Новгород и Псков в войне крестоносцев за Эстонию

Новгород и Псков в войне крестоносцев за Эстонию

К моменту начала деятельности Бертольда Венденского в Латгалии и первых походов в Эстонию взаимоотношения прибалтийских земель с Новгородом и Псковом были различными. Несомненно, прочной оставалась власть Пскова над латгалами Талавы, князья которых оказались вовлечены Бертольдом в конфликт с эстами. Как свидетельствует Генрих Латвийский, в Талаве не было собственного княжения. К талавскому князю Талибальду (Таливалдису) хронист ни разу не применяет титул «гех», а называет его «senior provincie», что ближе всего по значению к изначальному значению русского слова посадник — наместник, глава подчиненной территории. Вероятно, верховным сеньором Талавы считался князь Пскова, чьими данниками талавские латгалы были, по-видимому, еще с XII века. В том же положении псковских данников находилась и самая северо-восточная окраина Латгале — область Атзеле, которую иногда считают составной частью Талавы, иногда отдельной землей. В русских летописях эта земля и ее население именуется Очелой или Чудью Очелой (имя чудь обычно применялось русскими по отношению к эстонцам и другим финноязыч-ным народам, но могло означать и «чужой» вообще).

О том, что к началу XIII века власть псковичей в северо-восточной Латгалии была крепкой, можно судить по свидетельству Генриха Латвийского о том, что жители этого края (видимо, прежде всего, знать) были крещены в православие. Это вряд ли было бы возможным, будь присутствие русских в этом крае номинальным или непостоянным. По-иному обстояло дело у Новгорода и эстов. Данническая зависимость восточных эстонских областей от Новгорода сводилась к нерегулярному «полюдью» новгородских князей с дружинами в эстонские земли (Унгавию и Саккалу), больше напоминавшему стихийные походы Игоря Старого за данью к древлянам в середине X века. Ни опорных пунктов, ни наместников у Новгорода в Эстонии не было. Даже традиционно новгородская крепость Юрьев (Тарту) в указанное время была свободной от какого-то ни было русского присутствия.

Походы в 1208—1210 гг. меченосцев Бертольда и их латгальских союзников в земли своих эстонских данников новгородцы расценивали, как банальные грабительские набеги, так как венденские братья и латгалы поначалу действовали даже вопреки официальному главе государства епископу Альберту. О первой реакции из Новгорода и Пскова Хроника Генриха сообщает под 1210 годом:

«В то же время великий король Новгорода а также король Пскова со всеми своими русскими пришли большим войском в Унгавнию, осадили замок Оденпэ и бились там восемь дней. Так как в замке не хватало воды и съестных припасов, осажденные просили мира у русских. Те согласились на мир, крестили некоторых из них своим крещением, получили четыреста марок ногат, отступили оттуда и возвратились в свою землю».

Тот же самый поход описывает и Новгородская Первая Летопись, но под 1212 годом (разница в датах возникла из-за использования источниками разных хронологических стилей): «на зиму, иде князь Мъстиславъ с новгородци на чюдь-скыи город, рекомыи Медвежию голову (Отепя), села их по-трати, и приидоша под город, и поклонишася Чюдь князю, и дань на них взя, и приидоша вси здрави».

Этот поход вряд ли можно рассматривать как вступление новгородского князя Мстислава Удатного в войну против Риги. И один, и другой источник говорят, скорее, о привычном рейде новгородцев за данью в Эстонию, мало чем отличающийся от тех, которые они совершали на протяжении XII века. Получив дань, войско Мстислава немедленно покидает пределы Эстонии. Немцы его совершенно не интересуют.

Уже совсем по-иному выглядят действия того же Мстислава Удатного спустя два года после похода под Отепя:

«Когда великий король Новгорода Мстислав услышал о тевтонском войске в Эстонии, поднялся и он с пятнадцатью тысячами воинов и пошел в Вашу, а из Ваши в Гервен; не найдя тут тевтонов, двинулся дальше в Гариэн, осадил замок Варболэ и бился с ними несколько дней. Осажденные обещали дать ему семьсот марок ногат, если он отступит, и он возвратился в свой землю».

Тот же поход очень близко к немецкой хронике описывает и Новгородский летописец: «Того же дня (1 февраля) иде Мьстиславъ с новгородци на Чюдь на Ереву (Гервен), сквозе землю Чюдьскую к морю, села их потрати и осекы ихъ воз-мя; и ста с новгородци под городом Воробиномъ (Варболэ), и да новгородци две части дани, а третьюю часть двораномъ; бяше же ту Плесковскии князь Всеволод Борисовиць со пле-сковици, и Торопечъскыи князь Давыдъ, Володимерь брат; и приидоша вси здраве со множествомъ полона».

Конечно, количество войска, приведенного князем Мстиславом, хронистом преувеличено. Но вызывает интерес расхождение источников по поводу причин похода. Новгородский летописец, ничего не говоря о немцах, опять рисует очередной удачный рейд своего князя за «чудской» данью, Генрих Латвийский прямо указывает, что причиной вторжения русского войска был поход в Эстонию немцев, и что русские не просто грабили эстонские области Вайгу и Гервен, а искали там сражения с ними. Кто же прав? Вероятнее всего, источники дополняют друг друга.

В 1212 году набеги на Эстонию Бертольда Венденского уже давно переросли в крупномасштабную войну. И, хотя Альберт еще не делает прямых попыток закрепиться в Эстонии, как в Ливонии и Кокнесе, вряд ли новгородский князь питал иллюзии относительно дальнейших планов агрессивного соседа. Скорее всего, на этот раз обычный поход за данью в Эстонию преследовал другую, более важную цель — сразиться с крестоносцами в генеральной битве. О том, что Мстислав стремится к встрече с немецким войском свидетельствует и то, что в поход вместе с ним идут помимо псковской еще и торопецкая дружина. Фактически в его войске представлены все верные ему на тот час вассалы из числа близких родственников. А фраза немецкого хрониста о том, что Мстислав начал поход, «услышав о тевтонском войске» вполне понятна, если новгородский князь имел желание сразиться с немцами, ему проще было сделать это на территории пограничной с ним Эстонии, а не совершать опасный рейд в глубь ливонских земель, на что он в результате так и не решился. Не найдя немецкого войска, уже покинувшего Эстонию, он переходит к обычной тактике «похода на Чудь», берет выкуп с осажденного Варболэ и отступает назад. Можно ли обвинять новгородского князя в непоследовательности или неумелом проведении операции? Конечно же, нет. Он не выступает в этом походе союзником эстов, прежде всего, потому, что ни за какой военной помощью эсты к нему не обращаются. Нет среди мотивов его похода и вступления борьбу за господство в Эстонии, что наглядно демонстрирует ход военного предприятия. Но у этого политического шага все же была вполне реальная причина, не касающаяся напрямую эстонской войны. А именно — политическая измена в его собственных рядах, произошедшая вскоре после похода на Отепя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.