РЕЧЬ О ЗЕМСКИХ УЧРЕЖДЕНИЯХ В ЗАПАДНОМ КРАЕ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ В ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕ 1 ФЕВРАЛЯ 1911 ГОДА

РЕЧЬ О ЗЕМСКИХ УЧРЕЖДЕНИЯХ В ЗАПАДНОМ КРАЕ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ В ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕ 1 ФЕВРАЛЯ 1911 ГОДА

Господа члены Государственного совета!

Основные положения правительственного проекта о введении земских учреждений в Западном крае были, после долгих и довольно страстных прений, в главных чертах еще в минувшем году приняты Государственной думой. Особая комиссия Государственного совета присоединилась к предположениям правительства и признала возможным восстановить первоначальную правительственную редакцию в отношении земельного ценза, участия духовенства в земстве и обязательности избрания председателей управ из числа лиц русского происхождения. Таким образом, невосстановленным оказался лишь один принцип правительственной системы — принцип ограничения известным процентом лиц польского происхождения, служащих в земстве по найму.

Несмотря на, казалось бы, такую прочную постановку дела, я все же не мог не предвидеть, что здесь, в общем собрании Государственного совета, на правительственный законопроект будут сыпаться удары со всех сторон, так как им затронут вопрос, которого, к сожалению, нельзя было обойти, — вопрос, издавна глубоко волновавший и волнующий русскую общественную мысль, — вопрос о русско-польских отношениях. Конечно, может быть, было бы осторожнее этого вопроса совершенно не касаться, но сделать это было возможно только одним путем: не поднимая совершенно вопроса о западном самоуправлении. На это мне и указывалось с двух сторон: с одной строны, поляки говорят, что вопрос о земстве возник случайно, вследствие законодательного заявления об изменении порядка выборов членов Государственного совета от западных губерний, причем правительство будто бы схватилось за этот случай для того, чтобы еще раз, в новой области, области самоуправления, ввести новые ограничения по отношению к лицам польского происхождения; на эту же случайность указывали и некоторые русские, утверждая, что Положение 2 апреля 1903 года действует вполне удовлетворительно и что всякое его изменение поведет лишь к уменьшению русского влияния в крае.

Поэтому я, прежде всего, должен был задать сам себе вопрос: да не возбужден ли весь этот вопрос легкомысленно, неосмотрительно, случайно, не поведет ли изменение нынешнего положения к ухудшению и политическому, и хозяйственному? Отвечая на это, я должен прежде всего отметить, что вопрос о введении земства озабочивал нынешнее правительство еще начиная с 1906 года, и если проекты правительства потерпели некоторое замедление, то произошло это по двум или даже по трем причинам: во-первых, Государственная дума сначала относилась весьма отрицательно к распространению Земского положения 1890 г. на новые губернии; затем, первоначальный министерский проект был основан на принципе пропорциональности, что тогда же было признано правительством и слишком сложным, и несоответствующим русским интересам в крае, тем более что, в-третьих, — надо же быть откровенным — пример и опыт первых Государственных дум Государственного совета убедил правительство в особой сплоченности, в особой замкнутости польского элемента. Но как только возникла возможность или, скорее, надежда провести законопроект, соответствующий государственным интересам, он тотчас же и был представлен на законодательное рассмотрение.

Теперь, переходя к вопросу о том, почему же правительство не может удовлетвориться Положением 2 апреля 1903 г., я хотел бы, чтобы противники мои мысленно, на минуту, забыли все привходящие аргументы и мотивы, которые делают для них правительственный проект неприемлемым, и решили бы сами для себя, вне круга этих привходящих понятий, коренной, основной вопрос: да необходимо ли, нужно ли земское самоуправление в Западном крае или нет? Нам только что сейчас говорили, что Положение 2 апреля 1903 г. совсем не так плохо, что оно вполне удовлетворяет местным потребностям. Я охотно признаю, что этот законопроект был большим шагом вперед по сравнению с прежними губернскими распорядительными комитетами.

