Хозяин Белого Дома

Хозяин Белого Дома

Пожалуй, все началось в марте 1997 года, когда Виктор Черномырдин вдруг был отправлен в отставку. А ведь последние месяцы его именовали самым вероятным наследником Ельцина – и Виктор Степанович сам себя так воспринимал. Новым главой правительства назначили мало кому известного Сергея Владиленовича Кириенко, которого Борис Немцов привез из Нижнего Новгорода и сделал заместителем министра топлива и энергетики.

Сергей Кириенко был утвержден главой правительства только 23 апреля 1998 года, после месячного мучительного торга с Думой. Депутаты проголосовали с третьего захода, испугавшись, что Ельцин и в самом деле может распустить Думу. Только 12 мая Кириенко закончил формировать правительство. Тут началась рельсовая война, шахтеры перекрыли движение на железных дорогах. И почти сразу страна попала в финальную стадию долгового кризиса.

В начале августа 1998 года из-за падения цен на российские валютные бумаги банки оказались на грани банкротства. Частные банки и фирмы не могли вернуть кредиты, взятые в твердой валюте. Валютные запасы таяли на глазах. 14 августа, в пятницу, российский валютный рынок практически прекратил существование. В понедельник от рубля могло остаться одно воспоминание. Кириенко решил спасти банки и заодно пощадить государственную казну, которой надо было расплачиваться по ГКО. Он объявил то, что стали именовать английским словом «дефолт», – мораторий на выплату долгов.

17 августа, в понедельник, после обнародования правительственных решений в стране началась паника. И она перечеркнула благие пожелания правительства. Все бросились скупать валюту, у кого было на что покупать, конечно. Курс сразу взлетел до верхнего предела – девять с половиной рублей за доллар. Обменные пункты закрылись. Вкладчики побежали в банки забирать свои сбережения. Вернуть всем деньги банки не могли.

Реакция на решения правительства была в большей степени психологической. Кириенко не ожидал, что начнется настоящая паника. С экономическими проблемами можно было совладать. Но как успокоить общество? 21 августа, в пятницу, все фракции Государственной Думы выразили недоверие правительству и потребовали отставки Сергея Кириенко. Ельцин с ним расстался и решил вернуть Черномырдина.

Черномырдин первым делом поехал в Государственную Думу договариваться с депутатами. Он договаривался по-свойски:

– Пора действовать. Товарищ Кириенко растерялся, его ребята разбежались.

Черномырдин предлагал депутатам, в том числе от оппозиции, коалиционное правительство. Партии отказываются от политической борьбы, делегируют самых толковых в правительство и общими усилиями вытаскивают страну из кризиса.

Но произошло непредвиденное: несмотря на некие предварительные договоренности, 30 августа, в воскресенье вечером, коммунисты неожиданно отказались от политического соглашения и, следовательно, от поддержки Черномырдина.

31 августа, в понедельник, при голосовании в Государственной Думе Черномырдин получил голоса всего девяноста четырех депутатов. Против проголосовал двести пятьдесят один депутат. Это был полный афронт. Черномырдин был обескуражен. Те, на кого он полагался, отказали ему в поддержке. Он решил, что соперники боятся пускать его в правительство, потому что это открывает ему дорогу к победе на президентских выборах 2000 года. Есть и другое мнение: депутаты не хотели голосовать за возвращение в правительство уже надоевшего им прежнего премьера, который за столько лет так и не добился никаких успехов.

Ельцин сразу же вновь внес его кандидатуру в Думу. Черномырдин делал все, чтобы усилить свои позиции. Он предложил Примакову пойти к нему первым замом. Евгений Максимович согласился. Но и это не помогло. 7 сентября, в понедельник, Дума вновь отказалась утвердить Черномырдина: сто тридцать восемь голосов «за», двести семьдесят три – «против». Россия осталась без правительства, стране грозил не только экономический, но и политический кризис.

В кабинете главы администрации Валентина Борисовича Юмашева лихорадочно тасовали тощую политическую колоду, перебирая возможных кандидатов.

