Глава 11. Эпоха «развитого социализма»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11. Эпоха «развитого социализма»

§ 1. Реванш номенклатуры

Смена политического курса. 14 октября 1964 г. на Пленуме ЦК КПСС Н. С. Хрущев был смещен со всех государственных и партийных постов и отправлен на пенсию. В официальном сообщении говорилось об отставке из-за преклонного возраста и состояния здоровья. Фактически на Пленуме ЦК КПСС Хрущеву были предъявлены серьезные обвинения в развале экономики, принижении роли советских и партийных органов, личной нескромности, насаждении культа собственной личности, стремлении единолично решать важнейшие вопросы. К началу 60-х гг. Н. С. Хрущев полностью исчерпал реформаторский потенциал, оказался неспособным к обновлению устаревших теоретических представлений, старого опыта. Уже в 1962 г. стал вполне очевиден крах его основных начинаний. Семилетка была провалена по основным показателям, как и планы ускоренного строительства коммунистического общества. В стране не хватало важнейших продуктов питания. На его закупку за рубежом тратились сотни тонн золота. Хрущев становился все более неудобным и даже опасным для верхушки партийного руководства своими непродуманными, хаотичными реформами, не дававшими ощущения стабильности правящей элите, компрометирующей ее в глазах народа. Летом 1964 г. советский лидер предложил новую реорганизацию системы управления в стране. Назревала новая кадровая перетряска. Последней каплей, переполнившей терпение ближайшего окружения неутомимого реформатора, стала идея о замене семилетних народнохозяйственных планов восьмилетними, призванными скрыть неудачи семилетки.

При отсутствии четкого конституционного механизма смены руководства страны подготовка смещения Н. С. Хрущева тайно велась с начала 1964 г. группой высокопоставленных заговорщиков. Видную роль в ней наряду со вторым секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым и секретарем ЦК Н. В. Подгорным играли секретарь ЦК КПСС и председатель Комитета партийно-государственного контроля А. Н. Шелепин, руководитель КГБ В. Е. Семичастный, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС Н. Р. Миронов.

Заседание Президиума ЦК КПСС 12–14 октября, на которое срочно из отпуска был приглашен Хрущев, проходило очень бурно. Хрущев вначале не дал согласия на «добровольный» уход в отставку, но потом подписал заранее подготовленный членами Президиума ЦК текст заявления о своем уходе.

После отставки Хрущева в стране не произошло ни одного митинга, не было принято ни одной резолюции в его защиту. По существу, смещение Хрущева отвечало внутренним потребностям общества. Однако сделано это было в тайне от народа, без гласного обсуждения, без глубокого изучения уроков «великого десятилетия». Так закончилась эпоха XX съезда. Главным результатом противоречивого десятилетия стало утверждение в стране более свободной атмосферы, в жизнь вошло поколение людей, не знавших тотального страха. Благодаря Хрущеву в стране произошла десакрализация власти, она лишилась ореола недоступности и высшей мудрости, которыми на протяжении сталинского правления наделяли ее советские люди.

В соответствии с принятыми на партийном пленуме решениями должности первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров были разделены. Первым секретарем стал Л. И. Брежнев, премьер-министром — А. Н. Косыгин. Л. И. Брежнев представлял собой полную противоположность Хрущеву с его смелостью, жаждой новизны и перемен. И по характеру, и по интеллекту Брежнев не обладал качествами руководителя великой державы, которые нужны были для реализации коренного обновления общества. Он, по отзывам ближайшего окружения, не любил, когда ему предлагали слишком «теоретизированные» фрагменты в проектах его речей и выступлений. Отсюда и такие качества нового лидера, как исключительная осторожность при принятии серьезных решений, постоянная потребность выслушивать советы. Хотя, как справедливо подметил А. Бовин, Брежнев исходил из тех же посылок, что и Хрущев: люди хотят жить лучше, спокойнее; нужно во чтобы то ни стало предотвратить войну; нужно решительно сдвинуть с мертвой точки сельское хозяйство, ускорить развитие группы «Б» и т. д.

Брежнев оказался у руля Советского государства в результате сложного переплетения политических сил. Многие в руководстве страны рассматривали Брежнева как временную фигуру. В стране ощущалась усталость от лихорадочных нововведений. Слабость Брежнева как руководителя открывала широкие возможности для всевластия партийно-государственной бюрократии. Выдвинутый Брежневым лозунг «стабильности» означал отказ от всяких попыток радикального обновления общества, а борьба с «волюнтаризмом» Хрущева предполагала первоочередную ликвидацию хрущевских нововведений в области партийно-государственного управления. В руководстве республик и областей, министерств практически прекратились всякие перемены. Глубинные причины кризисных явлений не были вскрыты и продолжали действовать.

Период руководства Л. И. Брежнева не был «эпохой застоя», как утверждала перестроечная историография, как не стал и не мог стать периодом официально провозглашенного «развитого социализма». Эпоха «развитого социализма» — закономерный и неизбежный этап кризисного развития советской тоталитарной системы. Закрытость ее перед внешним миром, недемократичность, отсутствие обратных связей между руководством и массами неизбежно вели в тупик. Поэтому официально провозглашенный после октября 1964 г. курс нового руководства на дальнейшее развитие социалистической демократии, освобождение партии от несвойственных ей хозяйственных функций, научное руководство обществом был заранее обречен на неудачу.

