Глава 4 ГЕЙДРИХ: СТРАННАЯ ЛИЧНОСТЬ

Глава 4

ГЕЙДРИХ: СТРАННАЯ ЛИЧНОСТЬ

В апреле 1934 года кресло шефа центральной службы гестапо занял весьма неординарный человек. Личность Гейдриха, его роль в жизни страны и размах деятельности, число и чудовищность преступлений делали его действительно незаурядной фигурой.

Рейнхард Гейдрих происходил из хорошей семьи и получил превосходное образование. Он родился 7 марта 1904 года в Галле, городке около Лейпцига, где его отец Бруно Гейдрих был директором консерватории. Свое детство и юность он провел в родном городе, где серьезно занимался своим образованием, существуя в атмосфере преклонения перед классической культурой, в которой важное место принадлежало музыке. Это воспитание наложило на него неизгладимый отпечаток; в будущем, уже став главой гестапо, он отвлекался от своих черных занятий, занимаясь музицированием.

Весной 1922 года юный Гейдрих был принят в состав имперского морского флота. Карьера молодого моряка шла успешно: в 1924 году он слушатель второго курса военно-морского училища, в 1926 году — лейтенант, в 1928 году — старший лейтенант.

Он всегда интересовался политикой. В 1918–1919 годах он являлся членом национальной ассоциации пангерманской молодежи — Немецкого национального союза молодежи в Галле. В 1920 году, сочтя этот союз слишком умеренным, он вступает в Немецкий народный союз обороны и наступления. В том же году, сгорая от желания участвовать в бурлившей вокруг него военно-политической жизни, он становится связным в дивизии «Люциус», входящей в добровольческие отряды в Галле. В 1921 году вместе с одним из своих товарищей он основывает новую ассоциацию — Немецкий народный молодежный отряд. Работая в этих организациях, он увлекся экстремистскими теориями «патриотических» движений, проникнутых духом милитаризма. Потом он поддался влиянию офицеров добровольных отрядов «Люциус», которые были сторонниками тотальной психологической обработки людей.

Став моряком, Гейдрих сохранил связь с ассоциацией, одним из основателей которой был. Получив звание лейтенанта, он был назначен по его просьбе в политический сектор разведывательной службы Балтийского флота. Здесь он приобрел знания, которые очень пригодились ему через несколько лет. Умный и дисциплинированный, он мог бы сделать блестящую карьеру, если бы не тайный изъян, испортивший идеальный ход его судьбы. Гейдрих был сексуальным маньяком, и его случай озадачил бы любого психиатра. Несколько раз любовные истории серьезно угрожали его карьере, пока одна из них, самая серьезная, не положила ей конец. Гейдрих был обручен с дочерью старшего офицера, служившего в арсеналах Гамбурга. Согласно одной версии, он сделал ее своей любовницей, а затем порвал с ней под тем предлогом, что офицер не может жениться на легкомысленной особе; по другой версии, он ее напоил, а затем изнасиловал. Третья версия гласила, что он хитростью выманил у нее деньги. Трудно сказать, какая из них ближе к истине: меры, принятые нацистскими главарями с целью стереть темные пятна в своем прошлом, затрудняют исследование их биографий. Известно только, что инцидент был передан в суд чести. Этот «трибунал» под председательством будущего адмирала Редера счел поведение старшего лейтенанта Гейдриха недостойным и рекомендовал ему подать в отставку во избежание более крупных неприятностей. Таким образом, в 1931 году молодой офицер двадцати семи лет от роду оказался выброшенным на улицу. Как и Гиммлер, Гейдрих пережил тогда довольно трудное время, перебивался с хлеба на воду и вращался среди отбросов общества в северных портах Германии — Гамбурге, Любеке, Киле. Там он свел знакомство с бандитами, которых нацистская партия в борьбе против властей и других партий нанимала для нападения на собрания своих противников и кулачных расправ во время уличных столкновений.

