Он знал всех арабских лидеров

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Он знал всех арабских лидеров

В пятидесятые годы в редакции «Правды» существовали два иностранных отдела – собственно международный и отдел социалистических стран. Потом, в соответствии с веяниями времени, выделили еще и отдел стран Азии и Африки. В это время в редакцию «Правды» как раз и пришел Евгений Максимович. В его отделе трудились всего четыре-пять человек, чуть меньше, чем насчитывалось корреспондентов за рубежом, причем была ротация: поработав несколько лет за границей, корреспондент возвращался в редакцию, а на его место отправлялся кто-то из сотрудников отдела.

И Примаков, и другие правдисты-международники были молодыми людьми, которые много работали, но одновременно и наслаждались открывшейся перед ними увлекательной жизнью.

Всеволод Владимирович Овчинников проработал в «Правде» несколько десятилетий:

– В свободную минуту мы ходили через дорогу в Дом культуры, где продавали пиво и бутерброды с кильками. Конечно, в нашем буфете спиртное было табу. Но существует известный анекдот о том, как среди ночи кто-то с девятого этажа в «Правде» бросил пустую бутылку. Она упала на голову милиционеру, который ходил внизу. Приехал наряд из дежурной части. Они стояли внизу и ко всем выходящим из редакции принюхивались, чтобы выяснить, кто выбросил бутылку. Выяснилось, что от всех пахло водкой, только от тети Паши, лифтерши, пахло портвейном…

Примакова привел в газету Иноземцев. Но это не было назначением по знакомству. Евгений Максимович был настоящим специалистом по Арабскому Востоку.

Всеволод Овчинников пришел в газету раньше Примакова. Пока работал в Японии, Примаков был его начальником в отделе. Когда Овчинников вернулся из Японии, а Примаков, напротив, уехал на Ближний Восток, начальником стал Овчинников, возглавив отдел стран Азии и Африки.

Всеволод Овчинников:

– В редакции существовала некая кастовость: дальневосточники и ближневосточники держались отдельно. Ближневосточники считали, что никто, кроме них, профессионалов-арабистов, не в состоянии понять, что там происходит, и в то же время особого интереса к другим регионам не проявляли, считали, что они пуп земли. У Максимыча не было ни этой фанаберии, ни этой ограниченности. Он с большим интересом расспрашивал меня о Японии, о Китае, интересовался всякими параллелями, парадоксальными противоречиями между Японией и Китаем. И, рассказывая ему об этом, я чувствовал, что как бы в коня корм. Когда слушатель хороший, то по характеру дальнейших вопросов понимаешь, что он действительно интересуется и разбирается. И главное – хотя он был моим начальником, он не считал зазорным проявить свое незнание в чем-то, спросить, причем по делу спросить. Он умеет слушать. Это очень ценное качество. Одно дело, когда говоришь и чувствуешь, что у человека в одно ухо вошло, в другое вышло. А можно так реагировать на услышанное, что говорящему приятно и он понимает, что не зря сотрясает воздух. Вот Евгений Максимович как раз очень хороший, тонкий слушатель и умелый, говоря милицейским языком, раскалыватель людей. Он умеет разговорить человека, помочь ему раскрыться. Или заставить его раскрыться. Потом, когда я вернулся из загранкомандировки в редакцию, а он уехал, я чувствовал себя в ближневосточной тематике как на минном поле. Для меня все это было совершенно ново. Теперь я его подробно обо всем расспрашивал, когда он приезжал в Москву на короткое время. И многому у него научился. Потом мне пришлось и государственные визиты освещать – в Египет, Сирию, Ливан, и я даже спекулировал именем Примакова в этих арабских странах, потому что когда имел дело с арабскими журналистами, с государственными чиновниками, одно его имя открывало многие двери и вызывало доверие…

Когда Примаков в 1965 году приехал в Египет, Арабский Восток бурлил. Этот мир был как кипящая лава, благодатный материал для журналиста. Освободившись от чужой власти, арабский мир все никак не мог оформиться. Государства соединялись и раскалывались. Делился Йемен. В феврале 1958 года Сирия и Египет объединились и образовали Объединенную Арабскую Республику. Это было сделано с далеко идущими целями. Президент Гамаль Абдель Насер провозгласил, что в новое государство могут вступить все арабские страны. В Советском Союзе объединению двух стран не порадовались. В Сирии набирала силу коммунистическая партия по главе с Халедом Багдашем, поэтому открывались возможности для влияния на политику Сирии. Насер хотел управлять единым государством единолично, а кончилось это тем, что сирийские офицеры совершили переворот, и Сирия вышла из Объединенной Арабской Республики.

