Частное предпринимательство

Частное предпринимательство

В 1841 г. Эмили пишет следующий документ:

«БУМАГА, подлежащая вскрытию, когда Энн исполнится

25 лет или в мой следующий день рождения,

если все будет хорошо.

Эмили Джейн Бронте.

30 июля 1841 года

Сейчас вечер пятницы, почти 9 часов – сильный дождь и ветер. Я сижу в столовой и пишу этот документ, кончив наводить порядок в ящиках нашего письменного стола. Папа в гостиной, тетя наверху, в своей комнате. Перед этим она читала папе “Блэквудс мэгэзин”. Виктория и Аделаида водворены в сарай. Страж на кухне, Герой у себя в клетке. Мы все в полном здравии, как, уповаю, и Шарлотта, и Брэнуэлл, и Энн, из которых первая находится в резиденции Джона Уайта, эсквайра, Аппервуд-Хаус, Родон, второй – в Ладденден-Футе, а третья, думается мне, – в Скарборо и, может быть, пишет бумагу, подобную этой.

В настоящее время задуман план, чтобы мы устроили собственную школу; пока еще ничего не решено, но я горячо надеюсь, что он не будет оставлен, и сбудется, и оправдает наши самые смелые чаяния. В этот день, четыре года спустя, будем ли мы все так же влачить наше нынешнее существование или устроимся, как мечтали? Время покажет.

Думаю, что в день, назначенный для вскрытия этой бумаги, мы, то есть Шарлотта, Энн и я, будем, радостные и довольные, сидеть в нашей собственной гостиной в прекрасном, процветающем пансионе для молодых девиц, только что собравшись там в Богородицын день. Все наши долги будут уплачены, и у нас будет много наличных денег. Папа, тетя и Брэнуэлл либо только что уехали, погостив у нас, либо должны скоро приехать погостить. Будет прекрасный теплый летний вечер, совсем не похожий на этот унылый вид, и мы с Энн, быть может, ускользнем в сад на несколько минут, чтобы прочитать наши бумаги. Надеюсь, все будет так или лучше.

Гондаленд находится в угрожающем состоянии, но открытого разрыва пока не произошло. Все принцы и принцессы королевской крови пребывают во Дворце просвещения. У меня на руках много книг, но с сожалением должна сказать, что ни одна заметно не продвинулась. Однако я только что составила новое расписание! И должна свершать великие дела. А теперь я кончаю и посылаю издали призыв мужаться: ребята, мужайтесь! – изгнанной и замученной Энн желая, чтобы она сейчас была здесь».

Однако для того, чтобы открыть пансион, не мешало усовершенствовать свои знания в иностранных языках. И Шарлотта вместе с Эмили отправляются на полгода в Брюссель, чтобы изучать французский и немецкий языки и музыку. Позже брюссельские впечатления лягут в основу романов Шарлотты Бронте «Учитель» и «Городок». В пансионе Эмили достигает больших успехов в музыке и у нее самой появляются маленькие ученицы. Шарлотта вскоре начинает преподавать английский язык и… влюбляется в руководителя пансиона мсье Эгера – человека одаренного, умного, обаятельного, но одновременно вспыльчивого и самоуверенного. Эта любовь не имела никаких шансов: Эгер был женат и вовсе не склонен ставить под угрозу свою налаженную жизнь. Однако, по всей видимости, именно ему мы обязаны появлением на свет двух самых очаровательных героев Шарлотты Бронте – Поля Эманюэля из «Городка» и мистера Ротчестера из «Джейн Эйр». Не закончив своего обучения, сестры вернулись в Хоуворт, вскоре туда же приехала и Энн, оставившая работу гувернантки. Пришло время вскрывать письма, написанные четыре года назад. В тот же день Эмили составляет новую записку:

«Хоуорт, вторник, 30 июля 1845 г.

День моего рождения – дождливый, ветреный, прохладный. Сегодня мне исполнилось двадцать семь лет. Утром мы с Энн вскрыли бумаги, которые написали четыре года назад, когда мне исполнилось двадцать три года. Эту бумагу мы намерены вскрыть, если все будет хорошо, через три года – в 1848-м. Со времени прошлой бумаги 1841 года произошло следующее. План открыть школу был оставлен, и вместо того мы с Шарлоттой 8 февраля 1842 года уехали в Брюссель.