Нарастание консервативных тенденций. Встав во главе партии и советского общества, Брежнев и сформированная им «команда» на первых порах вынуждены были продолжать курс XX и XXII съездов КПСС. Вновь был провозглашен принцип коллективного руководства. На смену поспешным реорганизациям народу были обещаны научно обоснованные долгосрочные комплексные программы. Вскоре после отстранения Хрущева от власти была реабилитирована генетика. Были исправлены некоторые «волюнтаристские» ошибки прежнего руководства. Уже в ноябре 1964 г. на специально созванном Пленуме ЦК были объединены промышленные и сельские партийные организации. Затем был организован единый Госплан СССР, восстановлено отраслевое управление через министерства, ликвидированы совнархозы. Были отменены и многие неоправданные ограничения в использовании приусадебных хозяйств рабочих и колхозников, а также личного скота.

Вокруг нового генсека на начальном этапе его деятельности образовалась группа прогрессивных советников, в которую входили Г. Арбатов, Н. Иноземцев, А. Бовин. Брежнев называл их «мои социал-демократы». Воодушевленные идеями перемен специалисты с энтузиазмом работали над проектами реформ. Надежды на обновление социализма, приобретения им «второго» дыхания овладевают в этот период тысячами людей — от диссидентов до партийных функционеров. В стране возникло мощное технократическое движение, повсеместно велись разговоры о способах совершенствования управления хозяйством, научной организации труда (НОТ), автоматизированных системах управления, изучался зарубежный опыт менеджмента. Именно тогда впервые всерьез заговорили о ценовой реформе, призванной привести в соответствие с требованиями НТР стоимостную структуру производства и цену рабочей силы. Искусственная дешевизна рабочей силы, доставшаяся в наследство от сталинского времени, низкая зарплата приводили к тому, что предприятиям было невыгодно внедрять новые технологии, проще и дешевле было нанимать новых людей для ручных операций. В результате в промышленности почти половина людей была занята на подсобных работах, что не соответствовало требованиям времени.

Поворот нового руководства к более консервативному курсу произошел не сразу. В 1965 г. Н. В. Подгорный был избран председателем Президиума Верховного Совета, сменив на этом посту А. И. Микояна, единственного из высшего руководства, пытавшегося поддержать на октябрьском Пленуме Хрущева. Выбор дальнейших путей развития страны происходил в условиях противоборства мнений в верхнем эшелоне власти. Одна его часть во главе с А. Н. Шелепиным ориентировалась на консервацию сложившихся методов руководства, другая стремилась вдохнуть новую жизнь в плановую социалистическую экономику с помощью реформ. В конечном счете победил умеренно-консервативный курс, который разделял Брежнев. А. Н. Шелепин и другие сторонники жесткого курса потерпели поражение и вскоре были оттеснены на вторые роли в руководстве.

Консервативный поворот начался в первую очередь в идеологии. В центре общественного внимания вновь оказался вопрос о сталинском наследии. Из официальных документов постепенно исчезают всякие упоминания о XX съезде. Пошла на убыль реабилитация жертв ГУЛАГа, даже само упоминание о них было запрещено. Попытки реабилитировать Сталина отрицательно сказались на всех сторонах жизни общества.

Отход от курса на десталинизацию оборвал линию на оздоровление морально-политического климата в стране, демократическое обновление. Но в первую очередь изменение политической ситуации сделало невозможным последовательное проведение экономических реформ. Брежнев и его окружение, как ранее и Хрущев, не смогли подняться до осознания реального места СССР в мире, уровня его цивилизационного развития, не смогли понять возможности и проблемы страны, которой они пытались управлять.

По мере укрепления позиции Брежнева во властных структурах все активные участники «Октябрьского переворота» оказались на второстепенных ролях, а затем на пенсии. Их заменили люди, лично близкие Брежневу. Генсек активно продвигал во власть тех, кто работал с ним ранее в Днепропетровске, а позднее в Молдавии и Казахстане. В свою очередь, брежневское окружение делало все, чтобы раздуть его авторитет и несуществующие таланты.

Усилив свои позиции в партийном и государственном аппарате, Брежнев становится единственным бесспорным авторитетом по всем вопросам развития страны. С середины 70-х гг. А. Н. Косыгин постепенно лишается своего влияния.

§ 2. Кризис советской системы

Социокультурные предпосылки кризиса. Шестидесятые годы стали переломными в истории советской системы. До этого времени сложившаяся в СССР мобилизационная модель хозяйствования достаточно успешно решала встававшие перед страной задачи. К началу 60-х гг. в Советском Союзе ценой огромных усилий и жертв был создан мощный индустриальный и научный потенциал. Только на территории РСФР функционировало свыше 400 отраслей и подотраслей промышленности, включая авто— и кораблестроение, нефтехимию и электронику. Страна первой в мире осуществила выход в открытый космос человека, овладела новейшими военными технологиями. Не менее впечатляющим результатом ускоренной модернизации по «социалистическому проекту» стала демографическая революция, изменившая жизнедеятельность и характер естественного воспроизводства населения. Советское общество стало не только индустриальным, но городским и образованным.