Эти связи, поддерживаемые политическим прошлым Гейдриха, привели его в НСДАП. Партия приобрела в его лице полезного члена. Его образование, военная подготовка и специальные знания делали из него весьма ценного сотрудника. Гейдрих вступил в СС, потому что это было средство для определения его позиции. Вскоре он уже возглавил кильскую группу СС, не очень большую по численности. В этот период его заметил Гиммлер. Он сумел разглядеть исключительные способности своего скрытного подчиненного. 1 августа 1931 года он назначил Гейдриха штурмфюрером, к осени повысил до штурмбаннфюрера (майора) и включил в состав своего штаба в Мюнхене.

В июле 1932 года Гиммлер решил реорганизовать службу безопасности СС и, зная компетентность Гейдриха в данной области, поручил ему эту работу, произведя в штандартенфюреры. После создания СС в каждой воинской части имелись 2–3 человека, занятые обеспечением «безопасности», то есть разведывательной службой. Сам Гиммлер очертил круг обязанностей этих агентов: «В те времена мы, по понятным причинам, располагали разведывательной службой в полках, батальонах и ротах. Было важно знать, что готовят наши противники. Хотят ли, например, коммунисты провести сегодня собрание, произойдет ли внезапное нападение на наших людей, о других событиях такого рода».

В 1931 году Гиммлер отделил работников разведки от остальных подразделений СС и создал закрытую службу безопасности. Новая организация была окрещена им службой безопасности рейхсфюрера СС (СД). Она осталась органом СС, отвечающим за безопасность самого Гиммлера и эсэсовцев вообще.

Возглавив эту новую службу, Гейдрих решил осуществить на практике то, чему его научили в морской разведке. Он построил новую организацию на военный лад, а ее сотрудникам предоставил техническое образование. Он создал разведывательные картотеки, которые существовали на тот момент в неполном виде, однако не смог дать службе должное развитие из-за нехватки кадров. Зато после взятия власти он заполнил ее пробелы, используя собственные методы. Довольный его работой, Гиммлер в 1933 году назначил Гейдриха своим представителем в руководстве баварской полиции, а в 1934 году поставил во главе центральной службы гестапо. Гейдрих не принадлежал к «ветеранам» движения, но имел достаточно солидный партийный стаж, когда утвердился в Берлине, где возглавил гестапо, оставаясь в то же время шефом СД.

Этот человек с бурным прошлым, который в скором времени заставит трепетать многих немцев, имел вид вполне безобидный: высокий офицер-ариец, хорошо воспитанный, белокурый, гладкая жестковатая шевелюра разделена на две неравные части точнейшей ниточкой пробора и отливает легкой рыжиной. Он был статен, хорошо сложен, обладал «отличной военной выправкой», высоко ценимой в те времена. Очень характерным было лицо Гейдриха. Необыкновенно высокий лоб нависал над маленькими, глубоко посаженными голубыми глазками, которых почти не было видно из-за пухлых век. Его раскосые глаза были похожи на глаза азиатов, намекая на его отдаленных предков, вступавших в близкий контакт с кочевниками Чингисхана или Аттилы. Этих нескромных признаков вполне было достаточно, чтобы свести к нулю все расовые теории Гиммлера, если бы он дал себе труд задуматься над ними. Лицо Гейдриха имело овальную, очень удлиненную форму с крупными ушами, у него был длинный прямой нос, широковатый у основания. На этом мужественном лице ярким пятном выделялся рот: широкий и красиво очерченный, с крупными губами. Для такого мужчины, как Гейдрих, его голос был на два тона выше: голос женщины, вырывающийся из широкой груди атлета. Женственными были и его руки: белые, тонкие, холеные и живые, в них, как и в его лице, жила экспрессия. Если лицо Гиммлера представляло собой бесстрастный лик Будды, Гейдрих никак не мог совладать со своим темпераментом холерика. Когда он выступал, его речь была порывистой и резкой. Часто он не успевал закончить фразу, слова сталкивались друг с другом, теснимые слишком быстрой мыслью. Гиммлер маскировал отсутствие мысли, прибегая к командному тону, не давая собеседникам возможность разобраться в его намерениях. Гейдрих же, казалось, более всего боялся быть плохо понятым.

