Киллеры против начдивов, или Разборка в стане «левых»
Киллеры против начдивов,
или Разборка в стане «левых»
Мы привыкли называть события октября-ноября 1917 года «большевистской революцией» (или, точнее, переворотом). И в дальнейшем, во всей истории гражданской войны, слова «красные» и «большевики» для нас стали привычными синонимами. Дело же обстояло сложнее.
Помните, как в фильме «Чапаев» уральский крестьянин в исполнении Б. Чиркова задавал Василию Ивановичу изумительный вопрос: «Ты за большевиков али за кумунистов?» Для нас — смешно, для Чапаева — нелепо: он понимает, что это одно и то же. А вот крестьяне так не считали. Для них большевики — те, кто 7 ноября 1917 дали им землю, а «кумунисты» -те, кто весной 1918 года пришли ее отбирать.
Такая антиномия в крестьянских построениях того времени прочно засвидетельствована очевидцами. Отсюда парадоксальный факт: во время восстания мужики, по словам историка Л. Юзефовича, «с благоговением произносили имя Ленина и резали коммунистов». А уж что такое «Интернационал», за который Чапай (в фильме), то об этом надо вообще хорошенько подумать.
Но дело не только в терминологической путанице — она не случайна. За ней стоит прочно забытый нами и абсолютно очевидный для участников событий факт: красный лагерь был не монопартийным. «Красными» были представители леворадикального крыла тогдашней российской политической палитры. То есть левые социал-демократы (большевики и меньшевики-интернационалисты), левые эсеры, эсеры-максималисты и так называемые анархисты-коммунисты, и анархо-индивидуалисты — левая часть анархического движения (была и правая — к ней, например, принадлежал тогда престарелый князь Петр Кропоткин). То, что левые эсеры до Брестского мира входили в Совнарком, общеизвестно. Но это лишь часть сотрудничества «левых», и притом не самая главная. Акцентируя внимание на Совнаркоме, мы впадаем в ложное представление о том, что после Бреста контакты между бывшими союзниками были прекращены. А это не соответствует действительности.
Главное, о чем не просто забыли, но именно предпочли забыть, — это активнейшее и не прекращавшееся после Бреста участие левых партий в гражданской войне своими вооруженными структурами на стороне красных.
Этот факт настолько выпал из традиционной картины гражданской войны, что большинство даже не представляют себе масштабы этого явления. А оно было одним из решающих факторов в развертывающейся российской трагедии.
Менее всего в этом плане проявили себя меньшевики — у них просто практически не было вооруженных отрядов. Но среди руководящих деятелей красных мы находим меньшевиков-интернационалистов не только в политическом руководстве (дипломат Г. Чичерин, творец политики «военного коммунизма» Ю. Ларин, он же — М. Лурье), но и среди военных: таков, к примеру, начдив С. Вострецов, герой гражданской войны на Урале, отвоевавший у белых Челябинск. Гораздо более значительный вес в этом отношении — у левых эсеров и максималистов. Это, в общем, понятно — в отличие от меньшевиков, социалисты-революционеры всегда были партией не парламентского, но подпольного, боевого типа, нацеленной на вооруженную борьбу. То же можно сказать и про анархистов. И на царской каторге, замечу, у эсеров и анархистов — абсолютное преобладание: большевиков там были считанные единицы.
Так вот, эсеровские боевые дружины под красным флагом — неотъемлемая часть истории борьбы «за власть Советов», причем повсеместно, в том числе и на Урале.
В Ижевске, к примеру, уже с сентября 1917 года власть была захвачена большевиками, опиравшимися на максималистскую Красную гвардию. А вот характерный документ лета 1918 года — сводка Информотдела Уральского управления НКВД о положении в екатеринбургском уезде в июне 1918 года: «13 июня отправлено в Екатеринбург для борьбы с чехами (от себя добавлю: всех послали на подавление мужиков. — Д.С.) 4 отряда, 412 человек, из них 3-й отряд — левые эсеры — 54 человека».
