По дороге разочарований

По дороге разочарований

Во всех городах, во всех концах Петербурга возникали кружки саморазвития. Здесь тщательно изучали труды философов, экономистов и молодой школы русских историков. Чтение сопровождалось бесконечными спорами. Целью всех этих чтений и споров было разрешить великий вопрос, стоявший перед молодежью: каким путем может она быть наиболее полезна народу? И постепенно она приходила к выводу, что существует лишь один путь. Нужно идти в народ и жить его жизнью. Молодые люди отправлялись поэтому в деревню как врачи, фельдшеры, народные учителя, волостные писаря. Чтобы еще ближе соприкоснуться с народом, многие пошли в чернорабочие, кузнецы, дровосеки. Девушки сдавали экзамены на народных учительниц, фельдшериц, акушерок и сотнями шли в деревню, где беззаветно посвящали себя служению беднейшей части народа.

У всех их не было никакой еще мысли о революции, о насильственном переустройстве общества по определенному плану. Они просто желали обучить народ грамоте, просветить его, помочь ему каким-нибудь образом выбраться из тьмы и нищеты и в то же время узнать у самого народа, каков его идеал лучшей социальной жизни.

(П. А. Кропоткин, народник, впоследствии – анархист)

Итак, в начале 60-х годов XIX века наиболее активные бунтари были властями надежно заперты. Однако общая ситуация продолжала развиваться в том же направлении. Более того, реформы 1861–1863 годов, кроме освобождения крестьян, принесли с собой общую либерализацию жизни. Так университетский Устав 1863 года вводил для высших учебных заведений частичную автономию университетов, а также выборность ректоров и деканов. Радикальной молодежи стало казаться, что это только начало. Да и различных идеологов стало появляться все больше и на любой вкус. Чернышевский, сидя в каземате Петропавловской крепости, написал свою знаменитую книгу «Что делать?», которая стала для народников культовой. Михаил Александрович Бакунин выдвинул свои анархистские идеи. Это было народничество, доведенное до своего логического конца. В самом деле, если имеются самоуправляемые общины, то зачем вообще государство? Сами между собой договорятся. Методы к достижению цели Бакунин допускал абсолютно любые. Впрочем, непосредственно к терроризму он не призывал.

Для него это было слишком мелко. Бакунин в молодости вдоволь побегал по горячим точкам революций 1848 года, так что мечтал и в России устроить что-нибудь эдакое. Петр Никитич Ткачев, называвший свои взгляды «якобинством», ратовал за захват власти небольшим революционным меньшинством. Петр Лаврович Лавров более налегал на пропаганду среди народных масс. Все эти ребята (кроме Чернышевского) сидели на Западе, но их труды проникали в Россию и массово обсуждались. Сюда же подверстывался литературный критик Дмитрий Иванович Писарев с его размашистым отрицанием авторитетов. Точнее, работы Писарева были чем-то вроде курса молодого бойца. Ознакомившись с ними, можно было переходить и к более крутым авторам.

В общем, 60-е годы XIX столетия – это время бесчисленных молодежных кружков, занятых в основном дискуссиями на тему революционного преобразования России. Особая среда, в которой вращались будущие бунтовщики, постепенно и сформировала основу для экстремистких течений.

Без этой среды, играющей роль своего рода питательного бульона для экстремистов, никакое серьезное террористическое движение невозможно. В России возникло общественное движение, которое назвали «шестидесятниками». (Примечательно, что одноименные товарищи, появившиеся спустя 100 лет, получили свое название отнюдь не случайно – и именно по ассоциации с движением XIX века.) Никаких строгих рамок оно не имело. Однако своих шестидесятники находили с полуслова. Как и всегда в таких случаях, главным отличительным признаком была система взглядов, согласно которой в России все в существующем государстве было плохо и все надо было менять как можно быстрее. Имелась и соответствующая терминология, и «джентльменский набор» идейных и литературных пристрастий. К примеру, из литераторов, кроме Чернышевского и Писарева, положено было любить поэта Николая Некрасова и его эпигонов. Если вы его не любили, то на вас глядели косо. Разумеется, все эти ребята считали себя шибко продвинутыми, а на всех остальных смотрели свысока как на ничего не понимающих обывателей.

