Глава шестая «Комеди Франсез» (1680–1700)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая

«Комеди Франсез» (1680–1700)

Слияние Пале-Рояля и театра Марэ в 1673 году отметило собой новый этап вмешательства власти в дела театра. Централизаторская политика Кольбера касалась не только административной и экономической деятельности в королевстве; вместе с основанием различных академий она распространилась и на интеллектуальную сферу. Театр уже ощутил на себе ее последствия. Монополия на оперу, предоставленная Люлли, была предвестником подобных же мер и в области драмы. И действительно, в 1680 году король решил объединить труппы Бургундского отеля и театр Генего в одну труппу, которой королевской администрации было бы легче диктовать свои условия. Родилась «Комеди Франсез», которой еще долго предстояло оставаться единственным парижским драматическим театром.

18 августа 1680 года обер-камергер герцог де Креки прислал королевский приказ о слиянии двух театров. В единую труппу тогда вошло двадцать семь актеров — пятнадцать мужчин и двенадцать женщин, деливших между собой двадцать один пай с четвертью: дополнительная половина пая отошла к королю, который мог располагать ею по своему усмотрению. Некоторых комедиантов исключили или урезали их права: например, дю Круази по его требованию вернули в труппу, но лишь с половиной пая, мадемуазель Лагранж выделили только четверть пая с гарантией в две тысячи ливров в год, а Герену, мужу мадемуазель Мольер, вернули его пай, но с условием выплачивать тысячу ливров пенсии.

С другой стороны, социетариев «Комеди Франсез» принудили выплачивать, помимо пенсий их коллегам, ушедшим на покой, ежегодную компенсацию в 800 ливров итальянцам, которые должны были теперь занять освободившийся Бургундский отель, а арендная плата за него была выше, чем за отель Генего.

Таким образом, королевская власть утверждала себя даже в руководстве товариществом актеров.

Король сохранил ему содержание в 12 тысяч ливров, которое некогда получал театр Бургундского отеля.

Ни одна из прежних трупп еще не была столь велика. Поэтому столь значительное увеличение штата произвело небольшую революцию в театральной жизни. Прежние театры давали представления лишь трижды в неделю. Начиная с 1680 года, парижане могли ходить в театр каждый день, что существенно повысило ежегодные доходы комедиантов с пая; с другой стороны, многочисленность новой труппы позволяла ей в один день давать одно представление в городе и одно при дворе.

Приказ об объединении был оглашен 22 августа. Уже 26-го «Комеди Франсез» дала первое представление в отеле Генего: «Федру» с Шаммеле в главной роли и комедию. Объединение двух трупп породило большие сложности с исполнителями главных ролей. Было решено, что Корнель, Расин и Кино сами станут распределять роли в своих трагедиях. Что же до комедий покойного Мольера, герцог д’Омон разделил первые роли между Розимоном, Брекуром и Резеном. В пьесах остальных авторов роли распределяли обер-камергеры. Актеры «Комеди Франсез» превращались в настоящих чиновников, повинующихся королевской власти. Новая система монополии взамен привилегии, избавившая их от конкуренции, значительно урезала их свободу. Тайный королевский приказ от 21 октября утвердил эту реформу. Со своей стороны, актеры заключили 5 января 1681 года новый договор о товариществе «с доброго согласия Его Величества», чтобы урегулировать вопрос о пожизненных и неотъемлемых пенсиях отставных комедиантов.

«Комеди Франсез», само собой, продолжала жить за счет классического репертуара, но нельзя забывать, что к моменту ее создания трагедия клонилась к упадку: ни Буайе, ни Прадон, ни Кампистрон, ни Лагранж-Шансель{50} не выдерживали сравнения с Корнелем и Расином; с комедией же дело обстояло несколько иначе: конечно же у Мольера не нашлось равного ему последователя, однако новое поколение драматургов — Барон, Дюфрени, Реньяр, Лесаж и кое-кто поплоше — имело большой успех и заставляло публику смеяться на более легковесных комедиях с порой сомнительной моралью, в которых, тем не менее, не было недостатка ни в забавных ситуациях, ни в фантазии, ни в остроумии.