Лидер фракции «Яблоко» Григорий Алексеевич Явлинский вдруг заявил с думской трибуны, что есть кандидатура, которая устроит все политические силы: это министр иностранных дел Евгений Максимович Примаков. Сначала предложение показалось очень странным: академика Примакова – в прошлом журналиста, директора института, советника Горбачева, начальника разведки – меньше всего можно было считать хозяйственником.

Но вот и аргументы в пользу Примакова: в партии не входит, к финансово-промышленным группировкам не принадлежит, в президенты баллотироваться не собирается, в прежних экономических реформах не участвовал, ни в чем дурном не замешан.

Явлинский разъяснил свою позицию:

– Евгений Максимович – это компромиссная фигура. Это не кандидат «Яблока». Мы с ним как с министром иностранных дел не во всем были согласны.

Депутаты подхватили эту идею. Примаков ни у кого не вызывал аллергии. Спокойный, основательный, надежный, он казался подходящей фигурой в момент острого кризиса. Более того, он нравился не только политикам, но и значительной части общества.

Президент Ельцин пригласил Примакова на дачу:

– Евгений Максимович, вы меня знаете, я вас знаю… Вы – единственный на данный момент кандидат, который всех устраивает.

Примаков искренне отказался. Ему нравилось быть министром иностранных дел и не хотелось браться за практически неразрешимую задачу:

– Борис Николаевич, буду с вами откровенен. Такие нагрузки не для моего возраста. Вы должны меня понять. Хочу доработать нормально, спокойно. Уйдем на пенсию вместе в 2000 году.

8 сентября, во вторник, Примаков делает заявление:

– Признателен всем, кто предлагает мою кандидатуру на пост председателя правительства. Однако заявляю однозначно – согласия на это дать не могу.

Глава президентского аппарата Валентин Юмашев говорит Явлинскому, что разговаривал с Примаковым, но тот отказался. Это совершенно естественно, отвечает Явлинский, о таких вещах с кандидатом в премьер-министры должен говорить сам президент, а не его помощник.

В общей сложности Ельцин трижды предлагал Примакову возглавить кабинет. Последняя беседа состоялась 12 сентября. Присутствовали Черномырдин и Юрий Дмитриевич Маслюков, бывший первый заместитель председателя Совета министров СССР, а тогда депутат Государственной Думы. Евгений Максимович вновь искренне отказался. Ему не хотелось браться за практически неразрешимую задачу.

Примаков, считая, что разговор окончен, вышел в президентскую приемную. К нему подошли ожидавшие итога беседы Юмашев, младшая дочь президента Татьяна Дьяченко и глава службы президентского протокола Владимир Николаевич Шевченко. Они буквально набросились на Примакова. Шевченко говорил особенно горячо:

– Как вы можете думать о себе! Разве вам не понятно, перед чем мы стоим? Семнадцатое августа взорвало экономику. Правительства нет. Дума будет распущена. Президент может физически не выдержать. Мы на грани полной дестабилизации!

Откровенность Шевченко произвела на Примакова сильное впечатление. Он спросил:

– Но почему я?

– Да потому, что Думу и всех остальных устроит именно ваша кандидатура. И потому, что вы сможете.

И Примаков согласился…

В эти утренние часы я находился в министерстве иностранных дел. Собственные заместители Примакова ничего не знали, но, предчувствуя расставание с министром, заранее горевали. Один из заместителей министра при мне позвонил главному помощнику Примакова Маркаряну:

– Роберт, что происходит?

Маркарян осторожно ответил, что ему самому пока точно ничего не известно:

– Примаков не в министерстве.

– Где он?

– У президента…

Стало ясно, что, видимо, согласился. Пока мы разговаривали в здании на Смоленской площади, Ельцин подписал указ о назначении Примакова, и об этом мгновенно сообщили информационные агентства. В министерстве иностранных дел печальные настроения. В стране – единодушный вздох облегчения. Примаков еще должен был быть утвержден Думой, сформировать правительство, предложить программу действий, но главное было уже позади – угроза роспуска Думы, импичмента президента, безвластья, политических схваток с неизвестным результатом на фоне экономической катастрофы.

Евгений Максимович честно сказал в Думе:

– Я даже не знаю, что для меня лучше: чтобы вы меня утвердили или провалили.

