настоящего добра, и остается в сознании нигилиста безнравственная злая часть. И этот внутренний раскол и преобладание зла в сознании затем проявляется и во вне между праведным поведением и преступным, и соответственно, общество раскалывается на порядочных, законопослушных и преступников и террористов. Мы наблюдаем как пробегает трещина раскола от сознания одного человека в общество. Поэтому Ф. М. Достоевский и дал “герою” фамилию - Раскольников. Достоевский в романе показывает различные варианты внутреннего раскола и преступления роковой черты - почти все действующие лица романа “Преступление и наказание” претупники: преступна в своей безжалостности Амалия Ивановна, преступен цинизм Лужина, преступил черту Мармеладов, похитив у родных последние деньги, и милая Соня Мармеладова - преступившая и торгующая своим телом ради прокормления семьи.

Эта тема давно вертелась в голове Достоевского, ещё со времен либеральных лекций ему В. Белинским:

“ - Да знаете ли вы, - взвизгивал он (Белинский) раз вечером (он иногда как-то взвизгивал, если очень горячился), обращаясь ко мне, - знаете ли вы, что нельзя насчитывать грехи человеку и обременять его долгами и подставными ланитами, когда общество так подло устроено, что человеку невозможно не делать злодейств, когда он экономически приведен к злодейству, и что нелепо и жестоко требовать с человека того, чего уже по законам природы не может он выполнить, если б даже хотел…”

Кругом меня были именно те люди, которые, по вере Белинского, не могли не сделать своих преступлений, а стало быть, были правы и только несчастнее, чем другие. Я знал, что весь русский народ называет нас тоже ”несчастными” и слышал это название множество раз и из множества уст. Но тут было что-то другое, совсем не то, о чем говорил Белинский, и что слышится, например, теперь в иных приговорах наших присяжных. В этом слове “несчастные”, в этом приговоре народа звучала другая мысль. Четыре года каторги была длинная школа; я имел время убедиться… Теперь именно об этом хотелось бы поговорить”.

И теперь романом “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевский ответил Белинскому и его единомышленникам, и более того - в интригующей запоминающейся форме представил молодежи яркую воспитательную притчу, тем более, что и в жизни “Раскольниковых” становилось всё больше - Ф. М. Достоевский:

В Петербурге, две-три недели тому, молоденький паренек, извозчик, вряд ли даже совершеннолетний, вез ночью старика и старуху и, заметив, что старик без сознания пьян, вынул перочинный ножичек и стал резать старуху. Их захватили, и дурачок тут же повинился: “Не знаю, как и случилось и как ножичек очутился в руках”. И вправду, дейст вительно не знал. Вот тут так именно среда. Его захватило и затянуло, как в машину, в современный зуд разврата, в современное направление народное; - даровая нажива, ну, как не попробовать, хоть перочинным ножичком…

На западе Дарвинова теория - гениальная гипотеза, а у нас давно уже аксиома. На западе мысль, что преступление весьма часто есть лишь болезнь, - имеет глубокий смысл, потому что сильно различается, у нас же эта мысль не имеет никакого смысла, потому что совсем не различается - и всё, всякая пакость, сделанная даже червонным валетом, и та чуть ли не признается болезнью и - увы! - даже видят в этом нечто либеральное! Разумеется, я не про серьезных людей говорю (хотя много ли у нас серьезных-то людей в этом смысле?). Я говорю про улицу, про бездарную средину, с одной стороны, и про плутов, торгующих либерализмом, - с другой, и которым решительно всё равно, только чтобы было или казалось либерально”.

И Ф. М. Достоевский обращает внимание, что эти последствия западного либерализма ещё и усиливают русские национальные особенности:

К числу таких сокрытых в русском народе идей - идей русского народа - и принадлежит название преступления несчастием, преступников - несчастными. Идея эта чисто русская. Ни в одном европейском народе ее не замечалось. На Западе провозглашают ее теперь лишь философы и толковники. Народ же наш провозгласил ее еще задолго до своих философов и толковников. Но из этого не следует, чтобы он не мог быть сбит с толку ложным развитием этой идеи толковником, временно, по крайней мере с краю.

