Глава 16 Реабилитация. Судьба детей. Значение «Ленинградского дела»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 16

Реабилитация. Судьба детей. Значение «Ленинградского дела»

Обратим внимание на следующее обстоятельство. В августе 1953 года на сессии Верховного Совета Маленков предложил в два раза снизить сельхозналог, списать недоимки прошлых лет, а также изменить принцип налогообложения крестьян. Кроме того, он выступил за борьбу с привилегиями и бюрократизмом партийного и государственного аппарата, отмечая «полное пренебрежение нуждами народа», «взяточничество и разложение морального облика коммуниста». Можно сказать, он стал улучшать положение прежде всего русских крестьян, по-своему и осторожно продолжая некоторые идеи погибших ленинградцев.

После смерти Сталина начался процесс реабилитации ленинградцев. В докладной записке от 10 декабря 1953 года руководителей МВД СССР С. Н. Круглова и И. А. Серова указывалось, что «на абсолютное большинство из них (т. е. родственников осужденных) не имелось серьезных оснований для привлечения к уголовной ответственности или высылке в дальние районы Сибири». Так, Особое совещание МГБ СССР осудило на 5 лет ссылки мать секретаря Ленинградского обкома Г. Ф. Бадаева в возрасте 67 лет и двух его сестер, проживавших самостоятельно. Отправили в ссылку отца секретаря Ленинградского горисполкома A. A. Бубнова в возрасте 72 лет, мать 66 лет, двух братьев и двух сестер. 30 апреля 1954 года Военная коллегия Верховного Суда СССР реабилитировала H. A. Вознесенского, A. A. Кузнецова, М. И. Родионова, П. С. Попкова, Я. Ф. Капустина, П. Г. Лазутина, И. М. Турко, Т. В. Закржевскую, Ф. Е. Михеева.

3 мая 1954 года Президиум ЦК КПСС постановил:

«1. Поручить Генеральному прокурору СССР т. Руденко в связи с вновь открывшимися обстоятельствами опротестовать приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других на предмет его отмены и прекращения этого дела.

2. Принять к сведению сообщение Прокуратуры СССР, что дела в отношении членов семей, осужденных в связи с этим делом, пересмотрены и эти лица реабилитированы.

3. Поручить Комитету госбезопасности при Совете Министров СССР (т. Серову) и Прокуратуре СССР (т. Руденко) вменить в вину Абакумову и его сообщникам совершенное ими преступление — фальсификацию дела и учиненную ими расправу в отношении Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других». (Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 124–137.)

Так в юридическом плане окончилось «Ленинградское дело».

Что же еще должен сказать автор?

О судьбах детей участников этой драмы — о детях Вознесенских, Кузнецова, Бадаева, Бояра, Таирова, а также Сталина, Маленкова, Берии, Хрущева.

Расстрел санкционировал Сталин. Но дав согласие на казнь, он еще целый час ходил по кабинету и о чем-то думал, потом распорядился связаться с Берией и сказал: «Я все-таки не верю, что Вознесенский мог предать, сохраните ему жизнь».

Берия ответил: «Они уже все расстреляны».

Помолчав, Сталин приказал: «Детей не трогать».

Племянник Вознесенского, приводя этот факт, свидетельствовал, что действительно двух дочерей бывшего председателя Госплана не арестовали, они остались в Москве и продолжали учиться. (Вознесенский Л. А. Истины ради. М.; 2004. С. 241.)

Правда, Берия в то время уже не руководил государственной безопасностью, и поэтому в этом звонке Сталина явно не было необходимости.

Как же сложились судьбы детей участников этой истории?

Сын Кузнецова Валерий во время ленинградской блокады (тогда ему было пять лет) оставался в городе; ему была пошита военная форма, в которой он стоял рядом с отцом на трибуне, когда тот выступал перед солдатами или моряками, что символизировало стойкость ленинградского руководства. Он был женат на дочери генерала армии, Героя Советского Союза В. Я. Колпакчи. Работал заместителем начальника Главлита СССР (цензура), затем в ЦК КПСС, был помощником члена Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлева, занимался делами, связанными с реабилитацией.