Участие анархистов было еще более весомым. Достаточно вспомнить, что под смешанными эсеро-анархическими лозунгами будет развиваться все так называемое сибирское партизанское движение.. Аналогичная картина и на Украине: достаточно вспомнить армию Н. Махно — а это далеко не единственная вооруженная структура под черным флагом на юге. А небезызвестная «Маруся» (собственно, Мария Никифорова) — командир анархистского отряда, воюющего за красных. Были многочисленные структуры подобного рода и на Восточном фронте (в том числе в Екатеринбурге). А в Москве вообще легально действовала Черная гвардия — и тоже за Советскую власть, и ее услугами охотно пользовались.
Что касается Питера, то активнейшее участие в описываемых событиях «красы и гордости революции — матросов» (Л. Троцкий) полностью избавляет меня от необходимости комментариев. Вспомните хотя бы «Оптимистическую трагедию» В. Вишневского. Отряды матросов-анархистов были ударным острием переворота 7 ноября, главной силой подавления юнкерских выступлений, первым призывом ЧК и первым оружием красного террора — С. Мельгунов рассказывает на страницах своего «Красного террора в России» о жутких расправах над офицерами, которые осуществлял в Питере анархист Н. Железняков (старший брат легендарного «матроса Железняка») со товарищи. А разгон Учредительного собрания, как вы знаете, производил сам «матрос Железняк» — тоже анархист. Но самое впечатляющее — это список военных деятелей Красной Армии, имевших «альтернативную» партийность.
Помимо уже упоминавшегося меньшевика С. Вострецова это: макисмалисты М. Левандовский и Р. Эйдеман; левые эсеры Ю. Саблин, М. Муравьев, А. Егоров, С. Лазо, Г. Котовский, В. Киквидзе; анархисты…
Впрочем, о них речь особая, поскольку список их наиболее представителен. Так вот, анархистами были: командующий Восточно-Сибирской партизанской армией Н. Каландаришвили; уже упоминавшийся легендарный «Железняк» — А. Железняков; К. Акашев — о нем надо рассказывать вообще отдельно. 7 ноября он, по сути, сыграл самую главную роль в перевороте: будучи комиссаром Временного правительства по артиллерийским училищам, он по поддельному документу (!) убедил юнкеров-артиллеристов покинуть позиции у Зимнего дворца (тем самым сделав его оборону, по существу, невозможной).
В гражданскую войну Н. Акашев — командующий Военно-воздушными силами Красной Армии. Его послужной список весьма впечатляет: взятие Казани, борьба с конницей Мамонтова, на Урале — участие в уфимской операции и деблокаде Уральска (и то, и другое — летом 1919 года). На Урале, кстати, был и еще один чрезвычайно популярный военачальник-анархист. Это… Чапаев. Да-да, он в 1917 году состоял в саратовской организации анархо-коммунистов! Вспомните теперь все то, что я писал о Чапаевской дивизии в предыдущих главах и что Д. Фурманов тоже был анархистом. А теперь сделайте выводы, несомненно, прославленная дивизия в некотором смысле была «уральским аналогом» махновской армии.
Кроме того, вполне хватало и командиров, не состоявших в упомянутых партиях, но явно к ним тяготеющих. Таковы партизанские командиры А. Кравченко в Минусинской котловине, П. Щетинкин в так называемой Свободно-Баджейской республике (около Байкала). Оба явно проанархически настроены. Напомню, что и Иркутский Политцентр, расстрелявший Колчака, состоял из людей, примыкавших к вышеупомянутым партиям.
А на Украине, в довершение всего, были так называемые боротьбисты (коммунисты-националисты). Они группировались вокруг газеты «Боротьба» отсюда и название. Так вот, к боротьбистам явно примыкали известные комбриги Т. Черняк и В. Боженко, а также прославленный начдив Щорс.