Гейдрих был светским человеком. Превосходный кавалер и бретер, один из лучших в Германии фехтовальщиков, он был также большим поклонником искусства. Талантливый скрипач — в этом была одна из причин его большой заботы о руках, — он любил устраивать у себя вечера камерной музыки для избранных, когда его нередко награждали аплодисментами за действительно превосходное исполнение. Однако этот джентльмен и тайный поклонник всего английского иногда изменялся из-за взрывов темперамента, обычно тщательно скрываемого. Человек сексуально неуравновешенный, он находился в состоянии постоянной гонки за удовольствиями, любил организовывать ночные экспедиции в злачные места с несколькими наиболее близкими друзьями. Даже в те времена, когда Гейдрих занимал очень высокие посты, он не отказался от прогулок, которые начинались обходом берлинских ночных заведений, славившихся тогда разнообразием, продолжались всю ночь и заканчивались в притонах, где он подбирал проституток, готовых на любые извращения.

Особенно отличительной чертой была абсолютная жестокость Гейдриха. Самые безжалостные палачи гестапо трепетали перед ним, познав его в «деле». Женоподобный зверь побил самых свирепых убийц на их собственном поле. Эти чисто нацистские «качества» опирались на незаурядный ум, железную волю и непомерное тщеславие. Со свойственной ему хитростью он умел скрывать свои аппетиты и показывать себя дисциплинированным, а это была черта, наиболее ценимая Гиммлером. Однако под безобидной внешностью таилась наглая самоуверенность. После прихода нацистов к власти, когда положение Гитлера как вождя партии еще не было прочным и в ней бурлили интриги, Гейдрих сделал попытку собрать документы о сомнительном происхождении фюрера, о чем его близкие друзья осмеливались говорить лишь намеками. Занятная подробность о навязчивой генеалогической идее, владевшей этими людьми, обнаружилась в рассказе Канариса: после смерти Гейдриха нашлись доказательства его собственного еврейского происхождения!

Этот человек, чудовищные обязанности которого требовали железных нервов, легко выходил из себя. С ним часто случались настоящие припадки гнева, когда он рычал, брызгал слюной, угрожал своим подчиненным. Однако он позволял себе такие выходки только у себя, внутри своих владений. В личной жизни он был невероятно ревнив. Он ревновал свою жену, холодную красавицу, которая толкала мужа на «повышение», надеясь, что он достигнет самых высоких должностей и это позволит ей купаться в роскоши, без которой она не могла обходиться. Он подстерегал ее, устраивал за ней слежку, чтобы убедиться в ее верности. Он завидовал не только успехам своих противников, но и успехам друзей; он жаждал власти, могущества, почестей, денег, он хотел быть первым и ради этого был готов на все.

Его любимой фразой было высказывание: «Все зависит от вожака». Чтобы легче властвовать, Гейдрих натравливал друг на друга своих сотрудников. Он умел их использовать, выжимать из них максимум возможностей, а потом, добившись своего, безжалостно отбрасывал. Так же он действовал и в отношении тех, чьи достоинства казались ему слишком большими, а амбиции грозили превратить их в его соперников. Чтобы нейтрализовать этих людей, он организовал взаимную слежку в нацистском стиле.

Гейдрих умел настраивать друг против друга даже великих монстров режима, и результатом таких манипуляций оказалось множество непримиримых врагов. Однажды он сказал Гизевиусу, которого, кстати, не выносил: «Я могу преследовать своих врагов до могилы». Это не просто громкая фраза, в ней была частица истины. Он ненавидел Канариса, Боле, Риббентропа и в конце концов вступил в противоборство со своим шефом Гиммлером. Но вся эта лютая борьба велась скрытно. Склонность к насилию сочеталась у Гейдриха с пристрастием к секретности. Его страстная любовь к таинственности шла, возможно, от комплекса неполноценности.

