ВЕРМАХТ ПРОБУЕТ СИЛЫ
ВЕРМАХТ ПРОБУЕТ СИЛЫ
Гитлер пошел ва—банк. Его уже не устраивали те территориальные приобретения, которые удалось осуществить разными путями в течение последних лет. Хотелось большего. Выступая на совещании перед представителями промышленных и военных кругов в августе 1939 года, он говорил: «Создание Великой Германии было большим успехом с политической, но не с военной точки зрения, ибо мы достигали его в результате блефа, примененного политическими руководителями».[9]
Но времена блефа исчерпали себя, хотелось «испробовать войска», однако любой шаг по пути агрессии означал войну, причем война могла быть на два фронта. Гитлер помнил о предупреждении канцлера Бисмарка — никогда не воевать одновременно с Западом и Востоком, тем более — не воевать с Россией. И все же решился на проведение «настоящей» военной операции. Ведь уже намечена очередная жертва — Польша, отступать некуда.
Нацистский фюрер понимал, что Англия и Франция воспротивятся его намерениям, но есть еще СССР. А Сталин настроен дружески, сам не против сокрушить своего западного соседа. Риск, конечно, есть, но он не столь велик, чтобы не попытаться осуществить плавный переход от «Плана зеленого» к «Плану белому» (план нападения на Польшу). Нужно было только все точно рассчитать, чтобы не конфликтовать «с нашими западными противниками».
Гитлер и не скрывал своих планов, выступая перед генералами в мае 1939 года, он откровенно заявлял: «В действительности речь идет не о Данциге. Речь идет об обеспечении жизненного пространства Германии на Востоке…»
Присутствовал ли Гудериан на этом совещании, неизвестно, но то, что получил от фюрера указания готовить войска для нового похода, несомненно. Гитлер уже понял значение бронетанковых и моторизованных войск. Они показали себя с наилучшей стороны во время аншлюса Австрии, присоединения Судетской области и Чехословакии. Именно на них надо делать ставку, на них и на Гудериана. Гудериан — тот человек, который может обеспечить интересы фюрера и интересы Германии.
С этой целью в вермахте вводится новая должность — инспектор подвижных войск, то есть танковых и моторизованных. Правда, пока этим войскам придавалась и кавалерия. Должность предлагают Гудериану. Тот внимательно просмотрел проект положения об этой должности и сразу же отказался. Его смущало то, что положение предусматривало только право производить инспекторские проверки и составлять годовые отчеты, но не давало никаких командных функций, не позволяло влиять на решение вопросов организации войск и подготовки личного состава.
Вначале генерал считал, что инициатива введения новой должности исходила от главнокомандующего сухопутными силами Браухича, но, как выяснилось позже, она исходила от самого Гитлера.
Фюрер, узнав о капризе Гудериана, вызвал его к себе. Танкист в тактичной форме объяснил причину отказа от должности, изложил свои принципы организации нового ведомства. Он по—прежнему стоял на своем — решительно доказывал необходимость полной самостоятельности танковых и моторизованных войск, использования их в качестве наступательного средства оперативного характера. Он никак не мог согласиться с тем, что придание танков пехоте и кавалерии принесет ощутимые результаты в боевой обстановке.
У Гитлера на этот счет были свои соображения. Он задумал созданием нового ведомства организовать централизованное управление моторизованными войсками и кавалерией. Гудериану же обещал полную поддержку в этом предприятии.
Поломавшись немного и получив свой «пряник», генерал сдался. «Я был произведен в генералы танковых войск, — писал Гудериан, — назначен генерал—инспектором подвижных войск и приступил к организации своего очень небольшого управления».
На осень 1939 года планировались крупномасштабные маневры с участием мотомеханизированных войск, которые должны были проходить в Померании. И Гудериан, конечно, там, где намечается очередная авантюра. Он участвует «в сооружении полевых укреплений вдоль имперской границы для защиты Германии от наступления поляков», приняв только что созданный 19–й армейский корпус — усиленно вооружает его танками «Т—III» и «T—IV».