Тут мы подходим к самому гвоздю проблемы. Большевики, пользуясь услугами своих левых союзников, отнюдь не собирались делить с ними власть. Характерно, что большевистская пропаганда с самого начала усиленно создавала отрицательный имидж всем вышеупомянутым партиям. О боротьбистах, к примеру, Ленин в «Письме рабочим и крестьянам по поводу победы над Деникиным» отзывается, что называется, сквозь зубы — хочет обрушиться, а еще нельзя. Позднее же, в сталинские и послесталинские годы, их уже откровенно бесчестили — всех интересующихся отсылаю к небезызвестному «Краткому курсу истории КПСС». О левых эсерах и анархистах и говорить нечего — обвинения в их адрес уже стали общим местом массового восприятия. Но, пожалуй, самое странное — жесткое отношение большевиков к максималистам (кстати, самой левой партии всего левого блока).
Помните, в фадеевском «Разгроме» Мечик приходит в партизанский отряд Шалдыбы по путевке обкома партии максималистов. И: партизаны встречают его мордобоем — как эсера. Затем, когда он попадает в отряд Левинсона, там, по сути, повторяется то же самое: только не бьют, а просто проявляют «странные отношения». И Мечику приходится просто из чувства самосохранения стараться как-то «смазать значение пославшей его организации». Хороши братья по классовым битвам! «Зато это были не книжные, а живые люди» — так Фадеев оправдывает издевательства над Мечиком: весьма своеобразная аргументация, если не сказать более.
Только сейчас проясняются истоки драмы, разразившейся летом 1918 года. Драмы, эпицентром которой стало левоэсеровское восстание 6 июля. Собственно, восстания никакого не было, а была грандиозная большевистская провокация по устранению союзника-конкурента. «Эсер» Я. Блюмкин, стрелявший в германского посла Мирбаха, был… агентом ЧК (кстати, он нисколько не пострадал после событий 6 июля — наоборот, в поте лица трудился на террористической ниве аж до 30-х годов). Этот теракт позволил Ленину свалить многое на левых эсеров и арестовать всю их фракцию на самом съезде Советов. Неожиданным было только то, что неукротимые эсеры не захотели безропотно ложиться под нож и оказали сопротивление (подавленное, впрочем, в течение дня).
Расправа с левыми эсерами — наиболее известное, но не единственное событие такого рода. Еще до 6 июля в Москве была разоружена Черная гвардия (в частности разгромлен ее штаб на Малой Дмитровке). Но эти столкновения сдетонировали в провинции, и там развернулись весьма драматические коллизии. Так, в Екатеринбурге Л. Вайнер и П. Хохряков разоружали анархистов: в июне. Если вдуматься, ситуация вырисовывается воистину дичайшая: Екатеринбург держится, что называется, на «честном слове» только потому, что чехи не спешат его брать, а белоповстанцы еще не рискуют штурмовать красную столицу Урала (они на это решатся в июле). Красное командование, похоже, уже поставило крест на Екатеринбурге — от этом откровенно поведал Г. Эйхе в своей книге «Опрокинутый тыл» (М., Воениздат, 1960). И в этой обстановке ЧК разоружает своих союзников!
Самое главное, что этот удар в спину поставил вооруженные отряды левых партий в весьма затруднительное положение. Как быть? Ведь они и большевики одинаково противостоят белым, и путь туда им заказан. Но и не реагировать на действия коммунистов тоже нельзя. Какой же линии придерживаться? Вот весьма типичное свидетельство — выдержка из воспоминаний Н. Махно, речь идет о митинге в Царицыне летом 1919 года: «Одного мы не можем понять, — втолковывали рабочие, — мы здесь стремимся к организации своих дел для развития и защиты революции и ее идей… У нас и большевики, и левые эсеры, и анархисты организованно стоят за то, чтобы разбить контрреволюцию… А в Москве и в других городах Центральный России анархистские организации разгоняются, непокорные расстреливаются…» Подобное недоумение разделяли многие по всей России.
Естественной реакцией, как и в Москве, было сопротивление. В Ижевске, например, макисмалистская Красная гвардия в апреле оказала сопротивление попыткам большевистского Совета разогнать ее. Вот что пишет по этому поводу эмигрантский историк М. Бернштам: «Максималистская Красная гвардия сцепилась за власть с Советом, арестовала и расстреляла ряд его членов. Совет решил взять вооруженные силы города в свои руки… С этой целью был создан Революционный военно-полевой штаб. Начались военные действия между бывшими союзниками, шел обстрел улиц, стороны брали друг у друга заложников. В конце концов ижевские большевики вызвали на помощь отряд матросов из Казани. Бой шел с обстрелом штабом артиллерией (!). Усиленные матросами, большевики разбили Красную гвардию и отправили уцелевших ее членов под конвоем в Казанскую тюрьму».
