Глава пятая События от смерти Юрия Владимировича до взятия Киева войсками Андрея Боголюбского (1157–1169)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая

События от смерти Юрия Владимировича до взятия Киева войсками Андрея Боголюбского (1157–1169)

В другой раз Святославич, теперь племени Давыдова, получил родовое старшинство и Киев; успехом своим Изяслав Давыдович был обязан тем же самым обстоятельствам, какие дали возможность получить Киев и двоюродному брату его Всеволоду Ольговичу; старшим в племени Мономаховом был Ростислав Мстиславич, нисколько не похожий на доблестного брата своего, могший с успехом действовать только при последнем и резко обнаруживший свою незначительность, когда пришлось действовать одному в челе родичей; бегство его пред полками Изяслава Давыдовича по смерти Вячеславовой могло ли ручаться за успех вторичной его борьбы с тем же князем? Нет сомнения, что, заключая союз против Юрия с черниговским князем, Ростислав отказался от старшинства в пользу последнего, который по родовым счетам, точно, приходился ему дядею; Мстислав Изяславич, самый даровитый и деятельный князь в племени Мстиславичей, не мог действовать один ни в пользу дяди против воли последнего, тем менее – в свою собственную пользу: пример отца показывал ему, что нельзя затрагивать господствующих понятий о правах дядей, особенно старших. И вот вследствие этих-то причин Изяслав Давыдович в другой раз въехал в Киев, теперь уже по согласию всех Мономаховичей: о сыне Юрия, Андрее Боголюбском, не было, по крайней мере, ничего слышно. Но перемещение Давыдовича на стол киевский не могло не повлечь за собою перемещений в Черниговской волости: по родовым счетам Чернигов должен был перейти к Святославу Ольговичу, не только старшему по Изяславе в племени Святославовом, но и в целом роде Ярославичей, и вот Ольгович с племянником своим Святославом Всеволодовичем явился перед Черниговом, но не был впущен туда родным племянником Изяслава, Святославом Владимировичем, которого дядя, отъезжая в Киев, оставил здесь со всем полком своим; летописец говорит «оставил», а не «посадил» – знак, что Изяслав не передал ему Чернигова во владение, но не хотел только, как видно, впускать туда Ольговича, с которым был не в ладах, потому что последний не согласился идти с ним вместе на Юрия. Ольговичи, не впущенные в Чернигов, отступили от города и стали за Свиною рекою, на противоположном берегу которой скоро показались полки Изяслава Давыдовича, пришедшего вместе с Мстиславом Изяславичем. Дело не дошло, однако, до битвы; Давыдовичу трудно было удержать Чернигов за собою, странно отдать племяннику вместо дяди: оба действия одинаково сильно противоречили современным понятиям; вот почему Давыдович стал пересылаться с Ольговичем и положили на том, что Чернигов достанется последнему, а Северская область – Святославу Всеволодовичу; но Святославу Ольговичу досталась не вся Черниговская волость: большую часть ее удержал Изяслав за собою и за родным племянником Святославом Владимировичем; Мозырь, уступленный прежде Юрием Святославу, также отошел к Киевской волости.