Гитлер торопил верховное командование с выдвижением войск к польской границе, так как срок новой военной кампании уже был обозначен — 26 августа.
Гитлер промедлил, напал на Польшу не 26 августа, а 1 сентября. В этот день германские войска перешли границу. Но до подхода основных сил уже вовсю работала германская разведка Канариса и отряды эсэсовцев, инсценировав нападение на немецкую радиостанцию в Глейвице и на пограничные посты. Появились и первые жертвы, но это были жертвы опытных провокаторов начальника гестапо Мюллера и шефа СД Гейдриха, выполнявших указания Гитлера, который на одном из совещаний с откровенным цинизмом заявил: «Нам следует стремиться не к достижению определенных рубежей (в Польше. — В.П.), а к уничтожению врага; для этого необходимо находить все новые и новые пути. Средства — безразличны. Победителя никогда не спрашивают, были ли его действия законны. Речь должна идти не о том, чтобы право было на нашей стороне, а исключительно лишь о победе…».[10]
И вновь, как в походах в Австрию и Чехословакию, роль тарана играли бронетанковые войска, 19–й корпус Гудериана входил в состав 4–й армии генерал—полковника фон Клюге. Ему была поставлена задача расчистить путь в «польском коридоре» для других соединений, достичь Вислы, способствовать рассечению польской армии надвое и ее уничтожению.
Потери германской армии в ходе боев были незначительными. Как сообщает военный историк Сэмюэл Митчем, немцы потеряли 8082 человека убитыми, 27 278 ранеными и 5029 пропавшими без вести. Кроме того, было уничтожено 217 танков. Что же касается польской армии, историк отмечает: «Из 800 тыс. военнослужащих, которых правительству удалось мобилизовать, 694 тыс. попали в плен к немцам. Остальные были либо убиты, либо оказались в русском плену (советские войска вторглись в восточную Польшу 17 сентября). Небольшая часть польских военнослужащих скрылась в самой стране или бежала в Румынию или Венгрию».[11]
О незначительных потерях свидетельствует и Гудериан. 5 сентября Гитлер посетил его корпус. На вопрос о потерях генерал назвал две цифры: 150 убитых и 700 раненых. Командир корпуса хотел, конечно, похвастаться перед фюрером, показать результаты своей «работы». Он провез его по местам боев у городов Шветц (Свеце) и Грауденц (Грудзенз). Глядя на уничтоженную польскую артиллерию, Гитлер спросил: «Это сделали, наверно, наши пикирующие бомбардировщики?» Гудериан ответил: «Нет, наши танки».
Во время поездки Гудериан демонстрировал 3–ю танковую дивизию, ее 3–й разведывательный батальон, в котором служил его младший сын Курт. Тут же, в 35–м танковом полку, находился и старший сын Гейнц Гюнтер, полковой адъютант.
Гитлер интересовался также техническими возможностями танков «Т—III» и «Т—IV». Гудериан отмечал, что новые танки показали себя в походе вполне нормально, но высказал свои замечания относительно увеличения лобовой брони и удлинения ствола пушек с целью повышения дальнобойности стрельбы и пробивной способности снарядов.
14 сентября Гудериан подошел со своим корпусом к крепости Брест. Взять с ходу ее не удалось: поляки упорно оборонялись. Крепость держалась три дня даже после мощного артиллерийского обстрела. Только 17 сентября остатки гарнизона Бреста покинули крепость и переправились на западный берег Буга. Здесь, в Бресте, Гудериан получил информацию о том, что русские с востока совершают встречный наступательный марш.