Окончательный смысл и последнее слово останутся, без сомнения, всегда за ним, но временно - может быть иначе. Короче, этим словом “несчастные” народ как бы говорит “несчастным”: “Вы согрешили и страдаете, но и мы ведь грешны. Будь мы на вашем месте - может, и хуже бы сделали. Будь мы получше сами, может, и вы не сидели бы по острогам. С возмездием за преступления ваши вы приняли тяготу и за всеобщее беззаконие. Помолитесь об нас, и мы об вас молимся. А пока берите, “несчастные”, гроши наши; подаем их, чтобы знали вы, что вас помним и не разорвали с вами братских связей””.

Ф. М. Достоевский много уделяет внимания, чтобы показать опасную ложь либералов, - что они целенаправленно “путают” повод из вне и внутреннюю причину зла, что якобы зло, причина зла находятся во вне - в окружающей среде-обществе, а человек только вынужден отвечать на агрессию общества, на зло злом, - так возникают “праведные” революционеры-террористы:

“А что, если наш народ особенно наклонен к учению о среде, даже по существу своему, по своим, положим, хоть славянским наклонностям? Что, если именно он-то и есть наилучший материал в Европе для иных пропагаторов? Нет, тут с народом пока еще только фортель, а не “философия среды”. Тут есть одна ошибка, один обман, и в этом обмане много соблазна…

Делая человека ответственным, христианство тем самым признает и свободу его. Делая же человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить.

Ведь этак табаку человеку захочется, а денег нет - так убить другого, чтобы достать табаку. Помилуйте: развитому человеку, ощущающему сильнее неразвитого страдания от неудовлетворения своих потребностей, надо денег для удовлетворения их - так почему ему не убить неразвитого, если нельзя иначе денег достать? Да неужели вы не прислушивались к голосам адвокатов: “Конечно, дескать, нарушен закон, конечно, это преступление, что он убил неразвитого, но, господа присяжные, возьмите во внимание и то…” и т.д. Ведь уже почти раздавались подобные голоса…

Ведь сделавшись сами лучшими, мы и среду исправим и сделаем лучшею. Ведь только этим одним и можно ее исправлять. А так-то бежать от собственной жалости и, чтобы не страдать самому, сплошь оправдывать - ведь это легко. Ведь этак мало-помалу придем к заключению, что и вовсе нет преступлений, а во всем “среда виновата”. Дойдем до того, по клубку, что преступление сочтем даже долгом, благородным протестом против ”среды”. “Так как общество гадко устроено, то в таком обществе нельзя ужиться без протеста и без преступлений”, “Так как общество гадко устроено, то нельзя из него выбиться без ножа в руках”. Ведь вот что говорит учение о среде в противоположность христианству, которое, вполне признавая давление среды и провозгласивши милосердие к согрешившему, ставит, однако же, нравственным долгом человеку борьбу со средой, ставит предел тому, где среда кончается, а долг начинается…

Согласитесь, что ничего нет легче, как применить к такому взгляду учение о “среде”:

Общество скверно, потому и мы скверны; но мы богаты, мы обеспечены, нас миновало только случайно то, с чем вы столкнулись. Столкнись мы - сделали бы то же самое, что и вы. Кто виноват? Среда виновата.

Итак, есть только подлое устройство среды, а преступлений нет вовсе… Вот в этом-то софистическом выводе и состоит тот фортель, о котором я говорил.

Нет, народ не отрицает преступления и знает, что преступник виновен. Народ знает только, что и сам он виновен вместе с каждым преступником. Но, обвиняя себя, он тем-то и доказывает, что не верит в “среду”; верит, напротив, что среда зависит вполне от него, от его беспрерывного покаяния и самосовершенствования. Энергия, труд и борьба - вот чем перерабатывается среда. Лишь трудом и борьбой достигается самобытность и чувство собственного достоинства. “Достигнем того, будем лучше, и среда будет лучше””.