В одном из интервью он поведал семейную историю:

«Хорошо помню день ареста отца. Было воскресенье. Он приехал к нам в Москву в военной форме из Перхушково. Ведь когда только разворачивалось „ленинградское дело“, ему на стол в ЦК ВКП(б) положили подписанное Сталиным решение об его освобождении с поста секретаря ЦК и о назначении председателем Дальневосточного оргбюро ВКП(б). Но то назначение вскоре отпало, и отца послали на курсы переподготовки политсостава при Военно-политической академии имени Ленина. Тогда-то он вновь и надел мундир генерал-лейтенанта.

В тот день неожиданно позвонил зампред Комитета парт-контроля Шкирятов и пригласил отца к Маленкову. Отец решил, что все наветы сняты и все образуется. Он почистил в ванной ботинки, надел гражданский костюм и пошел по улице Грановского в Кремль через Кутафью башню. А нам наказал: „Без меня не обедать!“ Мы подошли к окну, он обернулся и помахал рукой. Больше мы отца не видели. Его арестовали в кабинете Маленкова…

Через три-четыре дня после обыска нас с улицы Грановского выселили в квартирку из двух комнат в Староконюшенном переулке, видимо, дворницкую. Одна из комнат была и кухней, и ванной, лишь туалет был выгорожен. Парализованную бабушку по линии мамы, Анну Алексеевну, сыновья Микояна перевезли туда прямо в кресле. Кстати, отцу вменили в вину и женитьбу на поповской дочке. Но бабушку не тронули, оставили ей пенсию по инвалидности в 113 рублей, на которую мы и жили.

Через год как жену врага народа взяли и маму. Год держали на Лубянке, запирали в бетонный „куб“ (1x1x1 метр) в скрюченном состоянии, сутками не давали воды. Она не любила это вспоминать. Потом ее отправили во Владимирскую пересыльную женскую тюрьму, где сокамерницами были певица Лидия Русланова, писательница Галина Серебрякова и актриса Зоя Федорова. Русланова делилась с мамой посылками, которые ей присылал гражданский муж, мы же маме ничего послать не могли. Моей сестре Гале позволили работать уборщицей в школе, где она училась. Она была рада и этой работе. Мама, совершенно истощенная, вместе с вдовой Вознесенского вернулась в Москву в 1954 году еще до реабилитации отца, не зная о его гибели. Потом маме в качестве компенсации выдали солидную сумму денег и назначили персональную пенсию союзного значения. Но разве что-то компенсирует потерю близкого человека?

При обыске у нас в квартире изъяли все фотографии, прежде всего, неформальные фото ТАСС, где отец стоял со Сталиным. Конфисковали посуду, украшения. Потом ничего не вернули. Из наших вещей я видел лишь в Музее Вооруженных сил в Москве отцовское именное оружие — шашку в ножнах, украшенную самоцветами. На шашке было выгравировано имя отца как члена Военного совета Ленинградского фронта. Впоследствии удалось с трудом собрать кое-какие фотографии. Помог генерал армии Владимир Леонидович Говоров, сын маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова. В личном архиве маршала он нашел фотографии моего отца, которые Говоров сохранил, хотя это было делом более чем рискованным. Не все было лакейски однозначно даже в высоких кругах сталинского режима.

После ареста мамы было принято решение и о моей депортации. Знаю многих детей „врагов народа“, которых гноили в лагерях. Моя судьба оказалась иной. Когда на Старом Арбате около меня, 12-летнего паренька, затормозил черный ЗИС, я был готов ко всему. Меня молча посадили в машину и отвезли… на дачу Микояна в деревне Калчуга по Успенскому шоссе, где я пробыл почти год. Мне рекомендовали из дома не выходить, ибо территория огромная, бериевцы могли меня вывезти так, что никто бы и не заметил. И трудно было бы Анастасу Ивановичу меня вернуть. Из-за „домашнего ареста“ я даже пропустил в школе год. Зато перечитал всю роскошную библиотеку в доме Микояна и выучил армянский язык. Ведь мама Анастаса Ивановича и его жена говорили между собой по-армянски, перешивая мне костюмы сыновей.