О том, как встретились передовые части Красной Армии с корпусом Гудериана, уже говорилось. Встречу излагал начальник оперативного отдела штаба Белорусского военного округа Л.М. Сандалов. А вот как ее описывает Гудериан: «В качестве вестника приближения русских прибыл молодой русский офицер на бронеавтомобиле, сообщивший нам о подходе их танковой бригады. Затем мы получили известие о демаркационной линии, установленной Министерством иностранных дел, которая, проходя по Бугу, оставляла за русскими крепость Брест; такое решение министерства мы считали невыгодным. Затем было установлено, что район восточнее демаркационной линии должен быть оставлен нами к 22 сентября. Этот срок был настолько коротким, что мы даже не могли эвакуировать наших раненых и подобрать поврежденные танки. По—видимому, к переговорам об установлении демаркационной линии и о прекращении военных действий вообще не был привлечен ни один военный».[12]
Гудериан говорит еще об одном важном моменте — прощальном параде, после которого германские войска покидали Брест: «В день передачи Бреста русским в город прибыл комбриг Кривошеин, танкист, владевший французским языком; поэтому я смог легко с ним объясниться. Все вопросы, оставшиеся неразрешенными в положениях Министерства иностранных дел, были удовлетворительно для обеих сторон разрешены непосредственно с русскими. Мы смогли забрать все, кроме захваченных у поляков запасов, которые остались русским, поскольку их невозможно было эвакуировать за столь короткое время. Наше пребывание в Бресте закончилось прощальным парадом и церемонией с обменом флагами в присутствии комбрига Кривошеина».
Вскоре военные действия в Польше закончились, и штаб Гудериана был переведен в Берлин. Можно было, как всегда, подвести итоги боев. Генерал пришел к убеждению, что его войска выдержали испытание и полностью оправдали себя, а «затраченные на их создание усилия окупились».
Старания Гудериана были вознаграждены. В конце октября 1939 года он в числе 24 офицеров и генералов получил Рыцарский Железный крест. Железным крестом 1 и II класса был награжден и его старший сын. Так что тщеславие танкового генерала было вполне удовлетворено. Генерал нужен был фюреру, фюрер — генералу. Впереди столько дел, а ближайшая цель — Франция и Англия.
Первоначальный план похода в Западную Европу окраски не имел, был бесцветным, поименован как приказ № 6. В нем указывалось, что войска вермахта должны вести наступление через Бельгию и Голландию, где французы не ожидают удара. Начало военных действий намечалось на 12 ноября 1939 года. В дальнейшем сроки переносились, как утверждают историки, 14 раз. Вначале главное командование сухопутных войск, подгоняемое фюрером, хотело использовать старый «План Шлиффена». Это был план ведения войны на два фронта — против Франции и России, разработанный генерал—фельдмаршалом Альфредом Шлиффеном в период Первой мировой войны. Суть его заключалась в том, чтобы, применив охват обеих флангов боевых порядков противника, окружить его и уничтожить.
План, однако, устарел, и многие генералы относились к нему скептически. Гудериан, хотя и считал фельдмаршала «благородным, умным человеком с холодным, саркастическим умом», нового в его плане ничего не нашел, поэтому, как он выразился, «очень скоро мысль стала работать в другом направлении».
Более привлекательным и реальным выглядел оперативный план разгрома Франции, разработанный генералом Эрихом фон Манштейном. Историки отмечали, что этот план являлся «плодом неистощимого ума» генерала.
Что же в нем было такого особенного, что привлекло внимание многих военных специалистов? Даже Гитлер им заинтересовался. Правда, фюрера отнести к военным специалистам можно с большой натяжкой, но общие детали военных операций он, несомненно, схватывал.
Манштейн предлагал пройти крупными бронетанковыми силами через Люксембург и южную часть Бельгии к «линии Мажино», прорвать у Седана ее укрепления и устремиться к центру Франции — Парижу.
Познакомившись с планом Манштейна, Гудериан нашел, что он вполне осуществим, стоит лишь проработать отдельные детали, определить сроки военных действий.
План разгрома Франции — это очередной план агрессии. Гудериан всегда утверждал, что его участие в агрессивных войнах сводилось лишь к выполнению приказов высшего командования, что его роль в разработке планов нападения на другие страны незначительная. Ведь генеральный штаб до 1938 года планировал только оборонительные войны, и лишь с приходом Гитлера, «политического руководителя государства, вопреки советам старых солдат, генеральный штаб был вынужден работать в другом направлении».