Но можно ли серьезно говорить о том, что при наличии этого Положения возможен экономический расцвет, экономический подъем края, края, который имеет все задатки для широкого своего развития? Ведь трудно, господа, доказывать, что лица, которым приказано, которые назначены для того, чтобы отстаивать местные интересы, будут делать это лучше, проявят больше самодеятельности, чем лица, уполномоченные на это местным населением. Трудно доказать, что утверждение, в очень большой количестве случаев, земских смет в законодательном порядке не будет служить помехой, тормозом для развития земского дела в крае. Наконец, как вы докажете, что при отсутствии уездных земских смет уездные земские собрания заинтересованы в правильной постановке земского бюджета? Заинтересованы они только в одном: как можно больше получить ассигнований на свой уезд, то есть расходовать как можно больше земских денег. Коррективом к этому не может служить статья 71, на которую здесь ссылались, так как она является лишь паллиативом и далеко не всегда применима.

Не может быть также доказательно сравнение развития земского хозяйства, скажем, Киевской и Курской губерний, так как цифры берутся за разные годы и единицы эти не сравнимы ни по пространству земельному, пи по количеству населения, причем совершенно забываются другие примеры: сравнение однородных губерний — Могилевской и Смоленской, которое приводит к совершенно другим выводам. Член Государственного совета Н. А. Зиновьев указывал на пример, который мне хорошо знаком *, на Ковенскую и Саратовскую губернии, говоря, что Саратовская губерния богата по сравнению с Ковенской только лишь, может быть, поджогами и актами хулиганства. Я на это скажу, что, зная эти две губернии, я могу подтвердить, что Саратовская губерния богаче и больницами, и школами.

Правилен, может быть, во всех этих доводах защитников Положения 2 апреля 1903 г. только один аргумент. Правы они, говоря, что русское землевладение в Западном крае не играет еще достаточной роли в местной жизни, что в крае мало полных цензовиков, что там с трудом можно найти должностных лиц для занятий должностей уездных предводителей, земских начальников, мировых посредников. Правилен, конечно, этот довод, но неправилен вывод. Прекрасный край спит, поэтому говорят, [что] он встряхнуться не может и необходимо оставить его в тех условиях, которые создают эту сонливость.

Но, господа, ведь рядом, межа к меже, за государственной границей люди живут в одинаковых условиях, лихорадочно работают, богатеют, создают новые ценности, накапливают их, не зарывают своего таланта в землю, а удесятеряют в короткий срок силу родной земли. Это движение там, да не только там, но даже и в странах, которые считались недавно еще варварскими и дикими, создается тем, что люди там поставлены в положение самодеятельности и личной инициативы. Почему же у нас необходимо их ставить в положение спячки, а потом удивляться, что они не шевелятся? Я думаю, что каждый, знающий Западный край, вам скажет, что там не менее, а гораздо более подходящих условий для развития земской самодеятельности, чем даже, может быть, в коренных земских губерниях России.

Да не в том, господа, ваши сомнения. Возражения наши исходят из других соображений. Мне скажут, да уж и говорили, что все то, что я привожу, может быть, и верно, но то, что я предлагаю, — земство только по названию и может послужить почвой для развития не экономической самодеятельности, а разве лишь для развития племенной борьбы. К этой категории возражений я и перейду, но позвольте мне сначала отметить, что я считаю отпавшими первоначальные сомнения относительно возможности и желательности перехода к иному способу хозяйственного управления, чем закон 2 апреля 1903 г., к способу более совершенному. Этим более совершенным способом могло бы быть, конечно, при нормальном положении края, то Земское положение, которое действует во всей остальной России. Введи мы завтра это Положение в Западном крае —результаты были бы разительные, и я уверен, что через несколько лет край был бы неузнаваем.