Подчиненные Гейдриха почти никогда не произносили его имени, а называли странным прозвищем «С», понятным только посвященным в тайны ложи. Он не мог смотреть собеседнику прямо в глаза, но, несмотря на свой дикий нрав, не мог ударить врага по лицу. Гармоничное сочетание его сокровенных чувств с нацистскими принципами сделало его идеологом, теоретиком, распространителем расовых принципов и методов деятельности СС. Для него начальник, отдающий команды и берущий на себя всю ответственность, был добрым гением. Характерно, что СД, которой он руководил, было поручено не только присматривать за «хорошим поведением» эсэсовцев, но и за их идейной верностью доктрине. Убийца надел личину моралиста.

Из своего кабинета на Принц-Альбрехт-штрассе, 8 Гейдрих терпеливо плел гигантскую паутину, которая впоследствии покроет всю Германию. Для этого хватило пяти лет, поставивших страну на порог войны, которую проницательные умы видели на горизонте уже в том, 1934 году.

С самого начала Гитлер четко определил пределы полномочий гестапо. «Я запрещаю всем службам партии, всем ее секторам и примыкающим ассоциациям проводить расследования и дознания по делам, находящимся в ведении гестапо. Сегодня, как и раньше, обо всех инцидентах, подведомственных по своему характеру политической полиции, следует немедленно ставить в известность соответствующие службы гестапо без ущерба для информации, передаваемой по партийной линии… Я особо настаиваю на том, чтобы все сведения о заговорах или государственной измене, полученные партией, сообщались государственной тайной полиции. Партия не обладает правом проводить по собственной инициативе изучение и расследование дел в этой области, каков бы ни был их характер».

Не было и речи о том, чтобы связывать себя законностью или иными формальными соображениями. Еще в 1931 году Шведер писал в «Политише полицай», что нацистское государство не является преемником республики, а философия нацизма не вытекает из либерализма, точно так же и полиция, которая, являясь институтом государственной власти, отражает природу государства, не может быть результатом преобразования республиканского института в нацистский корпус. «Необходимо нечто совершенно новое».

Новым стало гестапо. Оно и в самом деле ничем не напоминало полицию, на которую во всем мире опирается цивилизованное общество. Обнаружив возможного оппозиционера, гестапо тут же выводило его из строя. «Пусть знает тот, кто осмелился поднять руку на представителя национал-социалистического движения или государства, — заявил Геринг 24 июля 1933 года, — что он в кратчайшие сроки будет предан смерти. Для этого достаточно доказать, что у виновного было намерение совершить этот акт, не говоря о случаях, когда нападение будет совершено, но закончится не смертью, а лишь ранением пострадавшего». В новом нацистском государстве для подобной расправы было достаточно одного намерения. Один из ведущих юристов нацистской партии Герланд был автором инструкции для немецких судебных органов, где подчеркивалась, в частности, необходимость «вернуть уважение к понятию „террор“ в уголовном праве».

Таким образом, политическая полиция, то есть гестапо, не подлежала никакому контролю, а его работники могли совершать любые беззакония, и никто не имел права потребовать у них отчета.

Три года гестапо работало абсолютно нелегально, поскольку не существовало ни одного документа, определявшего его функции и компетенцию. Оно могло лишить свободы любого гражданина Германии при помощи так называемого превентивного заключения, разрешенного двумя декретами (от 28 февраля 1933 года и от 8 марта 1934 года), хотя не существовало закона, который устанавливал бы такие прерогативы.

Народ следовало приучить к этому режиму, к смеси произвола и дисциплины путем постепенного воспитания покорностью. Официальные инструкции время от времени напоминали, что полиция стоит выше общих законов. И никто не осмеливался сказать, что это признак морального разложения государства, конец всякого правосудия, всякой законности.