Однако нас интересует не драматургия, а сама жизнь комедиантов и их злоключения, о которых мы и поговорим.

Как мы видели, обер-камергеры короля вмешивались в дела «Комеди Франсез». Но эти высокопоставленные и могущественные особы действовали не по своей воле: они сами подчинялись высшей власти — дофине Анне-Христине-Виктории Баварской, супруге брата короля, которую Людовик XIV назначил главным инспектором «Комеди Франсез» и «Комеди Итальенн». Она исполняла свои властные полномочия от имени короля и дофина.

С 1684 года она ввела новое распределение паев между социетариями и официально давала разрешение на выход в отставку. Количество паев было установлено неизменным — двадцать три, и оно сохранялось вплоть до революции 1789 года. Дофина распределяла роли, будучи подвержена разного рода влияниям, уволила прославленных актеров, например Барона и Резена, взъелась на Довилье, чья некрасивость была ей неприятна, и до того довела его своими преследованиями, что он лишился рассудка и угодил в сумасшедший дом, навязывала свой выбор авторов, заставляла непокорных актеров играть «Арминия» Кампистрона, властно распоряжалась представлениями при дворе. Все решения, принятые на общем собрании комедиантов, должны были быть утверждены дофиной, в частности, «регламент посещений», установленный в 1688 году и пересмотренный в 1697 году: он включал в себя поименный список избранных, допускавшихся в театр бесплатно. Это был щекотливый вопрос, в свое время вызвавший многочисленные споры и даже драки. На сей раз все должны были подчиниться распоряжениям дофины: актеры теперь смогут располагать только одним бесплатным билетом на двоих, каждые два дня; этот билет состоял из двух частей: одну отдавали контролершам, а другую зритель вручал капельдинеру; драматурги получали в день представления их пьес четыре билета на пятиактные пьесы и два на все прочие; бесплатно в театр отныне допускались только полицейский и судебный исправники, королевский прокурор, квартальные комиссары, авторы, бывшие члены труппы, находящиеся на пенсии, лица, оказывавшие услуги товариществу, например, нотариусы, распорядители королевских развлечений, ресторатор Прокоп — «по-соседски», директор итальянской труппы Бьянколелли, родственники, мужья, жены и дети актеров (в рамках наличия свободных мест) и некоторые привилегированные лица, размещение которых в ложах, амфитеатре или партере было тщательно регламентировано. Билетершам вручали письменные, чрезвычайно подробные распоряжения на этот счет, причем те должны были раздавать ножные грелки без всякого вознаграждения. Регламент устанавливал время начала представлений: четверть шестого и штрафы за опоздание для комедиантов.

Видно, в какие жесткие рамки загонял актеров регламент. Но они на это не жаловались, ибо в конечном счете все эти меры защищали их от злоупотреблений, от которых они так долго страдали. Кстати, с тех пор как у них не осталось конкурентов, а представления сделались ежедневными, сумма, причитающаяся ежегодно по актерскому паю, почти удвоилась. Управляющим «Комеди Франсез» остался Лагранж, который вел дела труппы Мольера и добился успеха на этом поприще. Итак, в материальном плане товарищество процветало, и все были довольны.

К несчастью, труппе долгое время придется страдать из-за вынужденного переезда. «Комеди Франсез» продолжала давать представления в отеле Генего, но в 1687 году в нынешнем Дворце института Франции, построенном Ле Во и д’Орбэ, открылась Коллегия четырех наций, созданная по завещанию Мазарини; в этот период, как мы видели, борьба духовенства с театром и комедиантами возобновилась с возросшим ожесточением. Разве можно было оставить театр в двух шагах от богословской коллегии, где преподавали ученые мужи из Сорбонны?

Король, который теперь уже не интересовался театром, приказал в июне 1687 года актерам из «Комеди Франсез» срочно убраться в другое место до наступления октября. Для труппы это было как гром среди ясного неба: королевский приказ было легко отдать, но трудно исполнить.

