Двор императрицы Анны

Двор императрицы Анны

Необыкновенной была картина этого двора! В нем соединилось столько противоположностей, что современники и очевидцы не знали, чему удивляться больше. Прежде всего взоры каждого поражала государыня — величественная, горделивая по внешности государыня, повелевавшая одним из обширнейших царств на Земле и, однако, уступившая слишком много власти своему подданному. Этот подданный, еще так недавно отвергаемый дворянством Курляндии, с 1737 года становится ее владетельным герцогом, жестоким, надменным, не считавшим никого равным себе! Видя их вместе, одинаково важных, одинаково величавых, даже с одинаковой пышностью одетых: Анну Иоанновну — почти всегда в платье из Ливонской парчи или бархата, герцога — в богатом штофном кафтане[337] самого яркого цвета; смотря на блеск, их окружавший, на угождения, на каждом шагу их ожидавшие, на беспокойство, которое выражалось во взорах государыни каждый раз, когда малейшее неудовольствие показывалось на лице герцога, нельзя было подумать, что царское достоинство не принадлежало этому гордому, могущественному человеку! И не только сам он занимал все мысли императрицы, но точно столько же любви проявляла она и к его супруге, детям, родственникам, одним словом, ко всему, что только касалось его. Это показывает, с какой хитростью Бирон умел поддерживать привязанность к себе государыни.

Русская дворянка в модном головном уборе «а ля бельпуль»

Не было ни одного благородного чувства, которое бы он кстати не старался проявить при ней, чтобы уверить ее в своем беспримерном усердии к ней. Привлекательное обращение, которым он прикрывал при ней свои, по обыкновению, надменные и даже дерзкие поступки, придавало такую приятность его обществу, что Анна Иоанновна не могла почти ни на минуту разлучиться с ним, и если когда это случалось по необходимости, то жена и дети хитрого любимца уже имели от него тайное приказание окружать Анну в течение его отсутствия.

К несчастью, семейство Бирона состояло из людей, не достойных своего удивительного счастья, из людей, более или менее похожих на виновника своей незаслуженной знаменитости. Оба брата герцога, находившиеся в Русской службе, известны только потому, что они были его братья, которых каждый старался избегать, чтобы не оказаться несчастным: ссора с ними сопровождалась ужасными последствиями для каждого, кто участвовал в ней, а ссориться они любили оба, и особенно старший брат, Карл, бывший генерал-аншефом нашей службы. Жена герцога была также гордая, жестокая, ограниченного ума женщина, которая, несмотря на высокое место, занимаемое ею при дворе, не понимала, что существует блеск сильнее блеска бриллиантов, и, казалось, хотела им ослепить глаза всех и заставить уважать себя: во время торжественных придворных праздников она надевала бриллианты в таком количестве, что часто затмевала собой наряд императрицы, также очень любившей пышность.

Генерал-аншеф — генеральский чин в русской армии XVIII века. Генерал-аншеф стоял рангом ниже фельдмаршала, но выше генерал-поручика.

Ледяной дом и шутовская свадьба в нем в царствование Анны Иоанновны. Гравюра середины XVIII века.

Впрочем, герцогине Курляндской нетрудно было сиять бриллиантами: благодаря жадности, с которой Бирон, можно сказать, грабил государственные доходы, бывшие в его полном распоряжении, она имела на 2 000 000 рублей драгоценных камней. Ни тайные слезы, ни кровь, которой были орошены эти камни, не тяготили жестокого сердца его жены, и она при любом удобном случае щедро украшала ими и себя, и своих детей. Что касается последних, то вы удивитесь, милые читатели, когда узнаете, какую судьбу уготовили им гордые их родители; но, к счастью для России, намерения их не исполнились, и власть Бирона кончилась прежде, чем его дети достигли тех лет, когда могли причинить столько же зла, сколько и их отец. Но падение его еще не так близко; еще много надо рассказать вам об этом ужасном времени — последнем испытании, посланном: Богом на наше Отечество! Обратимся же к этому описанию, чтобы скорее окончить его.

Мы говорили о дворе императрицы. После разительной картины, какую представлял собою Бирон со своим семейством, удивительнее всего была смесь образованности и грубости, отличавшая нравы того времени. Например, можно ли представить себе, что тот же самый двор, который накануне с восхищением слушал, как лучшие артисты, выписанные из Италии, показывали прекрасные оперы своей родины, на другой день утешался кривляньем и глупыми играми карликов, шутих и шутов, которые наполняли дворец Анны Иоанновны. Среди последних часто были люди знатного происхождения, имевшие несчастье прогневать чем-нибудь государыню. Над такими она часто забавлялась. Это случалось тогда, когда она уже начинала забывать их вину и желала показать свое расположение. Чтобы дать читателям моим понятие о подобных шутках, я расскажу об одном таком случае.