Я, господа, прямо и охотно признаю, что те ограничения, которые я предлагаю, послужат тормозом для этого развития, что они задержат земское развитие края в том масштабе, в котором я этого ожидаю. И я иду на эту задержку по соображениям государственной необходимости, по соображениям, о которых я подробно говорил в Государственной думе и повторением которых я вас утомлять не буду. Я только хотел бы устранить одно недоразумение, которое, оставшись неустраненным, могло бы затемнить ясность дальнейшего моего изложения. Я имею в виду упрек, который был мне тут сделан и который повторяется всеми противниками правительственного законопроекта, упрек, заключающийся в том, что, вводя в дело соображения не только хозяйственные, местные, но и иные, может быть и высшего порядка, правительство вносит в земское дело элементы его разрушения, зерно погибели — политику.

Это понимают все — и земцы, и не земцы. Этим аргументом пользуются и польские представители, заверяя, что если бы из дела изъять жало национального вопроса, то земская работа пошла бы в крае мирно и спокойно. Я решаюсь оспаривать правильность такой постановки вопроса, так как в этом логическом построении упущено одно существенное обстоятельство. Обстоятельство это, известное всем жившим, а тем более служившим в Западном крае, и заключается в том, что, ввиду ли исторических причин, или разноплеменности населения края, там нет ни одного вопроса, в который не входила бы политика. Это понятно, иначе быть не может, и я далек от того, чтобы упрекать в этом поляков. Поляки — бывшие господа края, они утеряли там власть, но сохранили богатства, сохранили культуру и сохранили воспоминания, которые дают привычку властвовать, привычку господствовать.

Говорят, что их там всего 4%, не более. Но, господа, ведь вы люди жизни, вы люди опыта! Разве недостаточно иногда в уезде одного человека, да не только в уезде, но в губернии, а я думаю — и в штате, и в провинции, и в департаменте, и в графстве, одного человека богатого, связанного с краем прежними своими семейными традициями, и притом честолюбивого, деятельного, для того чтобы захватить в свои руки все влияние, для того, чтобы придать всему краю свою окраску, особенно тогда, когда ему пет противовеса, когда кругом нет другой сосредоточенной силы. Это делается само собою. А так как в Западном крае такие немногочисленные, но влиятельные лица — поляки, и их все и вся со всех сторон толкают к отстаиванию своих национальных интересов, то понятно, что каждый вопрос в крае просачивается, пропитывается элементом своей собственной краевой политики. И самые умеренные люди, самые далекие от политики, не могут идти против течения и, сами того не замечая, делают политику, как мольеровский на этот раз уже не Диафорюс, а Журден, который, сам того не зная, делал прозу!

Возьмите любое учреждение в крае: возьмите кредитные товарищества, сельскохозяйственные общества, выставки, банки, да возьмите, наконец, хотя бы Виленский земельный банк, который в свое время, вспомните, был основан для отстаивания русских земледельческих интересов и превратился в польское национальное учреждение! Везде, всюду, господа, проникает политика. И вы хотите, чтобы правительство закрыло на это глаза, чтобы оно, вводя в край земство, ничего не противопоставило бы этой лавине надвигающейся политики. То, что вы называете введением земства в политику, — это предохранительная прививка, это страховка от политики, страховка от преобладания одной части населения, одного элемента над другими, преобладания, которое без уравнения регулятором, недаром же находящимся в руках государства, придает однородную, одностороннюю окраску земским учреждениям, а через них и всему краю.

Вот почему, господа, позвольте мне считать также установленным, что введение общих земских учреждений в крае, без всяких поправок, внесло бы в жизнь его лихорадочную политическую борьбу. О способе регулирования соотношения сил я скажу сейчас. Но раньше позвольте мне остановить ваше внимание еще на одном недоумении. Правительственные оппоненты указывают на то, что если так или иначе ограничить польский культурный элемент в земстве, то остающийся элемент не даст достаточно пригодного материала для создания прочных земских кадров. Для того чтобы выяснить этот вопрос, необходимо па время совершенно забыть про польский элемент и, расценивая наличные земские силы, допустить на время, что этого элемента совершенно не существует. И вот, рассматривая собранный статистический материал, я нахожу на этот вопрос, по всем губерниям, утвердительный ответ.

