ПУТЬ В ПОМЕРАНИЮ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПУТЬ В ПОМЕРАНИЮ

Советские войска подходили к границам Германии. Можно было с уверенностью сказать, что война вступала в завершающую стадию, хотя еще требовала немалых усилий страны, народа, армии и флота.

В феврале 1945 года 1–я гвардейская танковая армия отмечала вторую годовщину со дня своего создания. За короткий срок она прошла с боями тысячи километров, нанесла врагу огромные потери в живой силе и технике. Ею уничтожено и пленено 20 790 немецких солдат и офицеров, уничтожено и захвачено 4438 танков, 3318 орудий, 1857 минометов, 654 самоходные установки и много другой техники.[334]

Катуков понимал: армия готова разгромить укрепленный район. Силы у нее были. Только какой ценой? В истории войн еще не было примера, чтобы танковая армия прорывала мощные укрепленные рубежи противника, обычно это делали общевойсковые соединения своей тяжелой артиллерией, авиация, саперные части.

Порадовали разведчики донесением: противник не успел ввести на Мезеритцкий УР свои войска. Передний край занят немецкими солдатами лишь очагами. Значит, есть возможность найти лазейки между отдельными узлами сопротивления — «панцерверке».

26 января поступил приказ командующего фронтом Г.К. Жукова, предписывающий передовым отрядам армии захватить города Бирнбаум на Варге и Шверин на Обре, удерживать их до подхода главных сил 8–й гвардейской армии.[335]

Катуков приказал Бабаджаняну выделить из 44–й гвардейской танковой бригады, находящейся в районе Пинне, два танковых батальона, роту мотопехоты, батарею самоходно—артиллерийских установок и двигаться к Бирнбауму.

Противник успел подтянуть резервы на рубеж Бирнбаум, Гожин, Дормово. Здесь завязался тяжелый бой. 28 января Бирнбаум был взят основными силами 44–й гвардейской танковой бригады.[336]

Шверин уже брали подошедшие части 35–й стрелковой дивизии, а Гусаковский получил новую задачу — двигаться как можно быстрее к Обре, чтобы захватить там плацдарм.

Главные силы армии подошли к Обре и приступили к форсированию. Под огнем противника наводились мосты, особенно упорно обороняли немцы район города Бомста. Здесь сосредоточены были силы Берлинской офицерской и двух унтер—офицерских школ, конно—полицейский батальон СС, два батальона боевой группы «Балл», запасной учебный батальон «Бранденбург» и тяжелый зенитный дивизион противовоздушной обороны Берлина.[337]

Бомст взяли штурмом войска 8–го гвардейского механизированного корпуса Дремова и 11–го отдельного танкового корпуса Ющука, участок севернее в районе Альт—Тирштигеля захватил корпус Бабаджаняна.[338]

Первым попробовал прочность Мезеритцкого укрепленного района полковник Гусаковский. Его 44–я гвардейская танковая бригада, усиленная 1454–м самоходно—артиллерийским полком, начала прорыв оборонительной полосы противника в районе Хохвальде, в 12 километрах юго—западнее Мезеритца. Комбриг имел на руках карту минных полей района, добытую разведчиками. Это в значительной степени облегчало выполнение боевой задачи.

Разведка, постоянно шедшая впереди, доложила, что не все доты и дзоты заняты немецкими полевыми войсками, дорога в укрепленный район свободна, через противотанковый ров переброшен мост. Донесение насторожило комбрига. Что это, противник устроил ловушку? Только потом стало ясно, что дорога оставалась открытой на случай, если танки немцев пойдут в контратаку.

Не дождавшись подхода главных сил корпуса, Гусаковский принял решение ночью прорваться через укрепленный район. Саперы растащили по сторонам рельсы, на скорую руку вставленные в гнезда надолбы, цепочкой встали у дороги, освещая ручными фонариками путь, чтобы машины не напоролись на минные поля и, как говорят, благословили на подвиг батальоны Карабанова, Боридько и Пинского.

Услышав шум танковых моторов, немцы открыли огонь. Но было уже поздно, наши танкисты начали подавлять вражеские доты и дзоты, уходя в глубь оборонительного района.

Вслед за 44–й гвардейской танковой бригадой должна была идти 45–я гвардейская. Комбриг Моргунов начал атаку несколько севернее, в районе Нитнера, но мощный огонь вражеской артиллерии заставил его отойти назад. Часа через два танки все же вышли на дорогу, по которой прошла бригада Гусаковского. Немцы, однако, пришли в себя, приняли меры, перекрыли мост через противотанковый ров, заняли круговую оборону.

«Долгое время штаб армии не знал, что стряслось с моей бригадой, — рассказывал генерал армии Ираклий Иосифович Гусаковский на встрече с автором на его даче в селе Архангельское летом 1990 года. — Там высказывали догадку, что мы отрезаны не только от основных сил армии, но и от корпуса Бабаджаняна. Мог бы помочь Дремов, но он вел бои за город Либенау, расположенный южнее Мезеритца.

Было ясно, что противник в ближайшее время подтянет свои резервы и разгромит 44–ю гвардейскую танковую бригаду. Уже начали действовать боевые группы из корпуса генерала Претцеля. Генерал потребовал на позициях драться до последнего солдата, выбивать в первую очередь советские танки. Вся надежда была на командарма».