‹…›

Ростиславу удалось умирить всех князей и на восточной и на западной стороне Днепра; оставалось урядить дела на севере. В 1168 году он отправился туда, заехавши наперед к зятю своему, Олегу северскому; смольняне, лучшие люди, начали встречать его еще за триста верст от своего города, потом встретили его внуки, за ними – сын Роман, епископ, тысяцкий и мало не весь город вышел к нему навстречу: так все обрадовались его приходу и множество даров надавали ему. Из Смоленска Ростислав отправился в Торопец, откуда послал в Новгород к сыну Святославову, чтоб приезжал с лучшими гражданами к нему в Великие Луки, потому что болезнь не позволяла ему ехать дальше. Урядившись с новгородцами, взявши много даров у них и у сына, он возвратился в Смоленск совсем больной; сестра Рогнеда начала просить его, чтоб остался в Смоленске и лег в построенной им церкви, но Ростислав отвечал: «Не могу здесь лечь, везите меня в Киев; если бог пошлет по душу на дороге, то положите меня в отцовском благословении у св. Феодора, а если, бог даст, выздоровлю, то постригусь в Печерском монастыре». Перед смертию он говорил духовнику своему, священнику Семену: «Отдашь ты ответ богу, что не допустил меня до пострижения». Ростислав постоянно имел эту мысль и часто говорил печерскому игумену Поликарпу: «Тогда мне пришла мысль о пострижении, как получил я весть из Чернигова о смерти Святослава Ольговича». С тех пор он все твердил игумену: «Поставь мне келью добрую, боюсь напрасной смерти». Но Поликарп отговаривал ему: «Вам бог так велел быть, – говорил игумен, – правду блюсти на этом свете, суд судить праведный и стоять в крестном целовании». Ростислав отвечал на это: «Отец! Княжение и мир не могут быть без греха, а я уже немало пожил на этом свете, так хотелось бы поревновать святым». Поликарп не хотел больше противиться и отвечал: «Если уже ты так сильно этого хочешь, князь, то да будет воля божия». Ростислав сказал на это: «Подожду еще немного, есть у меня кое-какие дела». Теперь все дела были устроены, и больной Ростислав спешил в Киев с тем, чтобы лечь там или постричься, как на дороге из Смоленска, будучи в сестрином селе Зарубе, почувствовал приближение смерти и послал за духовником; сам прочел отходную и умер в полной памяти, отирая платком слезы. И этот Мстиславич представляет также замечательное явление между древними князьями нашими: далеко уступая старшему брату своему Изяславу в деятельности, отваге и распорядительности ратной, Ростислав отличался охранительным характером: постоянно почтительный пред старшим братом, покорный его воле, он был почтителен и перед дядьми, с неудовольствием смотрел на борьбу с ними старшего брата, уговаривал его уступить им; и когда самому пришла очередь быть старшим в роде, то потребовал от младших такого же повиновения, какое сам оказывал своим старшим. Принявши старшинство, он не уступил пылкому племяннику своему Мстиславу в требованиях, как по всему видно, неумеренных, но и его после, и всех остальных младших родичей ни в чем не обидел, всех старался примирить, всех наделил волостями, так что при конце его жизни повсюду водворилось спокойствие (1168 год).

Б. А. Чориков. Милосердие великого князя Андрея Юрьевича Боголюбского. Гравюра. XIX в.