Переворот в Сирии и отказ сирийцев от объединения с Египтом был сильнейшим ударом по политике и престижу Насера. Впрочем, мало кто сомневался в том, что объединение было искусственным и отвечало только страстному стремлению Насера руководить всем арабским миром. Но пока Насер был жив, Египет назывался Объединенной Арабской Республикой. Гамаль Абдель Насер сохранял это название, потому что не мог признаться ни себе, ни другим в провале своей идеи.

Арабские политики в результате кровавых переворотов свергали предшественников, с которыми только что обнимались, и новые люди появлялись у власти. Они ненавидели друг друга и время от времени воевали между собой. Смена лидера, как правило, влекла за собой резкую перемену политического курса. Арабский мир не мог решить, каким путем ему идти. Консервативные режимы тянулись к богатому Западу, к Соединенным Штатам в первую очередь. Молодые и радикально настроенные лидеры, напротив, искали помощи у Советского Союза. Во-первых, они не хотели иметь дело с западными странами, бывшими колонизаторами. Во-вторых, со стороны социалистическая система казалась им более справедливой. В-третьих, Советский Союз был готов помогать им на безвозмездной основе и снабжать оружием.

Приехав в Каир, Примаков погрузился в этот бурлящий мир, где традиционная восточная экзотика смешивалась с еще более экзотической политикой.

Президентом Египта был самый знаменитый в те годы ближневосточный политик Гамаль Абдель Насер, о котором Примаков будет много и часто писать – с симпатией и уважением. Насер был главным партнером и любимцем Советского Союза на Ближнем Востоке. Он пытался построить арабский социализм и этим был более чем важен для Москвы.

Примаков видел триумфальные выступления Насера перед египтянами, которые восторженно встречали своего вождя, и его трагедию, когда Египет потерпел сокрушительное поражение в шестидневной войне 1967 года. И в 1967 году, и позднее Примаков писал антиизраильские статьи и книги. Израиль тогда неизменно именовался агрессором. Современная история трактует события тех лет иначе.

Корреспонденции в «Правде» были далекими от истинного положения дел, но Примаков видел, что для Египта поражение в войне обернулось еще и тяжелыми экономическими проблемами, в том числе и потому, что был закрыт Суэцкий канал. Египет потерял нефтяные скважины на Синайском полуострове, которые давали шестьдесят процентов всей необходимой ему нефти.

Зато Примаков чувствовал, как египтяне благодарны Советскому Союзу за то, что Москва встала на сторону арабов и разорвала дипломатические отношения с Израилем. Это усилило влияние Советского Союза в третьем мире и на Ближнем Востоке.

Египет еще в большей степени стал зависеть от Советского Союза, потому что Насер начал бешено перевооружаться. Все его мысли были только о военном реванше. Армия съедала все деньги. Но Гамаль Абдель Насер уйдет из жизни раньше, чем увидит, как египетские вооруженные силы впервые смогут успешно противостоять израильской армии в октябре 1973 года… После его смерти в сентябре 1970 года политические симпатии Советского Союза постепенно перешли на Сирию. Она получала советскую помощь по полной программе. Но холодно-расчетливый президент Хафез Асад ничем не походил на горячего и искреннего Насера.

Впрочем, к этому времени Примаков уже вернется в Москву и из «Правды» перейдет в Институт мировой экономики и международных отношений.

Арабский мир, живой и непосредственный, нравился Примакову. Среди дружелюбных и гостеприимных людей, он чувствовал себя вполне уютно. И симпатии к арабскому миру останутся у Примакова навсегда.