Катуков решил действовать без промедления, направил корпус Бабаджаняна по следам Гусаковского, а корпус Дремова, после ликвидации блуждающей группы противника, тоже нацелил на Мезеритцкий район. Одновременно решено было создать подвижной отряд из 6–го мотоциклетного и танкового полков со средствами усиления. Во главе отряда командарм поставил полковника Соболева. Обращаясь к начальнику разведывательного отдела, Михаил Ефимович сказал:

— Разведчикам не положено рвать укрепленный район, но нет правил без исключения. Твоя задача: пробиться через укрепления, соединиться с Гусаковским и тянуть за собой всю армию, задача очень тяжелая, но ее надо выполнить.[339]

Отряд Соболева, пройдя несколько десятков километров, добрался до Швибуса, где только что закончились бои с блуждающей группировкой противника, иначе — «блуждающим котлом», которая безуспешно пыталась пробиться на запад. Севернее Швибуса отряд вышел к каналу, форсировав который можно было выбраться на дорогу, ведущую к небольшому городку Лагову.

Разрозненные немецкие части, узнав о приближении советских танков, оставляли поселки и города, уходили в глубь Германии. Так было и в Лагове. Когда танкисты вошли в город, над ратушей колыхался на ветру белый флаг, означавший полную капитуляцию.

31 января Катуков приказал корпусам Дремова и Бабаджаняна следовать по маршруту отряда Соболева. Танки стремительно продвигались к Одеру, сбивая на ходу бронированные колпаки на вражеских укреплениях.

Родина высоко оценила подвиг танкистов, первыми прошедших Мезеритцкий укрепленный район. Командир бригады полковник И.И. Гусаковский был награжден второй медалью «Золотая Звезда». Звание Героя Советского Союза присвоено также майорам Ф.П. Боридько, М.С. Пинскому, А.А. Карабанову (посмертно), капитану П.А. Днепрову, старшему лейтенанту А.М. Орликову, лейтенантам П.Ф. Колесникову, И.Х. Кравченко, К.П. Никонову, младшим лейтенантам В.М. Бенберину, Г.А. Виноградову и старшине С.Г. Амеличкину. Многие воины получили ордена и медали.[340]

У войск, подошедших к Одеру, была теперь одна задача — активными действиями закрепить успех, подтянуть отстававшие части, пополнить запасы горючего, боеприпасов, продовольствия, затем стремительным броском взять Берлин. Эту задачу понимал каждый — от солдата до маршала. Других задач на данном этапе пока не ставилось.

Командующий 1–м Белорусским фронтом Г.К. Жуков настоятельно требовал от Катукова как можно быстрее подтянуть армию к переправам, форсировать Одер, захватить плацдарм до того, как немцы успеют занять там оборону. Уже было известно, что противник снял с Западного фронта 4 танковые и 5–6 пехотных дивизий и перебрасывал их на восток. В том же направлении шли войска из Прибалтики и Восточной Пруссии, чтобы прикрыть Померанию, не допустить наши войска к Штеттину и в Померанскую бухту.[341]

В соответствии с шифрограммой командующего фронтом от 2 февраля 1945 года Катуков начал выдвигать свою армию в район Фридеберга, Берлинхена, Ландсберга. Предстояло форсировать Варту в районе Центоха, Герлахстали, где, по сведениям штаба фронта, имелись мосты. Прибывшая к Центоху 64–я гвардейская танковая бригада моста не обнаружила. Мост, оказалось, был только через реку Нитца, у ее впадения в Варту. Комбриг Бойко поступил так: артиллерию и минометы переправил по льду у Борков, а танки повернул на Герлахсталь, куда теперь держал направление весь 8–й гвардейский механизированный корпус.

Катуков опасался, что немцы могут преподнести неожиданный сюрприз — затопить поймы рек Варты и Одера. В январе 1945 года они произвели пропуск воды из водохранилища на реке Дунаец, вследствие чего уровень воды в Висле повысился на 110 сантиметров. К счастью, тяжелых последствий тогда не произошло.

Однако было известно, что верхнее течение реки Одер тоже зарегулировано плотинами и шлюзами.

— Надо бы предупредить об этом командиров корпусов, — посоветовал Михаил Ефимович Шалину, — а то потом греха не оберемся, если что—то случится опять.

— Не только командиров корпусов. Комбригам и комбатам информация о возможной опасности тоже не помешает. Я постараюсь издать по этому поводу специальный приказ.

Соединения и части вскоре получили уведомление начальника штаба:

«В связи с выходом наших войск к реке Одер следует учесть, что верхнее течение реки Одер до г. Бреславль сплошь зарегулировано — плотины, шлюзы, водохранилища.

В целях создания искусственного паводка, взламывания льда, срыва переправ наших войск и затопления водой противник, несомненно, попытается разрушением плотин и шлюзов создать водные заграждения.

К этому надо быть готовыми».[342]

Переправа через Варту задержала армию на целые сутки, только 4 февраля в 19.00 она вышла в район Берлинхена, Карцига, Ландсберга, Фридеберга, где находилась почти неделю, готовясь к новым боям.

Практически на этом и закончилось участие 1–й гвардейской танковой армии в Висло—Одерской наступательной операции.

Подводя ее итоги, Военный совет фронта высоко оценил действия гвардейцев—катуковцев, объявил им благодарность за мужество, отвагу, за доблесть и воинское мастерство, беззаветную любовь к своей Родине.

Армия одержима была одной мыслью — как можно скорее покончить с ненавистным врагом. В ее частях шла интенсивная подготовка к решительным действиям на берлинском направлении.

