Обстановка на рубеже 1916–1917 гг
Обстановка на рубеже 1916–1917 гг
Перспективы на новый год войны, невзирая на благоприятный исход сражений 1916 г., вызывали серьезную тревогу.
Главному командованию сухопутных войск следовало иметь в виду, что огромное вражеское превосходство в людях и средствах ведения войны в грядущем году дадут себя знать еще сильнее, чем в году 1916-м. Нужно было опасаться повторения на различных участках нашего фронта «сражения на Сомме», выстоять в котором длительное время не смогли бы даже наши доблестные войска. Тем более если учитывать, что противник не дал нам времени перевести дух, отдохнуть и пополнить материальные запасы. Выхода из довольно сложной ситуации не было видно. О наступлении нечего было и думать, требовалось беречь резервы для обороны. Надеяться на развал альянса стран Тройственного согласия у нас оснований не было. При затягивании войны наше поражение казалось неизбежным. Кроме того, немецкая экономика не была приспособлена к войне на истощение. Тыл напрягался из последних сил. С беспокойством думали мы о положении с продовольствием и о моральной выдержке германского населения. Мы не использовали в военных целях экономическую блокаду и не воздействовали средствами пропаганды на психику народов воюющих с нами стран. Успокаивало лишь гордое сознание того, что до сих пор мы успешно отражали все удары превосходившего нас по всем статьям противника и что германские войска стояли за пределами границ собственного государства.
В оценке серьезности положения наши взгляды с генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом полностью совпадали. Сформировались они у нас еще в период вступления в новые должности и, несмотря на впечатляющие победы, остались прежними. Поэтому уже в сентябре 1916 г. мы распорядились о строительстве Западного вала, или так называемой линии Зигфрида, – долговременных укреплений, возводимых от Арраса к Камбре, Сен-Кантену и Ла-Фер, – и линии Миель для выпрямления оборонительного рубежа южнее Вердена перед укреплениями Этен – Горц. Эта система стратегической обороны позволяла сократить общую линию фронта и сэкономить силы. Планомерно готовились специальные части, которым предстояло занять эти фортификационные сооружения.
В мощных укреплениях, в овладении войсками мастерством оборонительных сражений и в мобилизации всех ресурсов страны мы видели важные средства ведения затянувшейся войны. Эти средства могли бы помочь существенно отдалить поражение, если бы правительство сумело сплотить весь немецкий народ идеей удовлетворения нужд фронта, но эти деньги были не в состоянии обеспечить благоприятный для нас исход вооруженного конфликта. Поэтому-то будущее выглядело крайне неопределенно, на голое же везение истинный солдат уповать не имеет права. В это время взаимосвязанные вопросы прекращения войны и наращивания подводного флота приобрели для нас первостепенное значение. Речь шла о двух возможностях достижения мира: через поражение Германии, не пожелавшей или неспособной вести неограниченную подводную войну, или в результате ее победы вследствие активных действий на море и стратегической обороны на суше.
В сентябре 1916 г. рейхсканцлер вынашивал идею мирного посредничества американского президента Вильсона. Он предложил его величеству кайзеру поручить послу графу Бернсдорфу обратиться к Вильсону с просьбой в ближайшее время, во всяком случае до его переизбрания в начале ноября, выступить перед государствами Антанты с мирной инициативой. Лично я был с подобными мерами полностью согласен и даже доволен, однако, зная упорное стремление противника к нашему уничтожению, весьма скептически оценивал шансы на успех усилий президента Вильсона, хотя и очень хотелось надеяться. Ведь в целом перспективы на 1917 г. у стран Тройственного согласия были несравненно радужнее, чем у Центральных держав. С большим напряжением я ожидал от президента Вильсона соответствующих шагов, но прошло его переизбрание и закончился ноябрь, а он ничего не предпринял. Я перестал рассчитывать на его посредническую миссию.
