Союзники и мы[48]

Союзники и мы[48]

Вполне естественны многочисленные протесты против японского выступления, выносимые русскими общественными организациями Дальнего Востока. Нет ничего удивительного, что не только социалистические группы заявляют свое отрицательное отношение к новому шагу союзников в области «русского вопроса», но и такие организации, как советы профессоров высших учебных заведений (и даже военной академии) или комитеты партии народной свободы вполне солидарны в своей позиции к свершившемуся 4 апреля событию[49].

Правда, пока еще не совсем ясно, чем кончится предпринятая Японией «военная экспедиция». Но общая ее оценка уже возможна. Нужно ли ожидать создания новой русской власти по образу и подобию блаженной памяти скоропадчины, или затянется современное сумбурное положение вещей, очевидно одно: с точки зрения национальных интересов России всякое вооруженное вторжение иностранцев в ее пределы есть в настоящее время акт не только не полезный, но определенно вредный и по существу враждебный. И, разумеется, он всего менее способен вызвать сочувствие и тем более поддержку сколько-нибудь значительных слоев русского населения или влиятельных групп русского общества.

Пока в Сибири держалось правительство Колчака, а на юге с надеждой на успех боролся Деникин, военное выступление Японии могло иметь основание и оправдание: — это было бы не что иное, как продолжающаяся помощь союзников антибольшевистской русской власти, стремящейся стать реальным «Российским Правительством». Так и ставился вопрос в Омске и даже еще в Иркутске. Я отчетливо припоминаю нашу радость, когда в дни напряженных уличных боев у Ангары и Ушаковки пришло извести о «решении Японии ввести свои войска в пределы иркутского военного округа».

Однако эта радость была весьма кратковременна и весьма напрасна. Союзники не только не сочли нужным и целесообразным оказать активную поддержку гибнущему омскому правительству, но заметно склонились на сторону его врагов. Что касается Японии, то она, как известно, ничем тогда не выразила своего несогласия с общесоюзнической тактикой и при переговорах А.А. Червен-Водали с представителями союзников ее комиссар был в то время вполне солидарен со своими коллегами. В активной помощи правительству было отказано самым категорическим образом, и провозглашенный союзным дипломатическим советом «нейтралитет», благодаря чехам, оказался явно благоприятным политическому центру. Введенные же японские войска спокойно и смирно просидели в своих эшелонах на иркутском вокзале вплоть до обратной отправки их на восток.

Союзническая помощь белой России закончилась необыкновенно галантной и предупредительной передачей адмирала Колчака «суду самого русского народа». Антисоветское вооруженное движение на севере, юге, востоке и западе России завершилось полной и решительной неудачей. В результате двухлетних страданий началось объединение страны, интернационалистское по лозунгам, но патриотическое по существу, — ее органическое, стихийное воссоединение с оторванными ее частями.

И вдруг — опять «помощь», на этот раз уже посредством гальванизации умершего движения. Снова звон оружия, и довольно недвусмысленный отказ от «нейтралитета», — только уже, не в пример Иркутска, как будто в пользу формального преемника адмирала… И снова — искусственное оживление призрака, казалось, догоравшей гражданской войны.

Но, увы, — вы приходите всегда слишком поздно, господа союзники! Вы безнадежно опоздали, и вам уже не оживить погибшего движения, как не воскресить его несчастного вождя!

Помимо многих других, есть одна большая принципиальная разница между эпохой Колчака и нынешней. Она особенно существенна для психологии русских патриотов.

Тогда, худо ли, хорошо ли, строилась некая русская государственность, и национальная идея была все время на первом плане. По своим заданиям и масштабам творилось всероссийское дело. Мы были национально самостоятельны, русский суверенитет на русской территории являлся в наших глазах непререкаемой аксиомой. Как бы к нему ни относиться, нельзя не признать, что это было русское движение, хотя и не без иностранной поддержки.

Теперь не то. Теперь, судя по всему, мы можем получить на нашей восточной окраине чисто иностранную по существу власть, только лишь с русским псевдонимом, причем «идеология» этого псевдонима будет по необходимости глубоко провинциальной. Словно украинская политика императорской Германии готова найти себе точную копию на нашем крайнем востоке. Невольно приходит в голову мысль, что союзники (нельзя же рассматривать происходящие события как сепаратное выступление Японии!) решили замкнуть «колючую ограду» вокруг России созданием своего рода «дальневосточной Эстонии» под негласным японским протекторатом. Материал же для этой «Эстонии» они надеются найти в русских антибольшевиках…

И не естественно ли, что в этих намерениях союзных держав, обнаруженных конкретными мерами Японии, русское общественное мнение готово увидеть что угодно, только не дружественный шаг и не стремление к установлению «добрососедских отношений»?

…Или, быть может, мы чересчур подозрительны и напрасно горячимся? — Но на этот вопрос уместно ответить словами известного польского деятеля, сказанными им когда-то представителю русских земцев: — «если наши реплики слишком нервны, то не забывайте, что мы — люди с обожженной кожей»!..

Право, нам ныне нужно от союзников меньше, чем когда-либо. Мы просим их лишь об одном:

— Оставьте нас в покое! Мы слишком хорошо знаем цену вашей помощи. Мы не виним вас ни в чем, мы не претендуем ни на что, но позвольте уже нам позаботиться о себе. Гражданская война наша кончается, и благоволите уже не пытаться снова ее разжечь, — вы, политики Принцевых островов! И знайте, — в ваших попытках продолжать «брестскую» тактику расчленения и обессиления России вы теперь не получите поддержки ни одного сознательного русского патриота. Наши пути разошлись. Самое большое — вы создадите русский Кобленц или вторую скоропадчину[50]. Но ведь вы сами прекрасно знаете, что и то, и другое ни достаточно действенно, ни достаточно долговечно. Поймите, что ныне уже невозможна антибольшевистская интервенция. Всякая интервенция будет ныне — антирусской.