Глава 28 Хиросима

Глава 28

Хиросима

1 августа 1945 года. Я вернулся из разведывательного полета над Мацуэ и узнал, что кто-то приходил ко мне.

– Тебя хотела видеть твоя сестра, – сообщил мне дежурный сержант. – Извини, мы не могли позволить ей остаться. Ты же знаешь, гражданских запрещено пускать на базу.

Я кивнул.

– Она оставила тебе вот это, – сказал сержант.

Поблагодарив его, я направился в свою казарму с конвертом и крошечной посылкой в руках. Сев на койку, я распечатал конверт.

«Ясуо-сан, мы получили твое письмо и были очень рады. Это же первая весточка за несколько месяцев. Мы не знали, что с тобой. Но теперь мы обрадовались, когда узнали, что ты снова рядом, хотя мы и не можем повидаться.

Как мы гордимся тобой, Ясуо-сан! Мы знаем, что ты принес много славы своему императору, родине и семье. Я люблю тебя за это, братик, за твою смелость. Но все же больше за то, что тыесть, за то, что мы так много значим друг для друга. Я говорю не только за себя, но и за папу, маму и братьев. Куда бы ты ни направился, что бы ты ни делал, наша любовь всегда с тобой. Каждый день я молюсь за тебя. Долго, долго молюсь в сердце Всевышнему. Твоя сестра Томика».

Снова и снова я перечитывал эти слова, и огромная тоска, словно морские волны, нахлынула на меня. Если бы я мог увидеть сестру… Если бы я мог хоть разок взглянуть на Томику. Тоска немного схлынула. Нет! Так лучше! Потом я открыл маленькую посылочку, долго сидел, склонив голову, и смотрел на подарок сестры, ощущая его мягкость на ладони. Затем мои пальцы сжались. Томика прислала мне локон своих волос.

Нескончаемый день 1 августа сменился вторым. Прошло больше месяца после моей встречи с капитаном Цубаки. Невероятно! Почему до сих пор не пришел приказ? Почему? Чего они ждали?

В ночь на 3 августа я ворочался на койке. Я больше не боялся смерти. Хуже было ожидание. Последняя надежда умерла. В каком бы бедственном положении ни находилась наша страна, по моим оценкам, капитуляция не должна была случиться еще несколько месяцев. Если не будет произнесен последний приказ… Если этого не произойдет в ближайшее время, я могу легко уйти – острый нож и безболезненные порезы на запястьях. «Нет ничего почетного в смерти за потерянную идею. Ничего почетного…» Эти слова зазвучали снова так же четко, как тогда в госпитале. Нет, я больше не стану ждать и страдать за потерянную идею. Я уйду легко… чтобы избежать тяжелого пути. Но нет, нет… Ведь тогда я опозорю свою семью. Черт с ней с идеей, но семью позорить нельзя. Подожди, Кувахара. Сядь и подожди. Стисни зубы. Сожми кулаки. Извергай проклятия. Моли Бога. Проклинай его, если это тебе необходимо. Но жди. Не допускай бесчестья! Не допускай бесчестья! Держись в небе, борись с врагом… Пока не придет приказ! Да, борьба сейчас – это самое лучшее. Единственное.

4 августа. Я много раз молился в тот день. А ночью рвал на себе волосы. Я знал, где лежал острый нож. Господи, пошли мне вражеский самолет. Не заставляй меня ждать здесь! Не заставляй меня ждать!

5 августа в четыре утра я вдруг сел, вытер пот со лба и начал ходить по казарме взад-вперед. Я видел вещи в совершенно ином свете. Какая разница, как погибнуть? У меня не было семьи! Все это только сон!

На улице оказалось прохладнее. Я босиком ходил вокруг казармы. Вокруг царил серый цвет. Через несколько минут я доберусь до острого ножа. Я встану на колени рядом с казармой, в темноте и прохладе. Нет, это нелепо. Нелепо после столь долгого ожидания. В какое-то мгновение я проклял весь мир. Ничто не могло заставить меня уйти, как труса. Теперь иди и ложись. Ложись опять спать, пока твои чувства снова не изменились. Ты сделаешь это, Кувахара… Как-нибудь. Подумай о чем-нибудь… О Тоёко. Нет, о ней лучше не надо. Тоёко заставит тебя вспоминать ваш последний вечер. Тогда подумай о Тацуно… и о Накамуре. Ты не был им настоящим другом. Да, чувство вины может помочь. Подумай о ком-нибудь еще. Тоёко! Нет, нет! Подумай о сестре, о матери. Да, ты же можешь вспомнить их лица… даже услышать их голоса. За час перед утренней побудкой я забылся лихорадочным сном.