Брэнуэлл оставил свое место в Ладденден-Футе. Ш. и я вернулись из Брюсселя 8 ноября 1842 года из-за смерти тети.

Брэнуэлл уехал гувернером в Торп-Грин, где Энн продолжала учить детей, в январе 1843 года.

В том же месяце Шарлотта вернулась в Брюссель и, пробыв там год, возвратилась в день нового, 1844 года.

Энн отказалась от места в Торп-Грине в июне 1845 года.

Мы с Энн отправились в наше первое длительное путешествие вдвоем 30 июня, в понедельник, переночевали в Йорке, вечером во вторник вернулись в Кейли, переночевали там и вернулись домой пешком в среду утром. Хотя погода была не очень хорошая, мы получили большое удовольствие, если не считать нескольких часов в Брэдфорде. И все эти дни мы были Рональдом Маколгином, Генри Ангора, Джульеттой Ангустина, Розабеллой Эсмолдан, Эллой и Джулианом Эгремон, Катарин Нанаррой и Корделией Фицафолд, бежавшими из Дворцов просвещения, чтобы присоединиться к роялистам, которых сейчас беспощадно теснят победоносные республиканцы. Гондалцы по-прежнему в полном расцвете. Я пишу труд о Первой войне. Энн занята статьями о ней и книгой Генри Софоны. Мы намерены твердо держаться этой компании, пока она нас радует, в чем, счастлива сказать, сейчас ей отказать нельзя. Следует упомянуть, что прошлым летом мысль о школе обрела прежнюю силу. Мы напечатали проспекты, отправили письма всем знакомым, излагая наши планы, сделали все, что могли, но ничего не получилось. Я теперь никакой школы не хочу, да и остальные к ней поостыли. Денег для наших нужд у нас сейчас достаточно, и есть надежда, что их будет больше. Мы все более или менее здоровы, только у папы побаливают глаза, и еще за исключением Б{ Брэнуэлла.}., но, надеюсь, ему станет лучше, и он сам станет лучше. Сама я вполне довольна: не сижу без дела, как раньше, хотя так же полна сил и научилась извлекать из настоящего все, что возможно, не томясь по будущему и не досадуя, если не могу делать того, чего желала бы. Редко, если не сказать – никогда, страдаю от безделья и желаю только, чтобы все были столь же довольны и чужды отчаянию, как я, и тогда бы мы обитали в очень сносном мире».

Может быть, и к лучшему, что затея с пансионом провалилась. Элизабет Гаскелл, хорошо знавшая Шарлотту и высоко ценившая ее творчество, напишет в своей книге «Жизнь Шарлотты Бронте»: «Дело в том, что ни у Шарлотты, ни у ее сестер не было врожденной любви к детям. Душа ребенка оставалась для них тайной за семью печатями. В первые годы жизни они почти не видели детей моложе своего возраста. Мне представляется, что, наделенные способностью учиться, они не получили в дар благой способности учить. А это разные способности, и нужно обладать и чуткостью и тактом, чтоб инстинктивно угадать, что непосильно детскому уму и в то же время, в силу своей расплывчатости и бесформенности, не может быть осознано и названо по имени тем, кто недостаточно еще владеет даром слова. Преподавание малым детям отнюдь не было для сестер Бронте ”сплошным удовольствием“. Им легче было найти общий язык с девочками постарше, стоявшими на пороге взрослости, особенно с теми, кто тянулся к знаниям. Но полученного дочерями сельского священника образования не хватало, чтобы руководить осведомленными ученицами»{ Здесь и далее цит. по: Гаскелл Э. Шарлотта Бронте // Эти загадочные англичанки. М.: Рудомино, Текст, 2002.}.

Будь сестры жительницами Лондона, им была бы доступна литературная работа: сотрудничество в журналах, переводы, участие в составлении словарей и энциклопедий. Тогда, возможно, они раньше осознали бы свое призвание, и их жизненный путь не был бы усыпан такими терниями. Ведь ни Шарлотта, ни ее сестры не были прирожденными педагогами. Они были писательницами, но сами еще не подозревали об этом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.