Немного позднее, но тоже до 6 июля произошло столкновение лево-эсеровского отряда Н. Петренко с большевиками под командованием С. Орджоникидзе в районе Ростова: эсеров поддерживали анархисты «Маруси». А уже в конце июля неповиновение проявил сам главком Восточного фронта М. Муравьев: напомню, что фронт тогда проходил по Средней Волге и в Приуралье. Все эти события красная пропаганда пыталась впоследствии пришить (явно белыми нитками) к известному так называемому правоэсеровскому восстанию в Ярославле — тоже в июле. При этом игнорировались общеизвестные факты: первый — правые и левые эсеры оказались в той войне по разные стороны баррикады; второй — партия правых эсеров официально заявила о неучастии в вооруженной борьбе; третий идейный вдохновитель ярославского восстания Б. Савинков давно уже связал свою судьбу с белым движением.
Однако — и это самое интересное — в конце концов отряды левых приняли решение остаться в красных рядах. При всех кровавых разборках апреля июля общего с большевиками у них было много, больше, чем с белыми. А большевики не стали обострять ситуацию — положение на фронтах не позволяло. Да и вооруженные силы у левых были столь значительны, что ни пренебрегать ими, ни тем более отталкивать их было немыслимо — это могло повлечь молниеносную катастрофу.
Так, например, под тем же Ижевском, как только началось Прикамское восстание, большевики немедленно поступились принципами и… обратились за помощью к только что разбитым максималистам. Крепко, видать, приперло… И максималисты немедленно откликнулись на призыв о помощи и сформировали отряд для борьбы с «мятежниками» численностью в шестьсот штыков (для справки: сами большевики наскребли всего двести — такие данные приводит в своих исследованиях эмигрантский историк М. Бернштам).
И тут для большевиков вырисовалась проблема: как вырвать из рук левых влияние на сформированные ими части? А в том, что эти части явно не сочувствуют коммунистам, те могли многократно убедиться на собственной шкуре. Член РВС Южного фронта Г. Сокольников вспоминал: «В. Киквидзе был близок к левым эсерам, но, несмотря на увещевания приезжавшего к нему Прошьяна (один из руководителей левых эсеров. — Д.С.), отказался поддержать их движение. Питая недоверие к армейскому командованию, Киквидзе ревниво отстаивал дивизионный сепаратизм».
Подобный «дивизионный сепаратизм» (типичная картина гражданской войны, когда полевые командиры отстаивают свою автономию) был вообще характерен для Красной Армии в целом, но для левых частей — в особенности. На Урале аналогичная картина была, кстати, и в Чапаевской дивизии — если помните, там весьма сильны были позиции анархистов. А матрос Железняк…
Между прочим, А. Деникин в «Очерках русской смуты» написал: «Из-за Железняка… идет большой спор между анархистами и коммунистами, оспаривающими друг у друга честь числить его в своих рядах». Легендарный матрос проявил столь резкое неповиновение, что председатель Военной инспекции Красной Армии Н. Подвойский… объявил его вне закона (то есть дал индульгенцию на его бессудное убийство!). И Железнякову пришлось бежать в оккупированную Одессу, на подпольную работу, под крылышко левого эсера Г. Котовского. А Подвойский вскоре попал в железнодорожную катастрофу — отделался переломом голени. «Известия ВЦИК» от 6 сентября 1918 года отметили: «Следственная комиссия обнаружила на месте все следы злого умысла катастрофы. Путь был разобран и испорчен на несколько десятков саженей». А произошло это в красном тылу, на участке, контролировавшемся братвой Железнякова. Если учесть, что Н. Подвойский ранее разоружал анархистов в Курске и подавлял эсеров в Москве 6 июля, крушение его поезда весьма смахивает на теракт.