13 февраля Катуков получил оперативную директиву Военного совета фронта, которая определяла место 1–й гвардейской танковой армии в общем наступлении на Берлин. Форсировав Одер на участке Гросс—Ноендорф, Каленциг, с выходом пехоты 5–й ударной и 47–й общевойсковых армий на рубеж Блисдорф, Ригенвальде, она должна была на второй день ввода в прорыв ударом с севера и северо—востока, во взаимодействии с 2–й гвардейской танковой армией, овладеть северо—восточной частью Берлина.[343]

В течение нескольких дней штаб армии должен был разработать план наступательной операции и представить его на утверждение Военному совету фронта к 12.00 17 февраля 1945 года.

Предстояло проделать кропотливую работу, учесть собственные силы и силы противника. Учесть собственные силы трудов особых не составляло. А что выставит противник? Разведка Соболева уже знала, что германское командование стягивало на берлинское направление пехотные дивизии «Гросс—адмирал Дёниц», «Дебериц», 212–ю, 25–ю моторизованную и 21–ю танковую дивизии, большое количество боевых групп, танковых и моторизованных батальонов, артиллерийских и других частей.[344]

Приходилось учитывать и то, что советские войска, углубившиеся на германскую территорию, встречали упорное сопротивление противника, который превращал свои города в крепости, улицы — в оборонительные полосы.

Видимо, поэтому командование фронта, вслед за оперативной директивой, направило указание по ведению боя за крупные города Германии и потребовало создания специальных штурмовых групп и отрядов, хорошо вооруженных противотанковыми ружьями, трофейными фаустпатронами, ранцевыми огнеметами и средствами задымления. Отрядам и группам придавались танки и самоходно—артиллерийские установки, при необходимости — орудия калибром 152 или 203 миллиметра, а также 160–миллиметровые минометы.[345]

14 февраля Катуков издал распоряжение о том, чтобы указание штаба фронта было изучено всем офицерским составом соединений и частей. «В ходе подготовки войск, — говорилось в его распоряжении, — широко использовать опыт, накопившийся у генералов и офицеров в боях за города Казатин, Бердичев, Жмеринку, Черновцы, Станислав, Ярослав, Перемышль, а также учесть все ошибки, допускавшиеся в боях за города».[346]

До начала наступления, как предполагал командарм, оставались считаные дни. Что ж, армия готова к нему. В исправности танки, артиллерия, автомобильный транспорт. Как всегда много сделали ремонтные службы. В январских боях в болотах и реках было потеряно много техники — танков, бронетранспортеров, автомашин. Но потеряно не навсегда, а временно. Специальные группы эвакуаторов не оставили без внимания ни одной машины. Позже Дынер докладывал: с 15 января по 3 марта 1945 года отремонтировано и введено в строй 642 танка.[347]

Катуков ценил специалистов технических служб, старался, чтобы они не были обойдены вниманием, наградами. Сразу же после окончания боев приказал Павлу Григорьевичу Дынеру, а также командирам корпусов и бригад представить к правительственным наградам отличившихся бойцов, сержантов и офицеров. В приказе отмечал, что «личный состав ремонтных и эвакуационных частей и подразделений проявил самоотверженность, мужество и героизм, восстанавливая танки бесперебойно, без отдыха, день и ночь, в боевых условиях, вытаскивая затонувшие машины из—под льда, часто опускаясь в ледяную воду для прицепки танков. Успешное техническое обеспечение дало возможность боевым частям армии выйти на рубеж реки Одер, имея 75 процентов матчасти в строю».[348]

На 20 февраля 1–я гвардейская танковая армия имела 415 танков и 152 самоходно—артиллерийские установки, готова была к выполнению любой боевой задачи.[349]

Только задача у нее была теперь другая. Наступать пришлось не на берлинском направлении, а, круто повернувшись на север, к Балтийскому морю. Что же произошло?

В январе—феврале 1945 года приостановилось наступление 2–го Белорусского фронта, которым командовал К.К. Рокоссовский. Тем временем активизировалась крупная немецкая группа армий «Висла» в Померанской провинции. К 20 февраля в состав этой группы входило 20 пехотных, 4 танковые, 4 моторизованные дивизии и много других частей общей численностью 450 тысяч человек. Командование группы имело в своем распоряжении 500 боевых самолетов, около 1 тысячи танков и до 5 тысяч орудий и минометов.[350]

«Было ясно, — писал Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, — что немецко—фашистское командование постарается использовать свою восточно—померанскую группировку, чтобы дать решительный бой советским войскам и этим задержать их продвижение к Берлину. Нам уже было известно, что фашистское руководство, сосредоточивая усилия своих войск против Красной Армии, преднамеренно ослабляет свой западный фронт и уже ищет пути для сговора с правительствами США и Англии о заключении сепаратного мира».[351]

Так что группа армий «Висла» угрожала не только 2–му Белорусскому, но и правому крылу 1–го Белорусского фронта. Кроме того, в нашем тылу оставались окруженные группировки немецких войск, которые не складывали оружия, для их ликвидации нужно было отвлекать немало сил. Приходилось учитывать и то обстоятельство, что наши коммуникации растянулись более чем на 500 километров, большинство мостов на реках выведено противником из строя, истощены запасы, требовалось время, чтобы восстановить технику и пополнить новой части и соединения.

В силу этих причин наступление на Берлин в феврале 1945 года не состоялось.

Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение сначала разгромить немецкую группу армий «Висла», обезопасить свой тыл, а уж потом продолжить наступление на берлинском направлении.

А пока — путь в Померанию.

1–му Белорусскому фронту предстояло прорвать оборонительные рубежи противника в районе Арнсвальде, развить наступление на Кольберг, Каммин, разгромить 3–ю танковую армию, выйти на побережье Балтийского моря от Кольберга до Померанской бухты и, развернувшись на запад, очистить от врага правый берег Одера.