И именно в тот день… получил приказ. 8 августа я должен был подняться в небо последний раз. Наконец-то для меня наступила какая-то определенность. Время пришло, и теперь напряжение спало. Я действительно хотел этого! Покой наступит через три дня. Да, я смогу прожить еще целых три дня.

На следующее утро я получил полагающийся мне двухдневный отпуск. Двухдневный отпуск! Так японская армия заботилась о своих сынах. Но я уже решил не пользоваться им. Лучше не видеть ни семью, ни друзей. Потом я еще долго все обдумывал и наконец отогнал гнетущие мысли прочь.

Утром 6 августа я пришел в штаб.

– Мой отпуск! Мне полагается отпуск?

– Гм, сейчас посмотрим… Кимура… Ха! Кувахара! Но тебя хотели вычеркнуть из списка вчера вечером, капрал… Ладно, иди, расписывайся… быстрее. Поставь вчерашнюю дату, а то мне попадет. Нет, черт возьми! Не на этой странице! Вот здесь.

– Спасибо, сержант. – Дрожащей рукой я нацарапал свою подпись, место назначения, время отбытия и прибытия.

Через несколько минут грузовик уже мчал меня в Хиросиму. Оттуда до дома совсем недалеко. Я возвращался… чтобы побыть с любимыми людьми. Мне нужно было бы знать, что тоска по дому окажется сильнее, чем я ожидал. Каким я был глупцом.

Местность очаровала меня. Я почти забыл о такой красоте. Грузовик трясся на неровной дороге. При каждом толчке мои зубы стучали, но я не обращал на это никакого внимания. Я любовался зелеными рисовыми полями, узкими каналами, темными горами и почти забыл о волшебстве раннего утра. Вдруг меня охватило радостное чувство. Я понял, что два дня смогу оставаться в тихом мирном уголке. Может быть, последним в моей стране, но очень приятном. Два золотых дня. Может быть, когда они закончатся, я смогу принять смерть. Может быть, смерть, как говорят поэты, окажется сладкой, легче перышка. То перышко почему-то до сих пор оставалось у меня.

Может быть, Бог – если он существовал – облегчит мою участь. «Господи, укрепи меня! Укрепи!» Эти слова стучали в моей голове, и я обхватил ее руками. Каждый толчок грузовика сильно отдавался в ней.

Да, это сработало. Бог действительно услышал меня. Я повторял слова, и моя душа начала успокаиваться, словно ее начал ласкать теплый бриз. Два золотых дня. И потом пустота. Ничто уже не имело значения. В этих днях заключалась вся моя жизнь, и больше ни о чем думать не стоило.

Я вылез из грузовика на окраине Хиросимы в половине восьмого утра и через несколько минут остановил легковую машину. Перед тем как направиться в Ономити, я хотел навестить друга из 2-го армейского управления. Выйдя через какое-то время из машины, я посмотрел, как она с урчанием поехала дальше и растаяла вдалеке. Я пошел по улице Сиратори к управлению. Небо было слегка затянуто облаками, и даже в этот ранний час уже становилось жарковато.

Маленькие группки детей шли по улице. Счастливые малыши не осознавали, что мир менялся, что они когда-нибудь станут мужчинами и женщинами. Оставшиеся после бомбежек руины представляли для них интерес потому, что поним было здорово лазить. Особенно босиком по мягкому пеплу. Один раз я остановился купить апельсин.

Затем меня окликнула старая женщина:

– Скажи мне правду, почему в небе больше не видно японских самолетов?

Я посмотрел ей в лицо, сморщенное, как высохшее яблоко, на ее серебристые локоны. Глаза женщины еще оставались живыми.

– Скажи честно, молодой человек. – Она сгорбилась и заморгала, словно ожидая удара хлыста. Она желала этого удара.