Тогда выступил с предложением граф Буриан. Дескать, Четверной союз должен сам проявить инициативу и публично выразить готовность заключить мир с противником. Невзирая на сильное сомнение относительно положительного исхода подобного шага, я полагал, что попытаться все же стоит. Нельзя было только давать хотя бы малейший повод истолковать нашу позицию как безусловное признание собственной слабости. Это повлияло бы отрицательно на настроения в вооруженных силах и среди населения и лишь побудило бы Антанту удвоить усилия для достижения победы над Германией. Я участвовал в выработке условий мирного соглашения в той мере, в какой меня привлекал рейхсканцлер, но просил подождать выходить с ними до окончания военной кампании против Румынии. 9 декабря пал Бухарест, и я посчитал наше положение настолько прочным, что уже не имел ничего против обнародования наших предложений, касавшихся прекращения войны.
Его величество кайзер с искренним интересом воспринял наши мирные инициативы. Ясно обозначилось его четкое понимание ответственности скорейшего окончания вооруженного конфликта.
12 декабря Четверной союз выступил со своими предложениями о мире. Отклики на них в печати стран Антанты были самые неблагоприятные. Рассчитывать на какое-то понимание со стороны Тройственного согласия, таким образом, не приходилось. Входившие в него государства связали себя различными обязательствами и тайными договорами, реализовать которые можно было только при условии полного поражения Германии. Последовавший 30 декабря ответ Антанты устранил всякие сомнения относительно намерений блока в этом смысле. Упрек в том, будто сам тон наших предложений заранее исключал положительный ответ, не выдерживает критики. Наше положение обязывало нас разговаривать твердым тоном. Я настаивал на этом и в интересах германских вооруженных сил. Немецкие солдаты сражались не жалея сил, совершали настоящие подвиги; и как восприняли бы они наши переговоры, если бы мы вели их иначе? Предложения о прекращении войны не должны были подрывать боевого духа войск, и этого на самом деле не произошло. Если государства Антанты действительно желали справедливого мира, они могли и должны были сесть за стол переговоров, где и изложить свои условия. В том случае, если бы переговоры потерпели неудачу из-за якобы экспансионистских притязаний немецкой стороны, Антанта получила бы прекрасный повод, ссылаясь на наши неприемлемые требования, вновь призвать свои народы к решительной борьбе до окончательной победы. Нам же в этих обстоятельствах было бы практически невозможно воодушевить собственный народ, страстно жаждавший мира, на продолжение военных действий. Еще меньше было бы у нас шансов заставить наших смертельно уставших союзников воевать вместе с нами и дальше. Эти рассуждения ясно показывают, что, выступая с нашими предложениями, мы искренне стремились к справедливому миру. Отклонение этой и всех последующих попыток закончить взаимное истребление не менее ясно свидетельствовало о нежелании Антанты участвовать в любых переговорах, которые бы убедительно продемонстрировали всему свету миролюбивую политику Германии. Противник серьезно опасался снижения боевого настроения в собственном лагере и не хотел отказываться от своих планов разгрома и ослабления немецкого государства.
Между тем президент Вильсон все-таки направил воюющим государствам ноту, чтобы узнать от них «условия, на которых эта война может быть остановлена». По-видимому, президент намеревался изучить различные требования сторон и найти приемлемый для всех какой-то компромиссный вариант. Он думал, вероятно, о мире без победителей и побежденных.
Уже 26 декабря правительства стран Четверного союза предложили представителям воюющих государств собраться на какой-нибудь нейтральной территории, однако Антанта ответила отказом. В ее ноте от 12 января еще сильнее, чем в аналогичном документе от 30 декабря, просматривалось желание уничтожить Германию. Чувствовалось влияние железной воли Ллойд Джорджа, в начале декабря возглавившего английское правительство. Полезно хорошенько вчитаться в содержание ответов Антанты на наши мирные предложения и на ноту Вильсона, чтобы составить себе четкое представление о существонии возможности соглашения между воевавшими коалициями.
Обе попытки добиться прекращения враждебных действий потерпели неудачу. По воле стран Тройственного согласия войну следовало вести до победного конца и решать все спорные вопросы только с помощью оружия. Победа во что бы то ни стало или смерть – таков был девиз наших противников. В итоге началась невиданная гонка вооружений, развернулась целенаправленная кампания по поднятию боевого духа народа, в ход пошли все средства ведения войны, какими тогда располагала Германия.