Кстати, кто читал что-нибудь о Щорсе, помнит: у этого начдива тоже было весьма резкое столкновение с РВС.
В общем, левые показывали зубы. И тогда начались самые загадочные события. 11 января 1919 года от «шальной пули» гибнет В. Киквидзе. Между прочим, фильм о нем так и называется «Шальная пуля». 26 июля тоже от «случайной» пули погибает А. Железняков. В августе «при невыясненных обстоятельствах» один за другим находят свою смерть на Украине Т. Черняк, В. Боженко и Н. Щорс. Что за эпидемия «случайных пуль»? Опять совпадения, и опять больше двух — помните золотое правило разведчика?
А вот и разгадка. Из воспоминаний Надежды Улановской — советский разведчицы, работавшей в Разведуправе РККА: «Есть версия, что убили Железнякова большевики: к тому времени, когда он попал на юг, у них были с ним старые счеты как с анархистом, его объявили вне закона. Но он умел воевать, значит, мог принести пользу (!). Его замом был большевик, после гибели Железнякова он стал командиром. Бойцы его любили… Есть основания считать, что этот большевик и застрелил Железнякова, смертельно ранив его в спину во время боя».
А вот аналогичное свидетельство насчет В. Киквидзе. Из сборника «Кремль за решеткой. Подпольная Россия» (Берлин, 1922): «Киквидзе был очень популярен в красноармейских массах, что крайне беспокоило коммунистов, не имевших возможности ни арестовать его как левого эсера, ни сместить с военного поста».
Незадолго до смерти Киквидзе попались в руки документы о подготовке на него покушения тайной боевой дружины, приехавшей из Питерской ЧК.
Это свидетельство совершенно уникально еще и потому, что показывает, насколько рано — уже к 1919 году — в секретной службе нового режима стали создавать структуры киллеров, полностью специализировавшихся на тайном терроре. От этих «тайных дружин» потянется цепочка к спецотделам Лубянки, творившим анонимный террор в России и за рубежом все семьдесят три с лишним года существования режима.
Естественно, и показания Н. Улановской, и вышеприведенная цитата рождают лишь версии. Но версии, очень похожие на правду. Вспомните, что я ранее писал о неповиновении столь же популярного в войсках М. Муравьева. Как известно, его вызвали на переговоры с комиссаром 1-й армии Ю. Варейкисом и во время этих переговоров застрелили, после же, задним числом, Ленин узаконил убийство, объявив своего недавнего друга (Муравьев всегда называл Ленина не иначе, как Владимир Ильич) вне закона.
Так что существование подобного механизма вполне правдоподобно. И еще.
Практически в каждом случае вышеописанных загадочных смертей не оставалось живых свидетелей происшедшего. Кстати, как в случае с Чапаевым на Урале. Мы все по фильму братьев Васильевых привыкли считать, что Чапаев утонул в реке Урал. Но вот что пишет в своем романе Фурманов: «На берегу остался один Чапай. Больше Чапая никто не видел». И все! Специально подчеркиваю: живых свидетелей гибели Чапаева не осталось. Следовательно, все остальное — фольклор чистой воды.
Поэтому лично я склонен воспринимать версию Н. Улановской всерьез. Ведь не летели «случайные пули» почему-то ни в Тухачевского, ни в Буденного, ни в Блюхера, ни в любого другого лояльного начальника. А в выходцев из левых — что называется, подряд. И не только в 1919 году: в 1920-м весьма загадочно окончил свою жизнь С. Лазо, во всяком случае, легенда о сожжении его в топке не подтвердилась. В 1925 году столь же таинственно погибает Г. Котовский.
В 1921 году смерть настигла сразу двух сибирских партизанских командармов — Н. Каландаришвили и А. Кравченко. Первый, экс-анархист, был, согласно официальному известию, «убит, попав в кулацкую засаду». (Что-то плохо верится, что такого аса партизанской войны, как «сибирский дед», можно было так примитивно поймать.)