В этой операции должны участвовать 3–я ударная, 61–я, 47–я общевойсковые армии, 1–я армия Войска Польского и две танковые армии — 1–я и 2–я гвардейские.

17 февраля 1945 года немцы предприняли попытку контратаковать наши войска в районе Мадю—Зее, Арнсвальд. Г.К. Жуков сразу же распорядился вывести 1–ю гвардейскую танковую армию в район Берлинхен, Фридеберг, Вальденберг, чтобы, в случае продолжения наступления противника, ввести в действие ее главные силы.[352]

22 февраля Катуков получил оперативную директиву штаба фронта, в которой ставилась конкретная задача: после прорыва главной полосы обороны противника силами 3–й ударной армии генерал—лейтенанта Н.П. Симоняка начинала действовать 1–я гвардейская танковая армия и развивала успех пехоты в общем направлении на Неренберг, Вангерин. В первый день ввода ее в прорыв она овладевала районами Грасс—Зее, Гинов, Вангерин, Цейнике и удерживала их до подхода главных сил 3–й ударной армии, передовыми отрядами предстояло занять Драмбург, Лабес, Рекков. Артиллерийское обеспечение возлагалось на 3–ю ударную армию, авиационное — на 16–ю воздушную.[353]

В штабе армии анализировались детали предстоящего наступления. Уже изучена территория Восточной Померании, и каждый из командиров отдавал себе отчет в том, что путь к Балтийскому морю будет усеян отнюдь не розами, а надолбами, бронеколпаками, противотанковыми рвами да плюс ко всему этому десятками ручьев, рек, озер, болот, межозерных дефиле, которые противник приготовил к обороне.

— Ну что ж, опыт прорыва укрепленных районов у нас есть, — говорил Катуков, рассматривая карту Восточной Померании. — Будем его использовать и обогащаться новым. Уверен: побьем группу армий «Висла», хотя ею и командует сам Гиммлер.

Шалин, измерявший расстояние от места сосредоточения армии до побережья Балтийского моря, отложил в сторону курвиметр:

— Опыт — дело хорошее. И все же при штурме Померанского вала войскам придется трудновато: дожди превратили ручьи в речки, низины — в болота. Удастся ли выдержать планируемый среднесуточный темп наступления в 40 километров?

— Выдержим! — Катуков рубанул ладонью воздух. — Мы имеем преимущество над противником в людях и технике. А это многое значит.

Перед наступлением 1–я гвардейская танковая армия насчитывала в своих рядах 35 470 человек, имела 419 танков и 143 самоходно—артиллерийские установки. Соотношение сил было таково: по численности войск 1:5, по танкам 1:5, по артиллерии 1:1. Однако соотношение сил по артиллерии увеличивалось в нашу пользу за счет 3–й ударной армии, прорывавшей оборону противника и осуществлявшей артиллерийское обеспечение 1–й гвардейской танковой армии при вводе ее в прорыв.[354]

А что противопоставлял противник? По сведениям разведки, в первый день ввода армии в прорыв она могла встретить сопротивление 5–й легкой пехотной дивизии и дивизии СС «Шарлемань», 7–й танковой дивизии СС «Гольштайн», 911–й бригады штурмовых орудий, 503–го тяжелого танкового батальона СС, а также части сил 402–й запасной дивизии и 11–й моторизованной дивизии СС «Нордланд», занимавших рубеж западнее Реетца. В общей сложности противник имел до 15 тыс. солдат и офицеров, 300 орудий и около 80 танков и штурмовых орудий.[355]

26 февраля командующие армиями Катуков и Симоняк утвердили план взаимодействия войск, определявший порядок ввода в прорыв 1–й гвардейской танковой армии и порядок замены заслонов. Была достигнута договоренность о том, что с началом атаки оба командующих будут находиться на общем КП в Либенове. При штабе 1–й гвардейской танковой армии находится представитель 3–й ударной армии со своей рацией. Все это давало возможность более эффективно управлять войсками в период прорыва оборонительных линий Померанского вала.

В последние дни февраля Катуков вместе со своими заместителями Гетманом и Дынером побывал в корпусах и бригадах, проверял готовность материальной части. Танки прошли сотни километров, многие машины выработали положенный моторесурс, двигатели требовали замены отдельных узлов.

Комбаты и комбриги докладывали: люди делают все возможное, чтобы техника не подвела в бою. Люди не подведут. Это командарм знал твердо. А машины? Заменить бы часть из них, поставить на капитальный ремонт. Однако новые танки придут только через неделю. Об этом сообщил член Военного совета фронта К.Ф. Телегин.

В ходе наступления армия теряла боевые машины, на смену им приходили новые, более совершенные. Многие танки в армии носили имена заводских коллективов, колхозов, отдельных людей, отдавших свои сбережения на строительство боевой техники.

Утром 1 марта в 8.45 началась артиллерийская и авиационная подготовка. О ее эффективности судить было пока трудно: стоял туман и моросил мелкий дождь. Но она сделала свое дело. Вскоре пехота прорвала первую позицию главной полосы обороны противника.

Получив эти сведения, Катуков спустился на КП к Симоняку.

— Каковы успехи, Николай Павлович?

— Огрызаются, бисовы диты, — налегая на украинский акцент, ответил командарм, бросив на рычаг трубку телефона, по которому только что распекал кого—то из своих подчиненных. — Надо бы, танкист, помочь пехоте своими «коробочками». Веселее дело пойдет.

В это время позвонил командующий фронтом Г.К. Жуков и приказал ввести в бой передовые отряды 1–й гвардейской танковой армии.

— Вот теперь поможем царице полей, — улыбнулся Катуков.