Осенью 2006 года издательство «Российской газеты» выпустило его объемную книгу «Конфиденциально: Ближний Восток на сцене и за кулисами (вторая половина ХХ века – начало ХХI1 века)». Я воспринял ее как итоговый труд, это историческая и одновременно мемуарная книга. Евгений Максимович излагает историю современного Ближнего Востока, которая совершалась не только на его глазах, но и с его участием.

От каких-то оценок прежнего времени он отказался. Но в основе своей взгляды Евгения Максимовича на причины ближневосточного конфликта, мне кажется, не изменились. Характерно, что если Примаков пишет об «ошибках и заблуждениях» арабских властителей, то в отношении Израиля тон его куда суровее – «кровавые расправы над арабским населением», «кровавая война израильской военщины»…

Его арабские собеседники описаны доброжелательно, с неизменным сочувствием, хотя некоторые из них запятнали себя расправами с собственными согражданами. Израильских политиков он судит более строго. А такой известный и уважаемый в мире израильский политик, как лауреат нобелевской премии Шимон Перес, вообще вызывал у Примакова только отрицательные эмоции. Возможно, потому, что познакомились они еще в семидесятые годы, когда Перес спрашивал, как совместить слова советских представителей о стремлении к миру с поставками оружия арабам, которые не признают право еврейского государства на существование и сулят «сбросить израильтян в море»?

Может быть, Евгению Максимовичу больше импонируют жесткие и даже супержесткие политики. Во всяком случае, подходящими партнерами для переговоров он считал не либералов вроде Шимона Переса, а занимавших в разное время пост главы правительства Менахема Бегина и Беньямина Нетаньяху, которые в Европе, Соединенных Штатах и в самом Израиле считались крайне правыми и неуступчивыми.

Когда Примакова назначили министром иностранных дел России, его политические симпатии и антипатии оказались предметом тщательного изучения. Его взгляды трактовали упрощенно: враг Запада, друг Востока.

Томас Колесниченко:

– Когда он вернулся из Каира и мы вместе стали работать в редакции, то придумали серию небольших фельетончиков, которые подписывали псевдонимом Прикол – сокращение от Примаков-Колесниченко. Мы писали фельетоны чуть ли каждую неделю. Они стали популярны, их заметили. Все закончилось в один день, когда один из заместителей главного редактора, который был откровенным антисемитом, вдруг заявил:

– Что это за Прикол такой появился в «Правде»? Что за еврей? Убрать!..

С тех пор наши фельетоны перестали печатать.

Примаков, Колесниченко и еще один журналист-ближневосточник Игорь Петрович Беляев втроем написали книжку о шестидневной арабо-израильской войне. Дружеские отношения в молодости переплелись с творческими.

Примаков сначала жил в коммунальной квартире, потом получил квартиру в доме хрущевской постройки. Один раз Томас Колесниченко встречал его из командировки. И они попали в другой дом – совсем как в фильме «Ирония судьбы». Стояли рядом два дома одинаковых. Подъехали к подъезду, поднялись на этаж, видят, не туда попали… Забыли, в каком доме он живет. Потом Евгений Максимович получил небольшую, но приличную квартиру на Ленинском проспекте. Позвал на новоселье практически всех международников из «Правды». Многие в первый раз оценили, какой он умелый тамада. Впредь на всех неофициальных встречах редакционный коллектив единодушно избирал его тамадой.

Сирия – первая из арабских стран, попавших под власть военных: с тех пор, как в сорок девятом году последовали один за другим несколько военных переворотов. Франция в подмандатной Сирии поощряла набор в армию представителей национальных и религиозных меньшинств. Основная часть населения, арабы-сунниты, не хотели, чтобы их сыновья шли в армию и служили колонизаторам. Значительную часть офицерского корпуса составили алавиты и друзы. Они постепенно заняли высокие посты и принимали своих единоверцев в военные академии.

В марте 1963 года алавитские и друзские офицеры вместе с активистами сирийской ветви партии БААС совершили переворот. Они привели к власти генерал-лейтенанта Мохаммада Амина Хафеза, надеясь, что он будет номинальной фигурой.