Стало быть, и он, Гудериан, тоже стал работать «в другом направлении». Вот он уже во время военной игры в Кобленце 7 февраля 1940 года, в присутствии Гитлера, не под давлением, а по собственному рвению, предлагает дополнить план Манштейна, определяя конкретные сроки наступления: «…на пятый день кампании начать наступление крупными танковыми и моторизованными силами с целью прорыва обороны на р. Маас у Седана и дальнейшего развития наступления в направлении на Амьен».
К плану Манштейна многие генералы из ОКВ относились критически. Не верил в быстрый успех кампании и начальник генерального штаба вермахта Гальдер, считавший, что главную роль в этой военной операции должны играть полевые армии, а не танковые, для которых большой проблемой станет форсирование рек и проход через Арденны, севернее реки Маас.
Но Гитлер уже обеими руками ухватился за план Манштейна. На очередном совещании генералитета, состоявшемся в середине марта 1940 года, он внимательно выслушивал мнения генералов по ходу развертывания военной операции во Франции. Когда Гудериан, развивая концепцию наступления по территории Люксембурга и Бельгии с последующим форсированием реки Маас и захватом на ней плацдарма, перешел к главным своим действиям, Гитлер остановил его и задал вопрос: «А что вы хотите делать дальше?»
Танковый генерал был поставлен в тупик, не сразу нашелся, что ответить. Откуда ему знать, что фюрер хочет получить в результате французской кампании? Пришлось отделываться общими фразами: «Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла—Маншу».
Всем стало ясно, что ни у Гитлера, ни у верховного командования пока не было твердого решения о начале военной кампании против Франции и Англии, но каждый был уверен в том, что от своих намерений фюрер никогда не откажется. Значит, надо ждать своего часа и готовиться к боям.
Гудериан вплотную занялся изучением «линии Мажино», ее оборонительных возможностей, вооружения, численности англо—французской армии. Он знал, что Франция располагает самой сильной сухопутной армией и самыми крупными бронетанковыми силами. Англо—французские вооруженные силы имели в своем распоряжении около 4800 танков, вермахт имел их вдвое меньше — 2800, включая бронеавтомобили. Однако оборона Франции исходила из старой доктрины Первой мировой войны, то есть войны позиционной, когда основное внимание обороняющейся стороной придавалось плотности огня, а не маневру.
После тщательного изучения оборонительной «линии Мажино» совместно со специалистами по фортификации, анализа материалов аэрофотосъемок Гудериан пришел к выводу, что не так страшен черт, как его малюют. Иными словами, французские укрепления не столь уж прочны, как их расписывают. Наиболее укрепленным считался участок между Манмеди и Седаном, далее к Ла—Маншу он был менее защищенным. Немецкая разведка установила, что и гарнизон на «линии Мажино» незначителен, основные силы противника сконцентрированы во Фландрии между рекой Maac и Ла—Маншем и развернуты на северо—восток. Это силы англо—французов. Голландцы и бельгийцы развернули свои войска на восток.
Такая группировка сил давала возможность сделать заключение: англо—французское командование считало, что немцы будут действовать по плану Шлиффена, как в 1914 году. Что было как раз на руку вермахту. Удар бронетанковыми силами при постоянной поддержке авиации позволял решить стратегическую задачу выхода к Ла—Маншу, разрезав таким образом англо—французскую группировку войск, сосредоточенную на границе с Бельгией.
В конечном итоге Манштейну и Гудериану удалось убедить Гитлера в успехе французской кампании, и он дал «добро», открыл зеленый свет для движения бронетанковой техники на запад.
Гитлеровское командование сосредоточило против Франции достаточно мощную группировку войск — 89 дивизий, 47 дивизий находилось в резерве.
10 мая 1940 года немцы начали наступление на северном фланге против Бельгии и Голландии, причем здесь были использованы десантные войска, которые захватили важнейшие опорные пункты оборонительной системы. Наступление на севере было лишь отвлекающим маневром, сковывающим силы противника, основной же удар наносился из района Ахена и реки Мозель, где сосредоточено было 45 немецких дивизий, в том числе 7 моторизованных и 3 танковые.