Вы знаете, господа, что правительство не пренебрегало разработкой статистических данных, что оно в последнее время сделало почти поименное обследование будущих земских избирателей по самым, с точки зрения правительства, слабым двум уездам каждой из шести губерний. И вот эти казалось бы неблагоприятные для правительства цифры по двум уездам каждой губернии показывают, что число полных цензовиков везде превышает число предполагаемых гласных. Конечно, в некоторых уездах избиратели, быть может, сами себя объявят гласными. Может случиться и недобор. Но разве этого не случается и в коренных земских губерниях? Для того, однако, чтобы усилить русские курии, Государственная дума приняла поправку, уменьшающую земский ценз вдвое.

Господа, я нахожу, что к поправкам, вносимым в наши законопроекты Государственной думой, надо относиться с величайшей бережностью. Государственный совет, точно так же как и правительство, смею думать, стоит на страже государственности и должен отклонять все нововведения, все поправки, которые имеют характер противогосударственный, противообщественный, противонациональный. Но, вместе с тем, мне кажется необходимым сугубо остерегаться пренебрежительного отношения к тем нововведениям со стороны Государственной думы, которые, с точки зрения государственной, приемлемы, так как законодатели призваны от земли для того, чтобы вносить жизненные поправки в предположения правительства, а три законодательных фактора: Государственная дума, Государственный совет и правительство, — прежде чем подносить законопроекты на Монаршую санкцию, обязаны всеми силами стремиться к направлению их по согласованному пути.

Вот почему правительство, изучив поправку, предложенную Государственной думой, и находя, что поправка эта улучшает законопроект, изъявило согласие на ее принятие. Улучшение законопроекта правительство видит в том, что, увеличивая количество полных цензовиков, предложенная поправка, вместе с тем, не ухудшает их качества. Уже одно то соображение, что за последнее десятилетие ценность недвижимого имущества удвоилась, казалось бы, говорит за логичность предлагаемой меры. Но я не иду так далеко, я не обобщаю своих соображений, я считаю это мероприятие совершенно частным, местным, вызванным политическими соображениями, и все же нахожу, что, вводя земство в Западном крае, вводя новое мероприятие, надо его применять к местным условиям для того, чтобы через несколько лет не быть принужденным вносить изменения в только что принятый закон.

Против понижения ценза обыкновенно приводят два соображения: говорят, во-первых, что он ухудшает, понижает культурный уровень избирателей, а с другой стороны, что эта мера страдает огульностью. Но опять-таки из рассмотрения цифр видно, что состав полуцензовиков в образовательном отношении совершенно доброкачественен; понижается лишь несколько количество лиц, окончивших высшие и средние учебные заведения, и, в самой ничтожной мере, проходят неграмотные. Что касается огульности этого мероприятия, то она оправдывается тем, что ценз, по самой природе своей, должен быть признаком постоянным, для разных уездов равноценным. Стоимость земли —признак постоянный, так как стоимость увеличивается или уменьшается равномерно; другие же признаки, как, например, соотношение цензовиков к количеству гласных — признак временный, он придает цензу характер случайности и вводит крайнюю равноценность даже по близлежащим, рядом друг с другом, уездам. Все эти соображения, я думаю, показывают, что уменьшение ценза поведет лишь к сплочению массы среднесостоятельных, но культурных русских собственников, которые иначе, может быть, потонули бы в море мелких избирателей.

