Письма Нестерова жене

Письма Нестерова жене

Дорогая Дина! Посылаю тебе вырезку из газет о полетах. Открытие сезона было в большой ветер, так что долго не пришлось летать. Как я говорил тебе, так и вышло. Первым собрал аппарат я. Теперь с завтрашнего дня начнем полет на «Ньюпорах». Аппараты уже собраны не того типа, который я видел раньше, и мне очень нравятся. Столоваться стану у своей хозяйки. 14 ноября назначен дежурным, но это, конечно, не помешает мне приехать, если будут деньги, которые приходят к концу. Поменяться на дежурство я, наверное, смогу, а денег достать едва ли, так как с переездом денег ни у кого нет. Детишек целуй крепче и будь с ними поласковей.

Хорошо, если бы ты прислала мне карточку нашу с Дукой и хоть снимки с Петуха, а то скучаю без них. Если можно сняться во Владове, снимитесь в зимних нарядах все втроем. Ну, пока, целую вас всех крепко, будьте здоровы и веселы…

О войне ничего не слыхать.

Дука пишет очень неразборчиво, разобрал только, что ей без меня весело. Как у Петушка горбушка?

Дуке

Дорогая моя детка Дукочка! Я знаю, что тебе и без меня весело, но все-таки ты не забывай своего папку, или своего детку. Мне же очень бывает скучно по вечерам одному в своей комнатушке без моей детки-мамки; не с кем делать гимнастику, а надоедает мне иногда только гимназист 3-го класса… у которого много игрушек, но баловень он большой и капризник. Целую мою деточку, пиши мне почаще, целуй своего братишку – Петю и маму.

Твой папа.

11 октября 1912 г.

Варшава, Мокотово поле

* * *

Как я ни стараюсь, милая Дина, подыскать для нас что-либо подходящее, все безрезультатно. Те две комнаты за 33 рубля были очень для нас хороши, но жильцы отказались съехать из них до 20 февраля, ввиду того что не могут найти для себя подходящей отдельной квартиры. Есть много комнат, но отдельных. Есть и по 2, но детей не пускают, или цены адовые… На днях освободится квартира – две комнаты за 33 рубля, но без мебели, без освещения и отопления, придется остановиться на ней и взять обстановку напрокат, как это ни дорого будет стоить, зато будем в своей квартире и со своим столом.

Теперь по поводу моих дел. После полета на учебном аппарате для земли[19] меня выпустили на летучем «Ньюпоре». Присутствовали подполковник Ульянин и много офицеров. Взлетел я после Ушакова и еще одного. Ушаков волновался, и взлет сделал очень опасный, чем нас всех очень напугал, но потом выправился и закончил благополучно. Потом полетел и я, хотя чувствовал себя не так, как на «Фармане», но производил те же манипуляции, как и на «Фармане», т. е. применил свой принцип управления с большими кренами и спокойно спланировал.

Когда я подошел к офицерам, то меня все начали поздравлять за «превосходный первый полет», как будто летал старый пилот и т. д., но тут же Горшков после рукопожатия заметил, что если я буду «такие крены загибать», то он не даст мне аппарата. В общем, имел успех. Если так все пойдет и дальше, то, я думаю, мне и до апреля не придется здесь быть, смотришь, в марте в Киев поедем на штатную службу. Из всех наших, вышедших в Киев, я самый старший и по списку и по старшинству, поэтому можно быть спокойным, что буду получать штатное содержание летчика или начальника отряда.

Ну вот и все пока; сам я переехал к Ушакову и сплю на полу на спинке от дивана. При переезде с той квартиры там было получено письмо и потеряно прислугой; если ты писала, то повтори. Пиши, как дела, как здоровье детей. Целую всех.

Твой Петя.

Ноябрь 1912 г.

* * *

Получил твое письмо, третье. Очень рад, что вы снялись, очень жаль, если Петух выйдет скверно. Почаще выводи гулять ребят и дольше будьте на воздухе. Насчет войны – пустяки! Сегодня летал для проверки 4 анероидов, поднялся в 30 минут на 1600 метров и оттуда спланировал, т. е. остановил мотор. Такого полета еще у нас не было. Другие на этом же аппарате за 1,5 часа на экзамене не могли подняться до 1000 метров. Планировка над городом кругами и восьмерками, чем привел товарищей в трепет. Наслаждение, когда полет необыкновенен, прямо-таки какое-то блаженство лететь без мотора долго-долго и бесшумно.

Постараюсь все сделать, чтобы приехать.

Целую, твой Петя.

11 декабря 1912 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.