В одном из своих журналов Лагранж записал:

«20 июня 1687 года господин де Ла Рейни, начальник полиции, велел собрать труппу и объявил нам приказ короля, который он получил от господина маркиза де Лувуа: Его Величество изъявлял желание, чтобы мы в три месяца освободили театр отеля Генего и перебрались в другое место. На сем мы решили пойти к королю и к монсеньору де Лувуа, чтобы заявить о наших интересах и больших убытках, которые принесет нам переезд. Монсеньор сказал нам, что приказ изменить нельзя и чтобы мы беспрестанно искали другое место, а он предоставит нам необходимое покровительство».

Мы еще увидим, каким странным образом это «покровительство» было оказано несчастным комедиантам.

Итак, труппа собралась и рассмотрела свое положение. Не могло быть и речи о том, чтобы единственная французская труппа в Париже разместилась в каком-нибудь перестроенном зале для игры в мяч, как это делалось в начале века. Нужно было построить настоящий театр, что, разумеется, повлечет значительные расходы и затянется на долгое время. Пока, с общего согласия, были приняты первые меры финансового порядка: каждый день из сборов будут вычитать 66 ливров, то есть 24 тысячи ливров в год, перед раздачей паев; королевское содержание останется неприкосновенным запасом, к нему добавят 4 тысячи ливров, что составит резервный фонд в 40 тысяч ливров. Затем начали подыскивать помещение; особняк Сурди на месте нынешнего дома 21 по улице Арбр-Сек продавался за 60 тысяч ливров.

Король дал согласие; архитектор д’Орбэ вычертил планы особняка; ударили по рукам. Но кюре церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, которому не улыбалось иметь в двух шагах от себя прибежище актеров «Комеди Франсез», обратился ко двору. Король отозвал свое разрешение «по особым причинам».

Расин, враждебный театру с тех пор, как его оставил, писал 8 августа Буало:

«Куда бы они (актеры) ни пошли, попы сразу начинают вопить — просто поразительно. Кюре Сен-Жермен-л’Осеруа уже добился того, чтобы их не было в отеле Сурди, поскольку в их театре было бы ясно слышно орган, а в церкви отчетливо раздавались бы звуки скрипок».

Нужно было найти что-то другое; актеры остановили свой выбор на особняке Немуров на улице Савуа (дом 6 на нынешней улице Сегье). Сделали чертежи, отнесли их Лувуа, который представил их королю. Людовик XIV дал согласие. На сей раз расходы должны были составить 84 тысячи ливров. Но особняк Немуров находился в двух шагах от монастыря Больших августинцев, размещавшегося на набережной с XIII века. Кюре церкви Сент-Андре-дез-Ар, предупрежденный «несколькими прихожанами», воспротивился такому соседству. Очередная делегация актеров в Версаль, встреча с кюре у господина де Лувуа. Король дал согласие. Неужто на сей раз проблема будет решена? Нет: несколько дней спустя актеры узнали, что «королю высказали новые предостережения, которые были выслушаны». Они представили новую просьбу Лувуа и Ла Рейни, с длинными объяснениями по поводу того, что на берегу Сены, на самом краю прихода, они никому не помешают. Кстати, они так и так окажутся в каком-нибудь приходе, ведь Его Величеству угодно, чтобы они оставались в Париже, не правда ли?

Расин, пристально следивший за развитием событий, радовался новым препятствиям, каждый день выраставшим перед актерами. Автор «Федры», все еще бывшей в почете, отпускал по этому поводу шутки, которые нам сегодня кажутся неостроумными.