2 мая 1935 года административный суд Пруссии высказал «мнение», что тайная полиция не подлежит судебному контролю, а 10 февраля 1936 года это «мнение» было возведено прусским законодательством в ранг правового принципа: «Приказы и действия тайной полиции не подлежат рассмотрению в административных судах».

Отсутствие юридической основы в деятельности гестапо никого не смущало. Профессор Хубер писал по этому поводу: «…авторитет политической полиции опирается на обычное право рейха». А доктор Бест, влиятельный чиновник министерства внутренних дел, считал, что полномочия гестапо вытекают из «новой философии» и не нуждаются в особом юридическом обосновании.

В мае 1935 года административный суд Пруссии заявил, что приказ о превентивном заключении не может быть опротестован судом. В марте 1936 года один протестантский священник осмелился выступить в своей проповеди против известного епископа, примкнувшего к нацистам. На следующий же день гестапо приказало ему покинуть приход. Священник отказался, считая этот приказ незаконным, и обратился в суд. Суд ответил, что приказ, исходящий от гестапо, не подлежит пересмотру судебным решением: не может быть и речи о том, чтобы его опротестовать (решение от 19 марта 1936 года).

Затем пришла очередь католического священника: местное гестапо запросило у него сведения о церковных организациях и его прихожанах. Пастырь опротестовал это требование, но его иск также был отклонен, ибо «когда гестапо отдает приказ — его не обсуждают, его выполняют».

Спрут все дальше простирал свои щупальца. Для того чтобы начать заниматься некоторыми видами торговли, требовались специальные удостоверения, и полиция выдавала их после проверки морального облика. Гестапо увидело в этом еще одну область для своего контроля. Оно опротестовало законность этих лицензий на торговлю и передало дело в административный суд Саксонии. Принятое судом решение является великолепным образцом лакейского лицемерия. «Поскольку та или иная форма организации торговли может способствовать подрывной деятельности, полиция, прежде чем выдавать удостоверения, должна консультироваться в гестапо». Таким образом, гестапо получило возможность оказывать давление и на политически неблагонадежных торговцев.

Официально гестапо могло применить без всякого суда три вида санкций: предупреждение, превентивное заключение и заключение в концлагерь. Эти «законные» наказания давали возможность подвергнуть аресту даже оправданного судом политического противника сразу после выхода из зала заседаний, а затем интернировать его. Наряду с «законными» методами использовались похищения, убийства, безжалостные расправы, иногда замаскированные под несчастные случаи или самоубийства. Глава организации «Католическое действие» Клаузенер был убит 30 июня 1934 года во время чистки сторонников Рема. Официально сообщили, что он покончил с собой. Страховая компания отказалась выплатить вдове всю страховую сумму, поскольку речь шла о самоубийстве, а усомниться в этом было опасно.

Адвокат госпожи Клаузенер обратился за помощью в министерство внутренних дел (Клаузенер был чиновником министерства). Ему ответили, что он должен написать жалобу, лишь тогда дело будет рассмотрено. Такой же ответ пришел из министерства юстиции. Удобный способ отделаться от жалобщика, ведь письменная жалоба на гестапо была бы равносильна самоубийству. Но до гестапо уже дошли слухи об этих шагах адвоката, и оно сочло их вмешательством в свои внутренние дела: адвокат был арестован и просидел в тюрьме несколько долгих недель за то, что поставил под сомнение самоубийство, подтвержденное агентами гестапо.

Очень правильно писал доктор Бест: «Никакие юридические путы не должны затруднять защиту государства, которая не может не приспосабливаться к стратегии врага. В этом и состоит задача гестапо, которое требует для себя статуса армии, поэтому не может согласиться на то, чтобы юридические нормы противодействовали его инициативам».