Как свидетельствует Гудериан, его 19–й армейский корпус, поднятый по тревоге 10 мая, перейдя границу, быстро продвигался по территории Бельгии, на второй день после коротких боев с французскими и бельгийскими войсками были захвачены позиции у Нешато, Бертри, Либрамон, Буйон. 12 мая, форсировав реку Семуа, войска Гудериана вышли к Северо—Французской низменности.
Противник повсеместно пытался оказывать сопротивление, но оно было вялым, и немцы брали одну позицию за другой. Вскоре танковые дивизии вермахта достигли французской границы.
Захват плацдарма на реке Маас прошел без больших потерь для германской стороны, французы же несли огромные потери в живой силе и технике. Гудериан не раз отмечал в своих мемуарах о том, что противник едва оказывал сопротивление. О событиях 13 и 14 мая он писал: «Я удивился, что французская дальнобойная артиллерия с «линии Мажино» так слабо и неэффективно обстреливала сосредоточение наших войск на исходных позициях. Впоследствии при посещении «линии Мажино» успех нашего наступления показался мне просто чудом».[13]
Прорвать позиции у Седана прямо с марша Гудериану не удалось; его 2–я танковая дивизия застряла в боях с французами на реке Семуа. Ждать, пока дивизия освободится и развернется в боевой порядок, значит потерять время. Пришлось идти на риск — наступать оставшимися двумя дивизиями. Это не понравилось командующему танковой группой войск Клейсту, в которую входил и 19–й моторизованный корпус. Произошло первое столкновение с Клейстом, но не последнее за годы войны. Объясняться все же потом пришлось.
Самолюбивый танкист Гудериан не доверял не менее самолюбивому кавалеристу Клейсту, хотя он и отличился при вторжении в Польшу, войска его корпуса захватили нефтедобывающий район под Львовом, затем, соединившись с войсками Гудериана, рассекли польскую армию пополам. Гудериан никак не мог понять, почему Гитлер назначил Клейста командовать танковой группой на Западном фронте, доверив ему столь ответственное поручение. Ведь до 1939 года Клейст никогда не командовал танковыми частями, вообще не был расположен к танковым войскам, предпочтение отдавал пехоте и коннице.
Военный историк Сэмюэл Митчем, пожалуй, ближе других подошел к ответу на этот вопрос: «…главнокомандование германских сухопутных сил еще с сомнением относилось к новому роду войск и к концепции молниеносной войны (блицкрига). Они чувствовали, что Клейст сможет удержать в руках своенравного Гудериана и не даст энтузиастам танковых войск поставить под угрозу успех операции своими опрометчивыми действиями; другими словами, осторожность Клейста должна послужить противовесом порывистости Гудериана».[14]
Субординация требовала выполнения служебной дисциплины, и Гудериан, проглотив горькую пилюлю, отправился выполнять приказ вышестоящего начальника.
К 17 мая значительная часть германских войск, прорвав укрепления у Седана и форсировав реку Маас, успешно продвигалась вперед. Гудериан со своим корпусом подошел к реке Сомме и начал захват нового плацдарма у небольшого городка Перонн. Темпы наступления его вполне устраивали: отдельные части проходили до 45–50 километров в сутки. Он только что вернулся из 10–й танковой дивизии в Буйон и отправился в штаб корпуса, разместившийся в гостинице «Панорама». На его рабочем столе уже лежали армейские сводки, принесенные начальником штаба полковником Нерингом. По заведенной привычке не откладывать дела генерал просмотрел их, затем подошел к окну, чтобы полюбоваться красивым видом долины реки Семуа. В это время налетела авиация противника, и началась бомбардировка города. Рядом с гостиницей разорвалось несколько бомб, взрывной волной выбило стекла кабинета, и Гудериан впервые почувствовал дыхание смерти. Пришлось срочно переводить штаб подальше на север, где бы он был не так уязвим для французских и бельгийских самолетов.