Тем не менее к середине XX в. модернизирующие процессы в СССР были далеки от завершения. Советский Союз еще не был подлинно индустриальной державой. И в экономике, и в социальной сфере осталось много архаичных, доиндустриальных черт.

Экономика была плохо сбалансирована, требовала для своего роста постоянного наращивания производственных ресурсов. Тяжелая и сырьевая отрасли промышленности, а также ВПК, представлявший собой «государство в государстве», совершенно замкнутую технологическую группу, развивались успешно, чего нельзя было сказать о гражданских отраслях машиностроения, практически лишенных притока новейших технологий и обреченных на отставание.

К 1970 г. СССР превосходил США по уровню производства угля, кокса, тракторов, цемента. Железной руды, к примеру, добывалось в 6 раз больше, чем в США, и примерно во столько же меньше производилось предметов потребления.

Гипертрофия добычи ресурсов и первичной обработки, тяжелого машиностроения определяли максимальную энергоемкость производства. На Западе для производства одного килограмма потребляемой человеком продукции расходовалось четыре килограмма исходного материала, а в СССР — сорок.

Хронически отставал аграрный сектор экономики. Страна, имея более половины мировых площадей черноземов (в 1985 г. площадь всех сельхозугодий СССР составляла 607,8 млн га, из них 227,1 млн га пашни), не могла накормить население, создать надежную базу для развития индустрии и сферы услуг. СССР покупал хлеб за рубежом, хотя собственный урожай нередко уходил под снег.

При достаточно высоком удельном весе внутреннего продукта СССР, составлявшего 10 % мирового, на долю Советского Союза приходилось лишь 4 % объема мировой торговли, тогда как на долю США — около 14 %. Замкнутость за годы Советской власти стала своего рода официальной доктриной, вытекающей из идеологии «вражеского окружения». Мировая экономика по-прежнему рассматривалась как источник неприятностей и бед, а независимость от нее представлялась громадным достижением.

Таким образом, к моменту прихода Брежнева советская экономика носила автаркический и «самоедский» характер, ее большая часть работала не на человека, а сама на себя. В ней воспроизводились, в несколько измененном виде, средневековые принципы вертикальной иерархии, натурального хозяйства, личной зависимости.

Не меньшую опасность для стабильного развития советского общества представляли диспропорции, подспудно накапливавшиеся в социальной сфере.

В результате форсированной урбанизации численность городского населения быстро росла, но советское общество по-прежнему оставалось полугородским, несло на себе печать промежуточности, маргинальности. Советские люди в своем большинстве были горожанами в первом поколении — наполовину или на четверть крестьяне. Вырванные индустриализацией из своих родных мест, оказавшись в совершенно новой и чуждой для них городской среде, они довольно быстро обнаружили отсутствие навыков самостоятельного участия в общественной жизни, недостаточную гражданскую зрелость. Советская урбанизация не сопровождалась также формированием развитой городской среды, ростом полноценного, инициативного и экономически независимого среднего класса, хранителя городской культуры и одновременно создателя новых духовных ценностей.

В период с начала 60-х до начала 80-х гг. при росте численности населения почти на 25 % (по переписи населения 1959 и 1979 гг.) наметилась устойчивая тенденция к снижению рождаемости и увеличению смертности населения. Прирост численности населения СССР за эти годы происходил за счет народов Средней Азии: более 100 % имели узбеки, туркмены, таджики, близко к ним стояли азербайджанцы, казахи, 40 % имели грузины, армяне, молдаване. Наиболее низкий прирост наблюдался у русских (20 %), украинцев (13 %), белорусов (19,5 %), литовцев, латышей, эстонцев.

В эти годы продолжался, постепенно затухая, структурный сдвиг в занятости и расселении населения. Миграция сельских жителей в города и на «ударные стройки» составляла около 2 млн человек в год. Из деревень в города переселилась еще 1/5 населения страны. Если в 1939 г. в городах проживало 60,4 млн человек, то к началу 1980 г. городское население страны насчитывало уже более 163 млн. Переход значительной части населения из разряда сельских жителей в городские существенно сказался на развитии общества в эти годы. Культурный мир новых горожан резко изменился за счет доступа к иным видам и формам труда, к более сложным урбанизированным отношениям, но сами города приобрели новые черты. Одним из свидетельств этого стало широкое распространение зародившейся в годы первых пятилеток специфической барачной субкультуры с соответствующим типом «промежуточного», маргинального человека.

С 1970 по 1985 г. численность рабочих в стране увеличилась на 16,8 млн человек, что более или менее обеспечивало возможность экстенсивного развития экономики. Однако сверхиндустриализация исчерпала возможности человеческих ресурсов, создав тем самым естественный предел для развития экономики вширь. Из года в год прирост трудовых ресурсов в промышленности сокращался, а их качество неуклонно снижалось. В общей численности рабочих и служащих в начале 80-х гг. женщины составляли 51 %, тогда как даже в послевоенном 1950 г. этот показатель был равен 47 %. В стране насчитывалось около 20 млн инвалидов, более 21 млн алкоголиков, 5,3 млн человек страдали различными психическими заболеваниями.

