ТЯГОСТЬ СТАРОСТИ

ТЯГОСТЬ СТАРОСТИ

Но пусть не вздумают предполагать, что смерть можно приблизить, подвергая себя опасности, или отдалить усиленной осторожностью. В моей долгой жизни самое яркое назидание: сколько я встретил ужасов и сколько раз устремлялся в страшные места и подвергался опасностям, сражался со всадниками и убивал львов, рубил мечами, ударял копьями и наносил раны стрелами и луками! И все-таки я был защищен от рока надежной крепостью, так что достиг девяноста лет, и смотрел на свое здоровье и долголетие так, как говорил пророк, да благословит его Аллах и да приветствует: «Довольно и такой болезни, как здоровье» [381]. За моим опасением от этих ужасов последовало нечто более тягостное, чем смерть в бою и сражении: гибель во главе войска приятнее, чем тяготы жизни. Благодаря долгой жизни дни потребовали от меня обратно все разнообразные удовольствия и наслаждения, а тяжелая нужда замутила безоблачное счастье жизни. Я сказал о самом себе такие стихи:

Судьба к восьмидесяти годам иссушила мою кожу, и меня огорчает слабость ног и дрожание рук.

Когда я пишу, почерк у меня очень дрожащий, как почерк у испуганного человека с трясущимися руками. [252]

Удивляйся же тому, что моя рука слишком слаба, чтобы держать перо после того, как она ломала копья в груди льва.

Когда я иду с палкой в руке, моя нога становится такой тяжелой, как будто бы я погружаю ее в жидкую подмерзшую грязь.

Скажи тому, кто жаждет долгого пребывания на земле: вот последствия долгой жизни и преклонного возраста.

Мои силы ослабли и почти исчезли, и беспечное счастье прекратилось и пришло к концу. Долгая жизнь среди людей повергла меня, и притушенный огонь моего очага скоро совсем погаснет. Наконец я стал таким, как сказал о себе:

Судьба забыла обо мне, и я стал подобен верблюдице, истомленной долгим путешествием по пустыне.

Мои восемьдесят лет не оставили мне мощи, и когда я хочу встать, я чувствую себя разбитым.

Я произношу молитву сидя, а земные поклоны, когда я хочу поклониться, кажутся мне тягостью.

Это состояние предвещает мне, что время тронуться в последний путь приблизилось и путешествие уже недалеко.

Бессилие от преклонных лет сделало меня слишком слабым для службы султанам. Я покинул пороги их дверей и отделил свои судьбы от их судеб. Я уволился от служения им и возвратил им то, что они мне пожаловали из даров, так как я знал, что бессильная старость не в состоянии исполнять обязанности службы, и промысел со старым стариком не приносит выгоды эмиру. Я перестал выходить из дома и сделал безвестность своим покровом. И согласилась моя душа на уединенную жизнь на чужбине и разлуку с родиной и милыми сердцу местами, и, наконец, ее неудовольствие успокоилось, так что я не чувствовал никакой горечи. И терпел я, как пленник терпит свои цепи или как жаждущий путешественник терпит жажду, пока не дойдет до воды. [253]