Но генерал одолел молодежь и сконцентрировал в своих руках всю власть. Он стал главой государства, военным губернатором, председателем Национального военного совета и премьер-министром Сирии. В сентябре 1965 года он сместил алавита генерал-майора Салаха Джадида с поста начальника генерального штаба. Но генерал Джадид не смирился с отставкой. Вместе с молодыми и честолюбивыми офицерами-алавитами он 23 февраля 1966 года сверг Хафеза. Пролилось много крови. К власти пришли молодые люди, выходцы из сельских районов, враждебно относившиеся к Насеру. Генерал Джадид был против союза с Египтом, боялся, что сирийская армия опять окажется под контролем египтян-суннитов.

Насер сразу же сказал советским дипломатам, что переворот – дело рук его врагов, правых сил. В Дамаск срочно командировали собственного корреспондента «Правды» на Ближнем Востоке Евгения Примакова. Аэропорт был закрыт. Попробовал на машине пересечь границу со стороны Ливана. Сирийцы не пропускали иностранцев. Примаков сел на чехословацкий самолет, который летел из Бейрута в Багдад через Дамаск, хотя его предупредили, что остаться в сирийской столице ему не удастся. И верно: из Дамаска его немедленно хотели отправить назад. Но счастливую роль сыграло примаковское умение заводить друзей. Он попросил разрешения позвонить одному из своих сирийских знакомых. Оказалось, что тот только что стал руководителем спецслужб Сирии. За Примаковым немедленно прислали машину.

Примаков первым из иностранцев встретился с главой правительства Сирии Юсефом Зуэйном.

«Во время баасистской демонстрации, – вспоминал Примаков, – я был приглашен на трибуну, где познакомился с Хафезом Асадом, в то время командующим военно-воздушными силами страны. Асада окружала группа прибывших с ним автоматчиков, которые напряженно вглядывались в шеренги проходивших мимо демонстрантов, – новая власть, судя по всему, еще не чувствовала себя в безопасности».

Примаков сообщил, что не надо бояться новых людей в Дамаске. Его вызвали в Москву, и в ЦК он подробно изложил свои впечатления. Евгений Максимович не ошибся. После восьми лет изгнания вернулся на родину руководитель компартии Сирии Халед Багдаш. Он принадлежал ко второму поколению сирийских коммунистов, которые выдвинулись в результате «арабизации» партии, где прежде было слишком много армян. Спасаясь от турецких погромов, они нашли приют на территории Сирии и Ливана, прежде всего в Бейруте. Политика «арабизации» привела к почти полному вытеснению армян из компартии.

Один сирийский коммунист вошел в новое правительство, стал министром. Это было приятное, знаковое событие для Москвы. В других арабских странах коммунистов в основном сажали. В апреле 1966 года сирийская делегация во главе с премьер-министром Юсефом Зуэйном приехала в Москву. Сирия становилась не менее важным партнером, чем Египет. В сближении с Сирией Примаков сыграл заметную роль.

И с председателем исполкома Организации Освобождения Палестины Ясиром Арафатом Примаков был знаком со стародавних времен. Он мог запросто сказать Арафату:

– Помнишь, как мы сидели в Дамаске в маленькой комнате на твоей походной кровати накануне «черного сентября» в семидесятом году?

Глубокие познания и широкие связи в арабском мире помогут Примакову и в академической карьере, и в государственной.

Примаков много публиковался и помимо «Правды». Он писал книги для издательства Агентства печати «Новости» и для Политиздата – «Кто стоит за спиной Израиля» (1959), «Советский Союз – верный друг арабских народов» (1969), «Ближневосточный кризис – угроза миру» (1969), «Политика США на Ближнем Востоке» (1978, издано в Бейруте на арабском языке).

Главную свою книгу тех лет – «Египет: время президента Насера» – Примаков написал в сотрудничестве с правдистом Игорем Беляевым.

Томас Колесниченко рассказывал забавный эпизод. В «Правде» работал тогда еще заместителем главного редактора Виктор Григорьевич Афанасьев, доктор наук, профессор, приехавший из провинции. Потом он станет главным редактором «Правды» и академиком – на два года позже Примакова. Как-то спускается по лестнице Примаков, а навстречу идет Афанасьев, несет большую стопку книг. Увидел Примакова, говорит:

– Помоги мне донести книги.