Любопытно, что больше всех Евгения Максимовича уговаривали те, кто потом его и уберет с должности. Но в тот момент они все зависели от Примакова – не согласись он тогда, они вообще могли лишиться власти. Но чувство благодарности – не самое сильное чувство у обитателей Кремля.

Предчувствия у Примакова были верные: и он тоже уйдет из Белого дома не по своей воле и не под аплодисменты… Но в тот момент подобный исход никому не мог прийти в голову. Выдвижение Примакова казалось счастливой находкой – ему доверяла вся страна. Когда Государственная Дума утвердила Примакова на посту главы правительства, страна начала успокаиваться – у нас вновь есть правительство.

Власти у Примакова в руках оказалось больше, чем у любого из его предшественников. Президент не мог работать полноценно. Президентская администрация в значительной степени перестала вмешиваться в дела правительства. Так что у Примакова руки были развязаны. Но он ни на секунду не забывал, что премьер-министр существует в определенных рамках. Примаков был достаточно тактичен и умен, чтобы не покушаться на прерогативы президента, пусть даже и больного. Он ни одной минуты, что бы на сей счет ни писали, не работал заместителем президента.

Борис Ельцин назвал Примакова «самым сильным, самым надежным премьером, которого поддерживает президент, поддерживает правительство, поддерживает Государственная Дума, поддерживают региональные власти на местах». Ельцин сказал, что получает удовольствие, видя, как Примаков решает проблемы, находя удачные компромиссы…

Заговорили, что Евгений Максимович вместо президента контролирует силовые министерства. Это не так. Конечно, он, уходя из разведки в министерство иностранных дел, не утратил контакта и с бывшими подчиненными, и со смежниками. Он в большей степени, чем его предшественники в Белом доме, полагался на информацию, исходящую от специальных служб. Он шире привлекал разведчиков к экономическому анализу, к внешнеторговым делам, к переговорам с Западом о возвращении долгов. Но это не новая практика. Подчиненность силовых министров президенту не означает, что они никогда прежде не появлялись в кабинете главы правительства.

Другое дело, что Примаков, в отличие от своих предшественников, много и охотно занимался внешней политикой. Но это было естественно для недавнего министра иностранных дел. При этом Евгений Максимович старательно вел себя так, чтобы у Ельцина не создавалось впечатления, будто он пытается подменить президента в мировых делах.

Примаков – умелый и опытный администратор. Он счел необходимым участвовать в итоговом сборе руководящего состава Вооруженных сил. Впервые за многие годы военных почтил своим присутствием глава правительства. Примаков сказал то, что военные хотели услышать: что предыдущая экономическая политика провалилась, что государство в долгу у армии, что поддержание армии – важнейший приоритет. Военные увидели, что правительство возглавляет человек, который уважает вооруженные силы и военных. Евгений Максимович даже вдохнул в генералов и офицеров некий оптимизм.

Все правительства обещали вовремя платить зарплату офицерам и вернуть задолженность армии. Деньги пошли с назначением Примакова. Причем Евгений Максимович отдал предпочтение армии, она получила больше других бюджетных организаций. В день милиции Примаков приехал в министерство внутренних дел, произнес прочувствованную речь и остался на концерт.

Примакову напомнили, что по должности он начальник гражданской обороны страны. Он не затруднился приехать и на Всероссийский сбор по подведению итогов деятельности Единой государственной системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций. И выступил перед спасателями, за что они были ему признательны.

На демонстрации 7 ноября 1998 года митингующие коммунисты, называя президента Ельцина преступником, которого надо судить, практически не критиковали правительство и даже призвали к сотрудничеству с Примаковым в выработке экономической программы…

Примаков, пожалуй, только с журналистами не нашел общего языка. Он едва не настроил против себя средства массовой информации, выговаривая им за то, что они необъективны к правительству. Примакову хватило ума не обвинять прессу и телевидение в непатриотичности и продажности, но и он нередко обижался и просил телевидение показывать побольше хороших новостей, что в те времена вызывало ироническую реакцию. Сейчас это опять в порядке вещей…