«Наконец они очутились на улице Савуа в приходе Сент-Андре, — писал он Буало. — Кюре тоже отправился к королю, чтобы доложить ему, что в его приходе и так уже остались почитай одни харчевни да торговые лавки; если сюда явятся комедианты, его церковь будет пустовать. Большие августинцы тоже побывали у короля, от их лица выступал отец Ламброшон, провинциал. Но говорят, что комедианты сказали Е. В., что эти же самые августинцы, не желающие с ними соседствовать, заядлые театралы, и что они даже хотели продать труппе принадлежащие им дома на улице Анжу, чтобы выстроить там театр, и сделка была бы уже заключена, если бы место не было таким неудобным. Господин де Лувуа приказал господину де ла Шапелю прислать ему план места, где они хотят строиться, на улице Савуа: так что все ждут решения господина де Лувуа. Тем временем в квартале поднялась суматоха, все мещане, а это сплошь судейские, находят весьма странным, что их улицы собираются перегородить. Особенно господин Бильяр, который окажется прямо напротив партера, вопит громче всех; а когда ему сказали, что это доставит ему удобство, чтобы порой пойти развлечься, он ответил в трагическом тоне: „Я вовсе не желаю развлекаться!“»

Лувуа, занятый подготовкой к войне, был только рад свалить это неразрешимое дело на сына Кольбера Сеньелэ. Людовик XIV в очередной раз принес в жертву своих актеров, несмотря на заступничество своего брата и дофины, которые не смогло перевесить слова госпожи де Ментенон. На улице Савуа разместиться нельзя.

Актеры были в отчаянии. Буало писал в ответе Расину:

«Если и можно радоваться чьему-то несчастью, то это, я думаю, несчастье комедиантов. Если с ними и дальше будут так же обращаться, им придется устраиваться между Вилетт и воротами Сен-Мартен (то есть на Монфоконе, свалке за пределами Парижа); да и то им, возможно, придется иметь дело с кюре церкви Сен-Лоран». Несколько дней спустя он присовокупил к этому еще одно особенно некрасивое замечание: «Хотя вы очень жалостливо рассказывали мне о немилости, в которую впали комедианты, я не мог удержаться от смеха. Но скажите мне, сударь, если они отправятся жить туда, куда я вам сказал, как вы думаете, станут ли они пить местное вино? Это было бы неплохим покаянием для господина де Шаммеле после стольких бутылок шампанского, которые он выпил — вы знаете, за чей счет…»

Но актеры не теряли присутствия духа и упорно искали подходящее место, где им позволили бы спокойно обосноваться. Им приглянулся дом поблизости от распятия Круа дю Трауар, принадлежавший Бленвилю — еще одному сыну Кольбера. В очередной раз д’Орбэ вычертил планы. Король, похоже, отнесся к этому новому проекту благосклонно и запросил мнения Ла Рейни. Снова отказ.

А особняк Санс или Лион на улице Сент-Андре-дез-Ар подойдет? Нет, король предпочитает особняк Люссан на улице Пти-Шан (ныне улица Круа-де-Пти-Шан), неподалеку от площади Побед. 15 ноября его выставили на торги и отдали комедиантам за 100 тысяч ливров — внушительная сумма. Наконец-то дело сделано! Д’Орбэ может приступать к созданию чертежей театра.

Увы, кюре церкви Сент-Эсташ, как и его собратья, не желал терпеть комедиантов в своем приходе. Он нажаловался королю, который в очередной раз отказался от своих слов, отменил свое разрешение разместиться в особняке Люссан и отправил злосчастных актеров в особняк Ош на улице Монторгей. Это был бедный квартал с узкими улочками, множеством тупиков, страшно тесный, да еще и, в довершение несчастья, находившийся на пересечении нескольких приходов! Впрочем, архитекторы заявили, что здесь невозможно выстроить подходящий зал, который к тому же оказался бы в двух шагах от Бургундского отеля.

«Для нас было бы гибелью поселиться в этом квартале», — писал Лагранж. На сей раз уже комедианты отклонили предложение. Они, в свою очередь, выдвинули два новых проекта: особняк Кольбера де Молеврие, родственника министра, рядом с особняком Люссана (дом 21 на улице Пти-Шан) или зал для игры в мяч «Звезда» на улице Фоссе-Сен-Жермен-де-Пре, рядом с воротами Бюсси. Последний, кстати, находился совсем рядом с отелем Генего, «удаленным ото всех церквей, и господин кюре церкви Сен-Сюльпис не имел никаких причин противиться размещению там комедиантов, поскольку они в настоящее время находятся в его приходе». Последний аргумент, верно, оказался решающим, и, «после многих сложностей со стороны монсеньора де Сеньелэ», король окончательно дал свое согласие, выведенный из себя этой нескончаемой историей. Постановление Государственного совета от 1 марта 1688 года утвердило это решение.