Я осторожно положил руку ей на плечо и опустил глаза. Мне хотелось пойти с ней куда-нибудь и посидеть в тишине.

– Матушка, у нас осталось всего несколько самолетов. Скоро все кончится… и нам не нужно будет больше прятаться от бомб.

Когда я сделал шаг, рука старушки крепко вцепилась в меня.

Через несколько секунд я услышал вой сирены и почти не обратил на нее внимания, поскольку два самолета уже пролетели в небе, когда я ехал на легковой машине. Вряд ли стоило пугаться едва различимого над городом одинокого «В-29». Если бы я сидел в своем истребителе, то полетел бы на солнце, чтобы нырнуть вражеской машине под брюхо и открыть огонь. Но японских самолетов больше не существовало. «В-29» мог двигаться спокойно, как пасущееся на поляне животное.

Однако я время от времени поглядывал на него. Гудел он как-то уж слишком безмятежно. Так ровно и так глухо. Что-то…

Когда до здания управления оставалось всего полмили, от фюзеляжа самолета отделилась серебряная точка, и пилот резко набрал скорость. Маленький шарик стал расти и превратился уже в бейсбольный мяч. Парашют. Что это было? Чего они хотели теперь? Сбросили очередную партию листовок? Да, пропаганда. Старая история.

Вдруг стоявшие рядом люди замолчали. Огромная разноцветная вспышка ослепила меня. Резко нахлынула горячая волна. Ослепительный свет – синий, белый и желтый. Так быстро взрывная волна дойти не могла. Это что-то лопнуло в моей голове. Я скорее почувствовал, чем подумал об этом, и вытянул вперед руки навстречу горячей волне. В воздухе раскрылся раскаленный горн.

А затем произошла катастрофа, описать которую не в состоянии ни один человек. Это был не рев, не грохот и не взрыв отдельно, а все вместе плюс фантастическая сила землетрясений, лавин, ураганов и селей. В одно мгновение природа обрушила свою ярость на землю, и поверхность той содрогнулась.

Я упал. Темнота, страшное давление, недостаток воздуха и боль… а затем облегчение, будто мое тело поплыло в воздухе. И пустота.

Минуты, часы, дни… Невозможно было сказать, сколько я оставался без сознания. Привел в чувство меня ужасающий грохот. Вероятно, телега. Сначала у меня не было никаких мыслей, только смутное ощущение того, что остался жив. Потом чувства начали постепенно возвращаться. Сознание проснулось. Я капрал Ясуо Кувахара, заживо погребенный под обломками.

Мои ноги были придавлены, но рука оказалась достаточно свободной, чтобы стереть мусор с лица. Мои глаза, нос, уши и рот залепило грязью. Несколько минут я задыхался и отплевывался. Боль пробежала по телу. Кожа горела. Со стоном я открыл глаза. Через некоторое время слезы пробили себе путь. Я смог разглядеть вверху какой-то свет, затем стал смутно различать голоса, и снова послышался грохот. Звук стих.

Я начал корчиться.

– Помогите! Помогите! – Я с трудом выдавил из себя эти слова, а затем выкрикнул их еще раз и задохнулся от отчаяния. Давление становилось невыносимым.

Время, казалось, остановилось. Я кричал, терял сознание, приходил в себя, снова кричал и снова терял сознание. Постепенно оцепенение прошло, и я стал пытаться понять, что же произошло. Большая бомба. Американцы сбросили новую бомбу. Неужели? Во время полетов я слышал по радио из Сайпана их предупреждения. Они предлагали нам сдаваться, утверждая, что очень скоро на Страну восходящего солнца обрушится невероятная сила.

Ирония судьбы! Пилот-камикадзе умирает на земле недалеко от родного дома! Я едва не рассмеялся. Какая нелепая смерть!

Вероятно, никто не осмеливался приближаться к Хиросиме. А может, погибла вся Япония? Что, если «В-29» покружились над каждым городом и сбросили бомбы? Страшная мысль. Япония погибла! Все погибло! Нет, конечно нет, это мне почудилось.