Я знаю, что со стороны польских представителей существует еще одно возражение. Говорят, что при расслоении мелких избирателей их верхний слой, переходящий в разряд полных цензовиков, окажется состоящим из чиновников и крестьян. Чиновники же — элемент не земский, а крестьяне будто бы по своему развитию не пригодны для земского дела. Я не разделяю этого мнения. Я видел чиновников, севших на землю, которые составляют элемент для земства в высшей степени полезный, а земцев-крестьян, я думаю, хорошо знают все находящиеся здесь земские люди.

Гораздо труднее, признаюсь, защищать правильность и логичность понижения полного ценза и одновременного автоматического понижения той доли ценза, которая дает право мелким избирателям участвовать в избирательных съездах. Мое личное мнение таково, что люди малосостоятельные, малокультурные будут принимать мало участия и в работах земства, а развитые крестьяне-собственники отлично поведут земское дело. Но я не отрицаю, что та категория собственников, владеющих от одной десятой до одной двадцатой ценза, которые получили бы впервые избирательные права, составляет среду довольно темную. В одной лишь Волынской губернии число неграмотных в этой категории составляет около 50%, в остальных число их превышает половину, а в Могилевской достигает 70%. Таким образом, струя, которая вливается в избирательные съезды, струя некультурная и, конечно, понизит общий образовательный уровень и культурность мелких избирателей.

Указывают еще на одну опасность — на то, что при таком положении уполномоченные задавили бы полуцензовиков, так как, при полном цензе, число их составляло 45%, а при пониженном цензе достигнет, кажется, 60%. Но если существует такая опасность, то ведь ее легко устранить тем способом, который был указан членом Государственного совета Д. И. Пихно *. Достаточно для этого, понизив земельный ценз вдвое, сохранить не менее 0,2 пониженного ценза или, что то же, 0,1 правительственного для права участия в избирательных съездах.

Все приведенные данные доказывают, я думаю, что помимо польского элемента в Западном крае достаточно материала для того, чтобы создать совершенно работоспособное земство, по крайней мере, не менее работоспособное, чем в наших восточных земских губерниях. Тут кстати будет сказать несколько слов о предложении, которое было сделано в речи графа С. Ю. Витте *, сводящемся к тому, чтобы в Западном крае применить не Положение 1890 г., а Положение 1864 г., что тем самым даст если не преобладающее, то почти равное значение крестьянству, то есть элементу русскому, православному, которому надо же, наконец, довериться. Таким образом, сам собой, естественно, без всяких хитросплетений, без ограничения прав поляков, мы получим в Западном крае самостоятельное русское земство.

Я думаю, что это не совсем так. Член Государственного совета А. С. Стишинский* уже по этому вопросу дал некоторые объяснения, которые облегчают мою задачу. Я должен, так же как и он, указать, что и по Положению 1864 г. существовали отдельные крестьянские курии, что по Положению 1890 г. крестьяне получают около одной трети голосов в земских собраниях, по Положению 1864 г. им было отведено около 40% голосов, но в настоящее время крестьяне имеют еще возможность проникнуть в гласные через избирательные съезды в качестве мелких землевладельцев. Таким образом, число крестьян и по Положению 1864 г., и по Положению 1890 г. совершенно почти сходно.

Тут разница, господа, совершенно в другом, как и было уже указано. По Положению 1864 г. крестьяне могли свободно избирать гласных, по Положению 1890 г. губернатор утверждает гласных, избранных крестьянским сходом. Однако вам, вероятно, всем известно, что ныне благополучно царствующий Государь Император в 1906 г. указом от 5 октября сравнял в этом отношении крестьян с другими сословиями. Они имеют одинаковые выборные права с другими сословиями. Я сам горячий сторонник привлечения крестьянского сословия к земским работам, но нахожу, что никакого особенного преобладающего значения одному сословию перед другим, особенно сословию менее культурному, придавать нельзя.