Однажды Бирон предложил государыне женить одного из придворных шутов. Она согласилась. Вот и было ему приказано выбрать себе невесту, а одному из умнейших кабинет-министров[338] того времени, обер-егермейстеру[339] Волынскому, организовать как можно лучше праздник и придумать, что можно было бы показать удивительного и необыкновенного. Зная, что, несмотря на всю ничтожность предмета, удачное исполнение доставит удовольствие императрице, Волынский считал своей обязанностью внимательно заняться порученным делом. Весь план и распорядок свадебного торжества были отданы на его усмотрение. Государыня объявила только свое желание, чтобы это торжество совершилось в ледяном доме. «Как в ледяном доме?» — с удивлением спросите вы, мои милые читатели и читательницы. Да, точно, в ледяном доме, то есть в доме, сделанном изо льда! Как ни велико ваше удивление, друзья мои, но это была правда! Странный вкус и какая-то суровость сердца отличали то время, не зря названное Бироновским. Заставить несчастную, хотя и шутовскую чету дрожать от нестерпимого холода в четырех ледяных стенах никому не казалось жестокостью, и, начиная с герцога Курляндского и кончая его последним поклонником, все с удовольствием рассматривали сначала план этого необыкновенного дома, сделанный искусным архитектором. Потом ездили и ходили смотреть его постройку, наконец, любовались совершенством отделки, которая в самом деле была достойна удивления.

К.А. Сомов. Зима. Каток. 1915 г.

Вообразите, что этот свадебный дворец состоял из нескольких комнат и занимал 8 сажен[340] в длину, 2,5 сажени в ширину и 3 сажени в вышину. Чтобы его построить, разрубали лед большими квадратными плитами, клали их одну на другую и для соединения поливали холодной водой, которая от жестоких морозов той зимы тотчас замерзала. Все двери, рамы и стекла этого дома, вся мебель и даже посуда, например стаканы, рюмки и множество других вещей, также сделаны были из чистого льда! Этого еще мало: дрова в камине и свечи в шандалах* были также ледяные, и, чтобы удивить еще больше, их намазывали нефтью и по вечерам зажигали. То же самое делали и с ледяными дельфинами, поставленными у ворот: их заставляли выбрасывать из пасти огонь от зажженной нефти. Шесть ледяных пушек на ледяных лафетах[341] и колесах и две ледяные мортиры[342], окружавшие дом, не один раз стреляли ядрами!

Волынский, которому предоставлено было право устроить свадебный пир шута, был известен всем своим умом и некоторым был известен своим тайным желанием раскрыть перед императрицей коварство ее любимца, угнетавшего народ. Последствия показали, что это благородное намерение не удалось и, напротив, только погубило Волынского; но во время приготовлений к свадьбе шута оно еще в полной мере занимало его мысли, и, может быть, для того, чтобы показать ослепленной государыне, почитавшей себя слабой без помощи герцога Курляндского, все могущество ее царства и все многообразие сил, его составляющих, Волынский разработал план необыкновенного маскарада. Из всех областей России, населенной могучими племенами различных народов, выписано было по паре представителей каждого народа. Все они явились на этот маскарад в богатых одеждах своего племени, сделанных за счет казны; все они плясали под родную музыку, и даже за обедом всем им подали то блюдо, которое они предпочитали на родине.

Этот обед был приготовлен в манеже* герцога Бирона, но надо рассказать вам, милые читатели, как доехали туда из разных стран съехавшиеся гости. Этот поезд стоил того, чтобы какой-нибудь живописец описал его. Мы могли бы теперь полюбоваться им и от всей души посмеяться. Представьте себе, что он начинался слоном, на спине которого была укреплена большая клетка, и в ней сидели молодые, то есть шут со своей невестой, только что обвенчанные. За ними попарно в санях ехали гости. Не подумайте, что все эти сани запряжены были лошадьми. Они запряжены были разными животными, и по большей части теми, на которых ездили в той стране, откуда была приезжая чета. И так впряжены были в сани и олени, и собаки, и быки, и даже козлы и медведи!

В.И. Якоби. Ледяной дом. 1878 г.