Дал ему книги и спрашивает из вежливости:

– Ну, как дела?

Примаков весело рассказывает:

– Да вот, завтра диссертацию защищаю.

– Кандидатскую? – одобрительно спрашивает Афанасьев.

– Нет, докторскую.

Афанасьев немедленно перешел на «вы» и тут же забрал у него книги:

– Дайте, пожалуйста.

Евгений Максимович Примаков стал доктором наук в сорок лет, для гуманитария это очень рано.

Он человек с сильной волей. Кто защищался, знает, что перед защитой докторской диссертации не спишь, не ешь, масса дел, последние приготовления, волнуешься. А что Примаков? Он потом рассказывал:

– В одиннадцать защита. Я знал, что в десять мне надо быть в институте. Я в девять утра лег поспать и думаю – через полчаса надо проснуться. Прилег, заснул, ровно через полчаса проснулся и поехал защищать диссертацию…

Когда Примаков вернулся из командировки в Каир, заместитель главного редактора «Правды» Николай Николаевич Иноземцев уже ушел из газеты и возглавил Институт мировой экономики и международных отношений. Примаков приехал к нему повидаться.

Иноземцев решительно сказал:

– Хватит тебе сидеть в «Правде». Тебе надо переходить в науку. Иди ко мне заместителем.

Не каждый мог решиться уйти из «Правды». Работа в первой газете страны сулила как минимум постоянные командировки за рубеж. Каждая публикация в «Правде» была заметной. Но Иноземцев сделал Примакову предложение, от которого тот не мог отказаться. Как выяснилось потом, это был верный шаг. Евгений Максимович рассказывал, что его приглашал заместителем и Георгий Аркадьевич Арбатов, бывший работник ЦК и директор только что созданного в системе Академии наук Института США и Канады. Примаков выбрал более крупный Институт мировой экономики и международных отношений. Тем более что с Иноземцевым он уже работал.

30 апреля 1970 года Примаков был назначен заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений Академии наук. Ему было всего сорок лет, для его возраста это была прекрасная научная карьера. ИМЭМО считался самым влиятельным и солидным институтом в сфере общественных наук.

Николай Иноземцев был самый молодой в ту пору академик. Примакова стал де-факто его первым заместителем. Иноземцев дорожил Примаковым. Они проработали вместе практически двадцать лет.

ИМЭМО пытался заниматься политическим и экономическим прогнозированием. Здравые оценки развития западной экономики, ясное дело, не совпадали с партийной пропагандой, которая обещала на политзанятиях скорый крах мирового капитализма. В 1971 году заместителя директора института Примакова вызвали в ЦК – объясняться на сей счет.

«Один из читателей нашего журнала, – вспоминает Примаков, – отставной генерал НКВД, пожаловался в ЦК на то, что во всех сценариях развития экономики до 2000 года фигурирует „еще не отправленный на историческую свалку“ капиталистический мир. Нас обвинили в ревизионизме, и пришлось писать объяснительную записку в отдел науки ЦК».

Иноземцев и Примаков верили в научно-технический прогресс. Думали – это рычаг, который двинет страну вперед. Институт писал записки в правительство с предложениями дать предприятиям свободу, отменить монополию внешней торговли, позволить производителям самим выйти на внешний рынок, но эти идеи не воспринимались.

К директору Примаков относился с пиететом, обращался исключительно на «вы» и по имени-отчеству: Николай Николаевич. Иноземцев много раз предлагал перейти на «ты»:

– Да брось ты, Женя, эти церемонии.

Примаков соблюдал политес. Это восточное воспитание.

Когда он только пришел, академические коллеги настоящим ученым его не признали, считали всего лишь умелым журналистом. Пренебрежительно говорили, что Примаков защитил докторскую диссертацию по книге – причем одной на двоих с журналистом Игорем Беляевым. Примаков и Беляев, тоже правдист, написали толстую книгу «Египет: время президента Насера» и решили на ее основе защитить докторские диссертации. Но это была тактическая ошибка: докторские диссертации – в отличие от книг – в соавторстве не пишутся. Ученый обязан продемонстрировать творческую самостоятельность.