Обратите внимание - выше были поставлены очень важные вопросы для каждого человека, и важные и вечные вопросы для общества, - и Ф. М. Достоевский дал верный и конкретный ответ.

Этим романом после Лермонтова, Гоголя и Салтыкова-Щедрина Достоевский продолжил поднимать тревогу по поводу упадка нравственности в обществе, увлекшегося “золотым тельцом”, и пытался показать пагубность достижения цели с помощью принципа - разбогатеть любой ценой. В конце 20 века совершенно безнравственным западным бизнес-принципом “успех любой ценой” возмутилась даже такая акула бизнеса, как Джо Сорос.

А чтобы вооружиться этим принципом и применить его на практике, необходимо опять же переступить внутреннюю морально-нравственную черту. А чтобы это сделать и преодолеть эту преграду-проблему необходимо расширить свою внутреннюю свободу - снять нравственные ограничения и дать себе свободу грабить, обманывать, убивать - в общем, - мы это массово проходили после “перестройки” в 90-х, да и сейчас частенько, совершенно забыв наработки нашей нации в лице Ф. Достоевского.

В этом произведение в понимании либералов, западников еретически трактовалась свобода и их кумир Наполеон, который становится для Родиона Раскольникова образцом для подражания: “Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? …Настоящий властелин, кому всё разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне, и ему же, по смерти, ставят кумиры, а стало быть, и все разрешается”. Достоевскому в каком-то смысле повезло, что либералы за остротой детективного сюжета вначале не разглядели крамольную для них сущность произведения, а затем “не захотели” разглядеть, “не видели”.

Причем от вышеизложенной безнравственной позиции идет очень неприятная логическая цепочка из неизбежного дуэта в преступлении: “преступник - жертва”, ибо в этом случае преступник получается успешный “герой” с необыкновенной внутренней свободой, не ограниченной никакими нравственными и конституционными рамками, который как бы откалывается от общества - взлетает вверх над серой немощной толпой слабаков, и этим раскалывает общество (почему и фамилия - Раскольников) на две части: несколько десятков и сотен успешных героев вверху и на миллионы лохов, чмошников и лузеров внизу, которых можно и даже нужно “кинуть” всеми возможными способами: через пирамиды, споив и забрав квартиру, забрав с помощью “лохотрона”, с помощью мудреного кредитного договора, хитрой ипотеки, продав лекарство - которое не лекарство, масло - которое не масло, тушенка - которая не тушенка, и просто - мошенничеством, воровством и грабежом.

Масштабный безнравственный, негативный процесс, начатый либералами в России примерно в 40-х годах 19 века и зафиксированный Гоголем, Салтыковым, Тургеневым и Достоевским, после “перестройки” во второй половине 20-го века получил полное завершение и свой полный черный расцвет, и очень успешно продолжается в России и сегодня, в 21 веке.

И если сравнивать два вида раскола общества - вышеизложенный и в СССР на партийных и беспартийных, то последний, который мы так горячо 20 лет назад критиковали, не идет ни в какое сравнение с глобальной буржуазной пропастью, и вспоминается небольшой трещинкой.

Я уж не говорю об убийстве и грабеже не по корыстным мотивам, а по принципиальным - “на слабо или - не слабо?”, о которых, кстати, также говорил Раскольников: “Я для себя убил… тварь ли я дрожащая или право имею…”. Так, кстати, недавно убили олимпийского чемпиона в Петербурге, - нашли объект для проверки “на слабо”.

Стоит заметить, что некоторые - особенно шибко грамотные пытаются даже обосновать “право на преступление” и даже на убийство древним правом-законом славян, совершенно не обращая внимания, не вникая и не вдумываясь в мощную нравственную составляющую в тот далекий период и высочайший уровень ответственности за свои деяния как перед общиной, так и перед Богом.