В эти годы быстро росла численность интеллигенции. Высшее образование имело высокий престиж, и это способствовало тому, что основная часть молодежи после окончания средней школы устремлялась в вузы. В начале 80-х гг. специалисты, получившие высшее и среднее специальное образование, составляли 32,7 % городского населения. В результате возник определенный дисбаланс рабочих мест — технические и инженерные должности в городах были заполнены с избытком, зато образовались вакансии рабочих мест, не требующих особой квалификации и связанных в основном с физическим трудом. Прогнозы на всеобщую автоматизацию процесса производства в этот период себя не оправдали. Труд инженерно-технических работников начал постепенно обесцениваться. Уравниловка при оплате труда в течение многих лет способствовала тому, что даже высококвалифицированные рабочие начинали терять интерес к труду. В научно-исследовательских институтах работа большей части сотрудников сводилась к «отсиживанию» на рабочем месте, их потенциал оставался невостребованным, в результате — потеря квалификации и деградация специалистов.

Этот процесс усилила система жесткого распределения молодых специалистов. Получая по «разнарядке» выпускника Вуза или техникума, предприятие не могло обеспечить его работой по специальности и вынуждено было его использовать на «подхвате» для выполнения технической или неквалифицированной работы. Ввиду оттока большого числа людей из сельской местности там стали возникать трудности из-за нехватки рабочих рук. В результате получила большое распространение практика «шефской помощи» колхозам и совхозам.

Многие годы советское общество было одним из самых мобильных в мире. Доступное всем слоям бесплатное образование открывало перед каждым широкие возможности для продвижения. В то же время в силу сохранявшегося все годы Советской власти внеэкономического принуждения оно оставалось по существу сословным. Внеэкономический силовой характер перекачки людских ресурсов государством порождал и закреплял жесткую систему социальных рангов и статусов. Юридически они не были закреплены. Место правового закрепленного социального статуса заняло идеологическое и партийное: человек продвигался вверх или спускался вниз по социальной лестнице в зависимости от идеологической лояльности и партийности. Особые функции социальных групп, их фактическое правовое неравенство вели к уничтожению «социальных лифтов», к все большей замкнутости этих групп, превращению их в касты.

Таким образом, отягощенная грузом многочисленных неразрешимых противоречий советская система оказалась объективно не готова к глобальным переменам в характере и тенденциях развития мировой экономики, человеческой цивилизации в целом, начавшимся на рубеже 50–60-х гг.

Компьютерная революция, означавшая начало нового этапа НТР, совпала во времени с мировым энергетическим кризисом, многократным подорожанием нефти и других энергоносителей.

Технологическое отставание не позволило СССР быстро наладить выпуск нового поколения ЭВМ — персональных компьютеров. В течение долгого времени работа советской промышленности оценивалась главным образом по количественным показателям. В таких условиях промышленность и наука мало нуждались друг в друге. С одной стороны, предприятия не предъявляли постоянного спроса на научные разработки, с другой — ученые, не имея спроса на свою «продукцию», часто занимались никому не нужной тематикой. Вследствие этого, несмотря на рост расходов на научные разработки из государственного бюджета, советская наука неуклонно теряла позиции даже в таких областях, где ранее лидировала. Высадка в июле 1969 г. на поверхность Луны американских астронавтов во главе с Н. Армстронгом покончила с лидерством Советского Союза в освоении космического пространства. За весь послевоенный период советские ученые получили в 14 раз меньше Нобелевских премий, чем американские, хотя в научной сфере СССР было занято почти в два раза больше сотрудников.

«Отставание в развитии и использовании вычислительной техники, — констатировал впоследствии академик Н. Н. Моисеев, — было на самом деле симптомом, точным индикатором абсолютно смертельной болезни».

Мировой кризис обнажил (пока главным образом для внешних наблюдателей, поскольку внутри страны симптомы кризиса, а тем более необходимость смены общественного строя мало кто ощущал) односторонность, а в конечном счете тупиковость советской модели модернизации, во многом повторявшей черты и формы дореволюционных, имперских моделей, в ряде принципиальных моментов углублявших их недостатки.

Как и до революции, государство, власть, «верхи», а не общество, народ являлись главным инициатором и проводником реформ. Необходимость догнать Запад диктовала более высокий темп индустриализации, огромные инвестиции в тяжелую индустрию. Это в конечном счете оборачивалось неразвитостью социальной сферы и общественных сил, заинтересованных в переменах, закрывало всякую легальную возможность формирования и деятельности оппозиции.

В условиях «догоняющего развития» Советская власть во имя грядущего торжества равенства и социальной справедливости абсолютизировала российские традиции коллективизма, соборности, основанные на полновластии большинства, признававших только «мы», исключавших несогласие и тем более оппозицию.

Без сдерживающего фактора индивидуализма в советском обществе, без демократических свобод, при отсутствии гражданского общества в СССР произошла подмена цели средствами, главной жертвой которой стала свобода как необходимое, хотя и не единственное условие развития человека, его инициативы и предприимчивости.