По смерти Ростислава старшинство в роде принадлежало прежде всего Святославу Всеволодовичу черниговскому по старшинству племени, но Мономаховичи не хотели признавать этого старшинства; в племени Мономаховом старшим по линии был последний сын Мстислава Великого, Владимир Мстиславич; но этот князь, как мы видели, был мачешич и, вероятно, моложе своего племянника летами, был изгнан Мстиславом даже из Волыни: мог ли он надеяться, что последний уступит ему Киев? Наконец, после Владимира на старшинство в роде имел право сын Юрия Долгорукого – Андрей Боголюбский; но северных князей вообще не любили на юге, и Андрей поведением своим относительно братьев не мог нисколько уменьшить этого нерасположения. Вот почему по смерти Ростислава взоры всех обратились на смелого племянника его, князя владимирского на Волыни, который два раза уже овладевал Киевом, два раза уступал его родному и старшему дяде, но кроме последнего не мог уступить никому другому. Несмотря, однако, на это, спорность прав Мстислава, спорность самой отчинности его (ибо отец его умер, не будучи собственно старшим в роде), давала родичам его надежду, что Изяславич щедро наградит их за уступку ему старшинства, даст им все, чего они сами захотят, но они ошиблись в своем расчете: Мстислав, подобно дяде Ростиславу, хотел быть старшим на деле, а не по имени только. Получив приглашение ехать в Киев от братьи – Владимира Мстиславича, Рюрика и Давыда Ростиславичей, также особое приглашение от киевлян и особое от черных клобуков, Мстислав отправил немедленно в Киев племянника Василька Ярополчича с своим тиуном. Здесь в Киеве приятели Мстислава рассказали Васильку, что князья Владимир Мстиславич и Андреевич, также Ярослав Изяславич луцкий и Ростиславичи целовали крест, что будут стоять заодно и возьмут у Мстислава волости по своей воле: Владимир Мстиславич возьмет в придачу к Триполю Торческ со всем Поросьем, Владимир Андреевич – Брест, Ярослав – Владимир. Василько немедленно дал знать об этом дяде Мстиславу, и тот, передавши весть союзникам своим – Ярославу галицкому, Всеволодовичам городенским и князьям польским, выступил с своими полками и с галицкою помощию к Киеву. Как видно, главою княжеского заговора был Владимир Мстиславич, давний враг своего племянника; вот почему, услыхав о приближении последнего к Киеву, он бросился бежать с семьею из Триполя в Вышгород, где и затворился вместе с Ростиславичами. Мстислав между тем вошел в Киев, урядился с братьями, дружиною и киевлянами и в тот же день отправился осаждать Вышгород; после крепких схваток между осаждающими и осажденными князья начали пересылаться и уладились, наконец, на счет волостей, после чего Мстислав вторично вошел в Киев и сел на столе Ярославовом, на столе отца своего и дедов своих.