Сталину, конечно, все было известно. И его знаменитая фраза „Сын за отца не в ответе“ относилась именно ко мне. Анастас Иванович никогда при мне не ругал Сталина, но говорил: „Не понимаю его. Зачем? Почему?“ Позже он искренне поддержал Хрущева в борьбе с культом личности и в реабилитациях. Анастас Иванович — очень порядочный человек. К моменту свадьбы моей сестры Аллы с его сыном Серго, зимой 1949 года, уже было принято решение снять Алексея Кузнецова с должности секретаря ЦК. Микояну даже звонил Каганович: „Ты с ума сошел, там уже все решено?!“ Отец, не желая создавать сложности для Микояна, сказался больным и на торжество на его дачу решил не ехать. Но Анастас Иванович позвонил и настоял. Отец сослался на расстройство желудка. Микоян отрезал: „Уборных на даче хватит“. Отец приехал и, будучи человеком оптимистичным, поддерживал веселье за столом…

Когда с отца уже сняли клеймо „врага народа“, я поступил в Институт внешней торговли, который потом слили с МГИМО. Хрущев тянул с реабилитацией Алексея Кузнецова по партийной линии. И в итоге все замотал. При Брежневе в стране уже возобладали иные тенденции. Лишь при Александре Николаевиче Яковлеве отец был восстановлен в рядах КПСС и в „деле“ А. А. Кузнецова была поставлена точка. Судьба впервые свела меня с с Александром Николаевичем, когда он, возглавив отдел пропаганды ЦК КПСС, пригласил меня на работу в лекторскую группу, но с назначением вышла заминка. Решение должен был утвердить секретарь ЦК КПСС Кириленко, но он отрезал: „Нам не надо, чтобы здесь мозолил глаза сын Кузнецова“. Яковлев — человек упрямый, дождался, когда Кириленко не было, и обратился к другому секретарю ЦК КПСС, Суслову, который общался с отцом, когда еще был главным редактором „Правды“. Суслов, неожиданно для этого сухого человека, сказал: „Сын Алексея Александровича? Конечно“. И утвердил меня в лекторской группе. Но тот же Суслов вскоре снял Яковлева с руководства отделом пропаганды ЦК КПСС за статью об интеллигенции, которую счел недопустимо либеральной. (Показательно, что эта статья „Против антиисторизма“, напечатанная в „Литературной газете“ в 1972 году, была посвящена разгромной критике с „партийных позиций“ т. н. „русского“, „почвеннического“ направления в современной литературе. — С.Р.)

Позже меня из ЦК отправили в замы начальника Главлита СССР, то есть цензуры. Когда же Яковлев вернулся в ЦК КПСС секретарем, он взял меня помощником. Работал я с ним, и когда он стал председателем Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий…»(Журнал «VlP-Premier» 05–06/2009 http://www.vip-premier.ru)

Дочери Николая Вознесенского, Майя и Наталия, вели частную жизнь, а сыновья его брата Александра Вознесенского, Лев и Эрнест, стали известными людьми.

Лев родился в 1926 году в Ленинграде, участник Великов Отечественной войны, после демобилизации окончил экономический факультет МГУ. Приговорен Особым Совещанием МГБ СССР в ноябре 1950 года по ст. 58–1В УК РСФСР к 8 годам исправительно-трудовых лагерей как член семьи изменника родины. Освобожден в декабре 1953 года в связи с реабилитацией. Кандидат экономических наук. Преподавал и вел научную работу в МГУ, затем работал консультантом в журнале ЦК КПСС «Коммунист», в ЦК КПСС — референтом Отдела международной информации, лектором и консультантом в Отделе пропаганды. С 1974 года — политический обозреватель Центрального телевидения СССР. С 1988 года — заведующий отделом информации Совета министров СССР. С 1992-го на пенсии. Автор более 200 научных работ по проблемам политической экономии и экономической политики, книги воспоминаний «Истины ради». Результатом его размышлений о постсоветской России была работа: «Страну объединит только социальная справедливость».