Сверху из дыры посыпалась пыль. На меня смотрел птичий глаз. Еще пыль. Глаз закрылся. Я застонал. Чувствуя, как разрываются легкие, я издал еще один стон. Никакого ответа. Вздохнув изо всех сил, я последний раз издал крик о помощи.

Несколько секунд спустя глаз снова моргнул и сменился ртом.

– Потерпи, – произнес чей-то голос. – Я уберу доски!

Какие прекрасные слова! Во время ожидания мне показалось, что я провел под завалами несколько дней. Меня раздавило? Я умру сразу после освобождения?

Звуки стали громче… еще голоса. Наконец навалившаяся на меня тяжесть ослабла, тьма сменилась светом.

– Ты в порядке? – услышал я. – Тихо, тихо… лучше не двигайся. Лучше не…

Я стал выбираться, и весь мир закачался передо мной. Как все кружилось! Я упал. Чьи-то руки подхватили меня и положили на землю. Кажется, люди в белых халатах.

– Что случилось? – прохрипел я.

– Мы не знаем. Новое оружие врага.

– С тобой все будет хорошо, – сказал другой человек. – Просто полежи здесь, пока силы не вернутся. Твои кости целы. Все будет хорошо.

Они повернулись, чтобы уйти.

– Подождите! – испугался я. – Не уходите!

– Хиросима разрушена… Все погибли или умирают.

Оставив меня с этими мыслями, расплывчатые фигуры исчезли.

– Не уходите.

Бессмысленно. Я заплакал, но плач причинял такую боль, что мне волей-неволей пришлось успокоиться. Только потом я узнал, что моими спасителями были солдаты из армейского госпиталя, которые нырнули под свои койки, когда произошел взрыв. Они сами чудом спаслись. Также я узнал, что пролежал под завалами почти шесть часов – с восьми пятнадцати до двух.

Сначала определить тяжесть полученных повреждений мне было трудно, но, полежав полчаса на свежем воздухе, я с трудом поднялся на ноги. Пока я стоял, покачиваясь, мое зрение нормализовалось. Передо мной раскинулась кошмарная картина. Такого мне еще никогда не приходилось видеть. И никому не приходилось.

Люди пытались описать Хиросиму после атомной бомбардировки в роковой день 6 августа 1945 года. Никому это не удалось и не удастся. То, что случилось, было далеко за гранью человеческого сознания.

Некоторые картины до сих пор стоят у меня перед глазами. Большой город превратился в груду камней. Сто двадцать девять тысяч пятьсот пятьдесят восемь человек были убиты, сгорели или пропали без вести. И все это за несколько секунд.

Пошатываясь и оглядываясь вокруг остекленевшими глазами, я почувствовал влагу. Пошел черный дождь. Какое-то мгновение я не мог вспомнить, как попал сюда и зачем. Вокруг все сровнялось с землей. Отовсюду неслись крики, стоны и вопли. Невероятно! Перед глазами у меня по-прежнему все плыло, и я еще не мог четко различать людей.

Улицу Сиратори засыпало обломками домов. Руины напоминали раздавленные коробки из-под клубники. Вокруг валялись тела. Вдалеке еще стояли самые прочные здания, похожие на обгоревшие скелеты. Некоторые из них покачивались, готовые в любую минут рухнуть. Огонь бушевал.

Сквозь пыль я посмотрел на солнце. Ничего, кроме грязного пятна. Я опустил глаза и понял, что судьба снова пощадила меня. Около дома стоял небольшой бетонный резервуар с водой на случай пожара. Упав прямо к нему, я попал в треугольную зону, частично защищенную от рухнувших стен. Эти стены защитили меня от взрывной волны, которая даже траву превратила в пепел. Часть воды из резервуара вылилась, а часть испарилась.

Быстрый осмотр показал, что глаза мои сильно ввалились. Руки были обожжены, на правой икре красовался синяк, не считая многочисленных царапин на всем теле. Словно пьяный, я побрел не разбирая дороги и очень скоро наткнулся на кучу тел. Один или два человека были живы и старались выбраться. Почерневшая масса зашевелилась, и появилась голова. Лицо напоминало поджаренный кусок мяса. Единственный глаз подмигнул мне. Носа не было, а рот бесшумно кривился.