Мы с генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом уже на ранней стадии оперативного планирования рассматривали вопрос ужесточения подводной войны против Антанты в запретной зоне.
Тотальная подводная война являлась последним и крайним средством победоносного окончания военного конфликта в обозримом будущем. Если подводный флот во взаимодействии с надводными кораблями мог сделать это, то в нашем трудном положении долг перед собственным народом просто обязывал нас пустить в ход это средство.
Как уже упоминалось, 30 августа 1916 г. мы высказались против неограниченной подводной войны, считая, что подходящее для нее время еще не наступило. Это утверждал рейхсканцлер фон Бетман, который тогда же добавил, что окончательное решение по данному вопросу он примет после получения соответствующего разъяснения от генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга. Если, мол, генерал-фельдмаршал сочтет неограниченную подводную войну в зоне блокады необходимой, то он, рейхсканцлер, препятствовать не станет. То же самое рейхсканцлер повторил, выступая 28 сентября в рейхстаге. Вопрос о целесообразности подводной войны в подобных масштабах вызвал острые разногласия между политическими партиями и чрезвычайно взбудоражил умы. В то время как правые партии горячо поддерживали эту идею, левые проправительственные партии не менее темпераментно высказывались против. Благодаря оговорке господина Бетмана главное командование вооруженных сил впервые было втянуто в политические распри, и я глубоко сожалел об этом. Такое недопустимо. Главное командование всегда держалось подальше от политики и не имело желания менять свою позицию в данном вопросе. Тем не менее из-за господина Бетмана я и генерал-фельдмаршал фон Гинденбург оказались в весьма неловком положении. Как ни крути, а виноваты в любом случае – начнем ли беспощадную подводную войну или воздержимся – были бы мы с генерал-фельдмаршалом.
В начале октября мы обсуждали данную проблему с начальником главного морского штаба, при этом не исключили возможность осуществления подобных действий в запретной зоне. В связи с упомянутым высказыванием рейхсканцлера мы 5 октября обратились к нему за разъяснением относительно компетенций. Как известил нас в своем послании, датированном 6 октября, канцлер, решение о проведении тотальной подводной войны хотя и является прерогативой Верховного главнокомандующего, т. е. кайзера, но поскольку она затрагивает интересы и нейтральных государств, то также относится к сфере деятельности министерства иностранных дел. А потому, по конституции, говорилось далее в послании, вся ответственность за последствия ложится на него, рейхсканцлера. Но генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и в мыслях не держал освобождать рейхсканцлера от ответственности. Я полностью разделял его позицию. Вместе с тем послание от 6 октября являлось прямым доказательством отступления рейхсканцлера от его прежней позиции, основанной на предположении, что мы оба будто бы против подводной войны.
По сути подводно-надводная эпопея началась в октябре 1916 г. и имела успех; многочисленные суда задерживались, и их грузы подвергались тщательному досмотру. В стане врага возникло сильное беспокойство: страдала экономика, и прежде всего производство вооружений. Однако мы отчетливо понимали: положительный эффект не будет долгим, противник быстро найдет способ защититься.
При определении степени воздействия совокупных форм подводной войны на политико-экономическую ситуацию во вражеских государствах нам приходилось полагаться на оценки начальника главного морского штаба и рейхсканцлера. Генеральный штаб сухопутных войск поддерживал с обеими службами постоянную связь, подробно обсуждая с ними на каждом этапе военных действий вопрос целесообразности продолжения тотальной подводной войны.
После нашей победы над Румынией ОКХ больше не ожидало вступления в войну на стороне противника Голландии и Дании. И тем не менее не следовало рисковать. Блокировать при помощи поводных лодок все морские пути можно было лишь тогда, когда немецкие воинские части, участвовавшие в Румынском походе, снова окажутся в Германии или займут прежние места на Западном и Восточном фронтах. Мы отлично сознавали, что это произойдет не ранее первых чисел февраля. Кроме того, нужно было обождать реакцию на посредническую ноту президента Вильсона и на наши повторные мирные предложения. Если бы появилась надежда на прекращение конфликта, то отпала бы необходимость переходить к другим, более жестким формам подводной войны. Полностью проясниться ситуация должна была в конце декабря или в начале января. Это обстоятельство тоже указывало на необходимость обождать с началом неограниченной подводной войны до первых чисел февраля.