На главу правительства жали со всех сторон. Хотели, чтобы он закрутил гайки, приструнил телевидение и прессу, дал команду силовым министрам действовать пожестче, навести порядок. Но диктатор из Примакова не получился. У него есть свои взгляды. Он их не стал менять. Евгений Максимович серьезно относится и к своим словам, и к чужим, поэтому так эмоционально откликается на недовольство газет и телевидения. А журналисты были недовольны тем, что глава правительства мало с ними встречается. Примаков, конечно же, ни сном, ни духом не готовил себя к такой роли. Эта ноша свалилась на него совершенно неожиданно. Причем страну он получил не просто бедную – нищую. Ему нужно было время сосредоточиться, понять, куда он попал, что у него в руках, чем он располагает, как действовать? Тем более он опасался пустых слов. Не хотел сегодня что-то брякнуть, а завтра сам себя поправлять:

– Вчера я думал так, а сегодня думаю иначе.

Надо еще сказать, что он всегда неоправданно остро реагировал на критику в газетах, считая, что недовольство его действиями несправедливо. Он, похоже, исходил из того, что журналисты недостаточно серьезно подходят к делу и потому бывают необъективны. Кроме того, его окружение тоже играло свою роль. Ему постоянно нашептывали: смотрите, как журналисты плохо о вас говорят. Когда он в ноябре 1998 года прилетел на международную встречу в Куала-Лумпуре, журналисты стали добиваться встречи с ним. Появился раздраженный Примаков:

– Что вы от меня хотите? У меня нет десяти минут, чтобы побриться!

Естественно, эту сцену показали по телевидению. После чего нетрудно было сказать Примакову: вот каким телевидение вас выставляет. Евгений Максимович исходит из того, что чем меньше политик скажет, тем труднее поймать его на слове, поэтому он старался сократить общение с журналистами до минимума. В этом есть резон. Но есть и обратная сторона. В обществе создавалось о нем и о его правительстве ложное впечатление.

Заслуга Примакова состояла в том, что он добился стабилизации политической ситуации в России. Исчез страх перед тем, что будет распущена Государственная Дума, что будет применена сила, что страна пойдет вразнос и к власти придет диктатор. После утверждения Примакова на посту премьер-министра страна успокоилась. Правительство получило несколько месяцев относительного спокойствия – для того, чтобы что-то сделать.

Когда мы разговаривали с Евгением Максимовичем еще до назначения его премьер-министром, я спросил: что он думает о реформах, которые проводятся с 1992 года?

Примаков ответил так:

– Видите ли, я, конечно, имею свою точку зрения. Я считал и считаю, что макростабилизация финансов – это важно, но это не самоцель. Это метод для развития экономики. Если экономика не развивается, это превращается в самоцель. Самоцель эта не нужна, ибо имеет шоковые последствия для населения. Я эти взгляды высказывал и на правительстве, потому что налоговая политика и приватизация носили фискальный характер. Во всех странах приватизация происходит, чтобы изменить структуру производства, чтобы обновить основные фонды. Эта сторона дела была упущена…

Многие из тех, кто привел Примакова в кресло премьера, требовали, чтобы он отрекся от проведенных реформ не только на словах, но и на деле.

Россия впервые переживала настоящий финансовый кризис. Ни правительство, ни финансисты, ни банки не знали, что им делать. В самом общем виде можно сказать, что у Примакова были только два варианта действий: или печатать деньги и со всеми расплачиваться, что поначалу решительно всем понравится, или проводить жесткую финансовую политику, что вызвало бы вопль возмущения.

Первый вариант постепенно привел бы к инфляции, затем к гиперинфляции и, наконец, к мощным социальным волнениям. Второй вариант мог быстро лишить правительство поддержки в Думе и отправить его в отставку.

На правительство оказывали колоссальное давление губернаторы, военно-промышленный комплекс, крупные производители. Они требовали денег и были уверены, что именно это правительство пойдет им навстречу. И ошиблись. Денег правительство Примакова печатать не стало. Как выразился один из коллег Примакова: когда становишься министром, нельзя не быть монетаристом. Невозможно раздать денег больше, чем есть в казне. Кто же станет давать кредиты, если очевидно, что их не вернут? Глава правительства и его министры, заняв кабинеты, осознали свою ответственность. Одно дело – на митинге или с думской трибуны сулить избирателям золотые горы. Другое – понять, что от одного неверного шага может пострадать вся страна.