При этом не стоит думать, что шестидесятники являлись эдакой сектой с жесткой идеологией. Наоборот. Люди спорили до хрипоты, иногда переходя на мордобой, кто лучше – Бакунин или Ткачев. Но вот стороннику монархии тут было делать нечего. Его бы просто слушать не стали. Причем в те времена кружки народников не группировались по «измам». Считалось не особо важным, кому какая доктрина более нравилась. Главное – есть «мы», и есть «они». Консерваторы, реакционеры, ретрограды и так далее. А главной ценностью являлся народ.

«Места тогдашних социально-революционных изданий, где возвеличивался серый простой народ, как чаша, полная совершенства, как скрытый от всех непосвященных идеал разумности простоты и справедливости, к которому мы все должны стремиться, казались мне чем-то вроде волшебной сказки».

(Н. А. Морозов, революционер)

Эта среда была очень притягательна для молодежи. А как же! Посидел на паре сходок, прочел пару-тройку книжек – и чувствуешь себя самым умным. Тем более что книжки-то запрещенные. Романтика… Подогревали эти настроения многочисленные «студенческие истории» – ребята в вузах бузили по поводу и без. Это входило в правила игры. Особенность такой среды в том, что она затягивает. В самом деле – все друзья и подруги тут. А ведь человек чаще всего, что такое хорошо и что такое плохо, определяет, исходя из мнения своего непосредственного окружения. Как говорят социологи, «референтной группы».

Судьба подобных общественных движений складывается по-разному. Чаще всего они вырождаются. Участники вливаются в обычную жизнь, возможно, в душе сохраняя некие «идеалы», что не мешает им жить, как все. Однако иногда выходит и по-иному. Находятся энергичные ребята, которые говорят: «Да сколько ж можно болтать? Пора дело делать!»

В случае с шестидесятниками дело пошло по второму пути. Тем, кто хотел действовать, были ближе идеи Петра Лаврова. Точнее, молодых радикалов увлекла идея «хождения в народ». Смысл понятен из названия. Предполагалось, что люди, одевшись в крестьянскую одежду и прихватив кое-какую литературку, двинутся в российскую глубинку, агитируя за революцию.

Идея захватила широкие народные массы. Тех, кто не очень спешил идти в народ, стали пренебрежительно называть «либералами», подразумевая под этим «болтуны». Разумеется, члены кружков подстегивали друг друга по принципу «а вам слабо?».

Движение началось в 1874 году. Множество молодых людей, студентов и «бывших студентов» двинулись в сельскую местность. Никто это движение не организовывал, и уж тем более – никто им не управлял. Да и никаких особых целей у этого хождения не было.

«…Летом 1874 г. сотни человек двинулись “в народ” с котомками и книгами… “Планы” и “мечтания” были крайне неопределенны. Массу молодежи потянуло в народ именно то, что в сущности тут не было никаких окончательных решений: “посмотреть”, “осмотреться”, “ощупать почву”, вот зачем шли, а дальше? Может быть, делать бунт, может быть, пропагандировать. Между тем, хождение было нечто столь новое, заманчивое, интересное, требовало столько мелких занятий, не утруждающих головы (вроде изучения костюмов, манер мужиков, подделки паспортов и т. д.), требовало стольких лишений физических (которые удовлетворяли нравственно, заставляя думать каждого, что он совершает акт самопожертвования), что наполняло все время, все существо человека».

(Л. А. Тихомиров, революционер, впоследствии раскаявшийся)

То есть ни о какой попытке организовать целенаправленную пропагандистскую кампанию и речи не идет. Более того. Н. А. Морозов, активный участник данных событий, а впоследствии террорист, охарактеризовал это поветрие как «студенческое движение протеста». По большому счету, ребятам был интересен сам процесс. Народники чувствовали себя героями, бросавшими вызов «системе» и делом доказывавшими, что они не какие-нибудь там обыватели… Так что даже не имеет смысла говорить, как это обычно делают, что эти ребята народ не знали, разговаривать с ним не умели и вообще не очень понимали, кто такие мужики и что им надо. Да, не знали. Да, не понимали. Только складывается впечатление, что большинство из тех, кто отправился в упомянутые турпоходы, это не особо и волновало.