Имперское правительство перестали мучить сомнения по поводу позиций Голландии и Дании, а также Швейцарии, Испании, Норвегии и Швеции, но оно считало весьма вероятным участие США в войне против нас. ОКХ было обязано учитывать это мнение, высказанное на высоком государственном уровне, при планировании дальнейших операций. Для Антанты это означало бы на первых порах прибавку в 5–6 дивизий, а в последующем и более солидное увеличение наличных сил. Можно было не сомневаться, что при вступлении США в войну они, откликаясь на нужды Тройственного согласия, со свойственной американцам деловитостью и энергией резко поднимут производство всех видов вооружений и военных материалов. Рост военной промышленности Соединенных Штатов меня мало беспокоил. Она уже и так работала на полную мощность, снабжая государства Антанты.
Начальник главного морского штаба, приятель рейхсканцлера и ревностный сторонник неограниченной подводной войны, уверял, что эта мера в течение полугода изменит обстановку на фронтах в нашу пользу. Мол, потери торгового флота и существенные сокращения с доставкой грузов из-за океана сделают для Англии невозможным продолжение широкомасштабной войны. В подтверждение он ссылался не только на собственные выкладки, но и на выводы выдающихся представителей немецкой промышленной элиты. Объявляя тотальную подводную войну, начальник главного морского штаба, кроме того, надеялся отпугнуть судовладельцев нейтральных государств, до тех пор усердно помогавших Антанте.
Изучение условий транспортировки морем воинских частей из Америки во Францию как будто привело к благоприятному для нас заключению. Для переброски в сжатые сроки в Европу одного миллиона американских солдат понадобилось бы транспортных судов общим водоизмещением 5 миллионов тонн. Такого количества судов западные державы выделить не могли даже на короткое время.
Мой более чем двухлетний практический опыт ведения войны и мои знания волевых качеств и способностей противника побуждали меня довольно сдержанно воспринимать расчеты морского ведомства относительно предполагаемого воздействия тотальной подводной войны; я хорошо понимал, насколько трудно оценить ее истинные последствия для экономики и транспорта. Но я надеялся на ее решающее влияние по крайней мере в течение ближайшего года, т. е. до того как Америка появится со своими воинскими формированиями на Европейском театре военных действий. До тех пор я рассчитывал с помощью принятых и принимаемых мер удержать ситуацию на суше в приемлемых рамках.
Под сильным впечатлением от всего увиденного мною во время инспекционной поездки на Западный фронт я в телеграмме в Берлин однозначно поддержал идею развертывания неограниченной подводной войны. К тому моменту уже развеялись всякие иллюзии относительно положительного отклика на наши мирные предложения. В обстоятельном разговоре с рейхсканцлером 23 декабря в том же смысле высказался и генерал-фельдмаршал фон Гинденбург. Рейхсканцлер объявил 24 декабря о своем намерении вернуться к обсуждению данного вопроса, как только прояснится ситуация с нашей мирной инициативой. При этом рейхсканцлер повторил свои слова, произнесенные 6 октября, о том, что объявление неограниченной подводной войны затрагивает также компетенцию министерства иностранных дел и что, следовательно, окончательное решение оставалось за ним, рейхсканцлером. Наша позиция в данном вопросе не изменилась. У каждого из нас было за что отвечать.
В конце декабря рейхсканцлер прибыл в Плесс, чтобы еще раз все обсудить, но ни о чем конкретном не договорились. Важное совещание состоялось под руководством его величества кайзера 9 января после получения ответа Антанты на наши мирные предложения и когда уже не было сомнений о реакции Тройственного согласия на посреднические шаги президента Вильсона. По словам начальника главного морского штаба, неограниченная поводная война уже в ближайшие месяцы окажет решающее влияние на ход военных действий. Подробно доложив об обстановке на фронтах, генерал-фельдмаршал фон Гинденбург высказался за ее проведение. Рейхсканцлер обрисовал возможное воздействие данного способа ведения войны на позицию нейтральных государств, и в первую очередь Соединенных Штатов Америки, полагая весьма вероятным их вступление в конфликт на стороне Антанты. Учитывая неудачу с нашими мирными инициативами, рейхсканцлер не нашел нужным их повторять, хотя бы опять через Вильсона; это, мол, представило бы в глазах мировой общественности наше положение в Германии в искаженном свете. В данном случае он оценивал общую военно-политическую обстановку в Германии так же, как и мы с генерал-фельдмаршалом. Но если у нас не было и тени сомнения относительно необходимости принятия столь трудного решения, то рейхсканцлер все еще колебался вполне в соответствии со своим характером. В заключение он, в частности, сказал: «Раз военные говорят о необходимости подводной войны, я не вправе им возражать».