В роли главы правительства Примаков продолжал заниматься и внешней политикой. Примаков очень медленно формировал свой кабинет. Но одна вакансия была заполнена стремительно. В ту минуту, когда Евгений Максимович согласился возглавить правительство, он знал, что новым министром иностранных дел станет его первый заместитель Игорь Сергеевич Иванов.

Уйдя в правительство, Примаков не оставил МИД без внимания. Он больше любого из своих предшественников занимался внешними делами и принимал каждого сколько-нибудь значительного иностранного гостя. Стратегия российской внешней политики оставалась в его руках. С Игорем Ивановым они друзья и единомышленники, поэтому получилась прекрасно работающая внешнеполитическая команда.

Отношения с Соединенными Штатами к этому времени разладились.

На переговорах с заместителем государственного секретаря США (и другом президента Клинтона) Строубом Тэлботтом Примаков говорил:

– Вы хотите нас изолировать? Вы нас пытаетесь загнать в угол? Почему вы относитесь к нам хуже, чем к Бразилии или Болгарии? Скажите прямо об этом, и тогда мы будем думать, что нам делать и как нам поступать со своей стороны. Откуда такое отношение к нам?

Примаков высказался и относительно намечавшейся военной акции против режима сербского президента Слободана Милошевича:

– Что дадут военные удары по сербам? Вы нас опять загоняете в угол. Причем этот готовящийся удар не обоснован ни с какой точки зрения. Простите меня за эмоциональность, но нас действительно все это задевает.

В марте 1999 года Примаков должен быть участвовать в заседании российско-американской комиссии, которой по традиции руководили вице-президент Соединенных Штатов и глава правительства России. Но личные отношения вице-президента Альберта Гора и Евгения Максимовича не складывались. Узнав о назначении Примакова, Гор сказал своим помощникам:

– Раньше Россия была рыночной демократией. Теперь это вотчина Примакова. Не нравится мне этот парень – и подозреваю, что это взаимно.

Примаков, в свою очередь, говорил, что вице-президент Гор зависит от внутриполитической ситуации и слишком думает о грядущих выборах, но повторял, что надеется наладить с ним какое-то взаимодействие. Но этому помешал тяжелейший кризис в российско-американских отношениях из-за Косово.

Накануне поездки американцы заговорили о том, что необходимо остановить военно-полицейскую операцию в Косово.

23 марта утром самолет Примакова поднялся в воздух. Когда сделали промежуточную посадку в ирландском аэропорту Шеннон, позвонил российский посол в Вашингтоне Юрий Викторович Ушаков и сообщил, что, судя по всему, переговоры американского представителя Ричарда Холбрука с Милошевичем ничего не дали и Соединенные Штаты могут применить силу.

Примаков попросил соединить его с вице-президентом Алом Гором и предупредил его:

– Я вылетаю в Вашингтон. Но если все-таки во время моего полета будет принято решение нанести удар по Югославии, прошу немедленно меня предупредить. В таком случае я не приземлюсь в США.

В Белом доме, конечно, могли отложить начало бомбардировок до завершения визита Примакова, но не захотели идти на попятный, чтобы не обнадеживать Слободана Милошевича: он должен видеть, что никто его с крючка не снимет. Либо он прекратит операцию в Косово, либо подвергнется бомбардировке.

Ричард Холбрук, исходя из того, что сербские спецслужбы его подслушивают, прямо из Белграда позвонил в Вашингтон:

– Я полагаю, вы согласны, что мы не можем позволить, чтобы нас отвлекал или тормозил визит Примакова. Мы все равно разбомбим Милошевича к чертовой матери, если он не выведет войска и не прекратит противоправные действия в Косово, поскольку зверства, которые он совершает, – прямой повод для бомбардировок.

– Совершенно справедливо, Дик, – услышал он в ответ. – Мы здесь тоже смотрим на это именно так.

Строуб Тэлботт соединился с американским поверенным в делах в Белграде Ричардом Майлзом и передал ему официальные инструкции: сжечь секретную переписку, собрать вещи и покинуть здание посольства.