Вспоминает один из сотрудников ИМЭМО:

– Они с Игорем Беляевым, два арабиста, принесли в институт совместную работу и хотели защититься. Им, как полагается, устроили так называемую предзащиту – это обязательное широкое обсуждение. Накидали множество замечаний, народ даже хихикал по поводу этого соавторства. Примаков и Беляев все правильно поняли, разделили свой труд, представили диссертации в новом виде и оба успешно защитили докторские…

Когда Примаков пришел в институт, достаточно было скептических настроений:

– Да кто он такой? Журналист (это слово научные работники произносили с оттенком пренебрежения)? А что он понимает в настоящей науке?

Но эти разговоры быстро закончились. Все увидели, что Примаков умелый организатор, а в академическом институте это редкость, потому что, как мне говорили его коллеги, «гениев много, а работать никто не умеет и не хочет». Он знал ближневосточный конфликт во всех его подробностях, во всех его скрытых и открытых сторонах, понимал подводные течения и взаимосвязи, со многими политиками, игравшими ключевую роль на Ближнем Востоке, был знаком лично.

Важно было и то, что Примаков пришел в институт, имея за спиной несколько лет работы за границей, причем в разных странах. В советские времена далеко не все ученые-международники видели страны, о которых писали. Многие доктора наук из Института мировой экономики и международных отношений за границей никогда не были. Во-первых, тогда вообще мало ездили, во-вторых, хватало и невыездных ученых, которых КГБ по анкетным причинам или же из-за «сомнительных» высказываний не разрешал выпускать из страны.

В Институте мировой экономики и международных отношений работал Георгий Ильич Мирский, один из лучших знатоков исламского мира. Они с Примаковым вместе учились. Евгений Максимович называл его «самым большим авторитетом». Мирский был у Примакова тамадой на банкете по случаю защиты докторской диссертации.

Мирский был невыездным тридцать лет. Писать об исламских странах ему позволяли, а посещать их – нет. Пускали его только в социалистические страны. Во время совместной поездки в Будапешт Примаков объяснял ему:

– У нас выезд в капстраны – это привилегия, ты же знаешь, и она дается только лояльным людям.

Желая помочь, опытный Примаков советовал Мирскому присмотреться к друзьям:

– Кто-то из близких к тебе людей стучит на тебя.

Мирский ответил:

– Женя, я не буду гадать, не буду даже об этом думать, иначе как я смогу жить?

Люди, которые работали с Примаковым в институте, называли его «Эжен». За глаза, разумеется. В глаза – по имени-отчеству, или «Женя» – кто поближе. А за глаза – «Эжен». Это не панибратство. Это отражало и теплое отношение коллег, хотя он бывал и строг. В институте быстро оценили его личные качества.

Когда после арабо-израильской войны в октябре 1973 года на Западе разразился энергетический кризис, Примаков возглавил работу по его изучению. Этот труд вышел под названием «Энергетический кризис в капиталистическом мире». Ситуационные анализы узловых проблем современности проводились в ИМЭМО постоянно.

Примаков был автором и редактором закрытых работ – то есть докладов и справок, снабженных грифом секретности и предназначенных исключительно для сведения начальства. Сотрудники института, опираясь на западные оценки состояния советской экономики, рисовали близкую к истине картину. Сила института состояла в том, что мировые дела сравнивались с нашими, и тогда становилось ясно, почему страна живет так плохо. Когда Примаков перешел в академический институт, он рассказывал друзьям:

– Знаешь, я за полгода узнал больше, чем за всю жизнь.

Иноземцев и Примаков превратили институт в мозговой центр для ЦК КПСС. Примаков стал видной фигурой в среде партийной интеллигенции, которая пыталась подтолкнуть руководство страны к разумному курсу. Работа в институте нравилась Примакову. Но в какой-то момент он почувствовал, что ему тесно в кресле заместителя директора. Он стал подумывать об уходе из института. Ему хотелось развернуться.