С исходного рубежа рванулись вперед бригады Темника и Гусаковского. К 11 часам они углубились на 20–25 километров, 1–я гвардейская танковая бригада повела бой в районе Гросс—Зее, а 44–я — приступила к штурму Неренберга.

И все же погодные условия сказывались на ходе наступления. Передовые отряды, а следом и основные силы армии, введенные в бой, не выдерживали темпов наступления, да и противник каждый населенный пункт защищал с особой яростью.

Только к утру 3 марта, когда пали Неренберг и Вангерин, удалось прорвать оборону немцев на всю глубину, и для танковой армии открылся путь к Балтийскому морю.

Часть немецких войск отошла на север, другая часть была отброшена к Драмбургу. К этому времени войска 2–го Белорусского фронта завязали бои за город Кезлин, а 2–я гвардейская танковая армия успешно наступала на Наугард и Каммин. Катуков сразу же заметил, что остается оголенным левый фланг его армии, немцы могут ударить с запада. Следовало ожидать удара и с востока.

Оценив обстановку, командарм вносит поправку в боевой приказ по армии от 1 марта 1945 года, направляет корпус Дремова на захват Драмбурга, Бельгарда и Керлина. Взяв их, войска должны перейти к обороне и не допустить прорыва противника с востока на запад. Корпус Бабаджаняна получает задачу овладеть Кольбергом, Трентовом и Гросс—Естином, затем переходит к обороне и готовится отразить удары немцев с запада.[356]

3 и 4 марта возросли темпы наступления: главные силы немцев были разгромлены. Разрозненные, деморализованные отряды отступали к северу. Нашим войскам сдавались города и поселки, о чем с радостью доносили командиры на КП Катукова.

4 марта Москва салютовала доблестным войскам 1–го Белорусского фронта, а также 1–й Польской армии генерала С.Г. Поплавского, прорвавшими немецкую оборону в районе города Штаргарда и овладевшими другими городами в Померании двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий.[357]

В эти дни был освобожден поселок Рыбино, в котором находился филиал Штутгофского концлагеря. В нем содержалось 1800 человек — люди разных национальностей: русские, поляки, французы, англичане, норвежцы, датчане. Рядом с лагерем находился ров, где расстреливали узников. Круглосуточно действовали газовая камера и крематорий.

За годы пребывания в неволе люди здесь были настолько истощены и измучены, что еле держались на ногах. Танкисты накормили их, обогрели, поделились одеждой и обувью из своих запасов. Покидая поселок, они увезли для командования армии письмо такого содержания:

«Дорогие товарищи! Мы, бывшие заключенные концентрационного лагеря в Рыбино, освобожденные танкистами вашего соединения, выносим свою глубочайшую благодарность родной Красной Армии…

Мы долгое время томились в лагере Штутгоф под Данцигом. Территория лагеря обнесена шестью рядами колючей проволоки, по которой был пропущен ток. Более пятидесяти злющих псов и пятьдесят эсэсовцев, не уступавших в свирепости волкодавам, охраняли нас…

Нет слов, чтобы выразить нашу радость. Мы вновь обрели жизнь и смысл существования. Но годы, проведенные в концлагере, никто из нас не забудет».[358]

Когда Катуков прочитал переданное Попелем письмо рыбинских узников, лицо его сделалось белым как ватман. Среди мужских имен с указанием национальности и профессиональной принадлежности — датский журналист, профессор из Варшавы, польский юрист, инструктор райисполкома Ленинградской области, заместитель председателя Красного Креста Латвии — привлекло внимание два женских: Егорова Надя — учащаяся из Керчи и Буланова Дина — партизанка из Орла.

Продвигаясь вперед, 1–я гвардейская танковая армия освободила Шандемин, Шифельтайн, к 12 часам 4 марта подошла к Кольбергу. Город с ходу взять не удалось. Несколько раз атаковала его 45–я гвардейская танковая бригада полковника Н.В. Моргунова — и все безрезультатно. Гарнизон упорно оборонялся. Затем подошла 40–я гвардейская танковая бригада полковника М.А. Смирнова, и Кольберг был полностью блокирован с суши.

Вечером 4 марта в штабе армии появился офицер связи из корпуса Бабаджаняна, доставивший донесение и бутылку морской воды. Вначале командарм с удивлением смотрел на столь странный предмет, потом понял:

— Стало быть, дошли до Балтийского моря?

— Дошли, товарищ генерал—полковник, — радостно сообщил офицер. — Как свидетельство тому комбриг Смирнов велел отрапортовать вот таким способом…

Бутылка морской воды была поистине бесценным подарком. Значит, войска уже у вод Балтийского моря, можно считать, что задачу свою выполнили. Теперь важно не пропустить немцев на запад.

С отчаянием обреченных под ударами войск 2–го Белорусского фронта и 1–й армии Войска Польского пробивался на запад 10–й корпус СС и его корпусная группа «Теттау». Им удалось сбить заслоны 21–й бригады 8–го гвардейского мехкорпуса, 5 марта захватить города Шлегвитц, Лабендзе, Длифенбайн и отрезать 11–й гвардейский танковый корпус от основных сил армии.[359]

Катуков принимает срочные меры. Для разгрома гитлеровцев он вводит в бой свой резерв — 64–ю гвардейскую танковую бригаду И.Н. Бойко, генералу И.Ф. Дремову приказывает силами 20–й гвардейской механизированной бригады удерживать позиции в районе Бельгарда и Керлина, а 1–й гвардейской танковой бригадой из района Гросс—Рамбина нанести удар на Польцин. Корпус А.Х. Бабаджаняна должен был силами 44–й гвардейской танковой бригады наступать из района Штольценберга на Нелеп, во взаимодействии с бригадой А.М. Темника разгромить прорывающуюся на запад группировку противника.[360]

Несколько дней продолжались кровопролитные бои. Совместными усилиями 1–й гвардейской танковой армии, 134–го стрелкового корпуса 19–й армии и 1–й армии Войска Польского к исходу 7 марта вражеская группировка была разгромлена и прекратила свое существование.