В девять вечера по московскому времени вице-президент США перезвонил Примакову:

– Евгений, наши дипломатические усилия не дали результата. Ежедневно сербские силы убивают невинных людей, разрушают деревни, выгоняют людей из своих домов. И мы готовимся к удару. Прошу понять, что речь идет о том, чтобы остановить убийство ни в чем неповинных людей. Если ты примешь решение отложить свой визит, то предлагаю отметить в сообщении для прессы, что визит не отменяется, а откладывается, то есть мы как можно скорее назначим новый срок его проведения.

– Прежде всего, хотел бы поблагодарить тебя за откровенность, – сказал Примаков. – Мы дорожим отношениями с Соединенными Штатами. Однако мы категорически против военных ударов по Югославии. Считаю, вы делаете огромную ошибку. В условиях, когда ты говоришь, что удары по Югославии неминуемы, я, разумеется, прилететь в Вашингтон не могу.

Евгений Максимович соединился с Ельциным. Президент одобрил его решение.

Самолет главы российского правительства развернулся над Атлантикой и взял курс на Москву. Разворот над Атлантикой стал одной из самых громких политических акций Примакова.

Вернувшись домой, Евгений Максимович позвонил Слободану Милошевичу, сказал, что готов прилететь в Белград, если югославское руководство готово подписать политическое соглашение по Косово.

– Я вам очень благодарен за предложение о помощи, за поддержку, – ответил Милошевич. – Но вчера парламент Сербии полностью отверг это соглашение.

Примаков понял, что поездка в Белград не имеет смысла. Как и в случае с Саддамом Хусейном, он пытался спасти тех, кто вовсе не желал договариваться. И Ираку, и Югославии было нужно только одно – столкнуть Россию с Западом в надежде, что Москва сорвет натовскую военную акцию. Это почти удалось. Ельцин по телефону чуть не кричал на президента Билла Клинтона:

– Не толкай Россию к войне! Ты знаешь, что такое Россия! Ты знаешь, что у нас есть! Не толкай Россию к этому!

В ночь на 25 марта 1999 года начались бомбардировки Югославии. Примаков убеждал западных политиков:

– Под ударами натовской авиации не удастся заставить Милошевича сесть за стол переговоров. Это нереальная задача.

Но вскоре оказалось, что именно бомбардировки заставили Милошевича пойти на попятный…

Секрет Примакова, как говорили, состоял в том, что в его речах все слышали то, что хотят услышать. Либерально настроенные граждане – обещание рыночных реформ и свобод. Коммунисты – государственное регулирование и контроль.

И верно. Некая двусмысленность постоянно присутствовала в высказываниях Примакова. Он рассуждал о необходимости чрезвычайных мер, но тут же замечал, что это отнюдь не введение чрезвычайного положения. Обещал «круто взять курс на то, чтобы продолжить движение к демократии, к реформе общества, к строительству многоукладной экономики, плюрализму политической жизни». И тут же бросал фразу:

– Мы не можем идти дальше, рассчитывая, что все решит рыночная стихия.

Евгений Максимович – дипломат, поэтому не так важно было прислушиваться к его словам, как следить за его действиями.

Поддержка, которую получил Примаков, – результат того, что он с первого своего шага в большой политике сделал упор на стабильность и на согласие в обществе. Причина того, что Примаков прошел на «ура» в Думе и пользовался поддержкой левой оппозиции, не только в том, что он взял бывшего первого заместителя председателя Совета министров СССР по оборонному комплексу Юрия Маслюкова и бывшего первого заместителя председателя Совета министров РСФСР по агропромышленному комплексу Геннадия Кулика вице-премьерами, а в том, что он с самого начала искал согласия и компромисса.

Больше всего сил и времени уходило у него на то, чтобы убедить в своей правоте политических оппонентов и союзников, добиться их согласия на реализацию своих идей. Примаков по натуре осторожен, он продумывал каждый шаг и двигался, как по минному полю, поэтому на посту премьер-министра, возможно, допустил куда меньше ошибок, чем кто-то другой на его месте. Но вместе с тем его упрекали в том, что он не идет на решительные, радикальные, хотя и непопулярные меры, которые только и могут вытащить страну из кризиса.