В годы правления Анны Иоанновны роскошные балы и пышные маскарады постоянно сменяли друг друга. Каждый раз фавориты и придворные придумывали новые развлечения. Среди них — свадьба шута в ледяном доме, изготовленном из больших ледяных плит. Двери, стекла, мебель, посуда, даже камин и дрова в камине — все было сделано изо льда.

После бала, окончившего этот день, молодые были торжественно отвезены в их ледяной дворец. Однако над ними скоро сжалились и продержали там не больше нескольких часов.

Читая описания этой свадьбы, нельзя не удивляться грубости нравов того времени; но это удивление еще более увеличится, если прочитать описание какого-нибудь другого дня из записок того же самого двора и того же самого времени. Не хотите ли, друзья мои, заглянуть в них? Мы вернемся на несколько лет назад до свадьбы шута: она была в 1740 году, а мы заглянем в 1734 год.

В этом году наши войска взяли Данциг, и государыня праздновала эту великолепную победу в Петербурге, в нашем, так хорошо известном вам Летнем саду.

В гроте[343] сада был накрыт стол для императрицы и ее семейства, в конце же большой аллеи был другой стол, под зеленым шелковым навесом, для гостей, среди которых было сто пятьдесят мужчин и столько же дам. Все они получали места по жребию, и каждый кавалер сел за стол рядом с доставшейся ему дамой. Русские дамы, известные теперь иностранцам своей образованностью и любезностью, и тогда уже отличались этими качествами. Вы помните, что при взятии Данцига попались к нам в плен многие Французские офицеры. Пленников привезли в Петербург, и государыня назначила провести их представление в день бала в гроте Летнего сада. Все они, как люди, потерявшие вместе с родиной все свои радости, отправились на бал и на свое представление в очень печальном настроении. Но какое же удовольствие ожидало их там! Анна Иоанновна приняла их, как самая ласковая и добрая хозяйка; этого было еще недостаточно: вот что сказала она их начальнику, графу Ламотту: «Вы, может быть, удивляетесь, что я выбрала такое время для вашего представления? Французы чрезвычайно дурно обходились с моими подданными, имевшими несчастье попасть в их руки; и хотя я могла бы ныне отомстить за них, но довольствуюсь доставленной вам теперь неприятностью. Ваши соотечественницы славятся любезностью, и я надеюсь, что некоторые из здешних дам своей беседой доставят вам приятное развлечение». Тогда же она приказала тем дамам, которые умели говорить по-французски, чтобы они постарались и заставили Французских офицеров забыть на этот вечер об их плене. И поручение государыни было исполнено так хорошо, что один из пленных отвечал ей следующими словами, сказанными от искреннего сердца: «Ее величество нашла способ два раза победить нас: мы против нашей воли положили оружие перед ее храбрыми войсками, а теперь наши сердца охотно покоряются нашим прекрасным победительницам».

Какая же разница между этим праздником, о котором даже просвещенные Французы с восхищением писали в Отечество, и свадьбой в ледяном доме! Но как ни удивительны были эти контрасты, как ни тяжелы были иногда увеселения двора Анны Иоанновны для бедных забавников, но можно ли сравнить это с тем, что терпел народ во время жестокого владычества Бирона, с теми унижениями, которым подвергались его жертвы? Ум хитрого корыстолюбца был особенно изобретателен в поисках для своего обогащения; он старался пользоваться всеми средствами; но ни одно из них не было для него так выгодно, как следующее.

Он поставил императрицу перед необходимостью собрать всю государственную недоимку[344], то есть все те деньги, которые были недоплачены в казну людьми, платящими подати. Надо сказать моим читателям, что эта недоимка всегда существует, и наши государи всегда проявляют снисхождение к бедным людям, которые не в состоянии вдруг заплатить свой долг, и приказывают взыскивать его без всяких притеснений. Следуя такому примеру, и Анна Иоанновна не думала менять методы своих предшественников. Но Бирон, предлагая ей взыскать недоимку, навязывал в то же время и самые легкие средства для этого взыскания. Привыкнув одобрять все, что находил нужным делать герцог, императрица согласилась и на этот раз с его предложением, и с того времени бедный народ ждала ужасная участь.