Вместо расширения индивидуальных и коллективных свобод, являвшихся сутью всех органических модернизаций в мире, целью советской модернизации в 30–50-е гг. становится выборочное заимствование технических и организационных достижений более развитых западных стран. Без соответствующих им естественных форм жизнедеятельности западных обществ, таких как рынок, гражданское общество, правовое государство, технические и технологические заимствования лишь маскировали прогрессирующее отставание СССР от передовых стран Запада, ставили его в заведомо проигрышную позицию вечно догоняющего.

Советская система могла быть и была эффективной до тех пор, пока внутренняя потребность в свободе для советских граждан и экономики не была фактором выживания системы.

Ситуация кардинально меняется к началу 70-х гг. Многократное подорожание энергоносителей заставило развитые государства мира быстро осуществить структурную перестройку промышленности, перейти на новую организацию производства, освоить ресурсосберегающие и так называемые высокие технологии.

Советская модель хозяйствования, лишенная гибкости и внутренних импульсов саморазвития, не смогла ответить тем же: обеспечить в новых условиях высокую эффективность и социальную направленность экономики. Идеологические догмы и непосредственно связанные с ними ограничения на свободу слова, передвижения (в секретной части постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 28 августа 1974 г. «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР» имелись статьи, запрещавшие, в частности, политическим заключенным возвращаться на прежнее место жительства, и тому подобные ограничения), по своей сущности противоречили главному императиву НТР — становлению в обществе инициативной, самостоятельной, думающей личности.

Преобладание в советском обществе «спартанского» типа личности, ориентированной на указания «сверху», строгое выполнение санкционированных государством ролей, вопреки всем партийным установкам блокировало «разворачивание НТР», современных гражданских производств в стране. Закрытость советской системы, недемократичность, отсутствие в ней обратных связей между властью и народом неотвратимо вели ее в тупик. Уже в 60-е гг. начинается медленное, но верное саморазложение системы. Прежде всего меняется социальный вектор развития. Сутью своеобразного молчаливого соглашения между брежневским режимом и населением СССР становится ориентация общества на потребительские стандарты, «потребительское» общество. Ко времени провозглашения «эпохи развитого социализма» в Советском Союзе происходит становление нового типа личности с иной, чем прежде, иерархией ценностей. На смену «спартанскому» типу с потребностями «ссыльнопоселенца», с четким делением людей на своих и чужих, человеку-винтику приходят человек, нуждающийся в целом мире вещей, ценностях семьи, самоуважении. Потребности нового социального типа личности в автомобилях, дачах, дорогой электронике, модных вещах и украшениях, объективно возникающие в силу усложняющегося общественного производства, переходу от коммуналок к отдельным квартирам, «демонстрационному эффекту» западных потребительских стандартов, ни по масштабам средней зарплаты советского человека, ни по производственным возможностям советской бюрократизированной и милитаризированной экономики не могли быть в те годы удовлетворены. Реальностью начала 70-х гг. становится их трудноразрешимый в рамках существующих отношений конфликт.

Внутренние потребности общества в большей свободе граждан, в плюрализме мнений и деятельности находят в 70-е гг. отражение в появлении новых параллельных структур и в экономике, и в социальной организации советского общества, и в идеологии. Наряду с «плановой» централизованной экономикой укрепляются «цеховики», разрастается «теневая экономика», дающая возможность распределения продукции и доходов в соответствии с предпочтениями потребителей; рядом с официальной коммунистической идеологией возникает разноликое диссидентство, наряду с рабочим классом, колхозным крестьянством — предпринимательские слои, номенклатура.

Вялая борьба брежневского режима с этими «чуждыми социалистической системе элементами» придает им уродливый, криминальный характер, но не останавливает разложение системы.

§ 3. Советское общество на переломе

Ростки гражданского общества. Важнейшим следствием хрущевской либерализации становятся резкое возрастание в советском обществе критического потенциала, кристаллизация независимых от государства ростков, разрозненных элементов гражданского общества.

Начиная с конца 50-х гг. в духовной сфере, наиболее устойчивой к тотальному государственному вмешательству, происходит быстрый рост элементов и структур гражданского общества. В стране образуются и заявляют о себе различные идейные течения, неформальные общественные объединения, оформляется и крепнет общественное мнение. Независимые общественные силы быстро эволюционируют от попыток улучшения советской системы, борьбы с отдельными ее недостатками к различным формам сопротивления диктату государства и, наконец, к отрицанию в целом «социалистического» общественного строя.

Нелегитимность альтернативных официальным отношений, структур заранее лишала их широкой общественной поддержки, обрекала зарождающиеся гражданские структуры на однобокость, конфликтность, маргинальность.

В основе позиции большинства людей, причислявших себя к «детям XX съезда», лежало искреннее убеждение, что открытая конфронтация с властями бессмысленна, что это ненужная бравада. Свое предназначение они видели в повседневной конструктивной работе на пользу отечества. Одной из распространенных форм критического осмысления действительности, демократизации советской системы становятся письма в различные правительственные инстанции, прессу, на радио. Их авторы требовали введения конституционных гарантий против нового культа личности, права «безбоязненно мыслить и высказывать свое мнение».