«Оставил я училище… в конце апреля 76 г. С дорожной сумкой, в которой находились две тетради с заметками, в руках, с веселой улыбкой на лице, с бесчисленными надеждами в сердце спускался я в три часа пополудни 27 апреля по парадной лестнице 1-го в. п. училища. С товарищами, при помощи которых я устраивал этот побег, все было условлено раньше, так что, когда я пришел к ним, мне уже было приготовлено платье, в которое я переоделся, чемоданчик, паспорт (фальшивый, конечно), деньги и пр. В 9 часов вечера того же 27 апреля я сидел уже в вагоне Николаевской жел. дороги, который двигался по направлению к Москве. Нигде не останавливаясь, доехал я до Ростова-на-Дону, где в то время был сборный пункт для всех новичков, имеющих намерение отправиться “в народ”. Недолго прожил я в Ростове, всего какую-нибудь неделю, и, переодевшись, – теперь уже в лапти и сермягу, – отправился в этот самый народ. Все лето 76 года я терся таким образом среди пришлых рабочих, которые наводняют летом весь юг, работал на пристани, нагружая и разгружая барки, плоты, вагоны; на рыбных ловлях, где чуть было не утонул, в качестве косаря и пр. Побывал в Таганроге, Новочеркасске, Ейске, Бердянске, Мариуполе, Мелитополе; при переходах из одного города в другой ночевать приходилось под открытым небом, где-нибудь в сторонке от большой дороги, во ржи, в пшенице, под телеграфными столбами. Днем солнце беспощадно жгло меня своими лучами, ночью еще беспощаднее кусали комары; непривычная обувь до крови растирала ноги; мешок, в котором находились две-три рубашки, свитка да еще кое-что, оттягивал плечи… Эх, время, время, счастливое время! Как, несмотря на все это, хорошо жилось тогда, как легко дышалось, каким восторгом наполнялась по временам душа!.. Эх, господа, если бы кто-нибудь из вас мог взглянуть тогда в мою душу, с какой радостью, думаю я, променял бы он свое прочное, обеспеченное положение на полное случайностей, неудобств».

(А. Баранников, народник)

Как видим, мировоззрение многих ходоков в народ не слишком отличалось от тех, кто в 70-х годах ХХ века «ходил в хиппи».

Численность пошедших в народ точно неизвестна, но примерно – более 3000 человек. По официальным данным, процессом было охвачено 37 губерний.

Ничего путного из этой затеи не вышло. Крестьяне с большим недоверием смотрели на переодетых бар, ведущих малопонятные, да еще и крамольные разговоры. В лучшем для народников случае их просто равнодушно слушали. В худшем – от греха подальше сообщали начальству. В самом деле – шляются тут какие-то… Непорядок.

По большому счету никакой особой опасности для власти отправившиеся в народ ребята не представляли. Однако полиция энергично начала таких «туристов» отлавливать. Всего было арестовано около 2500 человек. Хотя, как отмечал обер-прокурор Священного Синода К. П. Победоносцев, который революционеров и либералов терпеть не мог, «нахватали по невежеству, по самовластию, по низкому усердию множество людей совершенно даром».

Однако на народников это произвело впечатление. С одной стороны, оказалось, что народу на их светлые идеи глубоко наплевать. С другой – власть, с токи зрения народников, «проявила свою звериную сущность». Наверное, и в самом деле не стоило их трогать. Погуляли бы да успокоились, выпустили бы пар. Но власти тогда умели только «держать и не пущать». Да и опасность международного движения была очень сильно преувеличена. В итоге кто-то из народников отошел от активной деятельности. А кто-то – вышел, так сказать, на новый уровень…

* * *

В 1874 году создается организация «Земля и воля», являющаяся скорее неким координационным центром. Идеи, вдохновлявшие землевольцев, были достаточно неопределенны. С одной стороны, предполагалось придать «хождению в народ» более серьезный характер. То есть попытаться осесть и ассимилироваться в глубинке, работая кузнецами, врачами, учителями.

«Весною 1877 года с разных концов России члены общества “Земля и воля” двинулись в Поволжье для устройства “поселений”. Пространство от Нижнего до Астрахани принято было за операционный базис, от которого должны были идти поселения по обе стороны Волги. В одном месте устраивалась ферма, в другом – кузница, там – появилась лавочка, здесь приискивал себе место волостной писарь. В каждом губернском городе был свой “центр”, заведывавший делами местной группы. Саратовская и астраханская группы непосредственно сносились с членами кружка, жившими в Донской области, а надо всеми этими труппами стоял петербургский “основной кружок”, заведывающий делами всей “организации”».

