ПИСЬМО К МАДАМ ДЕ МОНТРЁЙ

ПИСЬМО К МАДАМ ДЕ МОНТРЁЙ

2 сентября 1783 года маркиз де Сад написал длинное письмо своей теще. В нем говорилось:

"Мадам, я весьма редко надоедаю вам, и вы должны волей-неволей поверить, что когда я это делаю, то лишь потому, что к этому меня подвигает чрезвычайно срочная и настоятельная нужда. Из всех многочисленных ударов, которые вы мне нанесли с тех пор, как я здесь нахожусь, ни один не причинил мне более глубокой раны, чем тот, которым вы разорвали на куски мое сердце. Вы участвуете в сговоре, попытке заставить меня поверить в то, что моя жена позорит свое имя. Возможно ли, что где-нибудь еще существует мать, которая или терпит подобные подлости, или делает все, чтобы убедить своего зятя в том, что они правдивы! Ваш план отвратителен, но то, что скрывается за ним, ясно как день, мадам. Вы хотели бы разлучить меня с моей женой и, как только я выйду отсюда, позаботиться, чтобы я не пытался снова с ней помириться.

Насколько же сильно вы ошибаетесь в отношении моих чувств к ней, если могли даже допустить мысль о том, что что-либо на свете могло бы привести к такому результату. Даже если бы вы внушили мне, что она держит в руке кинжал и пытается вонзить его мне в сердце, я бы бросился к ее ногам и сказал: "Бей, я это заслужил". Нет, мадам, ничто в целой вселенной не сможет отдалить ее от меня, и я продолжу поклоняться ей, каким бы способом она ни решила мне мстить.

Мне слишком много нужно искупить, великий Боже, мне нужно исправить слишком много проступков! Не позволяйте мне умирать в беспомощном состоянии, не имея возможности заставить ее забыть мои заблуждения. Любовь, почтение, нежность, благодарность, уважение к ней, — все чувства, которые может вместить в себе душа, слиты воедино в моем сердце, и во имя всего этого, должен вам сознаться, мадам, а не из-за крика совести я умоляю вас вернуть ее мне, как только я выйду отсюда. Неужели вы могли хоть на мгновение подумать, что столь долгое нахождение в тюрьме не дало мне довольно пищи для размышлений? Неужели вы действительно думаете, что мое заточение не заставило меня испытать раскаяние?

Я прошу у вас, мадам, лишь об одной услуге, а именно дать мне возможность доказать это. Я даже не думаю о том, чтобы вы поверили мне на слово. Я хочу, чтобы меня подвергли испытанию. Пусть нам позволят снова оказаться вместе, под тем надзором и в той стране, которую вы выберете. Пусть за нами следят с утра до вечера, столько лет, сколько вы пожелаете, и, при первом признаке какого-либо дурного поведения с моей стороны, каким бы незначительным оно ни было, пусть ее заберут у меня, и пусть мне больше никогда не позволят ее увидеть, и пусть у меня в последний раз отнимут свободу, или, если угодно, пусть лишат меня жизни, — я готов согласиться на все, что хотите. Нужно ли мне добавлять еще что-либо, мадам? Могу ли я еще больше раскрыть вам свое сердце? Пожалуйста, проявите хоть малую толику сострадания к моему положению! Оно убийственно.

Я знаю, что, говоря это, даю нам возможность порадоваться, но мне на это наплевать. К несчастью, я слишком сильно обеспокоен вашим спокойствием, мадам, чтобы испытывать хоть ничтожное сожаление по поводу того, что даю вам возможность позлорадствовать на мой счет. Если вашей целью было увидеть, как я пресмыкаюсь в смирении, в глубинах унижения, в состоянии отчаяния и мучительных страданий, таких немилосердных, какие может испытать человек, — тогда, мадам, наслаждайтесь своим триумфом, ибо вы достигли своей цели; пусть кто-нибудь попробует сказать, что на свете есть хоть одно существо, чья жизнь ему дороже, чем ее жизнь дорога мне. Пусть небо будет моим свидетелем, когда я говорю, что если мне и суждено сохранить ее, то только для того, чтобы попытаться снова привести в порядок свою жизнь, только постараться исправить вред, причиненный праведной и чувствительной душе вашей обожаемой дочери, которой, в ужасном исступлении моих диких помрачений ума, я причинил великую боль и страдания.

Ах! Господь Всевышний, как глубоко мое отчаяние, и как я скорблю о том, что заставил ее страдать! Кроме того, мадам, как религия, так и природа не дозволяют вам продолжать свое мщение до самой смерти; они запрещают вам отворачиваться от моего покаяния и пренебрегать моим искренним желанием исправить причиненный вред. К этой пылкой мольбе, мадам, я прибавляю еще одну, а именно искренне вас умоляю, чтобы меня не выпускали из тюрьмы, если вы не имеете намерения увидеть наше воссоединение с женой. Умоляю вас, не бросайте меня в новую пучину несчастий; не нужно, чтобы меня выпускали только лишь для того, чтобы снова арестовать на следующий день. Ибо, предупреждаю вас, мадам, именно так и случится.

Я не могу ни на мгновение представить себя свободным человеком, если только не окажусь снова в ее объятиях. Если бы вы спрятали ее где-нибудь в утробе земли, я бы отыскал ее и похитил. В ту самую минуту, как я окажусь на воле, я <…> снова попрошу вернуть мне жену. Если мне откажут, я брошусь к министру, а если и эта попытка не увенчается успехом, или какая-либо иная, которую мне придется предпринять, то я кинусь в ноги королю и попрошу его вернуть мне то, что дали мне небеса, и что никто на свете не может у меня отнять. Даже если бы они поставили на моем пути всевозможные препоны, если бы меня снова бросили в тюрьму, — что ж, я бы предпочел это, в тысячу раз скорее предпочел бы это, чем жить на свободе без нее.

По крайней мере, в оковах моя совесть спокойна; она утешается знанием того, что мне невозможно возместить ей причиненный вред. Если я буду свободен, мои передвижения не будут ограничены, и тогда будет совершенно необходимо, чтобы я или восполнил ей причиненный вред или расстался с жизнью. Не толкайте меня снова в новые неприятности, умоляю вас, мадам, и пусть меня не выпускают отсюда, если мне не суждено воссоединиться с нею, и тогда лучше оставьте меня там, где я нахожусь.

Будьте добры позволить мне повидаться с нею как можно скорей, и я смиренно прошу вас позаботиться о том, чтобы мы встретились наедине. Мне нужно сказать ей весьма интересные и весьма особенные вещи, которые вам следовало бы скрыть от посторонних лиц, независимо от того, считаете ли вы их достойными доверия.

Позвольте сказать вам, мадам, что, заканчивая это письмо, которое, клянусь, будет последним, которое я пишу кому бы то ни было, независимо от того, сколь долго еще продлятся мои мучения, позвольте мне сказать, что я припадаю к вашим стопам и прошу у вас прощения за все, лишь бы вырваться из кошмара моей участи. Не усматривайте в этом послании отчаяние человека, который потерял рассудок, но скорее воспринимайте его как отражение истинных чувств моего сердца. Я с надеждой ожидаю плодов вашего сострадания, мадам; я умоляю о нем безо всякого стыда, и, обращаясь к вам, я краснею только лишь за свои проступки".