Открытое противостояние брежневскому режиму в 70-е гг. — удел отдельных личностей или крайне малочисленных групп граждан. Они еще в хрущевские годы пытались сформулировать общие требования к режиму в социально-экономической области. Группы Краснопевцева и генерала П. Григоренко в Москве, «Колокол» в Ленинграде в своих программах и распространяемых листовках выставляли требования свободы слова, печати, освобождения политзаключенных, повышения заработной платы рабочим и стипендий студентам, улучшения жилищных условий. Инициатором создания первого в СССР независимого профсоюза стал донбасский инженер В. Клебанов. Нелегальность положения диссидентских групп делала их деятельность неэффективной. Информация о них доходила до общественности в искаженном и фрагментарном виде.

Толчком к поляризации общественного сознания стал судебный процесс в феврале 1966 г. над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем, обвиненными за публикацию на Западе (под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак) литературных произведений критической направленности. Процесс над писателями стал мощным катализатором диссидентского движения, различных форм гражданской активности. Он способствовал дальнейшему формированию в стране общественного мнения. В распространении «самиздата», сборе правозащитной информации, помощи репрессированным принимали участие многие сотни человек. Еще большее число граждан пользовалось правозащитной информацией и литературой. В 60–70-е гг. в «самиздате» выпускаются многочисленные машинописные литературные и общественно-политические журналы: «Вече», «Поиски», «Память» — в Москве; «Сигма», «37», «Часы» — в Ленинграде и многие другие.

Через «самиздат» и «тамиздат» советское общество начало познавать себя, осваивать забытое культурное наследие, знакомиться с передовой зарубежной мыслью. С их помощью опальный физик А. Д. Сахаров смог первым поднять вопрос о цивилизационном отставании России от Запада. На страницах «сам-издатовских» изданий летом 1968 г. появились его «Размышления о прогрессе, мирном существовании и интеллектуальной свободе», благодаря которым тысячи соотечественников стали сторонниками теории конвергенции, т. е. мирного сближения социализма и капитализма, слияния их в единое открытое плюралистическое общество. Чуть раньше определяется еще одно альтернативное официальному направление общественной мысли — приверженцев «настоящего социализма», «социализма с человеческим лицом»; историк Рой Медведев и его сторонники видели несовершенство советского общества в недостаточной его демократизации и считали возможным его модернизацию и реформирование. Подавление «Пражской весны» и связанная с ней волна пессимистических настроений относительно дальнейшей демократизации советского общества создали почву для «неославянофильского» направления общественной мысли. Его знаменем к середине 70-х гг. становится А. И. Солже-ницын. Идеи возвращения к дооктябрьским понятиям и ценностям — православию, сословной беспартийной монархии, величию России, семье — находят определенную поддержку в общественном мнении. Тогда же происходит постепенный отход сторонников русского национального движения от правозащитников, большинство которых разделяли либеральные ценности.

С середины 70-х гг. начинается новый — «хельсинкский» — этап диссидентского и правозащитного движения. В мае 1976 г. физиком Юрием Орловым была создана общественная группа содействия выполнению в СССР Хельсинкских соглашений, которая собирала и анализировала материалы о нарушении прав человека в стране и направляла свои отчеты правительствам всех стран-участниц соглашения и в советские государственные органы. В сфере правозащитной деятельности в 70-е г. формируется целый ряд независимых от государства организаций: Инициативная группа защиты прав человека (май 1969 г.), Комитет прав человека (1970), Московская и республиканские группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений (начиная с 1976 г.), Комитет защиты прав верующих, Комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях.

Важнейшей функцией диссидентского движения в СССР в 70-е гг. становится формирование и сохранение определенных общественных идеалов, утверждение самоценности и суверенности личности. «Диссидентские» лозунги гласности, демократизации общественной жизни, создания правового государства, радикальной реформы в экономике, открытого общества находят отклик в среде писателей, философов, художников. Нравственным ориентиром в литературе до 1970 г. оставался руководимый А. Твардовским журнал «Новый мир». В эти годы мощным средством противостояния господствующему в обществе конформизму становится театр. Пользуясь любой возможностью, прогрессивные режиссеры пытались откликнуться на важнейшие события общественного бытия.

Укорененность в народе советских реалий, мощь репрессивной государственной машины сдерживали становление независимых от государства гражданских институтов. Как следствие этого, советское общество на рубеже 80-х гг. в массе своей еще не переросло старые социокультурные рамки. Для кардинального революционного перехода общества в новое состояние требовалась внешняя сила. Катализатором перемен стали глубокие изменения, происходившие в среде номенклатурной элиты.

Трансформация правящей элиты. После отстранения Н. С. Хрущева от власти процесс перерождения советской правящей верхушки стал быстро набирать силу. И в сталинский период высший слой партийных и государственных функционеров, формировавшийся на основе анкетно-аппаратного отбора, был наделен огромной властью и привилегиями. Шаг за шагом этот слой укреплял свое положение. Идея сохранения власти, расширения льгот и полномочий сплачивала и объединяла его ряды. Однако до начала 50-х гг. любой самый высокопоставленный представитель номенклатуры был лишен личной безопасности, испытывал постоянный страх за свою судьбу, свою карьеру, целиком зависел от воли «хозяина». Сталин репрессиями и подачками держал номенклатуру «в узде», блокировал ее стремление «приватизировать» свою власть, превратить ее в собственность. В немалой степени этому способствовала и коллективистская коммунистическая идеология, вера революционеров первого призыва в скорое осуществление идеала социального равенства.