6 марта Катуков получил шифротелеграмму Военного совета 1–го Белорусского фронта, в которой говорилось о том, что армия переходит в подчинение 2–го Белорусского фронта.

— Ты что—нибудь понимаешь, Михаил Алексеевич? — Командарм положил на стол Шалину шифротелеграмму.

Начальник штаба бегло пробежал глазами по строчкам:

— Что же тут непонятного. Рокоссовский торопится покончить с немцами в Померанской провинции, вот и выпросил нас у Верховного. Известно, что только Сталин решает такого рода вопросы.

— Возможно, Ставка решила?

— Возможно.

— Однако час от часу не легче. — Катуков полез в карман за любимыми папиросами «Казбек». — Переподчинение 2–му Белорусскому фронту означает немедленное наступление. А нам — кровь из носу — нужны хотя бы сутки, чтобы привести в порядок материальную часть. Дынер не раз уже напоминал, что пора менять масло в моторах, иначе рассыплются. Да и сам я прекрасно понимаю, что возможности танков не беспредельны.

Встретившись 8 марта с командующим 2–го Белорусского фронта, Катуков и Попель доложили ему о состоянии армии. Рокоссовский задумался. Потом, подойдя к карте, карандашом обвел район, куда вышли его войска, обратил внимание на реку Лупов—Флисс.

— Эта злополучная река, — сказал Константин Константинович, — может сыграть роковую роль в ходе дальнейшего наступления. Немцы уйдут за нее, укрепятся, придется пролить немало крови, прежде чем мы их ликвидируем там.

Опасения командующего не напрасны. Ситуация требовала немедленных действий. Но положение с танковым парком в армии было незавидным. Всякие нормы пробега давно перекрыты, отработали гарантийные сроки танковые двигатели, к тому же существует инструкция, которую командарм должен выполнять.

И все же в интересах дела пришлось на время забыть об инструкции. Не будешь же ею громить войска 2–й немецкой армии? Решено было масло в моторах танков не менять, а лишь долить его, заменить самые необходимые детали, на что требовалось всего несколько часов.

Тут же маршал Рокоссовский поставил армии задачу: главными силами выйти на рубеж частей 19–й армии в район Лупов, Рексин, Гловиц, Бандзехов, Манвитц, развить удар в направлении Лауенбург, Нойштадт, к исходу 9 марта захватить переправы через реку Леба и канал Бренкенхоф на участке Лауенбург, Адмиг, Фреест.[361]

Вернувшись в штаб после встречи с Рокоссовским, Катуков занялся разработкой плана предстоящей операции. Выслушал своих помощников, начальников отделов и служб. Соболев подробно информировал о состоянии вражеской группировки: необходимые сведения предоставила фронтовая разведка. Картина получалась такая: на отрезанном участке Восточной Померании площадью в 7700 квадратных километров вражеская группировка имела 11 пехотных дивизий, 2 танковые, одну мотодивизию СС и четыре боевые группы общей численностью до 80 тысяч человек. Войска были основательно потрепаны, но еще могли сражаться и оказать серьезное сопротивление.[362]

Выслушав всех присутствующих, Катуков задал вопрос:

— Что может предпринять противник, оказавшись в такой ситуации, в какой находится сейчас, будучи отрезанным от сухопутных коммуникаций, лишенный возможности получать боеприпасы, продовольствие, горючее?

Поднялся Шалин, подошел к карте, висевшей на стене, спокойно, неторопливо, как всегда это делал, доложил:

— У немецкого командования один выход: отводить свои войска в район портов Данциг и Гдыня, чтобы морским путем эвакуировать их. Безусловно, они окажут нам сопротивление. Арьергарды будут драться, не щадя живота своего. Придется иметь дело с минными полями, ловушками, танковыми и артиллерийскими засадами на дальних и ближних подступах к портам.

Катуков согласился с начальником штаба, но счел своим долгом добавить:

— Нельзя забывать еще вот о чем: если противнику удастся надолго сковать нас в Померании, то Гитлер получит возможность лучше организовать оборону Берлина. Ведь ни для кого не секрет, что, разгромив померанскую группировку немцев, мы снова вернемся на берлинское направление. Значит, сроки окончания войны во многом будут зависеть и от нашей армии.

Армия поворачивалась на восток на 90 градусов. Впереди основных сил решено было направить два передовых отряда — полковника В.И. Землякова и подполковника В.Н. Мусатова. Земляков командовал 19–й самоходно—артиллерийской бригадой, ему приданы были 1430–й легкий артиллерийский полк, инженерный и понтонно—мостовой батальоны. Мусатов со своим 6–м мотоциклетным полком имел уже богатый опыт прорыва укрепленных рубежей и захвата плацдармов. Его отряд был тоже усилен 1170–м легким артиллерийским полком, инженерным и понтонным батальонами.

9 марта в 5 часов 30 минут передовые отряды вышли вперед, чтобы к исходу дня захватить плацдарм на берегу реки Лебы. Через два часа Катуков двинул в том же направлении главные силы, имевшие задачу выйти на рубеж частей 19–й армии. Утром 10 марта они должны нанести удар на Нойштадт и к исходу следующего дня выйти на побережье Данцигской бухты на участке Гдыня, Путциг.