В романе “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевский обратил внимание и обидел благородную тему масонов и либералов, высказанную в молодости Достоевского Белинским:

“Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов… Я начинаю любить человечество по-маратовски, чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную…”.

Ведь Раскольников хотел убить процентщицу не только ради денег, а идеологически - чтобы осчастливить если не всё человечество, то многих, хотел “добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел…”. Если в 1917 г. крестьяне “попались” на земельную удочку большевиков, то многие полуобразованные мещане и обыватели попались на эту якобы “благородную” удочку - ну убьём мы несколько миллионов “белых”, но зато мы новый мир построим, в котором все будут жить счастливо.

В этом случае граница между добром и злом, между нравственностью и гнилостностью души не просто переступается, она растворяется-разъедается оправдательной мыслью сознания о якобы будущем добре. И тогда преступление - это уже не преступление, а необходимый, и даже “добрый” и даже “жертвенный” для общества и человечества поступок. Увы, - эта коварная ложь-технология врагов России и этот тупизм части нашего народа, это дурачье слишком дорого обошлось России и всему русскому народу…

Прозвучавший в романе лозунг :“Да здравствует вековечная война” пророчески очень похож до боли на - “Да здравствует мировая революция!”. И это Раскольников-К.Маркс и выдумал теорию-технологию раскола общества на два противоборствующих слоя одного общества и неуважения к своему государству, пре-ступления - террора и разрушения государства..

Стоит отметить, что у многих горячих и нетерпеливых голов нет терпения долго ждать наступления всеобщего “коммунизма”, а хочется всё-таки самому хоть немного пожить в своём маленьком счастливом Коммунизме, - и отсюда возникает логика одного из героев романа - “Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить” или - “Я ведь однажды живу, я ведь тоже хочу…”. Это полностью созвучно с современным люциферовско-сатанинским хитом педераста Бориса Моисеева: “Жизнь одна - пей до дна” или - “Танго героин”, ибо если не получается кайфануть на яхте или в дорогом “мерседесе”, то хотя бы временно, благодаря наркотикам…

Интересно, что такая установка приводит не к самоубийству, а к попытке найти “ускоренный” способ достигнуть благополучия - к преступлению, особенно когда не просто говорят о “коммунизме” и нет в сознании его ясного образа, а со всех экранов ТВ показывают яркие примеры капиталистического коммунизма во всей роскоши и гламуре. Это породило в России после “перестройки” под лозунгом “Успех любой ценой!” - миллионы преступников-Раскольниковых, миллионы Сонечек Мармеладовых и миллионы циничных Лужиных в самом уродливом виде.

В каждое время и в каждом обществе своих безнравственных уродов хватает, но вопрос в их количестве и наглости возведенной в ранг новой общественной нормы и новой “нравственной” ценности; и реально жить с таким количеством уродов опасно, противно и неудобно, особенно когда правительство и президент этому потворствуют, позволяя всем СМИ открыто пропагандировать и смаковать “новые” ценности и “новых” “героев”…

Кстати, - не у каждого современного “Раскольникова” могут проявиться остатки человеческого, как у Родиона Раскольникова:

“Убитьто убил, а переступить - не переступил. Натура подвела”…

Остатки здоровой души, остатки здорового сознания спасли от окончательного падения Раскольникова, его душа через спасительные мучительные душевные страдания хочет очиститься, выкарабкаться и возродиться.

Роман “Преступление и наказание” заканчивается с весомой долей оптимизма и надежды ещё потому, что Раскольникова пытается спасать аналог раскаявшейся библейской блудницы - кроткая религиозная Соня Мармеладова.

А чтобы российское общество было нравственно здоровым и успешным, а не расколотым, великий писатель и философ советовал:

“Всякому обществу, чтобы держаться и жить надо кого-нибудь и чтонибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не то, чтобы каждому, как он хочет про себя”.