Он следовал формуле «Политика – это искусство возможного». Он знал, что надо сделать много больше, и готов был это сделать, но понимал, что сейчас это невозможно. Правительство, которое называли прокоммунистическим, левым, красно-розовым, через три месяца разработало и пришло в Думу почти с той же программой, которую предлагали ненавистные молодые реформаторы. Это свидетельствует только об одном – экономика подчиняется объективным законам.

Андрей Николаевич Илларионов, который долгое время был советником президента Путина по экономическим вопросам, не принадлежит к числу поклонников Примакова. Но в газетном интервью он признал заслуги Евгения Максимовича на посту главы правительства:

– Мне вспоминается конец 1998-го – начало 1999 года. Тогда премьер-министром был Евгений Примаков, чьи публичные выступления вряд ли могли сойти за образец либерализма, за что он и получил в свой адрес немало критических стрел. Однако именно тогда у нас начался экономический рост. А чуть позже стало ясно, что экономическая политика, проводившаяся в тот период, по своему качеству оказалась наилучшей за несколько десятилетий.

Примаков приступил к работе с большим, невиданным кредитом доверия. Ни один глава правительства не имел такой массовой поддержки. Но всякий кредит, в том числе и кредит доверия, рано или поздно исчерпывается.

Понимал ли Евгений Максимович, что и его премьерство может оказаться недолгим? Что если он не сумеет справиться с кризисом, на него обрушится бешеный шквал критики, справедливой и несправедливой? Способен ли он в какой-то момент, увидев, что ничего не получается, махнуть на все рукой и уйти?

Я задавал этот вопрос всем его друзьям.

Ответы были почти одинаковые:

– Он не способен так поступить. Он невероятно настойчивый и упорный человек. Евгений Максимович не хотел становиться премьер-министром и отказывался искренне. Но теперь это значения не имеет. Он согласился, значит, принял на себя ответственность и уверен в том, что справится. Не справиться – это же для него означает опозориться. Этого он никогда не допустит…

Опросы общественного мнения показывали, что Евгений Примаков – самый популярный и влиятельный человек в стране. Раньше эту позицию занимали только два человека: как правило, Борис Ельцин и иногда, в порядке исключения, Виктор Черномырдин. Теперь же президент России отступил на второе место.

В конце октября 1998 года рейтинг доверия Примакова был самым высоким в России. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, ему доверяли четырнадцать процентов россиян. На втором месте был Зюганов (десять процентов), на третьем-четвертом – Явлинский и Лужков (по семь процентов). Пятое место занял Лебедь (пять процентов).

В середине ноября шестьдесят восемь процентов опрошенных одобрили идею поручить Примакову исполнять обязанности вице-президента (хотя такой должности уже не существовало). На вопрос о том, кто из политиков способен объединить политические силы, на первом месте оказался Примаков – тридцать процентов опрошенных. На втором Юрий Лужков – двадцать один процент.

В конце года опрос общественного мнения показал, что число одобряющих действия Примакова за два месяца еще выросло. Его называли самым популярным политиком 1998 года. Конечно, в этих опросах была некая неточность. Оценивается скорее не популярность, то есть благорасположенность публики, а степень интереса к нему и мера его влияния на общественную жизнь. Начиная с сентября, все внимание было сосредоточено на Примакове. Вот и казалось, что он самый популярный политик в стране.

Социологи уже прикидывали, есть ли у него шансы на победу в президентских выборах 2000 года, вычисляли, кто именно за него проголосует, какие силы поддержат нынешнего главу правительства. Многие хотели видеть Примакова президентом именно потому, что он ни разу не заявил о своем желании стать президентом. Избиратели инстинктивно верят неамбициозным людям.

Сам Примаков относительно выдвижения его кандидатуры на пост президента выразился в ту пору предельно откровенно:

– Всякое безумство должно иметь пределы. Я исчерпал свое, согласившись на премьерство…

«Возможно, Евгений Максимович себя недооценивает, – писал я в начале 1999 года. – В нынешних обстоятельствах он, несомненно, не станет баллотироваться в президенты. Но ведь обстоятельства могут перемениться».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.