Мы ведь часто, господа, находимся во власти звуков, во власти исторических дат, которые применяются иногда огульно и неосторожно. Я повторяю, по Положению 1864 г. никаких особых преимуществ против существующего положения крестьянству дано не было, не была даже допущена для них свобода соревнования с классами более интеллигентными. Один раз в истории России был употреблен такой прием, и государственный расчет был построен па широких массах, без учета их культурности — при выборах в первую Государственную думу. Но карта эта, господа, была бита. Слушая красноречивые речи графа С. Ю. Витте и М. М. Ковалевского *, я представлял себе не только всем известный образ развитого, сметливого хохла-малоросса, но я вспоминал хорошо мне ведомого, симпатичного, но темного еще крестьянина-белоруса или полещука, обитателя необозримого Полесья! И мне казались слишком ранними мечты о сопоставлении в будущем земеком собрании добродушного белоруса-могилевца с тонким, политически воспитанным польским магнатом!

Но, переходя от мечтаний к действительности, я возвращаюсь к указанию на то, что и помимо польского элемента для будущего земства существует в крае достаточно дееспособных элементов, но, чтобы еще их оживить, необходимо уничтожить те помехи, те препятствия, которые мешают сплочению низов русского населения. Одной из главных к тому помех является отсутствие в земских собраниях выборного духовенства. Конечно, один формально назначенный депутат от духовного сословия не может заменить выборного священника. Я, господа, не буду вам указывать тут на историческую роль, скажу даже — исторический подвиг русского духовенства на Западе. Я не буду указывать вам на его значение, скажем, в вопросе о народном просвещении в настоящее время. Но обратите внимание на бытовую сторону этого дела. Ведь никто не будет отрицать, что семьи русского духовенства иногда живут в крае на одном месте в продолжение почти сотни лет, что они сроднились, срослись с местным простонародьем. Ведь ясно, что в будущих земских собраниях они явились бы спайкой между русскими полными цензовиками и гласными-крестьянами.

Но оказывается, что такую выгодную для самоуправления обстановку государство должно игнорировать, не смеет на нее обращать внимания и должно с трафаретною мудростью переносить общее Положение, общий земский порядок из центра на окраину. Правительство, или скорее государство, должно забыть также, что существует одно лицо в земстве, национальность которого имеет преобладающее значение. Лицо это — председатель земской управы. Он не только обязан по закону наблюдать за работой земских управ, не только отвечать за коллегиальные ее постановления, но имеет преобладающее влияние на приглашение наемного персонала. Он является представителем земства перед правительством, он участвует в губернском земском собрании и в училищном совете. И, конечно, в губерниях Царства Польского в будущем и в русских губерниях в настоящем лицо польского происхождения с достоинством и честью носило бы это высокое звание. Но в настоящее время, пока, в Западном крае оно стихийно, оно, помимо себя, будет выразителем национальных вожделений. И преграду этому может поставить только государство.

Нельзя вопрос этот ставить как вопрос доверия к той или другой группе лиц, группе гласных, группе избирателей: это вопрос, который находится вне сферы их суждений, к ним нельзя предъявлять таких требований — это вопрос государственного ограждения. Если считать, что всякий акт государственной необходимости есть акт недоверия, то таковым будет каждый фактор государственной жизни, начиная с какого-нибудь шлагбаума на рельсовом пути и кончая ограничениями, поставленными законом для выборов господ членов Государственного совета. Если возможно установить, чтобы половина членов губернской управы были русские, то государство вправе точно так же потребовать, чтобы из этой же половины были бы избираемы и председатели управ. И вот, при наличии таких условий, я полагаю, что вводимое земство будет и культурно, будет и работоспособно, будет государственно. Но еще более культурности, еще более работоспособности получится от введения в земское собрание до 16% польского культурного элемента, тогда как, как вам известно, польское население края не достигает и 4%.