Эрнест Александрович Вознесенский родился в Ленинграде в 1931 году. Окончив в 1950 году школу, не был принят на юридический факультет МГУ по анкетным данным, был принят в Московский финансовый институт. В декабре 1950 года был арестован, отправлен на Лубянку, а затем переведен в одиночную камеру Лефортовской тюрьмы. В январе 1951 года предъявлено обвинение по ст. 58–1 «а». Осужден на 8 лет ИТЛ особого режима. В январе 1954 года был реабилитирован. После освобождения переехал в Ленинград. Был зачислен на второй курс Ленинградского финансово-экономического института, которому впоследствии было присвоено имя H. A. Вознесенского. В 1958 году окончил институт и занялся научной и педагогической работой. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации в области экономики. Заведовал кафедрой финансов Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов имени Н. А. Вознесенского. Автор воспоминаний «Вхождение в жизнь» (1990). В 1997 году скончался.

Дочь секретаря Ленинградского горисполкома Алексея Бубнова Людмила Вербицкая родилась в 1936 году в Ленинграде. После расстрела отца мать Людмилы была отправлена в Тайшетский лагерь, Людмила же оказалась в детской трудовой исправительной колонии во Львове, где находилась до 1953 года. Имела возможность, находясь в колонии, учиться в городской школе, а затем и поступить во Львовский университет на русское отделение филологического факультета. После реабилитации Людмила перевелась в Ленинградский университет, который в 1958 году окончила с отличием по специальности «русский языки литература». С 1979 года — профессор кафедры фонетики и методики преподавания иностранных языков, с 1985 года — заведующая кафедрой общего языкознания. С мая 1993 г. исполняла обязанности ректора, а в апреле 1994 была избрана ректором СПбГУ.

С 2008 г. — президент Санкт-Петербургского государственного университета. В 2010 году избрана деканом филологического факультета СПбГУ. Вице-президент Комиссии ЮНЕСКО по вопросам образования женщин, советник губернатора Санкт-Петербурга по образованию, науке и средствам массовой информации.

Ее мужем был Всеволод Александрович Вербицкий, тоже сын участника «ленинградского дела» (умер в 1998 году).

Стали мужем и женой дети еще одних «ленинградцев»: Юрий, сын первого заместителя председателя Леноблисполкома и уполномоченного Военного совета по обеспечению продовольствием блокированного Ленинграда Михаила Таирова, и Светлана, дочь Эмиля Бояра, заместителя председателя Леноблисполкома. Светлана избежала ссылки в детский дом, окончила музыкальную школу для одаренных детей и Ленинградскую консерваторию им. H. A. Римского-Корсакова. Работала на Ленинградском телевидении в редакции детского музыкального вещания; на Ленинградском радио главным редактором музыкального вещания; в издательстве «Композитор» главным редактором и директором.

Юрий Михайлович Таиров родился 1 ноября 1931 года в Пскове. В 1944 году поступил в Ленинградское нахимовское училище, потом окончил Ленинградский электротехнический институт. Доктор технических наук, профессор, заведующий кафедрой Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ», заслуженный деятель науки и техники России.

Судьбы детей Сталина, Жданова, Маленкова, Берии, Хрущева сложились по-разному, но в чем-то были схожи: они чувствовали тяжесть ответственности за дела отцов и пытались за них объясниться.

Светлана и Василий Сталины были по-настоящему несчастны, Светлана эмигрировала и умерла в 2011 году в приюте для бедных в США, оставила воспоминания об отце. Василий во времена Хрущева провел в заключении семь лет (во Владимирском централе, где ранее содержались некоторые участники «ленинградского дела») и умер в 1962 году в Казани (по словам Серго Берии, убит ножом в драке).

Юрий Жданов был доктором химических наук, членом-корреспондентом Российской академии наук, ректором Ростовского университета. Автор книги воспоминаний «Взгляд в прошлое». Уже после смерти отца женился на Светлане Сталиной, от этого брака родилась дочь Екатерина, однако брак быстро распался.