Катуков вел свою армию двумя маршрутами. На правом фланге двигался корпус Дремова, усиленный танковой бригадой 1–й армии Войска Польского, на левом — корпус Бабаджаняна.

Передовые отряды, продвигаясь на восток, обогнали боевые порядки 19–й армии В.З. Романовского, сбили на участке Горен, Штоентин немецкую пехоту, захватили переправы через реку Лебу. Канал Бренкенхоф тоже взят с боем. Полковник Земляков прошел свой маршрут без особых осложнений, у подполковника Мусатова встретились определенные трудности, которые, впрочем, и следовало ожидать: немцы взорвали мост у Цаценова. Пришлось Лебу форсировать на подручных средствах.

Утром 10 марта по мостам, захваченным передовыми отрядами, переправились основные силы армии. Корпус Дремова развивал наступление на Нойштадт и Яново, корпус Бабаджаняна — на Мерзин и Путциг.

Вездеход Катукова шел в боевых порядках наступающих войск. Командарм попросил водителя ехать побыстрее, но набрать скорость было просто невозможно. Дороги забиты беженцами. Гитлеровская пропаганда засорила головы людям, что с приходом советских войск всех будут расстреливать. Вот и мечутся по дорогам войны целые семьи, таская с собой домашний скарб.

Повернувшись к полковнику Никитину, сидевшему сзади, Михаил Ефимович произнес:

— Горе этих людей велико, им можно посочувствовать. Вспоминаю: вот так же метались и наши женщины с детьми и стариками, бросив насиженные места, летом 1941 года. Война страшна не только тем, что несет смерть, но и огромные страдания воюющим народам.

Поступило донесение от Дремова. Его корпус завязал бои за Нойштадт. Вездеход командарма не прошел и десяток километров, как радист «поймал» Бабаджаняна. Его войска вышли к реке Пясница восточнее Корзина.

— Молодцы! — одобрительно отозвался Катуков о своих комкорах.

— Никиток, как думаешь, через день будем в Данцигской бухте?

Начальник оперативного отдела прогнозировать события не решился:

— Поживем — увидим.

12 марта Бабаджаняну удалось прорвать оборонительные линии на реке Пяснице, затем овладеть Путцигом и выйти к Данцигской бухте. А вот Дремов застрял у Нойштадта. Нойштадт — важный опорный пункт — прикрывал дальние подступы к Гдыне. Немцы обороняли его с особым ожесточением, создав круговую оборону. Большой помехой для танкистов и мотопехоты были доты и дзоты, а на улицах — баррикады.

Перегруппировав силы, Дремов снова обрушился на город, 20–я и 21–я гвардейские механизированные бригады отражали атаки немцев с юга и не участвовали в штурме Нойштадта. Задачу решили три бригады, нанеся рассекающие удары в нескольких направлениях: 1–я гвардейская танковая била с востока, 19–я гвардейская механизированная — с юго—запада, 1–я Польская танковая — с севера и тыла. Окруженный город не выдержал напора, сдался.

В Нойштадте захвачено было 15 танков и самоходных установок; 500 автомашин, 7 тяжелых орудий, а также 250 солдат и офицеров.[363]

После выхода войск 1–й гвардейской танковой армии на побережье Данцигской бухты группировка противника была рассечена на две части. Одна из них отошла к Гдыне, другая — на косу Пугцигер—Нерунг.

13 марта командующий фронтом поставил Катукову новую задачу: ударом танкового и механизированного корпусов прорвать гдынский укрепленный район и освободить Гдыню.

Но для начала надо было покончить с остатками немецких войск, ушедших на косу Путцигер—Нерунг. Радист быстро связал командарма с полковником Бабаджаняном:

— Армо, на твоем участке фрицы драпают по песчаным дюнам. Уйдут морем. Нельзя их упускать.

— Понял, товарищ генерал—полковник, — весело отозвался командир 11–го гвардейского танкового корпуса. — Прижмем им хвост!

На косу был послан небольшой отряд 40–й гвардейской танковой бригады в составе 5 танков, двух батарей 350–го легкого артиллерийского полка, инженерной роты и взвода автоматчиков. Прочесав косу, отряд вышел в район Гроссендорф, отрезав противнику единственный путь отхода.[364]

Теперь все внимание гдынскому укрепленному району. Катуков знал, что Гдыня — орешек крепкий. Три оборонительные полосы, внешний и внутренний обводы станут трудным препятствием при штурме города, приспособленного к длительной осаде. Не случайно еще в 1939 году гитлеровцы надолго застряли у этой крепости. А сейчас ее будут защищать не только сухопутные войска, но и флот. По показаниям пленных в порту Гдыни находятся тяжелые крейсера «Шлизен» и «Шер», вспомогательный крейсер «Гектор», две флотилии минных тральщиков и восемь подводных лодок.[365]

17 марта командарм перебросил 11–й гвардейский танковый корпус на правый фланг армии и поставил ему задачу: во взаимодействии с частями 134–го стрелкового корпуса наступать из района Глодовкен в направлении Биркенберг, Клайн—Катц, ударом с юга, поддерживая 8–й гвардейский механизированный корпус, овладеть городом и портом Гдыней.[366]

Перед прорывом вражеских укреплений в армию прибыл командующий фронтом К.К. Рокоссовский. Он познакомился с планом штурма Гдыни, одобрил его, затем решил побывать в 11–м гвардейском танковом корпусе, совместно с которым действовала 1–я Польская танковая бригада.