Но чем больше появлялось у правящего слоя материальных возможностей, чем больше деградировала революционная идеология, тем острее становилась потребность в настоящей собственности не только на предметы потребления, но и на промышленные и сельскохозяйственные предприятия и землю. К тому же и сами привилегии — госдачи, персональные автомашины, спецпайки — имели относительный статус: их нельзя было передать детям в качестве наследства.

После смерти Сталина новая правящая элита освобождается от страха за собственную жизнь, обретает стабильность. С приходом Брежнева к власти номенклатура получает реальную возможность расширить пространство своей личной неприкосновенности, освободиться от многих моральных запретов. Основную часть аппарата, управляющего в 60–70-е гг. партией и страной, составляли люди, начинавшие карьеру после репрессий 30-х гг. В отличие от большевистских руководителей первого призыва они были лишены фанатичной веры в социальную справедливость. Основу «нового класса» составлял высший слой партийных функционеров. В 60–70-е гг. его ряды расширяются за счет верхушки профсоюзов, ВПК, привилегированной научной и творческой интеллигенции. Новая номенклатурная элита приносит с собой новые взгляды, настроения, ценности. В отличие от старой номенклатуры, которая зависела от поведения ее верхних эшелонов, новая воплощала скорее интересы системной организации, идущие «снизу». Она была более независима, поскольку обладала собственным неотчуждаемым багажом — профессиональными знаниями, ощущением укорененности в новой социальной почве.

По уровню общей культуры, профессиональным знаниям новое поколение элиты было на голову выше старого: все имели высшее образование, а многие и ученые степени, неоднократно бывали на Западе, пользовались плодами «потребительского общества». Для нового поколения правящего класса марксистская идеология была лишь привычной риторикой.

Соответственно меняются и представления номенклатуры о характере развития советского общества. Новые элементы, внесенные в социалистическую систему в годы хрущевской «оттепели» и хозяйственной реформы 1965 г., такие как социалистическая законность, материальное стимулирование, хозрасчет, прибыль, расширили диапазон возможных путей развития советского общества в рамках официальной доктрины. Если в середине 60-х гг. номенклатура предпочитала стабильное, даже стагнирующее развитие (к каким бы кризисным последствиям оно ни вело), то в 70-е гг. сначала такой целью становится «социалистически оформленная модернизация», т. е. постепенная трансформация существующего общества, не требующая слома режима и других серьезных потрясений, а затем и «неидеологическая модернизация». Централизованная экономика, политический тоталитаризм более не соответствовали ее интересам.

«Давайте решим, как правильно делать, — предлагал на лекциях известный профессор А. Бирман, — а цитаты из классиков мы подберем».

Не менее важная трансформация происходит в эти годы в распределении функций и, следовательно, реальной власти внутри правящего класса. Уже к концу хрущевского «великого десятилетия» возникли многочисленные корпоративные структуры со своими интересами и рычагами власти.

В партийных органах формировались «министерские лобби», на предприятиях действовали «толкачи», которые «пробивали» для своего министерства, региона, предприятия фонды, капитальные вложения, заниженные плановые показатели. Хозяйственная элита в условиях всеобщего дефицита, имея на руках материальные, финансовые и трудовые ресурсы, реально формировала и направляла власть, участвовала в выработке политического курса страны. В борьбе за свои интересы верхний эшелон хозяйственников широко опирался на работников своих отраслей экономики. Рядовые строители и ИТР Минводхоза не меньше чиновников были заинтересованы в реализации разорительного для страны и губительного для природы проекта переброски стока великих сибирских рек на юг. Реализация этой «стройки века» гарантировала бы им на многие годы работу и повышенную зарплату.

Монопольные, корыстные интересы хозяйственников и региональной элиты, усилившиеся в результате хрущевских реформ, ослабляли власть центра, разрушали целостность советской системы.

Импульсивные реформаторские действия Хрущева, который чувствовал, что власть уходит из рук, во многом определялись именно этим обстоятельством.

Под воздействием хозяйственной элиты (особенно из ВПК) более прагматичными становятся идеологическая и региональная элиты, которые все более ориентируются на динамичное развитие экономики страны и социальную стабильность. Таким образом, советский правящий класс, несмотря на острую борьбу и разногласия его элит, становится все более сплоченной социальной группой, реально осуществляющей всевластие в стране.

Созданная брежневским руководством атмосфера безнаказанности и вседозволенности окончательно меняет общественную психологию и поведение правящего класса. Формируется закрытый для посторонних «свой круг», в котором поддерживалось ощущение собственной исключительности, пренебрежительное отношение к нравственным ценностям, к простым людям.

«Обкомовские чиновники, — констатирует в своем дневнике публицист И. Дедков, — в большинстве были важны и как бы заключали в себе некое преимущество перед прочими. Это было написано на их лицах: они знали и ведали то, что не знали и не ведали мы».