Несколько лет — и общественность вместе с правосудием были подчинены системе. В те времена Геринг нередко говорил министру финансов Шахту: «Говорю вам — дважды два будет пять, если этого хочет фюрер». Когда, несмотря на все предосторожности, в Германии распространились тревожные слухи о насилиях, которым подвергаются несчастные, попавшие в когти гестапо, были приложены все усилия, чтобы помешать заявить о своем возмущении тем, чья совесть не могла мириться с происходящим. Им напомнили о «патриотическом долге молчания». Согласно нацистским критериям должны быть объявлены предателями и строго наказаны не палачи и убийцы, наносившие непоправимый ущерб своей стране, а те, кто их разоблачает. Особенно популярной стала эта теория с 1938 года, когда начались спровоцированные нацистами военные авантюры. Поднять голос протеста против садистов и преступников — означало снабдить противника пропагандистскими аргументами против Германии.

Эти аргументы были с удовлетворением восприняты «почтенными гражданами», которые думали лишь о том, как остаться в неведении. Как писал Гизевиус, «миллионы немцев играли сами с собой в прятки или притворялись, что ничего не знают. Было очень трудно разубедить их, поскольку демонстрируемое ими неведение было вполне реально. Ведь они никогда и не стремились к знанию! Как добропорядочные граждане, они удовольствовались тем, что им сообщалось официально».

Что касается тех, кто случайно был вытащен из искусственного небытия, то они ограничивались сожалением по поводу злоупотреблений, допускавшихся безответственными подчиненными. «О, если бы Гитлер знал!» — эта фраза была, наверное, самым распространенным в те годы восклицанием. Бедный фюрер! Затерянный в заоблачных высях, в схватке с гигантскими трудностями, в борьбе за благо народа, он не знал о злоупотреблениях и ужасах, творимых во имя него. Он бы не оставил это безнаказанным, если бы знал. Но ведь оповестить его не было никакой возможности.

Оппозиционеры режиму ушли в подполье. Как очень верно заметил Гизевиус, «тоталитаризм и оппозиция — это две политические концепции, которые исключают друг друга». Впрочем, германская оппозиция уже в 1934 году была сведена к минимуму. Политические и профсоюзные организации, которые могли бы служить костяком для движения Сопротивления, пусть и подпольного, были разгромлены сразу после прихода нацистов к власти. Руководители, способные восстановить их, были брошены в тюрьмы либо бежали. Деятельность редких и слабых групп, которым удалось уцелеть, была малозаметной, они подвергались слежке, терпели провалы, иногда выданные кем-то из своих. Несмотря на полное торжество, нацисты не ослабляли бдительности. Они прекрасно понимали, что смирение только видимость; жгучая ненависть кипит в обществе, как в закрытом котле. Эмигранты, особенно коммунисты, тайно посылают в Германию листовки и брошюры с хорошо обоснованной антифашистской пропагандой. Гестапо устраивало охоту на распространителей этих листовок. Факта обнаружения такой листовки было достаточно, чтобы отправить ее владельца в концлагерь, если он не умирал под пытками в подвалах на Принц-Альбрехт-штрассе.

Недаром Геринг, объясняя причины создания гестапо, говорил: «Хотя мне удалось одним махом арестовать тысячи коммунистических функционеров, чтобы ликвидировать непосредственную угрозу, сама она отнюдь не была устранена. Нужно было бороться против целой сети тайных ассоциаций, постоянно держать их под наблюдением; это было под силу лишь специализированной полиции».

Такая «специализация» успешно развивалась благодаря необъятной власти, которую шаг за шагом сосредоточило в своих руках гестапо. Оно находилось теперь выше законов. И в недалеком будущем Шведер получит все основания написать: «Наша политическая полиция охватывает все, потому что она всемогуща. Располагая средствами наказания, она наносит неотразимые удары, гибко реагируя в то же время на живое развитие нации и государства, которым служит». А нацистский юрист, профессор Губерт уточняет, что она должна «пресекать все намерения и поползновения до того, как они станут реальными посредством открытых выступлений».

Приближался момент, когда гестаповцы осуществят эту теорию на практике.