‹…›

Мы видели, что князья не могли распорядиться волостями так, как им хотелось при вступлении на старший стол Мстислава; это оставило горечь во всех сердцах, которая должна была обнаруживаться при всяком удобном случае. После удачного похода на половцев в 1168 году князья рассердились на Мстислава за то, что он тайком от них отпускал слуг своих разорять половецкие вежи; скоро после этого Мстислав снова собрал всю братью в Киеве и предложил новый поход в степи. Речь его полюбилась всем князьям, они выступили в поход и остановились у Канева. В это время двое из дружины, Бориславичи, родные братья Петр и Нестор, начали говорить Давыду Ростиславичу злые речи на Мстислава: последний прогнал их от себя за то, что холопы их покрали его лошадей из стада и положили на них свои пятна (клейма); так теперь Бориславичи хотели отомстить ему клеветою. Давыд поверил им и начал говорить брату Рюрику: «Брат! Приятели говорят мне, что Мстислав хочет нас схватить». «А за что? За какую вину? – отвечал Рюрик, – давно ли он к нам крест целовал?» Чтоб уверить больше Ростиславичей, клеветники сказали им: «Мстислав положил схватить вас у себя за обедом; так если он начнет звать вас на обед, то значит, что мы сказали правду». И точно, Мстислав, ничего не зная, позвал на обед Рюрика и Давыда. Те послали сказать ему в ответ на зов: «Поцелуй крест, что не замыслишь на нас никакого лиха, так поедем к тебе». Мстислав ужаснулся и сказал дружине: «Что это значит? Братья велят мне крест целовать, а я не знаю за собою никакой вины!» Дружина отвечала: «Князь! Нелепо велят тебе братья крест целовать; это, верно, какие-нибудь злые люди, завидуя твоей любви к братьи, пронесли злое слово. Злой человек хуже беса; и бесу того не выдумать, что злой человек замыслит; а ты прав пред богом и пред людьми; ведь тебе без нас нельзя было ничего замыслить, ни сделать, а мы все знаем твою истинную любовь ко всей братье; пошли сказать им, что ты крест целуешь, но чтоб они выдали тех, кто вас ссорит». Давыд не согласился выдать Бориславичей. «Кто же мне тогда что-нибудь скажет после, если я этих выдам», – говорил он. Несмотря на то, Мстислав целовал крест, и Ростиславичи оба поцеловали; однако сердце их не было право с ним, прибавляет летописец. В то же самое время Владимир Андреевич начал припрашивать волости у Мстислава; тот понял, что Владимир припрашивает нарочно, чтоб иметь только случай к ссоре, и послал сказать ему: «Брат Владимир! Давно ли ты крест целовал ко мне и волость взял?» Владимир в сердцах уехал в свой Дорогобуж. Этим всеобщим нерасположением южных князей к Мстиславу воспользовался Андрей Боголюбский, чтоб предъявить права свои на старшинство и на Киев: он так же не любил Мстислава, как отец его Юрий не любил отца Мстиславова Изяслава, и точно так же, как прежде отец его, начал открытую войну, удостоверившись, что найдет союзников на юге. Ждали только повода; повод открылся, когда Мстислав исполнил просьбу новгородцев и отправил к ним на княжение сына своего Романа; тогда все братья стали сноситься друг с другом и утвердились крестом на Мстислава, объявивши старшим в роде Андрея Юрьевича. Боголюбский выслал сына своего Мстислава и воеводу Бориса Жидиславича с ростовцами, владимирцами, суздальцами; к этому ополчению присоединилось одиннадцать князей: Глеб Юрьевич из Переяславля, Роман из Смоленска, Владимир Андреевич из Дорогобужа, Рюрик Ростиславич из Овруча, братья его – Давыд и Мстислав из Вышгорода, северские – Олег Святославич с братом Игорем, наконец, младший брат Боголюбского, знаменитый впоследствии Всеволод Юрьевич и племянник от старшего брата, Мстислав Ростиславич. Не пошел Святослав Всеволодович черниговский, не желая, как видно, отнимать Киев у Мстислава в пользу князя, старшинства которого не мог он признать; не пошел и один из родных братьев Боголюбского – Михаил Юрьевич; его Мстислав отправил с черными клобуками в Новгород на помощь сыну своему Роману; но Ростиславичи – Рюрик и Давыд, узнавши, что рать Боголюбского и родного брата их Романа уже приближается, послали в погоню за Михаилом и схватили его недалеко от Мозыря благодаря измене черных клобуков. Знал ли Мстислав о сбиравшейся на него грозе или нет, трудно решить; скорее можно предположить, что не знал, иначе не послал бы он черных клобуков с Юрьевичем в Новгород. В Вышгороде соединились все князья – неприятели Мстислава и отсюда пошли и обступили Киев. Мстислав затворился в городе и крепко бился за него: любовь к сыну Изяславову и еще больше, быть может, нелюбовь к сыну Юриеву заставила киевлян в первый раз согласиться выдержать осаду; летописец не говорит, чтоб кто-нибудь из них, как прежде, вышел навстречу к осаждавшим князьям или все вечем говорили Мстиславу: «Ступай, князь, теперь не твое время»; одни только черные клобуки по обычаю начали предательствовать. После трехдневной осады дружины осаждавших князей успели ворваться в город; тогда дружина Мстиславова сказала своему князю: «Что стоишь? Поезжай из города; нам их не перемочь»; Мстислав послушался и побежал на Василев; отряд черных клобуков гнался за ним, стрелял взад, побрал в плен много дружины; но самому Мстиславу удалось соединиться с братом Ярославом и пробраться вместе с ним во Владимир-Волынский. В первый раз Киев был взят вооруженною рукою при всеобщем сопротивлении жителей и в первый раз мать городов русских должна была подвергнуться участи города, взятого на щит: два дня победители грабили город, не было никому и ничему помилования; церкви жгли, жителей – одних били, других вязали, жен разлучали с мужьями и вели в плен, младенцы рыдали, смотря на матерей своих; богатства неприятели взяли множество, церкви все были пограблены; половцы зажгли было и монастырь Печерский, но монахам удалось потушить пожар; были в Киеве тогда, говорит летописец, на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные.