(Г. В. Плеханов, в 70-х народник, впоследствии – видный марксист)

С другой стороны – народники обратили внимание на рабочих. Нет, в отличие от будущих марксистов, они не собирались создавать каких-либо рабочих организаций. Народники смотрели на рабочих как на крестьян, отправившихся в город подработать. Кстати, на тот момент, в основном, так оно и было. Идея была следующей. Необходимо распропагандировать рабочих, у которых кругозор был пошире, чем у не вылезавших из деревень крестьян – а они понесут светлые идеи в деревню…

В самом деле, были созданы несколько рабочих кружков, участники которых впоследствии оказались в рядах террористов. Однако достаточно быстро наступило разочарование.

«Вначале, когда организация “Народной Воли” только еще слагалась и программа формулировалась для издания ее в свет, господствующим элементом во взглядах и настроении большинства из нас было народничество. Все мы так недавно жили среди крестьян в деревне и столько лет держались требования деятельности в этой среде! Отрешиться от прошлого было трудно, и хотя не по своей доброй воле мы ушли в город, а были вынуждены к этому полицейским строем, парализовавшим наши усилия, в душе был тайный стыд, боязнь, что, отказываясь от традиций прошлого, изменяешь интересам народа, истинное освобождение которого находится в области экономической. Но по мере того, как борьба разгоралась, время шло и одно грандиозное дело замышлялось и выполнялось нами, прежняя деятельность в народе в наших глазах тускнела, интерес к ней слабел, деревня отходила вдаль. Та часть программы “Народной Воли”, которая говорила о деятельности в деревне, постепенно приобретала чисто теоретический, словесный характер».

(В. Н. Фигнер, революционерка)

Главной причиной было нетерпение. Подобная работа, если и может дать результаты, то только ценой долгого и муторного труда. Народники были не из того теста. Они хотели всего и сразу. Кроме того, в сельской местности народники предпочитали устраиваться коммунами. Я много видел подобных образований и утверждаю: коммуна, в которой состоят хотя бы два интеллигента, обречена по определению.

С другой стороны, власть продолжала с энтузиазмом отлавливать таких товарищей, благо особого труда это не представляло. Наловили много. С 8 (30) октября 1877 года по 23 января (4 февраля) 1878 года в Петербурге прошел «процесс 193-х», названный так по количеству обвиняемых. На нем судили основных активистов, повязанных на хождении в народ. То есть, тех, кто попадался неоднократно. Осудили тоже не всех обвиняемых. Однако многим, даже оправданным, пришлось провести в «предварилке» по 2–3 года.

У кого-то это навсегда отбило желание преступать закон. Но многих наоборот озлобило. И тут нет никакой разницы, кто прав, кто виноват. Представьте реакцию человека, который сходил погулять в народ, просидел три года в СИЗО, а потом был оправдан. Ах, вы, гады и палачи! То, что люди вообще-то мечтали о революции, было как-то забыто. Такое уж свойство человеческой психологии.

С другой стороны, на «процессе 193-х» народники впервые применили прием, который далее будут использовать революционеры: вместо последнего слова толкнуть политическую речь.

«Громадное влияние на движение среди молодежи оказал процесс 193 подсудимых. Студенты ежедневно получали сообщения из Петербурга, как идет процесс. Все, что происходило на суде, становилось известным большинству студенчества. Разговоры об этом были постоянно; но особенно сильное впечатление на молодежь произвела речь Мышкина и вообще все то, что произошло на суде при этом. Речь Мышкина читалась в сборной зале университета толпами студентов, в аудиториях – одним словом, я не знаю, был ли хотя один студент, который не читал этой речи. Когда же процесс кончился и громадное большинство было оправдано, между тем как многие из оправданных сидели в тюрьмах по 3–4 года, то среди молодежи началось сильное брожение. Это брожение усиливалось еще рассказами оправданных, поприехавших из Петербурга».

(Д. Т. Буцинский, народник)

Это снова к вопросу о революционной среде. Теперь в ней были герои. Не какие-то абстрактные, а реальные, с которыми можно было поговорить. Попасть на несколько месяцев в кутузку среди студенческой молодежи престижно. Разумеется, большинство из таких сидельцев обычно ничего противозаконного больше не делали, но очень гордились свои подвигом – и следом шли другие. В итоге попадались ребята, готовые на большее. Тем временем появилась альтернатива.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.