– Сейчас я помогу тебе, – сказал я и стал разбрасывать трупы. Ухватившись за мертвую руку, я потянул и повалился назад. Плоть разломилась, как вареная картошка, и оторвалась от локтя, обнажив блестящую кость.

Борясь с тошнотой, я продолжал освобождать несчастного. Один или двое стали мне помогать. Остальные в оцепенении наблюдали. Стоны вокруг слились в один гул, а я продолжал работать.

Через несколько секунд я увидел несчастного, нижняя часть туловища которого была придавлена балкой. Человек шесть стали поднимать ее с помощью рычагов. Когда они освободили беднягу, он издал последний вопль и умер. Из его живота хлынула кровь. От бедер до лодыжек он был раздавлен, но тяжесть балки сдерживала внутреннее кровотечение.

Я тупо продолжал работать. Люди вокруг меня двигались, как полузамерзшие насекомые. Многие держались за голову. Большинство было обнажено. Некоторые, в основном женщины, пытались прикрыться. Другие оставались совершенно равнодушными к своей наготе. Я понял, что моя одежда тоже превратилась в лохмотья. Уцелевшая штанина треснула, как сухая корка, когда я зацепился за доску с гвоздями. Я походил на свирепое животное. Я был безумен и понимал это. Редкий момент, когда человек мог посмотреть на себя со стороны. Я действительно мог видеть себя – странное существо, которое видели и другие.

Один раз меня окликнула женщина. Она лежала на земле и не могла подняться. Пытаться помочь ей было бессмысленно, поскольку малейшее прикосновение вызывало у нее страшную боль. Ее тело быль изуродовано до неузнаваемости. Волосы превратились в пепел, куски плоти отваливались, как старые обои. Часть горла была вывернута наизнанку, и я видел синие пульсирующие вены. Губы пытались произнести какие-то слова. Какие? Я прислушался к хрипу женщины и понял: «Убей меня. Пожалуйста, убей меня».

Я застыл на месте с открытым ртом. Свет угасал в ее глазах. Вдруг мое тело содрогнулось от страшного стона. Я закрыл лицо руками, зашатался и споткнулся. Бесчисленные фигуры с такими же страшными ожогами! Они брели в разные стороны, как прокаженные.

Примерно через час я оказался у женской школы Яманака. В восемь пятнадцать утра четыреста девочек выстроились на площадке, чтобы выслушать ежедневные объявления перед началом занятий. Взрывная волна разбросала их, сорвав с тел все, кроме ремешков. Часы, кольца и пряжки вплавились в плоть. Школьные таблички, висевшие у них на шее, сгорели прямо на груди.

Родители осматривали тела девочек. Я видел, как убитая горем мать прижалась к мужу. Оба тряслись от рыданий. Я видел лица, искаженные от чего-то большего, чем горе и отчаяние, слышал истеричные вопли.

Усилия опознать погибших были тщетны. Тела четырехсот девочек полностью сгорели. Остались только зубы – ужасные улыбки на плоских сожженных лицах. Запах гари – смесь запахов удобрений и рыбы – ударил мне в ноздри, и меня стошнило.

Некоторое время спустя я увидел армейский грузовик, побежал за ним и упал.

– Подождите! – кричал я. – Подождите!

Грузовик укатил прочь. Люди в кузове тупо смотрели на меня. Они не могли отличить меня от гражданского. Я упал лицом в грязь. Еще один грузовик проехал мимо. Я поднял руку, но и он скрылся из вида. Нет, ярдов через сто машина остановилась и подала назад. В третий раз за день я поднялся с земли и, удивляясь, откуда взялись силы, побежал. И добрался до грузовика…

В шоковом состоянии я перебрался через реку Ота, направляясь обратно в Хиро. На ее берегах раскинулся ковер из людей – кровоточащие фурункулы. Тысячи ползли к воде, и их стоны слились в единую ужасную панихиду.

Огромное количество людей лежало на отмелях, пытаясь охладиться. Многие там и умирали. Ота была переполнена живыми и мертвыми. Некоторые просто тонули. Трупы плавали у берегов, или их относило течением. Матери, отцы, пожилые и молодые люди – бомба никого не пощадила.

Затем город исчез в красном зареве, и я снова увидел поля. Они не изменились. Только тени теперь тянулись не с востока, а с запада.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.