Андрей Маленков стал доктором биологических наук, написал книгу «О моем отце Георгии Маленкове»; Георгий (Георгиевич) Маленков стал доктором химических наук. Внук Маленкова, Петр Степанов, рассказывал историку Елене Зубковой, что его «дед вместе с маршалом Жуковым ходили на покаяние к старцу Нектарию — не то в Оптину пустынь, не то еще куда-то. Как это сейчас проверишь? Но одно я знаю точно. Есть в селе Семеновском, что в 150 километрах от Москвы, один православный храм. Он поставлен в память солдат, павших в тех краях в Великую Отечественную. Проектировала храм архитектор Воля Георгиевна Маленкова, а расписал его художник Петр Степанов — внук Георгия Маленкова. Храм носит имя Георгия Победоносца».

Серго Берия, участник Великой Отечественной войны, один из создателей ракетной системы противовоздушной обороны Москвы, был арестован после ареста отца, провел больше года в Лефортовской и Бутырской тюрьмах, затем был направлен в Свердловск (Екатеринбург), ему сменили фамилию на материнскую (Гегечкори), работал в оборонной промышленности, затем переехал на Украину, возглавлял научно-исспедовательский институт «Комета», был главным конструктором ракетно-космических систем. Написал книгу «Мой отец — Лаврентий Берия». В ней он приводит свой разговор с Юрием Андроповым, Председателем КГБ СССР и будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС, в котором, в частности, сказал: «Я никогда не отказывался и не откажусь от своего отца. Я считаю его абсолютно невиновным человеком, которого убила партийная номенклатура». (Берия С. Указ. соч. С. 422.)

Сергей Хрущев стал доктором технических наук, работал в Конструкторском бюро ракетостроения В. Челомея; ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда, но после отставки Н. С. Хрущева звания лишили. Написал книгу «Рождение сверхдержавы: Книга об отце»). Эмигрировал в США.

Судьба воспитанника Сталина Артема тоже была весьма непростой; о своей жизни в семье вождя он оставил книгу «Беседы о Сталине».

Вот некролог в «Российской газете», написанный автором этих строк: «5 января этого года (2008-го) на 87-м году жизни скончался А. Ф. Сергеев, сын революционера Артема (Сергеева) и приемный сын И. В. Сталина.

Он воспитывался вместе с Василием Сталиным, они были друзьями. По указанию вождя оба стали военными. Артем — артиллеристом. Прошел всю Великую Отечественную войну, получил 24 ранения, был награжден до 1945 года семью орденами. Близость к семье Сталина, возможно, повлияла на то, что его лечили выдающиеся хирурги: от штыкового удара в живот — великий Вишневский, а оторванную и висящую на сухожилиях правую раздробленную кисть спас великий Бакулев. Летом 1941 года лейтенант А. Ф. Сергеев попал в плен, бежал из-под расстрела, партизанил, потом перешел линию фронта. После тщательной проверки был направлен в действующую армию. Воевал в Сталинграде, на Днепре, в Восточной Пруссии, Венгрии, Германии, закончил войну командиром артиллерийской бригады, подполковником.

Затем поступил в Артиллерийскую академию, где по неизвестной ему причине испытал придирчивое отношение преподавателей. Впоследствии оказалось, что Сталин попросил руководство академии быть к нему „построже“. Создавал противовоздушное кольцо обороны вокруг Москвы, был заместителем командующего 1-й армии ПВО, заместителем генерала-инспектора по ПВО организации Варшавского договора. В 1981 году вышел в отставку.

Близость к высшему руководству СССР не принесла ему никаких преимуществ. Звание генерала он получил уже после смерти Сталина, а Н. С. Хрущев вообще относился к нему весьма холодно.

А. Ф. Сергеев принадлежал к поколению „советских десятиклассников, выигравших войну“ (А. Зиновьев). В своем дачном поселке Жуковка на Рублевском шоссе, где он проживал в скромном отцовском домике довоенной постройки, генерал создал мемориал, посадив несколько десятков дубов, по числу не вернувшихся с войны своих друзей и соседей. В последние годы он вел изнурительную борьбу с внуками поколения победителей, которые старались снести мемориал, застроить эту территорию. Последними его словами, сказанными уже в забытьи, были: „Разрежьте гимнастерку, потом не снимете“. Ему казалось, что он по-прежнему на войне и что нельзя допустить, чтобы гимнастерка присохла к ране.