Но не старший сын Юрия, во имя которого совершен был поход, взят и разорен стольный город отцов, не Боголюбский сел в Киеве; сын его Мстислав посадил здесь дядю, Глеба переяславского, который отдал Переяславль сыну своему Владимиру; старший в роде князь остался жить на севере, в далеком Владимире Клязменском, и сын его Мстислав пошел назад к отцу с великою честию и славою, говорит летописец, но в некоторых списках стоит: с проклятием.

Из событий в особых княжествах по смерти Юрия Долгорукого мы упоминали, как потомству Изяслава Ярославича удалось утвердиться в Турове; потомство Игоря Ярославича продолжало княжить в Городне. Ярослав галицкий освободился, наконец, от опасного соперника своего – Ивана Берладника: под 1161 годом летописец говорит, что Берладник умер в Солуне; есть слух, прибавляет он, что смерть приключилась ему от отравы. В Полоцке происходили большие смуты. Мы видели, что в 1151 году полочане выгнали князя Рогволода Борисовича и взяли на его место Ростислава Глебовича, который вошел в сыновние отношения к Святославу Ольговичу.

‹…›

Со времен Рюрика шведы не беспокоили русских владений, и было замечено, что такою безопасностью северо-западные русские волости были обязаны внутренним волнениям, происходившим в Швеции вследствие принятия христианства, которое повело к разложению древних языческих форм жизни.

…под 1164 годом летописец новгородский говорит, что они [шведы] пришли под Ладогу; ладожане пожгли свои хоромы, затворились в кремле с посадником Нежатою и послали звать князя Святослава с новгородцами на помощь. Шведы приступили к крепости, но были отражены с большим уроном и отступили к реке Воронай, а на пятый день пришел князь Святослав с новгородцами и посадником Захариею, ударил на шведов и разбил их: из 55 шнек шведы потеряли 43; мало их спаслось бегством, да и то раненые.

Б. А. Чориков. Великий князь Андрей. Война с половцами. Гравюра. XIX в.

В том самом году, как новгородцы так счастливо отбились от шведов, Андрей Боголюбский с сыном Изяславом, братом Ярославом и муромским князем Юрием удачно воевал с камскими болгарами, перебил у них много народу, взял знамена, едва с малою дружиною успел убежать князь болгарский в Великий город; после этой победы Андрей взял славный город болгарский Бряхимов и пожег три другие города. На юго-востоке по-прежнему продолжалась борьба с половцами. В начале княжения Ростислава они понесли поражение от волынских князей и галичан; неудачно кончилось в 1162 году нападение их под Юрьевым на черных клобуков, у которых сначала побрали они много веж, но потом черные клобуки собрались все и побили их на берегах Роси, отняли весь полон и самих взяли больше 500 человек с несколькими княжичами. Несмотря на то, в следующем году Ростислав почел за нужное заключить с ними мир и женить сына своего Рюрика на дочери хана Белука. Общего продолжительного мира не могло быть с этими варварами, разделявшимися на многие орды под начальством независимых ханов: в 1165 году племянник Ростислава Василько Ярополкович побил половцев на реке Роси, много взял пленников, которых дал на выкуп за дорогую цену; дружина его обогатилась оружием и конями. В следующем году половцы потерпели поражение в черниговских пределах от Олега Святославича; но другим половцам в то же время за Переяславлем удалось разбить Шварна, перебить его дружину; Шварн должен был заплатить за себя большой окуп. Одни известия говорят, что этот Шварн был воевода князя Глеба переяславского, другие, – что богатырь. После этого в лютую зиму Ольговичи – Олег Святославич и двоюродный брат его Ярослав Всеволодович ходили удачно на половцев, взяли их вежи. Но варвары были опасны не одними только прямыми опустошениями своими; они вредили торговле Руси с греками, которая была главною причиною благосостояния Киева, обогащения казны великокняжеской. Мы знаем из свидетельства Константина Багрянородного, как опасно было в старину плавание русских в низовьях Днепра, в степи, где ждали их обыкновенно толпы печенегов; эти затруднения не прекратились и теперь, когда в степях приднепровских господствовали кочевые варвары с новым только именем; торговые лодки не могли безопасно плавать вниз и вверх по Днепру; в 1166 году половцы засели в порогах и начали грабить гречников, т. е. купцов греческих, или вообще купцов, производящих торговлю с Грециею; Ростислав послал боярина своего, Владислава Ляха, с войском, под прикрытием которого гречники безопасно прошли пороги и поднялись до Киева. Как важна была греческая торговля для русских князей и как важна была опасность для этой торговли от половцев, доказывает известие летописца под 1166 годом; Ростислав послал к братьям и сыновьям своим с приказом собираться им у себя со всеми своими полками, и пришли: Мстислав Изяславич из Владимира с братьями – Ярославом из Луцка и Ярополком из Бужска, Владимир Андреевич, Владимир Мстиславич, Глеб Юрьевич, Глеб городенский, Иван Юрьевич туровский, сыновья Ростислава – Рюрик, Давыд и Мстислав, галицкая помощь, и все стояли у Канева долгое время, дожидаясь до тех пор, пока поднялись торговые суда, тогда все князья разошлись по домам.