Бирон начал с того, что учредил для этого взыскания особенное присутственное место, которое называлось Доимочным приказом[345]. Оно получило самое строгое повеление взыскивать деньги безо всяких отговорок. Зная, что значат повеление Бирона и его угрозы, чиновники приказа точно с такой же строгостью рассылали указы по областям к воеводам. А воеводы, несмотря на то, что были начальниками областей, боялись одного имени Бирона, особенно после того, как некоторые из них сидели в темницах за медленное взыскание. Можете себе представить, как взыскивалась эта недоимка и что терпели несчастные, бывшие не в состоянии заплатить ее! Все, что ваше невинное воображение, еще не привыкшее к ужасам, может представить себе, наверное, будет еще недостаточным и не даст вам настоящего понятия о злобе Бирона. Но я не буду описывать ее вам подробно; довольно сказать, что со времени учреждения Доимочного приказа какое-то всеобщее уныние и ужас распространились по всей России! Страдали крестьяне; терпели и их помещики. Те и другие часто умирали или в темницах, или в мучениях пыток. Плач народа доходил до самой столицы, но заглушался в ней стараниями многочисленной толпы приверженцев или, лучше сказать, шпионов герцога Курляндского. Эти недостойные люди были так искусны в своем низком ремесле, что нельзя было сказать против Бирона ни одного слова, которого бы он не узнал! Огромные суммы денег, раздаваемые доносчикам, увеличивали их число и вскоре разорвали почти все связи родства и дружбы: многие, спасая себя, предавали родственников и своих знакомых, изменяли обещаниям, решались на все, чтобы только избавиться от ужаса и не попасть в руки шпионов Бирона! Но часто все это не помогало, и несчастные погибали, добившись своим низким поступком только того, что несколько новых жертв гибло вместе с ними.

Так страдал народ, и государыня, исполненная беспредельной доверчивости к своему любимцу, ничего не знала об этом, и, если иногда до нее доходили какие-нибудь невыгодные для него слухи, она никогда не верила им и тотчас же рассказывала о них со всеми подробностями Бирону, который, разумеется, всегда находил средства и оправдаться, и наказать дерзких, осмелившихся думать об его низвержении. В числе таких жертв мстительности Курляндского герцога был и тот кабинет-министр Волынский, о котором мои читатели уже слышали: он заплатил жизнью за свое намерение раскрыть низость Бирона. Но его ли только судьба служила доказательством могущества этого злобного духа-губителя Русских в течение десяти лет? Нет, не только многие знатнейшие роды вельмож гибли или были сосланы в это время, но и все члены императорского семейства были в той или иной мере в зависимости от Бирона. Главным лицом среди них была молодая племянница государыни, дочь ее сестры, герцогини Мекленбургской, принцесса Екатерина. Она привезена была двенадцати лет ко двору Анны Иоанновны, и с того времени носился в народе слух, что вдовствующая императрица, уже несколько раз отказывающаяся от второго супружества, назначает своей наследницей эту единственную дочь своей родной сестры и последнюю отрасль поколения Иоанна Алексеевича.

Этот слух еще более подтвердился потом, когда маленькая принцесса приняла Греческую веру, когда ее назвали по имени императрицы Анной и, наконец, уже начали говорить о выборе для нее супруга. Дворы Австрийский и Прусский наперебой искали чести представить жениха для такой знаменитой невесты, и Австрийский двор одержал победу: племянник Австрийской императрицы, принц Брауншвейгский, Антон Ульрих, был назначен женихом молодой принцессы и в 1733 году приехал для этого в Петербург. Но что значило общее согласие обоих дворов, что значила воля самой императрицы, желавшей этого брака, перед замыслами честолюбца, который считал для себя все возможным. В его голове мелькнула дерзкая мысль, что и его сын мог бы быть достойным женихом принцессе Анне, и принц Брауншвейгский прожил более шести лет в России, напрасно ожидая дня своей свадьбы. Наконец, в 1739 году новые старания Австрийского двора заставили императрицу решиться, прежде чем Бирон довел до конца свой смелый план, и свадьба принцессы совершилась 3 июля 1739 года со всем великолепием, которое Анна Иоанновна очень любила.

Русский купец

Не думайте, однако, чтобы герцог Курляндский спокойно расстался с намерением, более шести лет его занимавшим. Нет, внешнее его спокойствие на свадьбе герцога Брауншвейгского[346] означало какие-то новые замыслы, таившиеся в его голове. Нельзя было узнать их, потому что хитрец умел быть скромным, но можно было только догадаться о них по разговорам придворных: после свадьбы принцессы Анны уже никто не называл ее наследницей престола, а только матерью будущего наследника, потому что императрица торжественно объявила, что отдаст престол одному из будущих сыновей своей племянницы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.