После восьми месяцев злоключений, вечно обманутых надежд и постоянно нарушаемых королевских обещаний актеры «Комеди Франсез» наконец-то нашли тихую гавань после бури. Зал для игры в мяч «Звезда» на улице Фоссе-Сен-Жермен-де-Пре (ныне улица Ансьен-Комеди, дом 14) обошелся им в 62 614 ливров. Его немедленно разрушили и поручили начертить планы нового театра Франсуа д’Орбэ, работавшему с Ле Во, которому помогал знаменитый Вигарини — «надзиратель за машинами, театрами, королевскими балетами и празднествами», опытный технический директор больших праздников в Версале.

Все это время парижские кюре предпринимали последние демарши против комедиантов. Кюре из Сен-Сюльпис пожаловался на то, что временный алтарь праздника Тела Господня находится напротив зала для игры в мяч. Труппа его успокоила, пожертвовав на алтарь. Кюре Сен-Поля попытался втихаря купить земельный участок под залом; кюре из Сен-Жермен попробовал надавить на зятя владельца. Напрасный труд! На сей раз решение было принято окончательно и бесповоротно.

Д’Орбэ работал невероятно быстро: 16 мая 1688 года чертежи были закончены и подписаны актерами. Скульптор Ле Онгр украсил фасад изображением Минервы в шлеме и с оружием, которую можно видеть и сегодня над королевским гербом. Художник Болонь взялся расписать потолок аллегорией Истины в окружении Трагедии, Комедии, Поэзии и Красноречия. Вторая композиция состояла из изображений пороков — Тщеславия, Скупости и Сладострастия.

Меньше чем через год все было закончено: актеры получили красивый зал в форме эллипса, на итальянский манер, — первый в таком роде, выстроенный во Франции, и с замечательной акустикой. Он был богато украшен росписями и скульптурами и освещен двадцатью четырьмя люстрами. Ложи были удобными, партер — очень просторным. Бесспорно, в то время это был лучший театральный зал Европы. Он встал в 200 тысяч ливров (примерно 150 тысяч евро) и надолго вогнал актеров в долги. Но «Комеди Франсез» играла в нем почти целый век. Заметим к чести Франсуа д’Орбэ, что он отказался от всякого вознаграждения и вернул мадемуазель Мольер кошелек с 80 луидорами, присланный ему от лица труппы. Он заявил, что хотел «сделать одолжение» своим друзьям-актерам и что «даже подумать о том, чтобы сделать ему презент, значило нанести ему оскорбление».

Открытие нового зала состоялось 18 апреля 1689 года; сыграли «Федру» с Шаммеле и «Врача поневоле», в подтверждение того, что Мольер все еще жив в сердцах его товарищей. Труппа, не прекращавшая представлений во все два года своих памятных злоключений, продолжала восхождение к вершинам успеха: новый театр, находящийся прямо напротив знаменитого кафе Прокопа,{51} привлекал многочисленную публику. Актеры здорово переволновались и потратились, однако сборы неуклонно росли. Их слава в Париже росла, ее отголоски были слышны в провинции и даже за границей. Отметим лишь одно малоизвестное тому доказательство: в договоре о товариществе одной бродячей труппы под руководством Вильдье, подписанном в Монсе в 1696 году, есть такой пункт:

«Кроме того, настоящим устанавливается, что если между оными компаньонами случится некий спор, то им следует не обращаться к городскому судье, а передать его, с общего согласия, на рассмотрение господ парижских комедиантов».

Неоспоримый авторитет «Комеди Франсез», которой еще придется пройти через множество испытаний, в частности, во время революции, признается и в наши дни, когда слава театра стала мировой.