В конце 1976 года в институте заговорили, что Примаков уходит. Генеральный директор ТАСС Леонид Митрофанович Замятин, входивший в брежневское окружение, предложил ему должность своего заместителя. С номенклатурной точки зрения это было немалое повышение – должность приравнивалась к заместителю союзного министра, да еще в таком идеологически важном учреждении, да еще под крылом Замятина.

Вспоминает нынешний директор ИТАР-ТАСС Виталий Игнатенко:

– Примакова пригласили работать в ТАСС, и он почему-то решил со мной посоветоваться, стоит ли ему идти. Он пришел ко мне – я был тогда заместителем генерального директора – и спросил в лоб: как ты считаешь, надо мне сюда идти? Я представил себе, как такой блестящий ученый, душа общества – он был красивый, представительный – придет сюда, сядет, начнет с утра до вечера читать ленты информационных сообщений, быстро-быстро постареет… Может быть, он станет когда-нибудь генеральным директором, но зато не будет ученого Примакова. И я очень деликатно ему сказал: «Наверное, все-таки наука лучше».

– Я помню, как ему предложили пойти заместителем генерального директора ТАСС, – рассказывал Колесниченко. – Мы все, его товарищи, были в таком восторге.

А Иноземцев твердо сказал:

– Я против. Я не отпущу. Вот если бы его позвали директором ТАСС, тогда да.

Приятели удивлялись:

– Да вы что, Николай Николаевич, как его можно директором?

– А что? – теперь уже удивлялся Иноземцев. – Женя – готовый директор.

Иноземцев даже был обижен, что Примаков вроде бы готов принять предложение Замятина. Он вызвал Евгения Максимовича:

– Как же так? Неужели ты намерен уйти? Зачем тебе это? Ты должен стремиться в академики – это тебе на всю жизнь надежный тыл. Я поддержу тебя.

Назначение в ТАСС не состоялось. Зато Примаков стал директором Института востоковедения Академии наук. Когда Примаков в первый раз приехал в институт, его встречалоа все начальство. Ловили его взгляд, следили, как поведет себя новый хозяин, вычисляли, какие у него слабости. При его предшественнике установилось восточное почитание директора. Ждали чего-то подобного. Но Примакову это было не нужно. Когда он зашел пообедать в институтский буфет, это произвело сильнейшее впечатление на коллектив. Буфет академического института по тем временам был лучше вокзального, но хуже школьного…

– Исследования ислама, Ближнего Востока – это при нем все пошло вверх, – вспоминает доктор исторических наук Алексей Всеволодович Малашенко. – Надо еще иметь в виду, что это были восьмидесятые годы – агитпроп бдит, атеистическое воспитание еще существует. И при этом мы получили возможность достаточно объективно изучать ислам. Примаков выделил средства, ставки. Именно в эти годы наше исламоведение получило сильный импульс. Мы и сейчас вкушаем плоды того, что мы тогда еще затеяли. Он эти исследования поощрял, патронировал, покрывал, словом, давал возможность работать. При нем не было никаких скандалов. В те времена писать об исламе было сложно, но необходимо – сначала исламская революция в Иране, затем революция в Афганистане.

В 1982 году Примаков как директор Института востоковедения выступал на коллегии министерства иностранных дел, рассказывал о сложной и запутанной внутренней ситуации в Афганистане, не очень понятной и дипломатам. Обращал внимание на то, что в результате вторжения в Афганистан выросла роль исламского духовенства. В апреле 1983 года ЦК КПСС примет постановление «О мерах по идеологической изоляции реакционной части мусульманского духовенства». Но это уже не помогло. Те, кто ввел войска в Афганистан, поссорились с мусульманским миром, способствовали возрождению религиозных чувств мусульманского населения Советского Союза и стремлению исповедующих ислам народов к государственной самостоятельности.

В 1979 году Примаков стал по совместительству профессором Дипломатической академии, еще через десять лет – профессором Московского университета. 15 марта 1979 года его избрали действительным членом Академии наук. Это было ключевым событием в его жизни. Это пожизненное звание – вершина научной карьеры, свидетельство высокого социального статуса и некая гарантия материальных благ. Со временем он вернется в ИМЭМО – директором.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.