В конце концов рейхсканцлер согласился с мнением начальника главного морского штаба, кайзер поддержал его и распорядился начать тотальную подводную войну с 1 февраля.
Вместе с начальником главного морского штаба рейхсканцлер подготовил ноты нейтральным государствам с предупреждением об объявлении водного пространства вокруг Англии и у западного побережья Франции, а также всей акватории Средиземного моря запретной зоной. Передать ноты планировалось 31 января.
Отдавая распоряжение о порядке ведения подводной войны в районах морской блокады, начальник главного морского штаба учел множество рекомендаций министерства иностранных дел, направленных на уменьшение опасности коллизии с США. Это соответствовало, разумеется, и нашим желаниям.
ОКХ, со своей стороны, на всякий случай приняло в северной области своего подчинения определенные меры предосторожности, хотя позиция Голландии и Дании рейхсканцлера не беспокоила.
29 января в Плесс совершенно неожиданно для меня прибыли рейхсканцлер фон Бетман и статс-секретарь доктор Циммерман. Нам было приказано явиться к кайзеру на совещание. Речь зашла о новой посреднической инициативе президента Вильсона. Рейхсканцлер зачитал составленный им проект поручения графу Бернсдорфу, в котором, исходя из status quo ante, излагались условия прекращения войны.
Насколько мне помнится, предлагалось сообщить президенту Вильсону следующие наши требования в качестве основы для будущих переговоров о мире:
«Возвращение захваченных Францией областей Верхнего Эльзаса.
Установление границ с Россией, обеспечивающих стратегические и экономические интересы Германии и Польши.
Урегулирование колониального вопроса таким образом, чтобы Германии были гарантированы колониальные владения, соответствующие численности ее населения и ее экономическим интересам.
Возврат Германией оккупированных французских территорий при условии исправления границ и денежной компенсации.
Восстановление Бельгии, сопровождаемое некоторыми гарантиями для безопасности Германии, которые подлежат определению на переговорах с бельгийским правительством.
Обоюдный возврат захваченных территорий на основе экономической и денежной компенсации.
Возмещение ущерба, причиненного войной немецким предпринимателям и частным лицам.
Отказ от любых договоров и мероприятий, препятствующих свободной торговле и движению товаров, и заключение соответствующих торговых соглашений.
Гарантии свободы мореплавания».
Это были единственные условия, выработанные с моим участием и переданные вражеской стороне. Рейхсканцлер не получил указания временно отложить начало неограниченной подводной войны. Посла уполномочили пояснить, что германское правительство готово отдать приказ о прекращении тотальной подводной войны, как только появятся реальные предпосылки для мирных переговоров. Я и генерал-фельдмаршал фон Гинденбург всецело поддержали все эти меры.
Подробности дальнейших дипломатических шагов в данном направлении воспроизвести здесь я уже не в состоянии. По окончании совещания я выразил генерал-фельдмаршалу фон Гинденбургу свое беспокойство по поводу формы нашего участия в принятии столь важного решения. С одной стороны, нам вроде бы не все ясно, а с другой – мы вынуждены разделять моральную ответственность за последствия.
31 января американскому президенту в Вашингтоне была вручена нота с уведомлением о возобновлении с 1 февраля неограниченной подводной войны в запретной зоне и об условиях ее прекращения согласно поручению германского правительства от 29 января.
После 9 января не было с военной точки зрения ни малейшего повода для меня и генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга менять наше мнение относительно настоятельной необходимости подводной войны.