Катуков позвонил Бабаджаняну на командный пункт, спросил о том, как ведут себя немцы, не обстреливают ли наблюдательный пункт и дороги к нему. Комкор не скрывал, что противник изредка постреливает, но снаряды разрываются вдалеке.

В середине дня Рокоссовский и Катуков подъехали к корпусному наблюдательному пункту. Их сразу же отвели в свежевырытые траншеи.

«Не успели мы пройти несколько шагов, — вспоминал Бабаджанян, — как прямо перед нами разорвался снаряд. Через минуту второй, сзади. «Вилка!» — мелькнуло в голове. М.Е. Катуков, наклонившись ко мне, громко зашептал: «Что же ты, а говорил…» Константин Константинович услышал, улыбнулся, сказал Катукову:

— Не пили, не парад — война. Стреляет же не он — противник, не запретишь же ему. Давайте пока что в надежный окоп, а машины с бугра прикажите убрать.

Мы сидели в окопе молча минуты три—четыре, пока обстрел прекратился.

— Ну, — сказал Рокоссовский, — доложите коротко ваши соображения по наступлению.

Слушал внимательно, все время глядя на карту.

— Когда хотите начать?

— Завтра с рассвета, если разрешите, товарищ маршал.

— Хорошо, начало в 8.00. Но город должен быть освобожден».[367]

Корпус Бабаджаняна сосредоточился в лесу в районе Кенипшх, Форст, Гневау, отсюда должен был совместно с 134–м стрелковым корпусом начать атаку.

19 марта после 40–минутной артподготовки пошла в бой пехота, за ней — танки. Севернее корпуса Бабаджаняна немецкие позиции атаковали 40–й стрелковый и 8–й гвардейский механизированные корпуса.

Сопротивление гитлеровцев возрастало с каждым часом. Вели огонь артиллерийские батареи Гдыни и Данцига, стреляли дальнобойные корабельные пушки. Наши танки и самоходные установки с трудом продвигались вперед, лишь в конце дня танкисты овладели районом Витцлин, Биркенберг и вывели туда пехоту. Начальник штаба 11–го гвардейского танкового корпуса полковник Н.Г. Веденичев писал в донесении: «Условия местности для действия были очень трудные. На направлении действия корпуса имелось только одно шоссе. Распутица, сильно пересеченная местность, покрытая лесом, заставляли действовать вдоль шоссе, так как попытки наступать вне дорог приводили к тому, что танки застревали в грязи, становились мишенью для самоходок и артиллерии противника».[368]

21 марта Бабаджанян овладел населенным пунктом Гросс—Кащ, через два дня — Клайн—Катц. Оставалось перейти реку Качу, чтобы развить дальнейшее наступление. Однако, куда ни ступишь, везде минные поля. Только после кропотливой работы саперов части начинают двигаться вперед. Те же трудности встретились и на пути корпуса Дремова. Его танковые и механизированные бригады преодолевали густую сеть траншей, минных полей, дотов и дзотов.

Держа нити управления боем, Катуков не упускал ни на минуту из поля зрения свои войска, «прогрызавшие» вражескую оборону. Дремов донес — застрял у высоты 165,0. Михаил Ефимович спросил:

— Что случилось, Иван Федорович?

— Артиллерия противника положила в грязь пехоту. Приказал танки отвести назад, чтобы избежать больших потерь.

— Не допускаешь мысли о том, что немцы с высоты корректируют огонь береговой и корабельной артиллерии?

— Как—то не подумал об этом.

— Тогда вот что, пригладь ее своими пушками. Надеюсь, не будешь жаловаться, что нечем это сделать?

Атака в лоб высоты 165,0 успеха не принесла. Пришлось предпринять обходной маневр, 1–я гвардейская танковая и 21–я гвардейская механизированная бригады обошли высоту, уничтожили огневые точки противника — несколько бронеколпаков, доты и дзоты. Это дало возможность возобновить наступление.

Успех прорыва обозначился и в районе Виттомина. Катуков сразу же бросил туда весь корпус Бабаджаняна и 27–ю стрелковую дивизию. Они действовали на западе, с юга наступала 1–я Польская танковая бригада.

В ночь на 26 марта 44–я и 45–я гвардейские танковые бригады, преодолев противотанковый ров, совместно с частями 310–й стрелковой дивизии вышли к западным окраинам Гдыни, где заняли несколько кварталов. Главную роль в уличных боях стала играть пехота, но без поддержки танков и самоходно—артиллерийских установок продвигаться было просто невозможно.

Утром 27 марта по улицам Гдыни прошел, лязгая стальными гусеницами, танковый батальон 40–й гвардейской танковой бригады, которым командовал майор Б.П. Иванов. Несколько позже подошли 44–я и 64–я гвардейские танковые бригады.

Немецкий гарнизон был разгромлен. Часть гитлеровцев бежала на кораблях, часть ликвидирована и пленена.

В кратком отчете командование армии писало: «В боях на подступах к Гдыне и за город Гдыню войсками 1–й гвардейской танковой армии разгромлены части пяти пехотных дивизий, одна мотодивизия и одна танковая дивизия, целый ряд отдельных артиллерийских и специальных подразделений противника».[369]

27 марта 1945 года Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский снова прибыл в штаб 1–й гвардейской танковой армии. Он поблагодарил танкистов за отличные действия в Померании, отдал распоряжение сдать свои боевые участки частям 19–й армии и 3–му гвардейскому танковому корпусу. На них теперь возлагалась задача по окончательной ликвидации гдынской группировки противника, а 1–я гвардейская танковая армия возвращалась в состав 1–го Белорусского фронта.

Прощай, Польша!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.