Артем Федорович Сергеев свою земную службу закончил. Он отпет по православному обряду и похоронен с воинскими почестями на Кунцевском кладбище столицы».

Теперь снова вернемся к «ленинградским».

Сам Михаил Алексеевич Таиров прожил долгую жизнь, умер в 97 лет в 2003 году. После реабилитации и возвращения в Ленинград из Владимирской тюрьмы снова стал заместителем председателя Ленинградского облисполкома по сельскому хозяйству, был избран депутатом Верховного Совета РСФСР, был делегатом XX съезда партии, на котором Хрущев сделал доклад о культе личности Сталина. Как подчеркивалось в некрологе: «Михаил Алексеевич инициировал создание системы пригородных овощеводческих хозяйств, под его началом была освоена заболоченная Приневская низменность».

История в судьбе Михаила Таирова завершила полный круг «Ленинградского дела».

Мы же зададимся простым вопросом: когда смертный человек сталкивается с государством, много ли у него шансов? Не будем сейчас говорить о приоритетах и исторической целесообразности, на страницах этой книги о них сказано достаточно.

Если спросить у автора: на чьей он стороне, на стороне ленинградцев или на стороне их противников, то он замолчит в долгой задумчивости.

Российское государство всегда было великой ценностью и великой тяготой для русских. Спорить с этим нет необходимости.

Но страдания одного человека? Как с этим быть?

Вот свидетельство Льва Вознесенского о его реакции после встречи с сотрудником Комитета партийного контроля, который вел дело о реабилитации его отца: «Выйдя от Кузнецова после его шестичасового рассказа о том, как держались в тюрьме и как погибли отец и другие родственники, я поймал себя на мысли: самое лучшее сейчас — свести счеты с жизнью. Больше всего мне в тот момент хотелось… иметь машину, чтобы разогнать ее километров на сто и врезаться в первый попавшийся столб. Месяц я практически не мог спать вообще — лежал с открытыми глазами до рассвета, лишь время от времени впадая в какое-то полузабытье. И десять лет понадобилось на то, чтобы похоронить отца в своей душе. Десять лет каждую ночь, вопреки фактам, документам, разуму, логике ждал я его возвращения и без тени преувеличения готов был расстаться с жизнью, если бы даже такой ценой мог обнять его живого и сказать: „Я люблю тебя“. И до сих пор мне, старому человеку, больно при мысли о том, что, умирая, он не услышал этих моих слов…» (Вознесенский Л. А. Истины ради. С. 77.)

Поэтому автор оставляет свой вопрос без ответа.

В человеческом же и историческом плане «Ленинградское дело» продолжается до сей поры в силу ряда обстоятельств.

Созданное русскими государство никогда не было чисто русским и не однажды переживало потрясения, вызванные как раз сопротивлением русского же населения имперской политике руководителей страны.

Как однажды сказал славянофил Константин Аксаков: «Русский народ не есть народ; это человечество». (Аксаков К. С. Полное собрание сочинений. ВЗ тт. М., 1861–1880. Т. 1. С. 630.)

А быть «человечеством» бывает смертельно трудно.

На протяжении одного только XX века эта проблема по меньшей мере трижды поднималась до точки кипения: в 1917 году, в 1945–1950 годах и в 1985 — начале 1990 года. Ни разу она не была решена, но в первом и третьем случаях — дело закончилось срывом всех болтов с парового котла, разрушением государства и тяжким восстановительным процессом.

Разрушение СССР, обособление национальных республик и «освобождение» России от имперской миссии не привело к победе «русской национальной идеи», — за пределами Российской Федерации остались десятки миллионов соотечественников, она утратила многие исторические земли и геополитические преимущества.

Думается, эта проблема в принципе едва ли имеет линейное решение.

Москва — Прага, 2011–2012

Данный текст является ознакомительным фрагментом.