Разгром франко—бельгийских войск и английского экспедиционного корпуса, затем выход к Ла—Маншу сулил скорое окончание военной кампании. Но тут произошло неожиданное — поступило распоряжение приостановить наступление.
Удержать Гудериана было просто невозможно, он продолжал вести боевые действия. На этой почве произошло новое столкновение с Клейстом. Дело дошло до того, что Гудериан потребовал, чтобы его сняли с командования корпусом. Лишь вмешательство генерал—полковника Листа, командующего 12–й армией, позволило погасить конфликт. Лист убедил Гудериана, что идея остановить наступление исходит не от Клейста, а от самого Гитлера.
Гудериану разрешено было вести лишь «разведку боем», и он все дальше и дальше пробивался на север. 20 мая его войска вышли к Ла—Маншу. Через день пришел новый приказ продолжить наступление. Генерал, воспрянув духом, повернул войска на Дюнкерк, действуя в прибрежной полосе, он штурмом взял Булонь и блокировал старую морскую крепость Кале. Судьба английских экспедиционных войск, можно сказать, решена. Им предстояло капитулировать.
Однако Гитлер остановил наступление левого крыла армии на реке Аа, переправа через нее была категорически запрещена. Приказ гласил, что «Кале и Дюнкерк предоставляются авиации».
«Стоп—приказ» Гитлера от 24 мая 1940 года лишил, по образному выражению Гудериана, многих «дара речи». Он давал возможность 338–тысячному корпусу англичан, припертому к морю, спокойно эвакуироваться с европейского континента.
По—разному пытаются объяснить приказ Гитлера военные специалисты и политики. Одни считают, что фюрер хотел «умиротворить» англичан и заставить их заключить мир с Германией, другие сходятся на том, что немецкие войска нуждались в передышке, нужно было подтянуть тылы, чтобы обеспечить ударные танковые части горючим.
Если считать особым мнением мнение Гудериана по этому вопросу, то оно сводится к тому, «что Гитлер и прежде всего Геринг считали, что превосходства немецкой авиации вполне достаточно для воспрещения эвакуации английских войск морем. Гитлер заблуждался, и это заблуждение имело опасные последствия, ибо только пленение английской экспедиционной армии могло бы укрепить намерение Великобритании заключить мир с Гитлером или повысить шансы на успех возможной операции по высадке десанта в Англии».[15]
Военный разгром Франции был неизбежен. Германские войска безостановочно двигались к Парижу. По приказу Гитлера в конце мая была создана «танковая группа Гудериана» в составе двух моторизованных корпусов — 39–го и 41–го. Гудериан повернул свои войска у реки Эн на юг, прошел с боями до швейцарской границы.
14 июня немцы вступили в Париж, а через неделю Франция капитулировала. Старое правительство ушло в отставку, новое — возглавил престарелый маршал Петен.
Гитлер праздновал победу. Он прибыл во Францию, в Компьен. 11 ноября 1918 года французский маршал Фош, командовавший союзными войсками, принял капитуляцию кайзеровской Германии в Компьенском лесу в салон—вагоне специального поезда. Теперь фюрер, как писал американский историк Уильям Ширер, с чувством гнева, ненависти, злорадства и величайшего триумфа принимал капитуляцию Франции, словно этим актом создавая «тысячелетний рейх».
Часть германских войск, участвовавших в походе, осталась во Франции. Группа войск Гудериана была расформирована. Командующий вернулся в Берлин победителем. Ему было присвоено звание генерал—полковника. Отдохнув от ратных трудов, он продолжал укреплять бронетанковые силы рейха: «Мне поручили следить за формированием и боевой подготовкой нескольких танковых и моторизованных дивизий. Работы было у меня более чем достаточно. В редко выпадавшие часы досуга я ломал себе голову над проблемой дальнейшего продолжения войны, которая так или иначе, но должна же когда—нибудь кончиться».[16]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.