Правительство Австро-Венгрии тоже приняло решение об участии в ней своих подводных лодок. Я приветствовал эту демонстрацию верности союзническому долгу. Подобная война имела смысл, если только охватывала все Средиземное море, где обещала быть особенно успешной; важно было пустить на дно как можно больше вражеского тоннажа. Одобрил участие Австро-Венгрии и генерал фон Конрад.
Как следовало из материалов заседания рейхстага от 27 февраля, немецкий народ после неудачи с нашими мирными инициативами почти единодушно поддержал действия правительства, и этот факт имел для меня огромное моральное значение. И хотя руководитель социалистического большинства в парламенте господин Шейдеман и отказался разделить с правительством ответственность за подводную войну, в его словах тем не менее прозвучали признания в любви к своему отечеству и призыв к борьбе с врагом до победного конца. Если бы только его пожелания стали действительностью!
21 ноября 1916 г. навеки закрыл глаза император Франц-Иосиф. Именно он удерживал вместе народы двуединой монархии, вдохнуть же в нее новые жизненные силы он не смог. Не очень дальновидными и недостаточно волевыми оказались избранные им советники. Франц-Иосиф был надежным другом Германии, хотя так и не преодолел в себе переживания последствий событий 1866 г., когда Пруссия и Австрия остро соперничали за господство на немецкой земле. Его смерть обернулась для нас невосполнимой потерей.
Убитый в Сараеве наследник престола эрцгерцог Франц-Фердинанд вовсе не был тем энергичным и деятельным человеком, каковым его часто считали. Он нередко проявлял нерешительность и колебания, а назвать его другом Германии было никак нельзя. Его величество кайзер затратил немало усилий, чтобы настроить эрцгерцога и его супругу более дружелюбно по отношению к нам. Его убийство спровоцировало трагедию целых народов. После четырех лет войны Австрия стояла у разбитого корыта, чего и добивалась Россия, тоже не избежавшая горькой участи.
С новым императором Карлом я впервые встретился в декабре 1914 г., когда он еще был эрцгерцогом. Тогда он выглядел очень молодо. Снова мы увиделись в первых числах ноября 1916 г. На этот раз он уже производил впечатление зрелого мужа, хорошо разбирающегося в военных вопросах. Однако бремя новых обязанностей, судя по всему, давило на него тяжким грузом. В его поведении сквозили озабоченность и беспокойство. Он ко многому стремился и во многом проявлял уступчивость, прекрасно сознавал сложности дуалистической монархии, думал о союзе народов Австрии во главе с правителями из дома Габсбургов, но не смог побудить Венгрию к проведению менее эгоистичной политики. Показательным для его характера было помилование чешских вождей, открыто выступавших против монархии.
В этом эпизоде отразились его обеспокоенность чешским движением, слабость правительства и монархии в целом. Результатом явилось возрастание центробежных тенденций среди населяющих империю народов и усиление недоверия у немцев, сохранивших верность прежнему императорскому дому.
Император Карл не был убежденным приверженцем Четверного союза, но крепко держался за Германию. Он стремился к миру, но в желании добиться этого в письмах к своему шурину принцу Сикстусу зашел слишком далеко.
Императрица Зита, имевшая огромное влияние на супруга, активно интересовалась политикой. К сожалению, она была настроена против нас, и ближайшими ее советниками были клерикалы, не питавшие дружеских чувств к Германии.
Австрийским министром иностранных дел стал граф Чернин, который шел по стопам берлинского рейхсканцлера. Пост начальника Генерального штаба австрийской армии занял генерал Арц фон Штрауссенбург, сменивший генерала фон Конрада, который возглавил группу армий на Тирольском фронте. Я лично искренне сожалел об уходе из Генерального штаба этого заслуженного и опытного военачальника.
С генералом фон Арцем наши отношения сделались еще теснее. Он был убежденным другом Германской империи и германских вооруженных сил. Быть может, не столь разносторонне образованный, как генерал фон Конрад, генерал фон Арц обладал трезвым умом, стремился поднять боеспособность австрийской армии и обеспечить ее всем необходимым. Несмотря на все старания, многого он не достиг, хотя заметно вырос в понимании военного искусства.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.