Впрочем, против цифр, кажется, не спорят. Говорят, что обидно и оскорбительно, что выборы гласных — поляков и русских — будут происходить по разным собраниям, в разных куриях. Соглашаясь на установление определенного числа гласных поляков и гласных русских, говорят: пусть русские выбирают и русских, и поляков, а пускай поляки выбирают и поляков, и русских, иначе будут выбраны представители крайнего национализма, а не люди хозяйственные. Выбранные же в одном общем собрании гласные подадут друг другу руку на почве хозяйственной работы. Почему это так, я, сознаюсь, не понимаю. Потому ли, как я только что старался доказать, что в каждом деле в Западном крае привходит политика, потому ли, что необходимо собрание не политическое, чисто подготовительное, чисто техническое, обратить непременно в собрание политическое? Разве, господа, вы верите, что в таком избирательном собрании польские избиратели будут расценивать только хозяйственные качества избирателя русского, а не будут судить о нем по степени симпатии его к польской культуре?

Надо смотреть на вещи прямо. Почему же поляки в каждом собрании, в каждом учреждении группируются по национальностям? Да почему вот здесь, в Государственном совете или в Государственной думе, польские представители не разошлись по партиям, по фракциям, не присоединились к октябристам, к кадетам, к торгово-промышленникам, а образовали из себя сплоченное национальное коло? Да потому, господа, что они принадлежат к нации, скованной народным горем, сплоченной историческим несчастием и давними честолюбивыми мечтами, потому что они принадлежат к нации, у которой одна политика — родина! И вот эти, скажу, высокие побуждения придали польскому населению большой политический закал. И этой закаленной группе вы хотите противопоставить массу, состоящую из недавних в крае землевладельцев и мелких собственников крестьянского облика. Эта масса бесхитростная, политически не воспитанная, и ее, не умеющую еще плавать, вы хотите бросить в море политической борьбы. Я уверен, что русские начала со временем восторжествовали бы, но к чему это новое испытание, не вызванное теперь борьбой народов, а лишь исканием и блужданием политической мысли?

Говорят, что постыдно для Русского государства образование на русской окраине, на русской земле особых национальных инороднических политических групп или курий. Но вы забываете, что эти группы, эти курии не политические, что они подготовительные, что это мера отбора, мера ограничения. В записке своей, отпечатанной и разосланной всем членам Государственного совета, член Государственного совета князь А. Д. Оболенский делает ссылку на то, что образование курий было бы равносильно образованию в нашем войске особого польского полка или батальона. Его же примером я воспользуюсь! Князь, видимо, забыл, что при комплектовании войска для тех лиц, которые способы этого комплектования умеют обратить в свою пользу, существуют особые курии. Для татар, для евреев существует особый способ комплектования войска, особое жребиеметание, особое свидетельствование. Набирают их отдельно, а потом сражайтесь вместе!

Такое обособление никем никогда не признавалось угрожающим, никто не видел еще в нем опасности возрождения израильского царства в Вильне или татарского царства в Казани. Я думаю, что отмена этого ограничения вызвала бы, наоборот, много горьких слов христианских (не только русских, но и польских) матерей. Возвращаясь к общему вопросу, я нахожу, что совершенно недопустимо разногласие с Государственной думой в вопросе, в котором Дума поднялась до высокого понимания русского государственного начала.

Я не хочу верить, чтобы русские и польские избиратели могли быть ввергнуты в совершенно ненужную и бесплодную политическую борьбу. Но пусть, господа, не будет другого, пусть из боязни идти своим русским твердым путем не остановится развитие прекрасного и богатого края, пусть не будет отложено и затем надолго забыто введение в крае земского самоуправления. Этого достичь легче, к этому идут, и если это будет достигнуто, то в многострадальную историю русского запада будет вписана еще одна страница — страница русского поражения. Придавлено, побеждено будет возрождающееся русское самосознание — и не на поле брани, не силою меча, а на ристалище мысли, гипнозом теории и силою... красивой фразы!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.