Да, - все связи в обществе, вся конструкция общества-государства скрепляется, склеивается сознаниями всех членов общества, и этой темы коснемся при рассмотрении далее непосредственно “Дневника писателя”.

Заработав на двух романах немало денег, Достоевский повез молодую жену в путешествие по Европе. И это путешествие не получилось удачным, и тем более счастливым, - Достоевский проиграл в рулетку все деньги, и это после написания “Игрока”… Вероятнее всего, по этому поводу и с этой стороны Ф. М. Достоевский пытался заглянуть в душу русского человека:

Особенно поражает та торопливость, стремительность, с которою русский человек спешит иногда заявить себя, в иные характерные минуты своей или народной жизни, заявить себя в хорошем или в поганом. Иногда тут просто нет удержу. Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть - тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего, от семьи, обычая, бога. Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником, - стоит только попасть ему в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни.

Но зато с такой же силою, с такой же стремительностью, с такой же жаждою самосохранения и покаяния русский человек, равно как и весь народ, и спасает себя сам, и обыкновенно, когда дойдет до последней черты, то есть когда уже идти больше некуда.

Но особенно характерно то, что обратный толчок, толчок восстановления и самоспасения, всегда бывает серьезнее прежнего порыва - порыва отрицания и саморазрушения. То есть то бывает всегда на счету как бы мелкого малодушия; тогда как в восстановление свое русский человек уходит с самым огромным и серьезным усилием, а на отрицательное прежнее движение свое смотрит с презрением к самому себе”.

После сокрушительного проигрыша Ф. Достоевского молодожены в нищете перебирались из одной дешевой гостиницы в другую, в этот период случались припадки эпилепсии у Фёдора Достоевского, их умудрялись догонять письма скучающей, раскаивающейся и любящей А. Сусловой, - в общем, беременной Анне Сниткиной было совсем “весело”… В этих условиях Ф. Достоевский стал писать знаменитейший роман “Идиот”.

Во время этого путешествия Ф. Достоевского пригласили на открывшийся в Женеве 9 сентября 1867 года масоно-коммунистический Конгресс “Лиги мира и свободы”, на котором выступали все “светила европейской мысли” того периода.

Писал ли я Вам о здешнем мирном конгрессе?.. Все было глупо - и то, как собрались, и то, как дело повели, и то, как разрешили. Начали с предложения вотировать, что не нужно больше монархий и все поделать маленьким. Потом, что не нужно веры. Это было четыре дня крику и ругательств…”, - писал внимательный Достоевский в письме Майкову.

Это же событие Достоевский описывал своей племяннице С. А. Ивановой 29 сентября 1867 года:

…Гарибальди скоро уехал, но что эти господа, которых я впервые увидел не в книгах, а наяву, социалисты и революционеры, врали с трибуны перед пятью тысячью слушателей, то невыразимо…

Комичность, слабость, бестолковщина, несогласие, противоречие себе - это вообразить нельзя. И эта-то дрянь волнует несчастный люд работников. Это грустно.

Начали с того, что для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру, большие государства уничтожить и поделать маленькие…”.

Кстати, также сумбурно и бестолково прошёл Интернационал в 1873 году, на котором “деятели” раскололись на социал-коллективистов” (марксистов) и “социал-анархистов (бакунинцев).

Достоевский на Конгрессе в Женеве слушал М. Бакунина и сделал вывод:

“Бакунин старый, гнилой мешок бредней, ему легко детей хоть в нужник снести”.

Два года Достоевский упорно продолжал писать роман “Идиот”, идея которого предельно проста:

Главная мысль романа - изобразить положительного прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь”, - писал Достоевский своей племяннице С. А. Ивановой в январе 1868 года, и гениально реализовал эту простую и невероятно сложную в воплощении идею в 1869 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.