Впрочем, в случае с Каландаришвили, как и с Чапаевым, живых свидетелей не осталось. А А. Кравченко — минусинский командарм, руководитель «свободных республик Сибири», участник суда над Унгерном — в конце 1921 года внезапно отказался от всех званий, постов и почестей, коими его осыпали красные (бунт!), и поехал как частное лицо в родную Минусинскую котловину, и по дороге его убили грабители (опять-таки по официальной версии). Это в своих-то краях, где на него только что не молились! А если серьезно, то появление непокорного и непредсказуемого экс-командарма под Минусинском было для красных смертельно опасно (не забудем, что 1921-й год — это год Урало-Сибирского восстания), так что устроить несчастный случай взбунтовавшемуся Кравченко большевики были, строго говоря, просто обязаны…
В том же 1921-м от руки диверсанта-чекиста погибает в Чугучаке (Китай) вождь оренбургского казачества атаман А. Дутов — этот теракт коммунисты и не прятали: об этом фильм «Конец атамана», снятый в 70-е годы.
Наконец в 1927 году в Улан-Баторе гибнет еще один «сибиряк», А. Щетинкин, бывший там в качестве командующего красным контингентом. Его убийство, обставленное как несчастный случай по пьяной драке, было организовано председателем монгольского ОГПУ… Я. Блюмкиным. Да-да, вот где выплыл убийца Мирбаха — в «суверенной»
Монголии! А до этого, в 1924 году, он еще уберет и Б. Савинкова, обставив дело как самоубийство.
Наконец, напомню, что все пережившие гражданскую войну военачальники выходцы из «альтернативных партий» (К. Акашев, Ю. Саблин, А. Егоров, С. Вострецов, М. Левандовский, Р. Эйдеман) были уничтожены в 30-е годы. Хорошая память у Советской власти, ничего не скажешь.
Но самое циничное — то, что, убирая из-за угла неугодных начдивов, коммунисты заставили их служить себе после их смерти. И Киквидзе, И Чапаев, и Железняков, и Щорс, и Боженко, и Котовский, и Лазо были прямо-таки канонизированы советским официозом. О них сняли фильмы, о них сложили песни (как о Железняке: в песне о нем автор текста М. Голодный допустил сразу два искажения правды: герой никогда не был партизаном и никогда не воевал с союзными ему махновцами; сравните: в песне — «Матрос Железняк, партизан» и «Махновцы направо, и десять осталось гранат»). И при этом было велено забыть, что ни один из них не был большевиком и у каждого из них были весьма сложные отношения с коммунистами. Их «очищенные» и идеализированные образы призваны были стать идолами нового режима, поскольку живые на эту роль не годились: каждый из уцелевших мог в любую минуту превратиться из «героя» во «врага народа». И те, кто успел слишком поднять голос против коммунистов (как Муравьев или Махно), — тоже не годились. А вот если б Махно, скажем, погиб где-нибудь в 1920 году («случайная пуля» бы прилетела), то, может, и прав был писатель Ю. Поляков, который в своей повести «Апофигей» заметил: тогда пионеры, глядишь, называли бы свои отряды не только «юными чапаевцами» или «юными буденовцами», но и «юными махновцами» тоже.
Я думаю, лучшее резюме всему сказанному можно дать словами кандидата исторических наук Ярослава Леонтьева (г. Москва): «Подтвердить или опровергнуть все эти версии практически не представляется возможным. Но, сопоставляя таинственную гибель Киквидзе, Щорса, Боженко, Железнякова, Черняка, Котовского и еще некоторых популярных полевых командиров (добавлю, что старший брат Железнякова, Николай, „пропал без вести“) с расстрелом примерно в это же время Ф. Миронова, Б. Думанко, комбрига приднепровской бригады А. Богунского, дальневосточных партизанских командиров — анархиста Я. Тряпицына и максималистки Н. Лебедевой, а также с иезуитской политикой высшего военного советского командования в отношении Н. Махно, — все возможности такого исхода… До фронта неминуемо докатывалось эхо партийных междуусобиц в центре, выливаясь в кровавые разборки. Кроме того, действовала логика полевых командиров. Шел дележ сфер влияния на войска».
Яснее не скажешь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.