У многих высокопоставленных руководителей накапливались уже не предметы потребления, а капиталы. Сам генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, искренне считавший, что в стране «на зарплату» никто не живет, коллекционировал иностранные автомобили. Использовал власть для личного обогащения министр внутренних дел Н. А. Щелоков.

Погрязли в коррупции Узбекистан, Казахстан, Киргизия, где огромные суммы денег перекачивались в виде взяток в карманы первых секретарей обкомов и их окружения. Так называемое «узбекское дело» раскрыло масштабы их коррумпированности в 80-е гг.

Главным источником обогащения, «предпервоначального» накопления капитала номенклатуры в 60-е — начале 80-х гг. становятся всевозможные злоупотребления должностями, систематические взятки, приписки, протекционизм, «зоны вне критики». Хозяйственная реформа 1965 г., оживившая товарно-денежные отношения в стране, дала мощный импульс собственническим ориентациям правящего слоя. Крупные расхитители, взяточники перестают скрывать нажитое нечестным путем богатство и охотно выставляют его напоказ. Возрастали значимость и цена людей «полезных», способных что-либо достать и чем-либо помочь. Через систему привилегированного образования, а затем и назначений и выдвижений по службе «новый класс» пытается создать систему передачи власти или хотя бы привилегий по наследству.

Следующим закономерным шагом перерождения советской правящей элиты становится фактический переход высших государственных чиновников, министров, директорского корпуса от роли управляющих «социалистической» собственностью к положению ее реальных хозяев. К середине 80-х гг. номенклатурная элита, по существу, уже не нуждалась в общественной собственности и искала выход для возможности свободно управлять, а затем и владеть собственностью своей, личной, частной.

§ 4. Новые попытки модернизации

Реформы экономики 60–70-х гг. Объективная необходимость глубоких революционных перемен в советской экономике назрела уже к концу 50-х — началу 60-х гг. Мобилизационная модель советской экономики исчерпала свои возможности. Оторванность планирования от жизни, отраслевого управления от регионального, монополия производителя в условиях всеобщего дефицита — все это требовало коренных преобразований. И в целом необходимо было начать переход к «нормальной» экономике децентрализованных решений и товарно-денежных отношений. Но момент был упущен. Экономическая реформа 1957 г. не улучшила положение в народном хозяйстве. Оно продолжало развиваться экстенсивно, ресурсоемкость экономики нарастала, а эффективность падала. Серьезных структурных изменений также не произошло. Главным предметом экспорта СССР по-прежнему оставались нефть и другие виды сырья.

Уже в конце 50-х гг. отчетливо обозначился спад темпов экономического развития. Замедлился рост национального дохода. В 1961–1965 гг. он вырос всего на 5,7 %. Это было намного меньше, чем в предыдущую пятилетку, и недостаточно для решения основных социально-экономических задач. В эти же годы за счет роста производительности труда было получено лишь 62 % прироста промышленной продукции, а 38 % — за счет быстро возрастающей численности рабочих. Все это свидетельствовало об отсутствии заинтересованности предприятий в эффективном использовании основных и оборотных фондов, во внедрении достижений научно-технического прогресса.

К началу 60-х гг. экономистам и руководителям производства стало ясно, что хозяйственный механизм устарел. Для преодоления «временных» трудностей требовались иные методы управления экономикой, иные принципы планирования. Из центра было невозможно путем прямого администрирования управлять десятками тысяч промышленных предприятий и организаций. В связи с этим проблема совершенствования управления и планирования становится главной в научных дискуссиях, развернувшихся в конце 50-х — начале 60-х гг. Математическая школа (Л. Канторович, В. Немчинов, В. Новожилов) сосредоточивается на поиске «оптимального планирования», вновь в научный оборот вводятся такие ранее отвергнутые понятия, как полезность, редкость, маржинальный счет. После статьи Е. Либермана в газете «Правда» в 1962 г. в прессе разворачивается дискуссия о возможности использования прибыли в качестве критерия эффективности работы предприятия. Часть ученых доказывала необходимость перехода к экономическим методам управления, активизации товарно-денежных отношений.

Необходимость перемен ощущало и советское руководство. Венгерское восстание и польские события 1956 г. недвусмысленно предостерегали против бездействия. Хаотичные реформы Н. С. Хрущева не заложили прочной правовой и политической основы для последовательной и эффективной модернизации.

Итоги общественных дискуссий подвел сентябрьский (1965 г.) Пленум ЦК КПСС, давший старт экономической реформе, главным инициатором которой стал председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин. Пленум поставил задачу существенно изменить соотношение между административными и экономическими методами управления в стране в пользу последних. Таким образом, изначально речь шла о полумерах. Реформа не меняла основ административно-командной системы. Адресное директивное планирование не устранялось, но ограничивалось всего несколькими показателями (вместо 30 — 9), среди которых были объем реализации продукции, фонд заработной платы, прибыль, рентабельность и др. Выполнение плана теперь выражалось не в валовых показателях, а в объеме реализованной продукции, т. е. учитывалось только то, что действительно было продано.

Предприятия получили небывалую свободу: они могли самостоятельно планировать темпы роста производительности труда, снижение себестоимости, устанавливать величину средней заработной платы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.