При наследнике Ростислава, Мстиславе, походы на половцев с тою же целию продолжались: в 1167 году вложил бог в сердце Мстиславу мысль добрую о Русской земле, говорит летописец, созвал он братью свою и начал им говорить: «Братья! Пожалейте о Русской земле, о своей отчине и дедине: ежегодно половцы уводят христиан в свои вежи, клянутся нам не воевать и вечно нарушают клятву, а теперь уже у нас все торговые пути отнимают, хорошо было бы нам, братья, возложивши надежду на помощь божию и на молитву святой Богородице, поискать отцов и дедов своих пути и своей чести». Речь Мстислава была угодна богу, всей братьи и мужам их; князья отвечали: «Помоги тебе бог, брат, за такую добрую мысль; а нам дай бог за христиан и за всю Русскую землю головы свои сложить и к мученикам быть причтенным». Мстислав послал и за черниговскими князьями, и всем была угодна его дума; собрались в Киев с полками: два Ростиславича – Рюрик и Давыд, четверо черниговских – Всеволодовичи – Святослав и Ярослав, Святославичи – Олег и Всеволод, Изяславичи волынские – Ярослав и Ярополк, Мстислав Всеволодович городенский, Святополк Юрьевич туровский, Юрьевичи – Глеб переяславский с братом Михаилом. Уже девять дней шли князья из Киева по каневской дороге, как один из их войска дал знать половцам о приближении русских полков, и варвары побежали, бросивши своих жен и детей; князья русские погнались за ними налегке, оставивши за собою у обоза Ярослава Всеволодовича; по рекам Углу и Снопороду захвачены были вежи, у Черного леса настигли самих половцев, притиснули к лесу, много перебили, еще больше взяли в плен; все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми; отполоненных христиан отпустили всех на свободу, причем из русских полков было только двое убитых и один взят в плен. Мстислав, впрочем, не думал успокаиваться после такой удачи; скоро он созвал опять князей и стал говорить им: «Мы, братья, половцам много зла наделали, вежи их побрали, детей и стада захватили, так они будут мстить над нашими гречниками и заложниками; надобно нам будет выйти навстречу к гречникам».

Братье полюбилась эта речь, они все отвечали: «Пойдем, ведь это будет выгодно и нам, и всей Русской земле». По-прежнему, как при Ростиславе, князья дошли до Канева и здесь дожидались гречников. Не одни только половцы мешали греческой торговле: в 1159 году берладники овладели Олешьем; великий князь Ростислав отправил на них Днепром двух воевод, которые настигли разбойников, перебили их и отняли награбленное.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.